( чуть ли не Бога) возвещал: "Артефакт!" ( т.е. игра природы, ошибка природы; то, чего быть не должно, но изредка случается).
Поэзия - артефакт реальности, зыбкая игра воображения, и все-таки она существует, поэзия!
21.10.86
Ты, помнится, меня спросил о жизни, явно, между прочим.
Своим распределеньем сил ты был, конечно, озабочен.
Ты продолжал свой марафон.
Бежал. Подпрыгивал, как мячик.
Что я? Всего лишь общий фон.
Обыкновенный неудачник.
А как живу? Да все пишу.
То громче кажется, то тише.
Спрессовываю жизнь свою в упругие четверостишья.
24.12.86
1987 год
КАК БАБОЧКА
Неумолим к мечтам возможностей предел.
Не помню, кто сказал про пальцы брадобрея...
Я прожил эту жизнь не так, как я хотел.
Пусть к дочери судьба окажется добрее.
Уходит день и час, и не остановить мгновенья, и нельзя надеяться на случай.
Сердца соединить едва ли сможет нить взаимности простой, когда ты невезучий.
К тому ж узка стезя, я пробовал, друзья, пролезть бочком в ушко, да только застреваю...
Кто муж, а не дитя, тот знает, что нельзя, раздваиваясь, жить, любовь в себе скрывая.
Двойное бытие прекрасно на словах.
Как радуга зимой слепит двойное зренье.
Но бедная любовь тотчас потерпит крах, не выдержав тоски двойного притяженья.
Я локон отверну, как кокон разверну...
Знакомое лицо, как бабочка, взовьется...
Я верю, что ещё сумею и верну на крылышки пыльцу с волшебной позолотцей...
21.01.87
ЕЩЕ
Прекрасно юное Еще, когда, не зная правил, ещё под небосвод плечо бездумно не подставил.
Когда по радуге гулял бездомно и бездымно, когда души не оголял и рифмовал невинно.
Еще я водки не распил с очередным иудой, ещё не пущен на распыл был гений в пересудах.
Я как в колодец загляну в расплесканную юность.
Я полететь готов ко дну, лишь бы мечта плеснулась.
О, где ты, давнее Еще, где кулаки не сбиты, где дышат в спину горячо вчерашние обиды.
Я меньше сделал, чем хотел, чем мог, замечу гордо, когда б не цепь бездушных тел и ханжеские морды.
И все же звонкое Еще не растерял я в склоках.
Оно, раскручено пращей, ещё взлетит высоко.
Еще не заблужусь в лесу привычек, впрямь не промах, вновь ворох песен принесу, как в мае цветь черемух.
Так славься, зрелое Еще, когда противу правил под небосвод свое плечо ты радостно подставил.
З.02.86
Мне пишется не в кабинете среди разостланных бумаг, а на закате и рассвете лишь на ходу, где весел шаг.
В метро, в трамвае, в электричке, где жизнь сама против длиннот.
Пишу порой огрызком спички на коробке, а не в блокнот.
Мне дышится не углекислым коктейлем; нужен ли резон, чтобы вобрать в стихи и в мысли грозой процеженный озон?!
В лесу, на поле и у речки, а не среди зеркальных зал я подобрал свои словечки, на нитку ритма нанизал.
3.02.86
Жизнь, ты спроси про мои три заповедных желанья...
В детстве хотелось любви.
В юности - просто вниманья.
Зрелость наморщила лоб.
Видно, боится прогаду.
Белый некрашеный гроб стал почему-то в усладу.
Если же, впрочем, сожгут - пепел пусть сразу развеют...
Столько обиженных ждут там, где и молвить не смею.
Вот что снедает меня.
Вовсе не жажда признанья.
Только б частицей огня в общее кануть сиянье.
3.02.87
В ИРКУТСКОМ МУЗЕЕ. ГОДЫ СПУСТЯ
В Иркутском музее совсем малолюдно.
Здесь не был лет десять, вот встретились вновь.
Жилось мне несладко. По-всякому. Трудно.
Работа. Учеба. Стихи и любовь.
Иду, не спеша, по квадратам паркета.
Мне эта коробка музея тесна.
На улице лето. Сибирское лето.
А я все ищу, где былая весна.
Давно ли с путевкой ЦК комсомола спешил в агитпоезд и ездил на БАМ.
Где были времянки и гомон веселый - сегодня уютно добротным домам.
Какие события грянули в мире!
За век прокатилось четыре войны.
"Портрет неизвестного в синем мундире" все так же спокойно глядит со стены.
Мы тоже пройдем как безвестная поросль, и повесть о жизни вместится в строку; но совесть людская есть главная новость, и мы у грядущего вряд ли в долгу.
Потомки отыщут записки, портреты.
Рассудят пристрастно, что "Против", что "За"...
И кто-то пройдет, не спеша, по паркету и глянет внимательно всем нам в глаза.
7.07.87
ПАРИТЕТ
Когда ХХ век клониться стал к закату, взамен обычных вех что дал он виновато?
Не вольный труд в тиши и многих чад крестины - безверие души и жизнь без благостыни.
Не светлую мечту о красном воскресенье, а - пробки на мосту и гонки опасенья.
Достигнут паритет двух стран вооружений, и промискуитет стал нормой отношений.
22.07.87
ВЕРНОСТЬ ЧУДУ
А, знаешь ли, о чем я буду писать стихи?
Мне чудятся везде, повсюду твои духи.
Твои раскинутые руки.
Твои глаза.
Твои заклятья о разлуке все три часа.
Твой голос и твоя улыбка.
Твой сноп волос.
О, как же память цедит зыбко!
То бровь, то нос.
Детали. Случаи. Фрагменты.
Овал лица.
Не исчезают сантименты и жгут сердца.
Пусть не стареет верность чуду, пускай стихи - вот эти - пронесут повсюду твои духи.
6.12.87
1988 год
БОЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Средь тленья, гниенья, распада приходится строить и жить.
А муза сказала: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Дружок, веселись до упаду, тяни наслаждения нить..."
Но я ей ответил, что надо всегда обо всем говорить.
Тянулась больная баллада.
Баланда успела остыть.
Вновь шепотом муза: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Забудем видения ада и будем друг друга любить..."
Но я задолдонил, что надо всегда обо всем говорить.
Дыханье устало от смрада.
Изнанка успела прогнить.
А муза твердила: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Подумаешь тоже досада, что вирусам хочется жить..."
И хмуро я буркнул, что надо всегда обо всем говорить.
Пока нет житья от разлада и есть на свободу запрет, покуда нельзя без доклада в чиновный войти кабинет, пока дорогая награда отнюдь не для лучших венец, покуда не снята осада с наивных и честных сердец.
Претит суета и услада и хочется в голос завыть среди исполинского ада, в обжорстве явившего прыть.
И даже средь райского сада, увы, не сумею забыть, что надо, что надо, что надо всегда о больном говорить.
25.01.88
СУДЬБА
Ежели мы примем за искомое вдруг существованье насекомое, каждая певучая строка будет стрекотать наверняка.
Если окружат нас как флотилии чешуей покрытые рептилии, и тогда стихотворенья ток скажет: "Человек не одинок!"
Если спросят, что приму охотнее - жизнь растения или животного, то отвечу: лишь судьбу свою, тем живу и потому пою.
4.01.88
СНЫ
Почему-то ночью стали сниться радужные человеко-птицы.
Я не раз твердил себе растерянно:
"А живет ли человек-растение?"
Руша настроенье беззаботное, думал: "Есть ли человек-животное?"
Наконец вставал вопрос-итог:
"А бывает человеко-бог?
Человеко-бык?" Опять по кругу гнал сомнений крошечную вьюгу.
Застревали мысли, как осколки:
"Людо-змеи? Человеко-волки?"
Сон прогнав, навек лишив покоя, главное во мне проснулось: "Кто я?"
4.01.88
ПРАВО НА ИМЯ
В.Х.
Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.
Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.
Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.
Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.
Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.
Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.
Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.
14.02.88
ЗИМОГОР
Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.
Большой привет! Смените интересы.
Смотрите телевизор, черт возьми!
Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.
Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.
Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.
Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.
Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.
И все мои баллады кочевые трассируют, что жизнь одним права, ведь не склонилась на упрямой вые шального зимогора голова.
Итак, вперед, не признавая порчи, не занимая лучшие места; очередной апрель раскроет почки и скоро брызнет свежая листва...
23.03.88
ВОСЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ
Причудливая цепь ассоциаций: печаль снаружи и любовь внутри; и если чист ты - нечего бояться, садись на место и кино смотри.
Текут воспоминания ребенка.
Стегает бич взаимных укоризн.
Порою рвется старенькая пленка, она длиною с прожитую жизнь.
Друзья. Враги. Наставники. Соседи.
Ученики. Любовницы. Жена.
Те заняты едой, а те - беседой.
И всем судьба воздаст свое сполна.
Смотрю кино, как будто жизнь листаю.
Туман в глазах. Скорей очки протри!
Я - не герой, так что же повторяю:
"Как грешен я! Мне скоро сорок три".
Зачем страшны мне жалкие угрозы раскрепощенных кино-героинь, и псевдоромантические слезы горьки, как настоящий героин?!
Наверно в том и кроется отвага, чтоб, зная участь, не бросать руля и не спускать перед бедою флага, все вынести и вновь начать с нуля.
5.06.88
ДАЛИ - 88
Остр ли скальпель грядущих идей, хрупок череп столетий - не знаю...
Толковище картин и людей.
Бесконечная пытка глазная.
Сатурналий круговорот.
Андрогина немое моленье.
Черной вечности траурный грот.
Рана-рот в ожидании мщенья.
Пьер Ронсар, Гете, Лотреамон, чьи стихи - детонатор рисунка.
Шум и блеск авангардных знамен.
Культуризм изощренный рассудка.
Как бы ни было чувство старо, удивление гонит на паперть.
Тавромахии злое тавро обожгло благодарную память.
Нас не зря по углам развели, золотой Аполлон и Венера.
Восковая фигура Дали - восклицательный знак интерьера.
24.04.88
ТЕЛЕГРАММА
"Всей трассе полета дожди моих слез" - пришла от тебя телеграмма.
Так вот он, ответ на проклятый вопрос: комедия жизнь или драма.
Так вот почему мы боимся летать и топчемся часто на месте; и солнце не любим, приучены лгать друг другу, не помня о чести.
Но знай, что рокочет над озером гром во тьме беспробудно-кромешной; зовет телеграмма; и дождь за окном как наш разговор безутешный.
Не буду твердить про банальную грусть, что в небе дыру залатаю...
Я солнца палящих лучей не боюсь и сердцем к тебе улетаю.
11.07.88
Не любитель я гостиниц, но когда в отъезде долгом, номер - сладостный гостинец; блажь, повенчанная с долгом.
Здесь не страшен поздний вечер: засмоливши сигарету, кофе заварив покрепче, славно развернуть газету.
И легко перелетая мыслью за последней вестью от Берлина до Шанхая, от кораллов до созвездий,
Славно верить в то, что вечен твой уют, заливчик света, между тем, как этот вечер весь сгорел, как сигарета.
12.07.88
ЗОНА
Я в комнате один. За окном - Кисловодск.
Орет какие-то песни радио.
И полон виденьями давними мозг, и память усталую душу радует.
Я получил сегодня письмо из далекого дома на берегу Камы.
Ах, если бы сердце могло само побежать и обнять, кого хочет руками!
Но жизнь безжалостна. Жизнь права.
Она уводит юнцов из-под крова.
Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.
Ах, родители, дорогие родители!
Вы все старитесь в ожидании.
Вам бы спеленать и держать в обители сына, не думая об его желании.
А сын меж тем давно повзрослел.
У него самого уже дочь совершеннолетняя.
Никому не известен его удел, а вы продолжаете тихо сетовать...
Но я не могу по-другому жить.
Я не желаю по-вашему.
Меня схватили Москвы этажи золотые слова вынашивать.
О прошлом годе я вас навестил.
Прошел по местам своей юности.
О, сколько же нужно душевных сил, чтоб выжить в таежной угрюмости?!
Я вспоминаю ушедшие дни: как раки ползли по угорам бараки; как много было хмельной родни и редкий праздник случался без драки.
Мой дядя Романов, Устинов второй в гудящем застолье куражились часто.
Не мог я понять своей детской башкой, что это - замена мужицкого счастья.
Я слушать песню без слез не могу:
"Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу..."
Где вы, дядья, со своими заботами?
Где ты, любимая бабка моя?
Вечно работала через силу.
Что получила ты, Бога моля?
Снег засыпал твою могилу.
Есть ли над ней хоть какой-то крест?
Хоть бугорочек цел над тобою?
Небо, российское небо окрест, непередаваемо голубое...
Я не забыл твой суровый урок.
Как не уросить ты просила.
И на распятьях случайных дорог жизнь не распяла меня, не сломила.
Я, помню, играл в городки и в лапту.
За хлебом бегал в какую-то "зону".
И только недавно понял и чту, какого в детстве хватил озону...
Ведь я с рожденья был сослан в места, где выжить было великое благо; где парусом белым манила мечта, плутая в бухтах архипелага ГУЛАГа.
Какие плуты встречались в пути!
Профессиональные архиплуты.
И то, что удалось уцелеть, уйти, сбросить с рассудка и с сердца путы
Чудо! Счастье! И пусть моя дочь сегодня не сетует на неудачи, на то, что отец мало смог превозмочь; и нет у него ни машины, ни дачи.
Я почти 30 лет "отбыл" там, куда телят не ганивал пресловутый Макар; и весь свой пыл вынес из "заключения" раннего.
Иным покажется пафос смешным, каким-то таким надуманным; а мне все горек юности дым, то Сталиным тянет, то Трумэном...
Ломала, корежила жизнь судьбу.
Вырос я свилеватым, как пихта.
А кто-то про ранние морщины на лбу или заметит, мол, слишком тих ты...
Не надо зондировать. Я не стих.
Во мне не угасла заветная фронда.
И даже этот изломанный стих гласит, что создатель не просто член Фонда.
"Изыдьте!" - кричу из последних сил:
"Членистоногие! Членисторукие!".
Пусть в храме останутся те, кто любил, кто вырос под присмотром суровой старухи.
И кто не боится, что нынешний смотр выявит нутро и мурло перекрашенное...
Утро построит из солнечных сот новые невиданные башни.
Не будет больше ужасных зон.
Зон молчания. Зон страха...
И одним из самых тяжелых зол будет незнание Чайковского или Баха.
Затем и живу, и сердце лечу в Кисловодске богатырским нарзаном.
Затем обратно в Москву полечу, раздумьями века терзаем.
Не нужно бояться высоких слов, когда они истиной чувств обеспечены.
Не нужно дверь запирать на засов и засыпать беспечно.
Сегодня в движении вся страна.
Ширится зона стыда и страдания.
Так пусть продлится моя страда, зона радости и рыдания.
Жизнь безжалостна. Жизнь права.
Она уводит детей из-под крова.
Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.
18.07.88
Как высоко прямо в толще обрыва ласточки делают гнезда свои!
Значит, над бездной быть можно счастливым, если есть крылья взаимной любви!
22.07.88
ВСТРЕЧА
Провинциалочка в столице - такое чудо, черт возьми!
Разговорись - вернет сторицей зазря потраченные дни.
Ты, снова молод и доверчив, плыви асфальтовой рекой, покуда синеглазый вечер прощально не махнет рукой.
Плыви, рифмуя "нежность - снежность", не чувствуя обычных пут...
В Ижевске есть такая свежесть!
Так очи в Глазове цветут!
Учи листвы язык зеленый, освободясь от зимних дрем, весной удмуртской удивленный, воскресшим сердцем умудрен.
23.04.88
1989 год
ДОМ ПОЭЗИИ
Александру Амвросьевичу Лужанину
Евгении Эргардовне Пфляубаум
Чтобы встретиться - надо расстаться.
На юру. На ветру. Поутру.
22-32-18
Я когда-нибудь вновь наберу.
Загудит телефонное чудо, и в копилку просыплется медь.
"Здравствуй, Виктор! Куда и откуда?
Мы хотим на тебя посмотреть".
И опять на такси я проеду мимо Свислочи, славной реки.
И опять мы затеем беседу, дорогие мои старики.
Я прочту вам стихи, если можно.
Я обследую книжный развал.
Мне представить сейчас невозможно, что когда-то у вас не бывал
Как бы ложь под меня ни копала, как бы враг ни палил из фузей, есть на улице Янки Купала дом поэзии верных друзей.
Как бы годы ни стали меняться, в лютый холод и в злую жару
22-32-18 я когда-нибудь вновь наберу.
9.04.89
Минск
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Какая жизнь! Какой уют!
К чему нам давний спор!
Во всех киосках продают
"Герцеговину Флор".
Табак отборен и душист.
Все гильзы на подбор.
Бери, закуривай, артист,
"Герцеговину Флор".
Но что темнеешь ты с лица?
Какой - такой укор?
Неужто все же есть грязца в "Герцеговине Флор"?
И в гильзах - порох, не табак, и все твои дела - "табак", поскольку ты - слабак и цепки удила.
И помнится тяжелый ус и жирный - жирный дым; и если даже ты не трус, то - жалкий подхалим.
Держись за жизнь и за уют, на заверенья скор.
Недаром всюду продают
"Герцеговину Флор".
Недаром...И смиряя нрав, припомни, коль учен, предупреждал тебя Минздрав?
Предупреждал о чем?