— Ян Фейнер! Что ты здесь делаешь?
В последний раз Луиза видела Яна несколько месяцев назад на официальном обеде в честь Бенедикта, состоявшемся в «Юлдорф-Астории» в Нью-Йорке. Бенедикт отнюдь не обрадовался, обнаружив в президиуме Яна, хотя тот был лишь одним из двадцати представителей фармацевтической промышленности, обладавших, по общему мнению, достаточным авторитетом, чтобы воздать должное Бенедикту Тауэрсу.
Луиза навсегда запомнит этот вечер потому, что на небольшом приеме для очень важных персон, предварявшем обед, в их с Яном отношениях был сломан лед. По сути, и льда-то никакого не существовало. Хотя, как она и предсказывала, когда Ян возвратился в Нью-Йорк, они неизбежно должны были время от времени встречаться, и тогда Ян впервые чувствовал себя уверенно и спокойно настолько, что смог отнестись к ней как к старой знакомой и коллеге, а не как к врагу. Возможно, это произошло потому, что Ян пришел на прием с роскошной, соблазнительно выглядевшей манекенщицей. Однако Луизе польстило, что через несколько минут незначительного разговора Ян забыл о своей красавице и ловил каждое ее слово, как и в прежние дни, пока к ним не подошел Бенедикт и не сказал, что настало время для торжественного выхода в банкетный зал.
— Какая удача! Я приехал сюда из Цюриха всего на сутки, — радостно объявил Ян. Он немного загорел, и это ему шло. — Я собирался позвонить тебе после своего возвращения в Нью-Йорк на этой неделе. Мне хотелось кое-что обсудить с тобой.
Луиза улыбнулась.
— И мне тоже повезло. Сегодня вечером вы мне не понадобитесь, Теренс, — обратилась она к шоферу. — Пожалуйста, позвоните мне утром около восьми.
Ян взял ее за руку.
— Как насчет того, чтобы пообедать со мной вечером? Утром я улетаю в Штаты. Не могли бы вы с Бенедиктом составить мне компанию?
Луиза покачала головой.
— Бенедикта здесь нет. Он в Нью-Йорке, ему необходимо закончить дела. Я встречаюсь с ним в Вене в эти выходные.
Ян лукаво усмехнулся.
— Ну, тогда мы пообедаем вдвоем. Обещаю не поминать прошлого. Сейчас я думаю о будущем.
Луиза сообразила, что Теренс все еще стоит у нее за спиной.
— Можете идти, Теренс, вы не нужны мне вечером. — Она задумчиво посмотрела на Яна. — Что ж, почему бы и нет? Если ты уезжаешь в Штаты, ранний обед меня бы тоже устроил. Я в Европе по совершенно особому делу, думаю, ты меня прекрасно поймешь, когда узнаешь.
Они договорились встретиться в баре «Вандом» в половине седьмого. Луиза приняла душ, вымыла и высушила волосы; новая стрижка от Видала Сассуна не требовала укладки — спереди волосы были длиннее, чем сзади, — и превосходно смотрелась на ее эффектных фотографиях, сделанных Ричардом Эведоном, которые появились в последнем номере американского журнала «Вог». Луиза призналась себе, что сожалеет, что от прежнего застенчивого Яна, который терял от нее голову, кажется, не осталось и следа; но кроме того она была заинтригована. Неужели она утратила власть притягивать мужчин? Неужели ее увенчавшаяся успехом попытка похоронить чувство, которое психотерапевт назвал «сексуальным влечением» к Чарльзу, привела к тому, что в ней что-то умерло, зачахло?
Чарльз и Блайт развелись. Ходатайствуя о разводе, Блайт выдвинула в качестве причины грубое обращение: «Он больше времени проводил в разъездах, чем дома; «Луизу Тауэрс, Инкорпорейтед» он любит больше, чем меня». Какой насмешкой показалось заявление Блайт Луизе, когда та узнала об этом. Бенедикт настаивал, чтобы они проводили как можно больше времени вместе, желая «помочь Чарли пережить это». Для нее было пыткой видеть страдающего Чарльза и чувствовать, что она не в состоянии залечить его раны.
Она тайно ходила на прием к психотерапевту, и тот во многом помог ей. Он заставил Луизу осознать, что первопричиной ее желания явилась, как она и подозревала, утрата юности и то, что за все свои жизненные достижения ей приходилось сполна платить. А кроме того, она не только была замужем за человеком намного старше себя, она еще была замужем за очень деспотичным человеком. А поскольку она сама была властной женщиной, это столкновение характеров и послужило основой для внутреннего конфликта.
Психотерапевт помог ей избавиться от опасного чувства жалости к себе, проявлявшегося в сексуальных фантазиях, направленных на пасынка. Она преодолела это. Она научилась отстаивать все то, что считала важным в своих отношениях с Бенедиктом, полностью подчинялась ему во всех несущественных мелочах жизни, и благодаря этому ее брак только выиграл. И сейчас она совершенно счастлива. А разве нет? Она поступила так, как опять-таки посоветовал ей психотерапевт: когда у нее возникал подобный вопрос, она намеренно начинала думать о чем-то другом, более важном.
В то время, как Луиза просила соединить ее с домом своей матери в Праге, шофер Теренс докладывал по телефону месье Прелентану, шефу службы безопасности «Тауэрс фармасетикалз» в Париже, в какое время он заехал за мадам Тауэрс, где она была, с кем встречалась или кого посещала, и какие распоряжения она дала ему относительно сегодняшнего вечера и завтрашнего дня. Он привык делать это всякий раз, когда мадам Тауэрс приезжала во Францию. На ежегодных собраниях служащих европейских отделений «Тауэрс» он узнал, что подобные отчеты входили в обязанности его коллег, работавших в других странах. Он полагал, делается это в целях безопасности Мадам, чтобы предотвратить похищение, или потому, что мадам Тауэрс, будучи намного моложе своего мужа, была, как шутили между собой шоферы, таким душистым горшочком меда, несмотря на ее ледяные манеры, что старик Тауэрс хотел убедиться — вокруг этого лакомства не кружатся другие пчелы.
Поскольку Теренс гордился своей способностью не упускать ни единой мелочи, он почти дословно повторил, что слышал, сделав только одну вполне естественную ошибку в произношении, назвав Яна Жаном.
Месье Прелентан тоже умел выполнять приказы. Он откомандировал сотрудника службы безопасности на мотоцикле к отелю «Ритц», распорядившись следить за мадам Тауэрс сегодня вечером, и составил обычное донесение в главный офис в Нью-Йорке.
Это было не в ее правилах, но, собираясь на обед со своим давно потерянным другом, Луиза примерила еще одно платье, прежде чем решила вернуться к первоначальному варианту. Она понимала, что это своего рода вызов. Она знала, что Бенедикт не любит платье, которое она все-таки выбрала — не потому, что оно было уродливым, но именно потому, что оно было необыкновенно красивым: с юбкой-клеш и лифом из блестящего фая персикового оттенка и тонюсенькими тюлевыми бретелями с соответствующим тюлевым болеро. Курреж, автор этой модели, не захотел ни на миллиметр удлинить юбку, но Бенедикт предъявил ей ультиматум насчет длины, которую он готов стерпеть, и она предпочла не пренебрегать его мнением. Несмотря на то, что платье было до колен, ничуть не выше, расклешенная юбка вздымалась при ходьбе, открывая ее длинные, стройные ноги, обтянутые не требовавшими ни пояса, ни подвязок, недавно вошедшими в моду колготками персикового оттенка и блестящими, как и платье. Ноги словно росли прямо из подмышек.
В шесть двадцать, когда она пудрила свои белые плечи нового сорта светящейся пудрой, взятой из лаборатории, зазвонил телефон. Голос матери звучал настолько ясно и отчетливо, словно она находилась рядом, в той же комнате. Прежде, чем Бланка успела ей рассказать то, что Луизе не терпелось узнать, она расслышала слезы в голосе матери и свежую боль от разлуки со своим единственным оставшимся чадом.
— Да, Наташа уехала в Братиславу. Ох, Людмила, это было так трудно. Вопросы! Столько вопросов. Но, конечно, нельзя винить ее. Мне было трудно, очень трудно убедить ее, что мы должны верить всему, что ты говоришь, всему, что ты пытаешься для нас сделать.
Луиза всегда расстраивалась, когда слышала, как мать называет ее прежним именем, вызывая из небытия призраки, воспоминания о которых были невыносимы. И не важно, с каким нетерпением она ждала звонков из Праги, всегда повторялось одно и то же. Едва она слышала до боли знакомые голоса родных, как тотчас же ее охватывало желание поскорее закончить разговор, и тогда она вновь почувствует себя уверенно в своем настоящем, благополучном и безопасном мире.
— Наверное, это потому, что я чувствую себя виноватой, — сказала она Яну, объясняя свое опоздание почти на сорок минут. — Мне хочется повесить трубку сразу, как только мама начинает говорить. У меня сердце разрывается, когда я слышу нотки благодарности в ее голосе за то немногое, что я могу сделать для них… потому что я так хорошо понимаю, чего я избежала, что есть у меня и что есть у них, с Дубчеком или без Дубчека.
Еще пять минут назад Ян был готов уйти, не уверенный больше в том, что Луиза Тауэрс уже бессильна заставить его трепетать перед собой, и больше не испытывая гордости, что, увидев ее, он ухитрился полностью сохранить самообладание и вести себя естественно, пригласив ее на обед, точно он всегда относился к ней, как к другу и товарищу по работе, и только. Он снова начал ненавидеть ее, когда вдруг, даже еще не увидев ее, он почувствовал кожей: она вошла в бар.
— Наверное, это потому, что я чувствую себя виноватой, — сказала она Яну, объясняя свое опоздание почти на сорок минут. — Мне хочется повесить трубку сразу, как только мама начинает говорить. У меня сердце разрывается, когда я слышу нотки благодарности в ее голосе за то немногое, что я могу сделать для них… потому что я так хорошо понимаю, чего я избежала, что есть у меня и что есть у них, с Дубчеком или без Дубчека.
Еще пять минут назад Ян был готов уйти, не уверенный больше в том, что Луиза Тауэрс уже бессильна заставить его трепетать перед собой, и больше не испытывая гордости, что, увидев ее, он ухитрился полностью сохранить самообладание и вести себя естественно, пригласив ее на обед, точно он всегда относился к ней, как к другу и товарищу по работе, и только. Он снова начал ненавидеть ее, когда вдруг, даже еще не увидев ее, он почувствовал кожей: она вошла в бар.
Он увидел, как другие посетители стали оборачиваться и перешептываться, увидел, как все мужчины в баре с одобрением провожали ее взглядом, когда она проходила мимо, и вот она очутилась перед ним, ледяная принцесса в сверкающем наряде персикового оттенка, ее плечи цвета слоновой кости и глубокая ложбинка между грудей просвечивают сквозь дурацкий тюлевый жакетик.
В ее глазах стояли слезы, и она без конца извинялась за опоздание, открывая ему свои самые сокровенные чувства, передавая эмоциональный настрой разговора с матерью в Праге о своей младшей сестре Наташе, отправившейся в самое важное путешествие в своей жизни, в путешествие на Запад, в объятия Луизы, к свободной жизни.
Неужели она так изменилась? Неужели это та самая Луиза Тауэрс, которую он столько лет пытался возненавидеть, недосягаемая на своем пьедестале Луиза Тауэрс, равенства с которой он поклялся добиться, которая презрительно и надменно отвергла его? Или просто она была единственной женщиной на свете, которая могла в одно мгновение пленить его, заставив забыть все совершенные ею ужасные поступки; а возможно, он был единственным человеком, с которым она могла расслабиться, излить душу, довериться?
— Я заказал столик в «Тальване», — сказал он, попросив вторую порцию мартини для себя и перье для нее.
— О, — в ее голосе послышалось разочарование.
— Ты предпочла бы пообедать где-нибудь в другом месте?
— Пожалуй, да, если ты не возражаешь. Конечно, это один из самых лучших ресторанов в мире, но… ну… — она не закончила фразу. В этом не было необходимости. Наверное, Бенедикт Тауэрс был постоянным клиентом этого ресторана, сказал себе Ян. И не в том дело, что она боялась: а вдруг их увидят вместе; она просто не хотела создавать себе лишних проблем. В определенном смысле он не винил Бенедикта Тауэрса. Как ни странно, но именно Полина Сикорская, польская девушка, на которой Виктор почти уговорил его жениться в свое время, как-то предположила, что Бенедикт Тауэрс выслал его потому, что ревновал к своей жене, а не потому, что считал бездарным или недостойным уважения.
Сейчас, глядя на Луизу, которая выглядела — если такое вообще возможно — намного привлекательнее, чем в их последнюю встречу, он не мог винить того, другого мужчину, за ревность. Если бы она принадлежала ему…
Она пристально смотрела на него своими темными глазами.
— Мы можем спокойно пообедать здесь.
— Нет, — твердо сказал он, преисполненный решимостью настоять на своем и вести себя с ней как настоящий мужчина, каким он теперь без всяких усилий был с другими женщинами.
— Мы поступим, как настоящие старомодные гуляки. Прошвырнемся по Вандомской площади, поглазеем на витрину магазина канцелярских принадлежностей на Кассегрен, на Селлерье де Франс — на случай, если вам нужна еще одна дамская сумочка со страусовыми перьями, мадам. Мы взглянем на самые лучшие духи в мире в витрине «Герлен» и понюхаем колбасы у «Гаргантюа» за углом на улице Сен-Оноре. Потом… — Ян нахмурил брови. — Придумал. Мы пообедаем на Сен-Оноре, 24 — «Абсент», декор в стиле Belle Epoque, самые элегантные и красивые люди Парижа и восхитительная утка. Ну, что скажешь?
На секунду перед ней предстал прежний, околдованный ее чарами Ян, показался и тотчас исчез, а на смену опять явился этот забавный, разговорчивый, остроумный, обаятельный человек, который каким-то образом ухитрился совместить польские манеры Старого Света и американскую предприимчивость Нового. За это он еще больше нравился ей.
— Звучит заманчиво.
Ян подозвал официанта и написал записку Клоду, знаменитому бармену, владельцу бара «Вандом», и через пятнадцать минут ему передали, что их ждут в «Абсенте».
Только тогда, когда Луиза закончила рассказывать Яну о замужестве Наташи, рождении Кристины и о том, что Бенедикт предсказывал относительно будущего Чехословакии, он насмешливо заметил, что она, похоже, разучилась держать язык за зубами.
— В былые времена я не мог вытянуть из тебя ни слова о твоей семье и о тебе. Ты рассказываешь мне все это потому, что боишься, будто я начну расспрашивать тебя о твоем коэффициенте прибыли?
— Коэффициент прибыли? — Луиза с большим удивлением посмотрела на него.
— Ты не обманешь меня, Луиза. Тебе все известно о процентах с инвестированного капитала, но дело в том, что именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Благодарю, милая леди, за все чудесные комплименты, сказанные сегодня вечером в мой адрес, а также в адрес фирмы «Эвербах». Теперь моя очередь. Я очень внимательно наблюдал за «Луизой Тауэрс, Инкорпорейтед» в течение довольно долгого времени. Мое мнение таково, что несмотря на твои блестящие идеи, явную симпатию к тебе со стороны общественности, особенно в те моменты, когда ты сама появляешься на публике, — даже если я сам не присутствовал на твоих выступлениях, поверь мне, я просил о каждом из них составлять отчеты и докладывать мне наряду с итоговыми цифрами товарооборота — я убежден, что твои дела зашли в тупик. Не похоже, чтобы «Луиза Тауэрс» процветала.
Луиза попыталась возразить, но он жестом остановил ее.
— Я не хочу оскорбить тебя. Я просто думаю, что «Луиза Тауэрс» не котируется высоко среди приоритетов «Тауэрс фармасетикалз». Ты не в состоянии расширить дело потому, что основная компания либо не желает расширения твоего предприятия, либо слишком занята решением своих многочисленных задач, чтобы оказать твоей фирме достойное внимание и финансовую поддержку, а сейчас фирма отчаянно нуждается и в том, и в другом. Когда пару лет назад «Физер» купил «Коти», я решил, что следует ждать определенных действий со стороны «Тауэрс», но нет, ничего вообще не изменилось. Я знаю, что «Скибб» и «Лилли» составляют рейтинги спроса на товары косметических компаний, которые они хотели бы приобрести. Возможно, они толком не знают, как ими управлять, мы все недостаточно хорошо это знаем, однако сама по себе идея весьма соблазнительна. Уолл-стрит все время твердит, и многие прислушиваются к мнению экспертов: «Косметическое производство является залогом стабильности, который переживет любой экономический кризис». Какое замечательное сочетание, и что может быть более естественным, чем сотрудничество современной фармацевтической компании с ее внутренним исследовательским потенциалом с косметической фирмой? До сих пор производство косметики сводилось едва ли не к надомному промыслу, где всем заправляли две старухи, Арден и Рубинштейн, которые указывали своим державным перстом из окна и говорили: «Носите розовый», — и толпы женщин слепо им повиновались. Поспеют наши конкуренты в области фармацевтики вовремя к пиршественному столу или нет — а я убежден, что они намерены это сделать, — уже сейчас для «Луизы Тауэрс» является серьезным соперником энергичный новичок, «Эсти Лаудер».
Луиза, сидевшая спокойно, вдруг сделала движение, словно собиралась уйти, но Ян не обратил внимания.
— Уверен, ты знаешь, чем занимается «Лаудер» в своей недавно образованной клинике: косметика без запаха, не вызывающая аллергии, вся продукция проверяется тем модным дерматологом из Нью-Йорка Орентрейчем, все материалы для прессы готовит блестящий редактор, прежний ведущий косметического раздела «Вог». Умно придумано, очень умно, сыграть на невысказанных страхах женщин о здоровье своей кожи. И упаковка тоже превосходна, обтекаемые формы с почти медицинскими аннотациями, и это необычное, но замечательное приспособление типа скользящей шкалы на прилавке, отвечающее на вопросы покупателей в самой упрощенной и доступной форме. И это понимание психологии очень важно. Женщины тогда и начинают покупать, когда верят во что-то. Сначала «Лаудер» потеряет деньги, но вот посмотришь, клиника вырастет до гигантских размеров, и найдется немало подражателей среди других компаний, наверняка — «Ревлон», и все они нанесут серьезный урон репутации «Луизы Тауэрс» как эксперта по уходу за кожей номер один. Итак, у меня есть предложение, которое может показаться тебе неожиданным, но я хочу, чтобы ты ничего не говорила, пока я не закончу.