Лекарство для покойника - Фридрих Незнанский 20 стр.

– Босс, я на минутку. Проверить одного новенького.

Призер, не размыкая губ, кивнул.

Али-Баба подмигнул Шумахеру и исчез в магазине. Вернулся через пять минут с какой-то коробкой.

– Это что? – равнодушно поинтересовался Шумахер.

– Подарок от желтокожих братьев. Задобрить хотят, – объяснил Али-Баба, укладывая коробку под ноги. – Да хрен им. Мести их отсюда надо, и побыстрее.

Призер ничего не сказал, разглядывал в окно проезжающие мимо машины.

Шумахер лихо вырулил и поддал газу. «БМВ» рванулся вперед и полетел в сторону центра. Пятница была наилучшим днем для подобного маневра. Жители столицы в канун выходных готовились к загородным поездкам на дачи, мотались по городу, завершая недельные дела, на своих авто. Многие уже отправлялись, пробиваясь из центра к кольцевой. Запруженность дорог транспортом позволяла двигаться со скоростью раненого кенгуру. И если бы не профессиональное водительское мастерство Шумахера, добирались бы полдня, не меньше. Он виртуозно маневрировал в скоплении автомобилей, внаглую обгонял и умудрялся проскочить на зеленый в самый последний момент.

– Глянь-ка, метется за нами от самого Садового кольца, а обойти не может, – Али-Баба обратил внимание товарища на вишневую «четверку», приклеившуюся сзади.

– «Лошадок» не хватит, – отозвался Шумахер и выкинул подрезной финт.

«Четверка» отскочила влево и едва не вылетела на встречную полосу.

Его это привело в детский восторг, но, видя подавленное состояние шефа, он сдержал свои эмоции.

– Ты это, не гони так, – посоветовал Али-Баба, лучше товарища понимавший взрывоопасность обстановки.

Телохранители хорошо знали, что спокойствие и отрешенность Призера могли внезапно прерваться такой взбучкой, что мало не покажется. Тогда уж «кто не спрятался, я не виноват». А тут и прятаться негде. Обложит трехэтажным с ног до головы да еще штрафник какой-нибудь повесит. Хотя вывести шефа из себя было довольно сложно, и обычно он держался со спокойным достоинством аристократа. Но в данной-то ситуации ожидать можно было чего угодно, а Шумахер явно нарывался.

Как бы прочитав мысли напарника, он последовал его совету и умерил пыл. «БМВ» перестал бросаться из стороны в сторону и покатил медленнее.

Вишневая «четверка» опять висела сзади. Она то отставала, то вновь приближалась, сохраняя при этом положенную дистанцию. Шумахер потерял к ней всякий интерес, а Али-Баба все еще с любопытством посматривал.

Недалеко от въезда на Гоголевский бульвар «четверка» затерялась среди другого транспорта, и секретарь Призера забыл о ней.

– Ждите здесь, – впервые за время поездки подал голос Призер и посмотрел на Али-Бабу: – Должен подойти тот мент, что приезжал, еще с одним, проводишь их в бар.

Сегодня утром он первый раз за последние два дня снял трубку телефона и попал на Софрина. Тот выразил желание встретиться и задать несколько вопросов относительно Нонны. Призер не возражал.

Когда шеф удалился, Шумахер толкнул напарника локтем:

– Давай презент глянем, что они там нам подкатили.

Али-Баба с не меньшим нетерпением ожидал этого момента и начал проворно распаковывать аккуратно перевязанную синими ленточками картонную коробку.

– Легкая какая-то, – сообщил он, поднимая крышку, – что узкоглазые туда, сладкой ваты, что ли, напихали?

Оба одновременно ткнулись носами внутрь.

И тут же коробка вместе с ее содержимым и крышкой полетела на заднее сиденье. Из нее, пачкая кожу бурыми пятнами, выпала обезглавленная змея.

– Это что за хренотень? – просипел Али-Баба.

– Я слышал, что китайцы из змей всякие блюда готовят. Это у них вроде как деликатес, – попробовал найти объяснение Шумахер. – Может, у них обычай такой?

– Ага, дарить змею без головы?!

– Ну, к примеру, если бы я тебе судака на день рождения притащил.

– Ты бы мне его тоже без головы дарил?! – спросил Али-Баба и запнулся на полуслове.

Они с Шумахером не моргая уставились друг на друга.

Мимо не спеша проехала вишневая «четверка» и припарковалась в пяти метрах от «БМВ».

– А этого какого сюда принесло? – узнал Шумахер недавнего соперника по автогонкам.

Сзади что-то садануло. Их бросило на лобовое стекло. Шумахер тут же выскочил из машины.

Как ни в чем не бывало, старый ушастый «Запорожец», каких теперь и днем с огнем не найдешь, крепко впечатался в бампер.

– Ну, блин, как в анекдоте, – взревел Шумахер и направился к самоубийце.

Из «Запорожца», улыбаясь и щурясь, вылезли четыре китайца. Столько же появилось из «четверки».

– Очень кстати. Сейчас я их этим деликатесом и накормлю. – Али-Баба потянулся за змеей.

Помахивая обезглавленным трупом, он выбрался из машины, сделал два шага и остановился. Что-то ему во всем этом спектакле не понравилось. Низкорослые иностранцы взяли его в полукольцо и продолжали улыбаться, но как-то не слишком дружелюбно.

Шумахер, не обладавший интуицией и тормозами, без лишних слов навел палец на того, кто вышел с места водителя:

– Кто будет платить? Ты?

Китаец пожал плечами и продолжал скалить зубы: дескать, ничего не понимаю, ничего не знаю. Шумахеру это не понравилось. Он схватил его за шиворот, оторвал от земли и швырнул на «Запорожец». Китаец шмякнулся о капот, смешно запрокинув ноги. Через секунду он вновь стоял перед Шумахером.

– Ну, гни…

Договорить Шумахер не успел. Один из китайцев неестественно высоко подпрыгнул и достал его горло пяткой. Водитель «БМВ» отлетел в сторону, ударился спиной о свою машину, но на ногах удержался.

В следующее мгновение Шумахер оттолкнулся и выбросил вперед руку. Кулак угодил в лоб ближайшему из противников. Тот запрокинул голову и грохнулся всем телом на асфальт. Кто-то больно приложился к почкам Шумахера, потом к печени и, наконец, ниже паха. Этого он уже не выдержал. Зажав руки между ног, рухнул на колени.

Али-Баба краем глаза заметил начало потасовки за своей спиной и сразу напрягся. Еще с дворового детства он вынес старую как мир истину: лучшая защита -нападение, и поэтому не стал ждать. Замахнувшись змеей, бросился первым. Он орудовал скользким трупом, как резиновой дубинкой.

Китайцы не ожидали такой прыти от бритого здоровяка и получали по шеям и физиономиям щедрые хлесткие удары. Али-Баба присовокуплял к этому пинки ногами, куда мог достать: в живот, бедра, ягодицы. Китайцы крутились вокруг него волчками и ничего не могли сделать.

– Шум, ты там как?… По-лучи!

Вопрос остался без ответа. Его товарищ в это время, заполучив по затылку удар палкой, принял положение лежа, так и не расцепив рук, зажатых между ног.

Одному Али-Бабе приходилось туго. Какой-то умелец намотал на кисть туловище змеи и вырвал оружие из его пальцев. Али-Баба тут же ткнул его растопыренной пятерней в глаза. Китаец взвыл и откатился. Сзади предательски обрушилась палка. Левая рука беспомощно повисла.

«Ну все, достали. Сейчас заклюют, – пронеслось в голове Али-Бабы. – А где же долбаная милиция?»

И, словно услышав его крик, она появилась.

Высокий светловолосый мужчина, довольно молодой, заставил собравшуюся добить Али-Бабу свору двинуться на себя.

Все остальное произошло в течение двух-трех минут. Шесть китайцев (двое так и остались лежать на земле), взяв незнакомца в кольцо, кинулись одновременно. Как мельницы, замелькали руки и ноги. Желтые иностранцы один за другим отлетали в сторону и уже не вставали. Тот, что был с палкой, попытался оглушить ею противника, но незнакомец перехватил ее, вырвал и обломал об его же спину.

Близкая победа обернулась для китайцев внезапным поражением. Не желая проигрывать, один из них, пошатываясь, поднялся с асфальта и вынул из кармана какую-то иглу с пушистым оперением на конце.

– А вот этого не надо, – наставил ему в ухо пистолет неизвестно откуда взявшийся мент, тот самый, что приезжал к Призеру.

Али-Баба с облегчением вздохнул. На этот раз пронесло. Прихрамывая, он побрел приводить в чувство Шумахера.

Пока не приехал наряд милиции, Софрин со взведенным «макаровым» держал разбросанных и стонущих китайцев под контролем.

Али-Баба ухмыльнулся разбитыми губами:

– А шеф нас ждет наверху, в баре. – И, посмотрев на беспомощные тела, добавил: – Они первые начали.

– Верю, – отозвался Софрин. – Вон ему спасибо скажи.

К ним, чуть раскрасневшийся, подходил Солонин. Софрин подумал, что своей сдержанной улыбкой Витька и сам напоминал китайца.

Меркулов позвонил без пяти одиннадцать.

– Где твой Софрин, Слава?

– Разве сторож я Софрину своему?! – буркнул Грязнов, недовольный тем, что звонок был не на рабочий телефон, а на сотовый. Хотя и этот аппарат по сути был ведомственный, но Грязнов всегда пользовался им скрепя сердце, невольно считая про себя уходящие вместе с минутами центы. Хоть и не из своего кармана, но все равно было жаль. Ничего не мог с собой поделать генерал-майор милиции.

– Ладно, искать его больше не стану, передай сам, что я добился для него разрешения попасть в архивы ГРУ. Пусть делает запрос, залазит туда поскорее и ищет информацию на Артура Гукка.

Грязнов что-то хмуро пробормотал, но на самом деле был, конечно, доволен. И это было уже второе неплохое событие за последнее время. После того как помимо его воли к делу «Кадуева – китайцев» подключился ГУБОП, Грязнов был рад, что оно все-таки перешло к Турецкому. Если бы «китайцев» забрали б губоповцы, это было бы совсем несправедливо. А так, по крайней мере, он все равно будет иметь отношение к тому, что уже начато. Потому что не было еще такого, чтобы Сашка Турецкий без него обходился. От китайцев Ли Цзы и Юань Мэя, которых по наводке Серафимовича взяли довольно быстро, губоповцы ничего особенного не добились. Ли Цзы и Юань Мэй вели себя традиционно. Отрицали абсолютно все, даже самые очевидные и уже доказанные факты. Отрицали причастность к убийству Алешиной, отрицали «наезд» на хозяина гастронома Серафимовича с последующим отнятием у него «ленд ровера», отрицали нападение на тюремный «мерседес». Отрицали даже «разборку» с бабушкинскими бандитами, подчиненными Призеру! То есть то, в чем непосредственно участвовали Солонин с Софриным.

Правда, после того как нашлись два свидетеля помимо оперативника Чуйкова, которые видели, как китайцы выкинули Серафимовича из машины, и Ли Цзы и Юань Мэй поняли, что становятся главными подозреваемыми по делу о нападении на тюремный «мерседес», они тут же «вспомнили», что взяли «ленд ровер» просто покататься, причем с явного согласия хозяина. И примерно с девяти до половины десятого вечера во время убийства Ибрагима Кадуева и сержанта-водителя были в Сандуновских банях. Чему, кстати, тоже нашлось значительное количество свидетелей. А вернуть Серафимовичу машину не могли по той простой причине, что якобы, когда китайцы вышли из бани, то обнаружили, что ее уже угнали. (Турецкий, правда, на удивление Грязнову, допускал такой фантастический вариант.)

А Серафимович, кстати, уверял, что «стрелка», во время которой у него забрали тачку и оставили автограф, «была забита», чтобы обсудить несправедливые, с точки зрения китайцев, условия аренды в гастрономе, где стоял их аптечный киоск. По-видимому, китайцы хотели, чтобы Серафимович им платил за то, что они снимали у него торговую площадь! Словом, все это барахло теперь разгребал Турецкий.

Впрочем, справедливости ради надо было признать, что ГУБОП свое дело тоже сделал. Самое важное (по крайней мере, для Турецкого), что удалось выяснить за прошедшие сутки, – это то, что лекарства, которыми китайцы начали торговать на территории Бабушкинского района, как бы подчиненного Призеру, были… тоже фальшивыми. Как и польские. Неудивительно, что при этом – чрезвычайно дешевыми.

В 14.40 у Грязнова сбылась мечта болельщика: он побеседовал с Призером один на один, хотя для этого пришлось съездить на похороны его герлфренда – Нонны Алешиной. К этому времени Призер уже, конечно, пронюхал, что медикаменты в китайской аптеке были фальшивые, и делал хорошую мину при плохой игре. Дескать, его здоровье обывателя заботит точно так же, как и уважаемого им Вячеслава Ивановича. На что Грязнов не сдержался и сказал:

– Мне здоровье обывателя – до одного места. Мне интересны только две вещи: когда «Локомотив» наконец обует «Спартак» и когда ты, Карамышев, наконец уймешься? Я ведь тебя хорошо помню и в Сараево, и в Альбервиле! Какой был биатлонист! Как бегал, как стрелял! И все второй и второй. Второй и второй. Закомплексовал бедняга и сошел в конце концов. Так ведь было? Думаешь здесь оторваться, на грешной нашей московской земле, раз на Олимпиадах не вышло? Ни фига не получится. Это моя вотчина!

Призер улыбался.

– Так что имей в виду, – закончил Грязнов. – Я тебя посажу так или иначе. Или вообще под пулю подведу. Найду любой дурацкий повод. Ты теперь – мой личный враг. Из-за таких уродов нормальным людям животы режут. А потом лечат левыми таблетками. Быстро колись, какого хрена ты с китайцами не поделил?!

Призер пожал плечами.

– Я, Вячеслав Иванович, люблю, когда на жизнь смотрят широко распахнутыми глазами. А эти мелкие желтолицые оскорбляют мои эстетические чувства.

– Ладно заливать! Тебе активно не понравилось, что китайцы пытались протащить на рынок фальшивые лекарства, после того как поляки его освободили. Так?

Призер снова пожал плечами.

– Отсюда можно предположить, что ты связан с реальным рынком.

Реакции снова не последовало.

Всему достигнутому в жизни Леонид Георгиевич Богачев был обязан в первую очередь самому себе. Положение в обществе, деньги не свалились на него с неба подарком судьбы, а были закономерным итогом многолетних трудов, упорного, энергичного характера. И неудивительно, что корни его успехов находились еще в далеком детстве.

Леня рос в музыкальной семье. Мать преподавала в консерватории сольфеджио, отец был профессиональным композитором, часто востребованным киностудиями и отдельными эстрадными исполнителями. Москва как губка впитывала в себя таланты со всей необъятной страны, давала им шанс, возносила вверх или безжалостно бросала на дно. У маленького Лени с первого дня его рождения было преимущественное положение. В доме Богачевых часто собирались знаменитости, которых основная масса населения могла наблюдать только по телевизору или слушать по радио. Приходили и такие, о которых мало кто знал за исключением очень узкого круга.

Музыкальный Олимп реально вставал перед Леней (мальчик получил в наследство от родителей безупречный слух), вздумай он продолжить семейные традиции. Все вышло, к немалому удивлению родственников и близких знакомых, совсем не так, как планировалось и предсказывалось.

В семь лет Леня пошел сразу в два первых класса: общеобразовательной школы и музыкальной. Он везде успевал, учился хорошо, и родители не могли нарадоваться на подрастающее чадо.

Гром среди ясного неба прогремел после окончания музыкальной школы. Начавший крепнуть характером подросток заявил папе с мамой, что продолжать музыкальный путь он не намерен, а если они будут настаивать, то он просто возненавидит пианино, которое прилежно изучал последние годы. Богачевы-старшие были просто ошарашены, но после безуспешных попыток уговорить, к которым стратегически хитроумно были подключены родня и друзья семьи, оставили атаки и смирились с тем, что посвятить жизнь музыке их сын не хочет.

Последнюю попытку образумить Леню предприняла его тетка по отцу Ольга Семеновна, которую он очень любил и уважал (быть может оттого, что она была человеком немузыкальным). Но и у нее ничего не вышло. Вот тогда и стало окончательно ясно, что сломить упорство наследника не удастся. И от него отстали.

Леня записался в секцию бокса.

Сперва приходил домой с разбитыми губами и ссадинами, чем ввергал мать в состояние, близкое к обмороку. Отец больше молчал, только качал головой и повторял: ну-ну. Вскоре последствия тренировок на лице перестали появляться, и обрадованные родители дружно предположили вслух, что он, наверное, оставил бокс. Леня в очередной раз их огорчил, объяснив, что не оставил, а научился. Как можно было разъяснить им, живущим в своем тесном, замкнутом мире, что таким образом он отвоевывает себе место под солнцем.

А началось все давно, с первых дней в школе. Леня рос полноватым невзрачным ребенком, не гонявшим после уроков в футбол, а спешившим в музыкальную школу. Одноклассники постоянно над ним подшучивали, хотя серьезно зацепить никто не решался: Леня бросался на обидчика, даже если явно было видно, что проиграет. Но и это не подарило ему друга и даже не открыло доступ в компании сверстников. Единственным, с кем можно было пообщаться, оставалось пианино. Постепенно Леня начинал его ненавидеть.

И все же он упорно продолжал ходить в музыкальную школу, решив не расстраивать родных и довести начатое дело до конца.

Проучившись семь положенных лет и блестяще сдав выпускные экзамены, он и сделал то историческое заявление о нежелании серьезно заниматься музыкой, а полученных знаний, по его мнению, вполне хватит для общего развития. С восьмого класса Леня начал заниматься боксом.

За лето перед этим он вытянулся и похудел. В классе его не сразу узнали. А когда стало известно о перемене увлечений, то и посматривать начали с интересом. Вокруг Лени возник ореол таинственности.

Именно в это время он обнаружил в себе тягу к точным наукам. Особенно к новому предмету – химии. И сам удивлялся происходящим в нем переменам.

Расположение класса пришло неожиданно. Праздник Победы его одноклассники отмечали в Чертановском парке, в котором можно было затеряться, как в лесу. На этот раз Леню позвали.

Все проходило прилично и весело: печеная в костре картошка, собранный общими усилиями стол, гитара. Спиртное отсутствовало, за исключением нескольких бутылок пива, да и те прихваченные кем-то чисто в качестве напитка для утоления жажды. Уже было засобирались по домам, когда к залитому водой костру подошли четверо. Явно на два-три года старше, в приличном подпитии и совсем не мирными намерениями.