- Где она? - Спросила Розалинда вслух.
Мы осмотрелись и увидели на молодом дереве, в двадцати футах от земли, маленькую фигурку. Она сидела на развилке и обеими руками держалась за ствол. Розалинда подбежала к дереву и сказала, что можно спускаться. Петра продолжала держаться за ствол, она казалась неспособной понять, что ей говорят. Я спешился, залез на дерево и спустил девочку, а Розалинда подхватила ее. Затем она посадила девочку в седло перед собой и постаралась успокоить, но Петра взглянула на своего пони, и отчаяние ее возросло.
- Надо остановить ее, - сказала Розалинда, - она соберет здесь нас всех.
Майкл, убедившись, что зверь действительно мертв, присоединился к нам. Он с беспокойством смотрел на Петру.
- Она не понимает, что она делает. Это что-то вроде крика испуга. Лучше бы она и в самом деле кричала. Уедем, чтобы она не видела пони.
Розалинда отъехала, поляну заслонили кусты, и Майкл заговорил с Петрой, стараясь отвлечь ее. Она, казалось, не понимала, и ее отчаянный беззвучный крик не ослабевал.
- Может, мы попробуем передать ей мысль одновременно? - Предложил я. - Что-нибудь успокоительное, дружеское, облегчающее. Готовы?
Мы старались в течение пятнадцати секунд. В отчаянном вопле вначале был перерыв, и резкий, потом она вновь отгородила нас друг от друга.
- Все, - сказала Розалинда и прекратила внушение.
Я с беспокойством смотрел на Петру. Ее зов несколько изменился, острота тревоги уменьшилась, но смущение и горе все еще были сильны. Она начала плакать. Розалинда взяла ее на руки и прижала к себе.
- Пусть поплачет, это успокоит ее, - посоветовал Майкл.
Мы ждали, когда она успокоится, когда случилось то, чего я опасался. Из-за дерева верхом на лошади показалась Рэчел, немного позже подъехал юноша. Я никогда его не видел раньше, но знал, что это Марк.
Раньше мы никогда не собирались вместе. Мы знали, что это небезопасно. Было ясно, что остальные две девушки в пути. Скоро они присоединятся к нам, и мы соберемся все, хотя еще раньше решили, что такого быть не должно.
Мы словами объяснили приехавшим, что случилось, и посоветовали им уехать как можно быстрее, чтобы нас никто не видел вместе. Марк, Майкл и Рэчел должны были уехать, а мы с Розалиндой остаться с Петрой и успокоить ее.
Все согласились с нами и сразу же разъехались в разные стороны.
Мы же старались успокоить Петру, но все было безуспешно.
Минут через десять появились, прокладывая свой путь через кустарник, две девушки: Салли и Кэтрин. Они тоже были с луками наготове. Мы надеялись, что кто-нибудь из уехавших встретит их и повернет обратно, но, очевидно, они ехали разными дорогами.
Девушки подъехали ближе, недоверчиво глядя на Петру.
Мы объяснили им все словами и также посоветовали уехать. Они уже поворачивали лошадей, когда из-за деревьев на прогалину выехал на гнедой кобыле большого роста человек.
Он остановил лошадь и уставился на нас.
- Что здесь происходит? - Спросил он.
Он был мне незнаком. Я потребовал у него то, что обычно требуют у незнакомцев… Он нетерпеливо протянул мне удостоверение с отметкой текущего года. Было ясно, что никто из нас не находится вне закона.
- Что это значит? - Вновь спросил он.
Мне очень хотелось сказать, что это не его дело, но я решил, что в данных обстоятельствах лучше действовать тактично. Я объяснил ему, что на пони моей сестры напал зверь, мы услышали ее крики. На его лице ничего не отразилось. Он продолжал смотреть на меня, а потом повернулся и принялся рассматривать Салли и Кэтрин.
- Возможно, но что вас двоих привело в такой спешке сюда? - Спросил он сестер.
- Мы услышали крики ребенка, - сказала Салли.
- Я был рядом и не слышал никаких криков, - возразил он.
Салли и Кэтрин посмотрели друг на друга. Салли пожала плечами.
- Но мы слышали, - коротко сказала она.
Видимо, следовало вмешаться мне.
- Я думал, что все на милю вокруг слышат ее, - сказал я. - Пони тоже кричал, бедный маленький пони.
Я провел его за кусты и показал растерзанного пони и мертвого зверя. Он удивленно глядел, как бы не веря своим глазам, но все еще не успокоился. Он захотел теперь увидеть удостоверения Розалинды и Петры.
- Зачем это? - В свою очередь спросил я.
- Разве вы не знаете, что окраины засылают своих шпионов? - Ответил он.
- Нет, не знаю, - ответил я. - Но разве мы похожи на людей окраин?
Он игнорировал мой вопрос.
- Да, посылают. И есть указание следить за ними. У нас
в жизни много беспокойств, и чем скорее мы очистим от них леса, тем будет лучше.
Он все еще казался неудовлетворенным. Взглянув на пони еще раз, он сказал Салли:
- Этот пони уже, по крайней мере, полчаса не может кричать. Как вы вдвоем смогли направиться прямо к этому месту?
Глаза Салли стали немного шире.
- Что ж, отсюда доносились крики, а когда мы подъехали ближе, то услышали, как плачет девочка, - просто сказала она.
- Вы хорошо сделали, - заметил я, - вы бы спасли девочке жизнь, если бы не находились дальше, чем мы. Теперь все кончено, и, к счастью, она не ранена. Но она сильно напугана, и я хочу отвезти ее домой. Спасибо вам всем за то, что вы хотели помочь.
Девушки поняли. Они поздравили нас со спасением Петры, выразили надежду, что она скоро придет в себя, и приготовились уезжать. Мужчина задержался. Он все еще казался неудовлетворенным и удивленным. Но сделать ничего не мог. Он окинул нас троих долгим взглядом, подождал, не скажем ли мы еще что-нибудь, но мы молчали. Тогда он посоветовал нам держаться подальше от леса и ускакал вслед за девушками. Мы следили, как он исчезает за деревьями.
- Кто это? - Встревожено спросила Розалинда.
Я мог ей только ответить, что по удостоверению его имя
Джером Скиннер. Мне он не был знаком, и, очевидно, наши имена тоже ничего не говорили ему. Я мог бы спросить Салли, но Петра все еще мешала нам обмениваться мыслями. Я испытывал незнакомое, приглушенное чувство одиночества. И оно было так неприятно, что я поразился силе страсти Энн, заставившей ее закрыть перед нами свой мозг на долгие месяцы.
Розалинда все еще обнимала Петру. Я снял с мертвого пони седло и упряжь, выдернул из тела зверя стрелы, и мы направились к дому.
Когда я принес Петру домой, ее уложили в постель. После полудня и в течение всего вечера она продолжала издавать беззвучный крик горя, но к десяти часам вечера он стал ослабевать, и вскоре совсем прекратился.
- Слава богу, она, наконец, уснула, - сообщили мы друг другу.
- Кто этот Скиннер? - Одновременно и с беспокойством спросили мы с Розалиндой у девушек.
Ответила Салли:
- Он здесь недавно. Его знает мой отец. У него ферма на границе с лесом, недалеко от того места, где мы встретились. К несчастью, он заметил нас и, конечно, удивился, почему это мы сломя голову скачем в лес.
- Он показался очень подозрительным. А почему? - Спросила Розалинда. - Может, он что-нибудь знает о передаче мысли? Я не думала, что кто-нибудь из них знает.
- Он не может ни воспринимать, ни посылать мысли, я только что пыталась связаться с ним, - ответила Салли.
Донесся вопрос Майкла о том, что произошло после его отъезда. Мы все объяснили. Он заметил:
- Некоторые из них думают, что какая-то передача мыслей возможна, но представляют это себе крайне примитивно - что-то вроде передачи смутного чувства или представления. Они называют это телепатией, те, что верят в нее. Большинство из них и в телепатию не верят.
- Считают ли они ее отклонением, если верят в ее существование? - Спросил я.
- Трудно сказать. Я даже не знаю, ставился ли этот вопрос вообще. Рассуждая же академически, можно сказать, что если бог способен читать мысли людей, то и правильное подобие бога тоже должно быть на это способно. Можно утверждать, что это свойство временно утрачено людьми после Наказания, но я не рискнул бы выставлять этот аргумент в свою защиту на суде.
- Этот человек что-то заподозрил, - сказала ему Розалинда. - Еще кого-нибудь из нас расспрашивали?
Все ответили отрицательно.
- Хорошо, - сказала она. - Но мы должны позаботиться, чтобы этого больше не случилось. Дэвид, постарайся научить Петру словам самоконтроля. Если она будет продолжать посылать свое отчаяние, то вы все должны игнорировать его, или, по крайней мере, не отвечать. И предоставьте это Дэвиду и мне. Если же ей нельзя будет противостоять, как это было в первый раз, то пусть тот, кто достигнет ее первым, постарается как-нибудь лишить ее сознания, и в тот же момент, как только побуждение прекратится, все должны повернуть обратно и как можно быстрее скрыться. Мы должны быть уверены, что больше не соберемся вместе. Вы согласны?
Все согласились, а затем отключились, оставив нас с Розалиндой обсуждать, как лучше убедить Петру.
* * *Первое, что я уловил, проснувшись на следующее утро, было отчаяние Петры. Но теперь оно было другим: тревога улеглась, но оставалась жалость к погибшему пони. И по силе воздействия ее мысль ослабела по сравнению с предыдущим днем.
Первое, что я уловил, проснувшись на следующее утро, было отчаяние Петры. Но теперь оно было другим: тревога улеглась, но оставалась жалость к погибшему пони. И по силе воздействия ее мысль ослабела по сравнению с предыдущим днем.
Я попытался вступить с ней в контакт, и, хотя она и не поняла меня, я отчетливо ощутил остановку и чувство удивления в течение нескольких минут. Я встал с постели и вошел в ее комнату. Она была рада моему обществу, отчаяние ее уменьшалось, пока мы болтали. Перед уходом я обещал взять ее на рыбалку после полудня.
Очень нелегко на словах объяснить, как воспринимаются мысленные образы. Все мы начинали с самих себя и вначале действовали неумело, но постепенно, особенно когда мы обнаружили друг друга, наша способность обострилась. С Петрой же обстояло по-другому. В шестилетнем возрасте она обладала силой передачи, намного превышавшей нашу нынешнюю, но она не использовала ее сознательно и не контролировала.
Я пытался объяснить ей, но даже теперь, в восьмилетнем возрасте, она не поняла меня. После часа бесполезных попыток, когда мы сидели на берегу и следили за поплавками, я почувствовал, что разговор надоел ей, и она уже не старается понять меня.
Необходим был другой путь.
- Давай поиграем, - сказал я ей. - Закрой глаза. Держи их крепко сжатыми и представь себе, что смотришь в глубокий-глубокий колодец. Ничего не видно, кроме темноты. Ты готова?
- Да, - ответила она, крепко сжав веки.
- Теперь не думай ни о чем, кроме того, как темно и как далеко до дна. Думай только об этом и смотри в темноту.
Поняла?
- Да, - опять сказала она.
Я представил себе кролика и дернул его за нос. Она хихикнула. Что ж, и то хорошо, по крайней мере, ясно, что она может принимать мысли. Я уничтожил кролика и представил себе куклу, затем несколько цыплят, и затем лошадь с повозкой. Через минуту или две она открыла глаза и посмотрела на меня с недоумением.
- Где они? - Спросила она меня, оглядываясь.
- Их нигде нет. Это всего лишь мысленные картинки, - сказал я. - Это игра. Теперь я закрою глаза, мы вместе будем играть в колодец, в его темноту. Теперь твоя очередь представить себе картинку, чтобы я мог ее себе увидеть.
Я добросовестно выполнял свою роль и поэтому полностью раскрыл свой мозг для восприятия. Это было ошибкой. Последовала ослепительная вспышка. Общее впечатление было такое, будто меня ударила молния. Ошеломленный, я упал и на некоторое время потерял сознание.
Конечно, никакой картины я не увидел. Но когда я очнулся, до меня донеслись протестующие мысли остальных. Я объяснил, что произошло.
- Ради небес, будь осторожен, не позволяй ей вновь проделывать это. Я чуть не всадил топор в ногу, - сердито сказал Майкл.
- Я обожгла руку у котла, - донеслось от Кэтрин.
- Успокой ее, - посоветовала Розалинда.
- Она не беспокоится, просто она очень сильно передает, сказал я.
- Но мы не можем этого воспринять, - ответил Майкл. - Она должна уменьшить силу передачи.
- Я знаю… Я попытаюсь. Может, у кого-нибудь возникла идея, как объяснить это ей? - Спросил я.
- Ну что ж, в следующий раз предупреждай нас до того, как она попытается, - сказала Розалинда.
Я отключился и вновь перенес внимание на Петру.
- Ты слишком сильно думаешь, - сказал я. - Нарисуй маленькую картинку, очень далекую и неяркую. Делай это медленно и осторожно, как если бы ты делала ее из паутины.
Петра кивнула и вновь закрыла глаза.
- Начинается, - предупредил я остальных и сам собрался, надеясь, что в этот раз смогу воспринять.
И на этот раз последовал маленький взрыв, он тоже несколько ошеломлял, но я успел ухватить очертания мысленного образа.
- Рыба, - сказал я, - рыба с повисшим хвостом.
Петра радостно рассмеялась.
- Несомненно, рыба, - донеслось от Майкла. - Ты на верном пути. Теперь остается только сократить силу передачи до одного процента, прежде чем она прожжет нам мозги.
- Теперь ты показывай мне, - сказала Петра, и урок продолжался.
В следующий полдень у нас состоялось еще одно занятие. Это было трудное и утомительное дело, но прогресс был налицо. Петра начала понимать, что такое передача мысленных образов, понимать по-детски, как мы и ожидали, но теперь она воспринимала верно, несмотря на помехи. Наибольшая трудность по-прежнему заключалась в том, чтобы уменьшить силу ее передачи: когда она приходила в возбуждение, ее мысли били, как молот. Остальные сообщали, что они не могут работать, пока мы занимаемся. Это было все равно, что пытаться не обращать внимания на удары молотка по голове. В конце урока я сказал Петре:
- Сейчас я попрошу Розалинду передать тебе мысленную картинку. Закрой глаза, как раньше.
- А где Розалинда? - Спросила Петра, оглядываясь.
- Ее здесь нет, но для маленьких картинок это неважно.
Смотри в темноту и ни о чем не думай. А вы все, - мысленно обратился я к остальным, - отключитесь и не мешайте. Давай, Розалинда, посильнее и поярче.
Розалинда представила себе пруд, окруженный тростником. В нем плавало несколько уток, смешных добродушных уток разного цвета. Они легко плавали, будто танцуя, кроме одной, неуклюже спешившей за другими. Петре понравилось, она засмеялась от радости. Затем внезапно мысленно передала свое удовольствие. Это ошеломило нас всех. Мы очень устали, но прогресс был очевиден.
На четвертом уроке она научилась воспринимать мысль, не закрывая глаза, что было еще одним шагом вперед. К концу недели мы многого достигли. Ее мысленные образы были еще резкими и неустойчивыми, но они постепенно улучшались. Она начала улавливать наши мысли, передаваемые друг другу.
- Очень трудно видеть всех сразу, - сказала она. - Но теперь я различаю, кто посылает мысли, ты или Розалинда, или Майкл, или Салли, но дальше я путаюсь. Остальные очень сильно сбивают меня, и я их плохо слышу.
- Кто это остальные? Кэтрин и Марк?
- О, нет. Этих я знаю. Совсем-совсем другие. Они очень далеко отсюда, - нетерпеливо сказала она.
Я решил воспринять это спокойно.
- Мне кажется, что я их не знаю. Кто они?
- Не знаю, - ответила она. - Разве ты их не слышишь? Они не здесь, а далеко-далеко, - и она указала на юго-запад.
Я обдумывал услышанное.
- Ты их все еще слышишь? - Спросил я.
- Да, слегка, - ответила она.
Я постарался уловить что-нибудь, но не смог.
- Попробуй, передай мне, что ты воспринимаешь от них, - сказал я.
Она попыталась. Что-то донеслось до меня, причем такое, чего никто из нас раньше не слышал. Оно было непостижимо и весьма туманно. Возможно потому, - подумал я, - что Петра пытается передать то, чего и сама не понимает. Я так ничего и не понял, несмотря на то, что очень старался. В конце концов, я позвал Розалинду. Но и она ничего не поняла. Петра старалась изо всех сил, поэтому после нескольких попыток разобраться, мы решили отложить это на будущее.
Несмотря на склонность Петры время от времени производить то, что выраженное звуками воспринималось бы как сплошной рев, мы все гордились ее успехами. Мы были возбуждены, как если бы обнаружили неизвестного человека, которому предстояло стать великим певцом. Только для нас это было гораздо важнее.
- Очень интересно, - сказал Майкл. - Но только как бы она не выдала нас, пока не научится контролировать себя.
Примерно через десять дней после гибели пони Петры, за ужином дядя Аксель попросил меня помочь ему установить колесо, пока еще не стемнело. Внешне просьба выглядела обычно, но что-то в его тоне заставило меня согласиться без колебаний. Я последовал за ним, и мы направились к стогу, где нас никто не мог увидеть и услышать. Зажав соломинку в зубах, он серьезно посмотрел на меня.
- Ты был неосторожен, Дэви? - Спросил он меня.
Можно быть неосторожным в разных делах, но только об одном он мог спросить с таким видом.
- Не думаю, - сказал я.
- Может, кто-нибудь из остальных?
Я вновь ответил, что вряд ли.
- Гм, - пробормотал он. - Тогда почему же Джо Кэрли расспрашивал о тебе? Как ты думаешь?
Я не знал почему, и сказал ему об этом.
Он покачал головой.
- Мне это не нравится, мальчик.
- Только обо мне, или об остальных тоже?
- О тебе и о Розалинде Мортен.
- О, - неуверенно сказал я, - если только это Джо Кэрли… Может, о нас пошли какие-то сплетни, и он хочет устроить скандал?
- Может быть, - сдержанно согласился дядя Аксель. - С другой стороны, именно Джо инспектор использует, когда хочет провести какое-нибудь тайное расследование. Мне это не нравится.
Мне это тоже не нравилось. Но Джо прямо нас не расспрашивал, и я не знал, где он мог взять улики против нас. Вообще, трудно было бы подобрать обвинение, которое внесло бы нас в число официально включенных в список отклонений.
Дядя Аксель покачал головой.
- Эти списки никогда не заканчиваются, - сказал он. - Нельзя перечислить миллионы отклонений, которые могут встретиться: только наиболее частые. Когда же встречаются новые, то их подвергают испытаниям. Это часть работы инспекторов, и они обязаны проверять полученную информацию.