– Даша, что такое? Тебе не нравится?!
Слезы брызнули, будто я проглотила столовую ложку горчицы. Я прижала ладони к лицу:
– Нравится… Спасибо. Я просто очень… я, знаешь, рева-корова. Часто плачу, в кино, в театре, над книгой… Спасибо, Сэм, я просто не знала, что ты умеешь так.
Посреди комнаты накрыт был стол. Сэм не удержался и заказал в ресторане какие-то закуски, сыр, овощи, шампанское. Я кусала губы и пыталась вообразить: через несколько минут, когда из меня выкачают невидимое, неощутимое… необходимое… Когда меня нельзя будет любить – уйдет ли свет из этих его снимков? Уйдет ли радостное предчувствие, тепло, ирония, жизнь?
– Даша, ну я же вижу, что-то не так…
– Сэм… я очень-очень рада, что ты появился в моей жизни.
– Я тоже… а почему так трагично?
– Потому что…
– Стоп. Ты же не хочешь сказать сейчас какую-то ерунду, типа у нас тут имущественное неравенство и все такое.
– Нет, я…
– Ты посмотрела в Интернете про «расстройство привязанности», про амнезию у подростков и решила, что я…
– Да ты что! Нет!
– Тогда почему ты смотришь на меня, как Снегурочка на доменную печь?
Я улыбнулась сквозь слезы:
– Сэм… дело не в тебе. Дело во мне. Я…
Он посерьезнел:
– Ты больна?
– Нет.
– Тогда в чем дело? Ты под следствием? Тебя преследуют? Ты скрытая марсианка? Это все решаемо, ты же понимаешь…
Я быстро набрала телефонный номер:
– Пипл, сколько мне осталось?
– Три с половиной минуты, – сказал Пипл в трубке. Голос его вибрировал от напряжения, будто он держал на плечах груженый угольный вагон. – Мы работаем…
– Спасибо.
Я установила таймер на телефоне. Замелькали цифры.
– Через три с половиной минуты… чуть раньше… ты меня разлюбишь.
– Не смешно, – сказал Сэм после паузы.
Я кивнула:
– А уж мне как не смешно, если бы ты знал… Слушай. Меня нельзя будет любить. Через три минуты ты посмотришь на меня совсем другими глазами. Ты не сможешь понять, как вообще… почему разглядел меня в толпе. Все эти мурашки по коже, приподнятое настроение, смех без причины – все исчезнет.
– Почему? – спросил он, не сводя с меня глаз. – Почему ты так решила?
– Меня… Я… давай для простоты назовем это порчей. Меня… заколдовали. На мне порча. У меня отбирают… способность быть любимой.
– Знаешь, Даша, я думал, это я сумасшедший, а оказывается, бывают случаи покруче…
– Я не прошу, чтобы ты верил. Просто это случится через…
На экране моего телефона бежали цифры, навсегда отбирая надежду.
– …Через две с половиной минуты.
Я подошла к зеркальному шкафу. Дотянулась до амулета, сжала в кулаке, поглядела на свое отражение…
Кожа складками подрагивала на моем плешивом черепе. Кровь из глаз и ноздрей неровно запеклась, под окровавленной кожей проступали бугры, на виске темнел знак Тени – он был черный, с липким блеском, он был как печать на приговоре. Я зажмурилась…
А когда открыла глаза – Сэм уже смотрел на меня по-другому. Напряженно… и с удивлением. Будто не узнавал. Его любовь исчезала, удалялась, пропадала так быстро, что он и сам мог это воочию наблюдать. Только что здесь была я – и вот уже кто-то другой… чужой. Внешне все на месте – а внутри пустота.
– Что это? – прошептал он.
– Об этом я говорила. Теперь ты понял?
– Но… этого не может быть… я же тебя…
Он тряхнул головой, будто отбрасывая наваждение:
– Даша, давай выпьем шампанского? Попробуем этот сыр? Ты такого не ела… А вот смотри, что здесь есть…
В его суетливых движениях скользила вина. Это меня взбесило.
– Ты ни в чем не виноват, слышишь?! Не вздумай! Ты не можешь меня любить по принуждению!
У меня сдавило горло.
– Я… всегда буду тебя помнить, Сэм. А сейчас отпускаю. Ты свободен!
Я почти увидела улыбку облегчения, зародившуюся в уголках его губ. Я сняла с него вину и ответственность. Сейчас он скажет: «Останемся друзьями, если ты хочешь». И мы пожмем друг другу руки, как приятели, съедим его чудесный сыр и разбежимся навсегда…
Улыбка на лице Сэма перешла в гримасу.
– Нет, – сказал он отрывисто.
– Что?
– Нет! Мне плевать на колдовство, порчу, на все эти дела… Я все равно буду тебя любить!
– Но меня нельзя…
– А я буду!
Мой таймер закончил обратный отсчет. Дошел до отметки «Ноль-ноль» и запищал.
* * *Ныряю в теплое море. Вижу огни на дне.
Погружаюсь в звезды лицом. Хватаю губами. Пью звезды.
Отталкиваюсь от черного дна и поднимаюсь вверх. Вижу свет на поверхности, выныриваю и дальше взлетаю. Небесные коралловые рыбы касаются моей кожи. Поднимаюсь выше – я стая птиц, захваченных вихрем. Разлетаюсь на части и собираюсь снова, оседаю по тугому канату смерча, выворачиваюсь наизнанку, вырываюсь из жерла вулкана – я лава, я цунами, я дикий белый прибой…
И снова ныряю в теплое море.
* * *– Даша! Даша!
Приоткрылась матовая дверца душевой кабинки. Внутри стоял Гриша с баллоном краски в руках. Я зашипела, как пробитое колесо:
– Ты что? С ума сошел?!
Из комнаты слышалась нежная, сомнамбулическая мелодия, пригодная для транса и медитации, Сэм спал со счастливой улыбкой на лице и не знал, что у него в ванной в душевой кабине обнаружился сотрудник Доставки. Я плотнее запахнула мужской халат:
– Гриша, ты рехнулся?!
– Извини, извини… мне надо тебе сказать… Тут у нас такое случилось… Ты Тень вырубила.
– Как?!
– Зайди к нам на кухню на минутку…
– В чем, в халате?
– Мы тоже не во фраках… Давай, мы должны это обсудить!
– Может, позже?
– Даша, ну что тебе стоит? Пара минут… И вернешься к своему Сэму.
– Ты циничный.
– Пожалуйста.
– Блин…
Я проверила, надежно ли заперта дверь ванной. Хоть бы Сэм не проснулся и не стал меня звать.
– Я засекаю время. Пара минут.
Гриша торопливо нарисовал граффити на кафельной стене. Плитка исчезла, задрожали оплавленные края, заплясало марево внутри рамки, я зажмурилась, шагнула вперед и почувствовала, как под моими ногами вместо гладкого пола ванной возникает тряпичный половичок Лизиной кухни.
Но Лиза была не одна. На тесной кухне, невесть как умещаясь, сидели Пипл, Леша и, что самое интересное, Инструктор. Я, в халате Сэма на голое тело, почувствовала себя нагой на средневековой площади.
– Присядь, посвященная, – сказал Инструктор как ни в чем не бывало. – Ты догадываешься, что случилось?
Я сжала зубы. Что случилось-приключилось? Я переспала с мужчиной. А если без наносного цинизма – определилась моя судьба. В горе и радости, здоровье и болезни, буду рожать от него детей и нянчить внуков. Как-то так.
– Ты позвонила мне за три минуты до конца транзакции, – напомнил Пипл.
– Ну да. Короче, я сказала Сэму, что… я ему все сказала.
– Что?!
– Что меня нельзя будет любить, потому что я… меня заколдовали. Так, чтобы было понятнее. Я была в таком состоянии, что…
Я содрогнулась, вспомнив свое отражение в зеркале.
– И он начал… начал терять ко мне… терять нашу с ним связь. Я видела как… А потом я не поняла, что случилось.
– Конкретно – что ты ему сказала? – резко спросил Инструктор. – Дословно!
– Я сказала, что его отпускаю. Что он ни в чем не виноват.
Инструктор усмехнулся, будто только что узнал о выигрыше в лотерею, и победно глянул на Лизу:
– А я что говорил? Она реверснула канал! Слова равны действию. Она отпустила! От нее ждали, что она станет выпрашивать любовь, привязывать его к себе, провоцировать у парня вину… А она реверснула! Весь яд впрыснула обратно, то-то получилось с ноги по морде!
Я не поняла ни слова:
– Что получилось? Кто от меня чего-то ждал?
– Тень, – сказала Лиза. – Инструктор считает, что ты закоротила канал исключительно своей интенцией. А мы с Гришей… И Пипл, кстати, тоже… считаем, что там был и другой фактор.
– Не понимаю, – сказала я жалобно и представила, что если Сэм сейчас проснется – молчание в запертой ванной станет для него плохим подарком.
– Ты не заметила, что транзакция Тени не удалась? – с ухмылкой спросил Инструктор.
– Заметила…
– Во-от! Ты была обречена – но справилась! Редчайший случай в нашей практике, можно сказать – первый случай! Я тобой горжусь, Лебедева, хоть ты и дурочка бываешь иногда… А ты-то помнишь, как все случилось?
По моей спине прошла волна горячих мурашек. Я помнила.
– Инструктор… вы не очень-то правы. Я, конечно, его отпустила… Но он не ушел. Хотя мог. Я сказала: не вини себя, я отпускаю, ты свободен. Он сказал – я все равно буду тебя любить… мне плевать на любое колдовство. И в этот момент, когда он меня поцеловал, – в этот момент все и случилось…
Я вспомнила, как таяла в зеркале жуткая печать у меня на виске. Исчезала кровь и выравнивалась кожа, а мы целовались с Сэмом, как тогда в подземелье, только он об этом не помнил, а для меня два поцелуя слились в один…
Тостер, тихо звякнув, выкинул наверх два кусочка поджаренного хлеба. Я только теперь заметила, что Гриша и Лиза сидят, держась за руки, соприкасаясь локтями и коленями. От этого зрелища на душе у меня наступил июльский полдень.
Я вспомнила, как таяла в зеркале жуткая печать у меня на виске. Исчезала кровь и выравнивалась кожа, а мы целовались с Сэмом, как тогда в подземелье, только он об этом не помнил, а для меня два поцелуя слились в один…
Тостер, тихо звякнув, выкинул наверх два кусочка поджаренного хлеба. Я только теперь заметила, что Гриша и Лиза сидят, держась за руки, соприкасаясь локтями и коленями. От этого зрелища на душе у меня наступил июльский полдень.
– Странный парень твой Сэм, – тихо сказал Инструктор. – На всякий случай… Будь с ним осторожней, Дарья.
– Хорошо, – я пропустила его слова мимо ушей. – Могу я идти?
Я заснула как убитая всего через полчаса – в обнимку с Сэмом.
* * *Я открыла глаза.
Смятая постель, нежно-салатная, была похожа на луг с одуванчиками. Я поднялась на локте, выше натянула одеяло, но не от холода, а потому что вдруг застеснялась.
Сэм стоял у окна ко мне спиной. Я видела только его силуэт. Он смотрел не на город под рассветным солнцем, а на свою ладонь. Мне показалось, что он разглядывает линии, спрашивая у ладони свою судьбу.
Я улыбнулась. Накинула халат. Подкралась на цыпочках, хотела неожиданно мяукнуть в ухо, но потом устыдилась и раздумала. Я же взрослый человек, пускай и очень счастливый.
– Сэм…
Он не шевельнулся, не вздрогнул, будто вовсе меня не слышал. Только теперь я увидела, что на ладони у него лежит мой амулет. Наверное, ночью порвалась цепочка и Сэм нашел серебряную фигурку в постели.
– Это же мой кулон, – сказала я весело. – Цепочка порвалась, да?
Он повернул голову. Я встретилась с ним глазами…
И отступила. Его лицо было пустым, как в глубоком сне или в коме, – расслабленное, лишенное выражения. Он сомнамбула? Ходит во сне?
– Что случилось? Сэм? Что-то не так?
Он молчал. Цепочка амулета свешивалась с его ладони и была совершенно целой. Замок расстегнут. Ко мне вернулось чувство, хорошо знакомое по отрочеству: чужой взгляд! Меня высматривают. Так мышь чует присутствие совы в небе. Так цыпленок должен чувствовать коршуна.
– Сэм, ты… меня слышишь? Или ты спишь?
Молчание. Я испугалась – я не знала, как правильно разбудить сомнамбулу. Что, если он упадет и расшибется?
Он мигнул. Глаза его прояснились, сделались осмысленными, жесткими. Я не узнала Сэма в этот момент.
– Зачем ты взял мой амулет? Это моя…
Губы его шевельнулись.
– …моя вещь, – закончил он одновременно со мной. – Это моя вещь!
– Не шути так, – я через силу улыбнулась. – Эта штука мне дорога, ты же знаешь, это память об отце, и я…
Говоря, я протянула руку – но кулак Сэма стиснулся, сжимая мой амулет. Я запнулась. Заговорила другим тоном, холодно:
– Сэм, пожалуйста, отдай мне мой…
Он ударил меня в лицо, так что потолок и пол в комнате сразу поменялись местами. Никто и никогда меня так не бил. Я понятия не имела, как это больно… и как это унизительно.
Глава семнадцатая Расплата
Лед из холодильника Лизы и Гриши пропах рыбой. Я сидела, прижимая к лицу холодный полиэтиленовый пакетик, чувствуя грани ледяных осколков под прозрачной пленкой.
Осколки…
Мне некуда было прятаться. Идти в таком виде в университет или в общагу… Страшно представить, что скажет, например, Настя.
Удивительно, но моими самым близкими друзьями оказались те, кого я знала-то несколько дней. Впрочем, когда вместе рискуешь жизнью, отношения как-то сами налаживаются и крепнут.
– Мы скоро вернемся, – сказала Лиза. – Лед поменяй.
Они ушли через рамку в прихожей. У меня ныла голова, болело отекшее веко, но все это было ерундой по сравнению с тем, что творилось внутри.
Неужели человек может так врать и притворяться?!
Наш вечер на крыше университета… Его рассказы про мать и отца… А самолеты, Сент-Экзюпери… А когда он прыгнул на борт теплохода – он же спас мою маму! А раньше, в подземелье, – он спас мне жизнь, просто напомнив, что следует бороться, а не идти, как овца, на заклание! Зачем? Не понимаю. Чтобы переспать со мной? Чтобы получить мой амулет? Но зачем ему… Для него это просто безделица…
Нет смысла искать оправдания. Миллионы девчонок верят в любовь и приходят к своим парням. А те используют их как подстилку и потом бьют в лицо – «дала, значит, шлюха». Девочки мечтают о принцах, не замечая, что мужчины – свиньи… Все! Грязные, похотливые…
Я вспомнила, как страшно кричала Настя в ту ночь, когда Тень высасывала ее любовь. Что-то в этом было от морока, от наведенного умопомешательства; я сейчас походила на Настю, но, с другой стороны, не переть же против фактов. Факты – упрямая вещь…
Зазвонил мой телефон.
– Даша, – сказал Пипл. – Как ты себя чувствуешь?
– Превосходно.
– У нас проблема. Дуй в университет.
– С такой-то рожей?!
– Массовые жертвы. Полчаса назад было десять человек, сейчас уже почти сорок.
– Что?!
– Их доят по-крупному. Забирают здоровье и жизнь. Жертв все больше, Тени ни одной. Где Гриша и Лиза?
– Они… не знаю.
– Значит, садись на маршрутку и приезжай!
Он оборвал связь. Я грохнула кулаком по столу…
И с удивлением поняла, что мне значительно легче. Когда разрушена жизнь, когда уничтожена самая дорогая вера – нет лучше лекарства, чем оперативная работа в экстремальных обстоятельствах.
* * *В вестибюле Главного здания университета шла обычная жизнь… почти обычная. С еле различимой ноткой тревоги.
У меня не было при себе амулета, и я впервые, с большим опозданием, поняла правоту Инструктора, который жестоким и некорректным образом дал мне понять, что сила – не в безделушке. Со второго раза, сосредоточившись, я взглянула на вестибюль особым взглядом…
Пол во многих местах был заляпан кровью. Парень и девушка шагали к лифтам, одинаковым движением потирая виски – место, где все ярче проступала зловещая печать. Старушка-уборщица прошла мимо, горбясь и морщась от боли – кровь капала из ее носа на пол. Статная дама-преподаватель жаловалась кому-то на перепады давления – а знак Тени краснел у нее на виске, как свежая воспаленная татуировка.
Вдруг зазвенело стекло. Большое зеркало у гардеробной стойки рассыпалось вдребезги, и осколки разлетелись по всему вестибюлю. Студенты, не смущаясь присутствием преподавателей, обнаружили глубокие познания в ненормативной лексике.
– Ты видишь? – отрывисто спросил Пипл.
– Тень? Нет. Только жертв очень много.
– С каждой минутой больше. Какую же она суммарную энергию сейчас тянет… Какой поток мощи…Точно, Консервы.
– Но мы же выбросили… мы убрали Германа!
– Кто-то еще.
Я поправила темные очки на носу. Эти очки, да еще толстый слой тонального крема, призваны были скрывать огромный синяк, последствия страстной любви.
К нам подошли Лиза и Гриша. По-моему, они вышли из стены в коридоре, никого особенно не стесняясь.
– У него нет амулета, – сказала Лиза. – Зачем взял и куда дел, не говорит…
Она помассировала костяшки пальцев.
– Вы что… его били?
– Нет, мы его развлекали, – сухо сказала Лиза. – Пели частушки. Водили хоровод.
– Лиза…
– Короче, амулета нет, придется тебе, подруга, без него как-то обходиться… Но ты уже умеешь. Инструктор, при своем поганом характере, иногда делает поразительно дальновидные вещи.
– Что говорит Леша?
– Система чистая, атака не цифровая, аналоговая. Скорее всего, у Тени есть сообщник-человек.
– У них бывают сообщники?!
– Ну конечно, – Лиза вздохнула. – Леша скинул пару записей с камер слежения… Все нечеткие, лиц не видно, но он продолжает мониторить.
Она протянула мне свой телефон. Несколько коротких роликов было смонтировано в один, секунд на семь: девушка кладет что-то в сумку стоящей рядом женщине… Разбивается зеркало в туалете… Девушка, видимая со спины, одним силуэтом, тянет руку к карману мужчины, который говорит по телефону… Грабит?! Нет, подбрасывает что-то в карман…
– Даша, можно тебя на минутку? – Гриша мягко взял меня за локоть.
– Мало времени, – сказала Лиза.
– В самый раз… Даша?
Я отошла с ним на несколько шагов. Гриша пристально посмотрел мне в глаза:
– У Сэма амнезия. Он не помнит, что ударил тебя. Он не помнит ничего, что случилось утром. Он в шоковом состоянии, не понимает, за что…
– Что – «за что»?!
– Ну, мы с Лизой его… допросили не очень вежливо. И посадили в подвал, где бывшее бомбоубежище.
– Зачем?!
– Инструктор… считает, что он не просто Сэм.
Запульсировал болью мой подбитый глаз.
– И он не просто так отобрал твой амулет. И он не просто так с тобой познакомился… Он орудие. Кукла в чужих руках.
– Зачем вы его били?!
– Это Лиза, – Гриша отвел глаза. – Она очень за тебя… опасалась, короче.
– Почему – кукла? Что за чушь? В чьих руках?!
Подошла насупленная Лиза:
– Теряем время. Дарья, надо тупо идти по этажам и сканировать…
– Я никуда не пойду, – сказала я. – Пока его не увижу.