Чарльз усмехнулся, заметив, что Ример пристально наблюдает за Луизой, надеясь увидеть какой-нибудь намек на ревность. Ничего подобного. Напротив, Луиза сияла от гордости.
— Ну, конечно, она потрясающая. И это доказывает, какие чудеса делает профессиональный макияж. Она кажется даже чуть-чуть счастливой. — Она с волнением обернулась к Бенедикту. — Чарльз говорит, что она прекрасно работает, особенно когда непосредственно общается с покупателями. Наверное, нам следует разработать для нее специальную программу по внедрению продукции на рынке, использовав технические возможности проекционного телевидения.
— Давайте сделаем кое-какие подсчеты, — сказал Бенедикт. — Хотелось бы взглянуть на цифры прибыли и убытков с презентации в Лас-Вегасе.
— Мы сейчас обрабатываем данные, — сказал Ример. — Чарльз высказал мысль, что Наташе необходима некоторая подготовка, если мы намерены поручить ей ведущую роль в рекламе, а проекционное телевидение есть не что иное, как реклама. Она обязана привлекать внимание, а следовательно, ей необходим подходящий гардероб.
Чарльз поймал на себе задумчивый взгляд Луизы. Он представления не имел, о чем она думает, но, с другой стороны, не произошло ничего из ряда вон выходящего. Он только надеялся, что она не вообразит, будто он критиковал у нее за спиной сестру в разговоре с Римером или Сьюзен.
— Я пыталась заставить ее заботиться о своей внешности, но она не соглашается, если не считать минимума, необходимого для презентации в магазинах. — Луиза выглядела озабоченной. — За исключением униформы «Луизы Тауэрс», а теперь вот докторского халата, она отказывается надевать что-то еще, кроме черного и серого. Месяц назад она сказала мне, что хочет носить траур, пока не узнает… — Луиза сделала судорожное глотательное движение, словно была готова расплакаться, — что случилось с ее мужем и… и их маленькой дочкой Кристиной.
Ди Поссант, одна из сотрудниц отдела маркетинга, нерешительно сказала:
— Похоже, она неплохо сработалась с Чарльзом. Я знаю, она ценит его мнение. Может, если он поговорит с ней, его суждение покажется ей более объективным. Если она поймет, что ей предстоит играть весьма ответственную роль для блага компании, возможно, Чарльз сумеет уговорить ее сходить к Эдди, нашему торговому агенту из «Сакса», к которому мы обращаемся, когда нужно выбрать одежду для фоторекламы.
— Хорошая мысль, — сказал Ример.
— Сначала давайте посмотрим, во что нам обойдется проекционное телевидение, — отозвался Бенедикт.
В тот же вечер, когда Бенедикт и Луиза одевались, чтобы пойти в театр, он задал ей вопрос, который хотел задать уже давно.
— Ты никогда не жалеешь, что не продалась фирме «Эвербах»?
Луиза издала короткий смешок.
— Я? Разве мое слово что-нибудь значило? Это было целиком и полностью твое решение, разве нет? — Прежде, чем он успел ответить, она торопливо продолжала: — Нет, Бенедикт, конечно нет. Я всегда верила тебе, когда ты говорил, что Фейнер уничтожит душу и сердце компании. Как бы там ни было, мне никогда не нравились швейцарцы.
«А поляки? — подумал он. — Нравятся ли ей поляки?»
Она сидела перед зеркалом у туалетного столика, он опустил до пояса верх ее пеньюара, накрыв ладонями груди и лаская соски, любуясь отражением в зеркале.
— Что ты почувствовала, увидев на экране свою младшую сестру в образе роковой женщины? Я даже не подозревал, что у нее есть грудь, пока не посмотрел этот фильм из Лас-Вегаса.
— Если я поверю в это, тогда я поверю чему угодно.
— Завидуешь?
— Чему?
— О, не знаю. Ее молодости, ее будущему, но, конечно, не красоте. Ты в тысячу раз красивее.
— Ее будущему? — Луиза безуспешно пыталась освободиться от его рук. — Я молюсь только о том, чтобы она поверила, что у нее оно есть. Первые несколько месяцев, когда мы были так близки, она доверяла мне и плакала вместе со мной, день за днем, ночь за ночью. А сейчас она как будто отдалилась. Возможно, мне это лишь кажется потому, что я очень волнуюсь за нее. Я все еще не могу поверить, что Петер и Кристина погибли, но не хочу подавать никаких надежд. Откровенно говоря, я не знаю, что делать, а ты говоришь, что положение в Чехословакии ухудшается, хотя хуже уже некуда.
Бенедикт нагнулся и поцеловал ее сзади в шею.
— Мне нравилось оставлять там свою отметину. Помнишь?
— Конечно, помню, но сейчас у меня сзади не такие длинные волосы, чтобы закрыть шею. — Она снова рассмеялась. — Может, у нас будет хороший повод испробовать новый гримирующий карандаш?
Бенедикт не засмеялся в ответ. Он продолжал поглаживать ее грудь, а потом сказал:
— Иногда я смотрю на Чарльза и чувствую себя совсем старым. Ты по-прежнему выглядишь очень молодо и стала еще красивее, если такое вообще возможно; и тут Наташа, другая версия тебя в юности, напоминающая мне о прошлом. Годы идут так быстро, и я не знаю…
Подобные мысли были ему совершенно не свойственны; Луиза была поражена. Она попыталась подняться и посмотреть ему в лицо, но его руки удерживали ее на месте.
— Ты не считаешь меня стариком?
— Разумеется, нет. Я никогда не думала и не думаю о возрасте, когда речь идет о тебе. Для меня ты всегда был самым потрясающим мужчиной на свете.
Если бы он только мог поверить в ее искренность.
— Тебе никогда не хотелось, чтобы я был моложе? Когда смотришь на Чарльза, например? Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы мне было столько же лет, сколько ему, а ведь вы почти ровесники, или чтобы ты была на десять лет моложе? Как Наташа?
Луиза похолодела, но покачала головой, глядя сверху вниз на руки мужа, все еще сжимающие ее грудь. Теперь на его руках явственно проступали вены, да, это были старческие руки, но по-прежнему могучие, как и всегда… как сильные, загорелые руки Чарльза. Она издала слабый стон. Бенедикт истолковал его по-своему и был доволен.
— Я всегда сумею возбудить тебя, правда, котенок? Не остаться ли нам дома?
— А как быть с Рокфеллерами? Я думала, мы с ними встречаемся?
— Черт, разумеется. С тобой я обо всем забываю. — Бенедикт взглянул на часы. — Сначала дело. Удовольствие потом, любовь моя.
Завязывая галстук, он словно размышлял вслух:
— Интересно, есть ли у Чарльза личная жизнь? Пора бы ему найти себе новое увлечение, как ты думаешь? Пожалуй, пусть он сначала исполнит свои обязанности и позаботится, чтобы Наташу научили, чему следует, и подготовили к роли звезды, а потом дадим ему отдохнуть немного, чтобы он осмотрелся вокруг. Возможно, я позвоню Сьюзен и узнаю, нет ли у нее на примете подходящей кандидатуры. Должна же она помочь брату.
— Превосходная мысль, — ответила Луиза. Она гордилась собой. Ее слова прозвучали убедительно, словно она полностью поддерживала идею. Может, так оно и было.
Наташе казалось, что большую часть своей жизни она теперь проводит в путешествиях — на машинах, в поездах, на самолетах, колеся из конца в конец по гигантской Америке. Она представляла «лицо» «Луизы Тауэрс» и с помощью демонстраций с использованием поразительных возможностей проекционного телевидения создавала компании репутацию ведущей в области косметической дерматологии. Не сознавая этого, Наташа укрепляла и свою репутацию, пусть хотя бы как «сестры Луизы Тауэрс с волшебными руками».
Она привыкла держать собранный чемодан наготове. С помощью Эдди, торгового агента от «Сакса», она обзавелась новым гардеробом, выдержанным в приглушенных, но, слава Богу, по словам Луизы, не в похоронных тонах, Эдди расписал новые туалеты в выражениях, которые Наташа едва понимала: «В этом можно пойти куда угодно и когда угодно, и на работу и поразвлечься, от восхода до заката». Но она не «развлекалась». И не стремилась «поразвлечься».
С раннего утра и до позднего вечера она работала и работала — это все, чем она занималась и чем хотела заниматься. Она начала постепенно оживать только в последние шесть месяцев, с тех пор, как успешно выступила в Лас-Вегасе и Луиза приняла решение занять ее в рекламных турне с проекционным телевидением. Раньше, с момента приезда в Америку, чтобы как-то протянуть часы, дни, недели, ей приходилось притворяться, что на самом деле она не живет здесь, что она всего лишь загостилась у своей знаменитой сестры, что однажды она проснется и поймет, что пора возвращаться домой в распростертые объятия Петера.
Но как-то утром она проснулась — она не могла припомнить, где это произошло, в одном из маленьких городков по пути следования, названия которых так грубо путали в рекламном отделе, — и попросту забыла «притвориться», что ока играет роль в тот день. Впервые после приезда она проспала. Если точнее, ей удалось как следует выспаться ночью, вместо того, чтобы метаться и ворочаться большую часть времени. Вместо четырех или пяти утра часы чудесным образом показывали четверть девятого, а через полчаса за ней должны были заехать и отвезти на ранний показ в отеле в деловой части города. Смешно, что во всех американских городах, больших и малых, имелась «деловая часть», где, очевидно, занимались «делами». Собираясь в спешке, чтобы вовремя одеться и успеть сделать домашнее задание, ознакомившись с информацией о магазине и товарах, которые отдел по сбыту особенно желал представить в тот день, Наташа впервые не ждала никаких новостей из Праги. Она провела этот день, как любой другой служащий «Луизы Тауэрс», осознавая, что живет и работает в Америке.
Естественно, не всякий день походил на тот, но теперь все чаще она жила «по-настоящему» и все реже «как будто». Она все еще плохо спала по ночам, но даже изредка могла позволить себе вспоминать о Кристине, и сердце не разрывалось на части. Она по-прежнему не утратила надежду, но теперь ее надежды ассоциировались с будущим в Америке; она не рассчитывала стать звездой такой величины, как ее сестра, но хотела преуспеть, подобно большинству американцев, с которыми она работала, иметь деньги, достаточно денег, чтобы самой вести розыск своих близких.
Так как она приходилась родственницей семейству Тауэрс, было решено, что Наташа не будет отчитываться перед вице-президентом отдела маркетинга, как другие служащие, занятые в рекламе, а будет обращаться со всеми вопросами непосредственно к высшему руководству «Тауэрс», то есть к Чарльзу. Она вздохнула с облегчением, узнав, что ее начальник не муж Сьюзен Тауэрс, Дэвид Ример. Она чувствовала, что Сьюзен относится к ней с подозрением, тогда как Чарльз — хотелось верить — действительно желает ей добра.
Время от времени, когда «дверь» была особенно важной — ей объяснили, что так косметические фирмы называют магазины, куда поставляется товар, — Чарльз сопровождал ее. Ее впечатления от маленьких городков, где планировались ее выступления, забавляли и трогали его.
— Они вовсе не маленькие, — заявляла она со смешанным чувством благоговения и досады. — Здесь, в центре, им неведомо, чего стоит еще один город, где полно небоскребов, универсальных магазинов, дорогих отелей и, да, толпы покупателей, которые все время задают одни и те же вопросы.
Похоже, совершенно не важно, богат человек или беден, — рассказывала она с круглыми от изумления глазами после распродажи в Дейтоне, штат Огайо, побившей все мыслимые и немыслимые рекорды. — Во время разговоров один на один за прилавком после презентации и показа, какими бы самодовольными и приятно одетыми они ни были, все они хотят знать, как выглядеть молодо и убрать морщины.
— И хорошо одетые, а не приятно одетые, — автоматически поправлял ее Чарльз, даже не осознавая, что делает это.
Он специально прилетел к ней, потому что на следующий день Наташе впервые предстояло участвовать в телевизионном ток-шоу, и в течение недели поступали сообщения, что она в панике.
Сейчас она смотрела на него с мольбой.
— Неужели я должна сделать такую глупость? Я не могу. Мой английский… мои ошибки…
— Твой английский просто великолепен. Чем больше ты делаешь ошибок, тем очаровательнее это звучит. В телевизионной студии тебе всего-навсего нужно будет сделать то, что ты делала в течение последних месяцев в магазинах и отелях по всей стране. Для большинства людей явилось бы гораздо большим испытанием подняться на сцену, чем для тебя.
Чарльз провожал ее после работы в гостиничный номер. Когда они подошли к двери, он потрепал ее по подбородку.
— Одна минута — и все, вот увидишь. И ты сама потом удивишься, что так волновалась из-за пустяка.
— Ты говоришь точь-в-точь, как моя мама, когда она водила меня в детстве к зубному врачу: «Это совсем не больно. Одна минута — и все». Вот что такое телевидение… Словно идешь к зубному врачу.
Впервые при упоминании о матери или о чем-то, связанном с ее прошлой жизнью, она не выглядела безутешной. Осознала ли она перемену? В его душе шевельнулось теплое чувство, когда он смотрел сверху вниз на ее открытое лицо. Мужественная девочка. Она улыбалась. Глаза ее были сухими. Ей уже намного лучше. Ее раны начали затягиваться. Он почувствовал себя героем, способным своротить горы: именно благодаря его усилиям события развивались в таком направлении, что оказалось очень выгодно для компании, но самое главное, помогло Наташе вновь обрести почву под ногами.
Повинуясь внезапному порыву, Чарльз нагнулся и поцеловал ее в щеку.
— Если ты будешь хорошей девочкой и не расплачешься, я куплю тебе подарок после шоу.
Он заметил, что она покраснела. Румянец сделал ее еще красивее.
— Ой, нет, не нужно этого делать, Чарли…
Возвращаясь в свой номер, он повторил про себя: «Шарли», все еще испытывая то новое теплое чувство к ней и задаваясь вопросом, какой подарок подарить девушке, чтобы ей непременно понравилось.
Наташа выступила не очень удачно в местной телепередаче, транслировавшейся в дневное время. Она так разнервничалась, что выдавила на пол новый питательный крем и долго порывалась стереть пятно, несмотря на старания ведущей отговорить ее. Чарльз не пытался притвориться, что она хорошо справилась. Она была слишком умна, чтобы принять за чистую монету утешительную ложь, но, к большому удовольствию Чарльза, ей не понадобилось много времени, чтобы увидеть и смешную сторону в этом происшествии.
— Пол в студии сиял, как никогда, — сказал Чарльз, когда вез ее на машине в универсальный магазин, где во второй половине дня должно было состояться ее выступление. — А знаешь, «Тауэрс» производит и средства для натирки полов. Может, нам стоит добавить к формуле немного питательного крема «ЛТ» — «он обновит и восстановит ваш пол», или нечто в этом роде.
Его шутки не отличались большим остроумием, но Наташа, вероятно, испытывавшая глубокое облегчение, что все осталось позади, смеялась над каждым его словом. Подъехав к служебному входу магазина, он вынул из кармана маленькую коробочку.
— Я обещал, если ты не будешь плакать, я сделаю тебе подарок, так что вот, возьми.
— О, Чарли, нет!
— О, Шарли, да-да…
Он наблюдал, как она с очевидным волнением разворачивает оберточную бумагу.
— Так, ничего особенного.
Внезапно ему захотелось подарить ей нечто большее, чем золотой брелок для ключей в форме буквы «Н», который он купил утром. Тогда сувенир показался ему подходящим к случаю, вполне уместным. Сейчас, увидев выражение детской радости у нее на лице, с каким она открывала коробочку, он почувствовал себя неловко. Но напрасно он беспокоился. Наташа явно пришла в восторг, хотя он и не понимал, почему, но в конце концов вещичка была золотой, и Наташа, конечно, была до прискорбия неизбалованной, что так отличало ее от большинства женщин-хищниц, с которыми он встречался.
В тот день у Чарльза состоялась встреча с директором магазина, закончившаяся весьма удовлетворительно, так как они договорились не только переместить на более бойкое место в парфюмерном отделе прилавок «Луизы Тауэрс», но и увеличить его вдвое. Позже они вместе прошли по торговому залу, надеясь захватить конец эффектного представления Наташи, разворачивавшегося на большой демонстрационной сцене магазина. Они опоздали. Управляющий отделом рекламы, явно пребывавший в приподнятом настроении, сказал, что Наташа, словно настоящий Пайд Пайпер[2], уже увлекла аудиторию к прилавку «Луизы Тауэрс», где консультанты-косметологи сбивались с ног, продавая все то, что советовала Наташа.
Стоя позади толпы, окружавшей прилавок, Чарльз видел Наташу, раскрасневшуюся, взволнованную, ее английский с каждой минутой становился все более ломаным, но она чувствовала себя, как рыба в воде, среди женщин, обращавшихся за индивидуальными рекомендациями, которым приходилось кричать, чтобы их услышали. Она была единственной в своем роде, другой такой женщины не существовало на свете. Он тотчас поправил себя. Он встречал только одного человека, способного произвести такое впечатление на женщин-покупательниц, и это, разумеется, была Луиза, которая вела себя совершенно иначе, но тоже прекрасно знала, как увеличить объем продажи до небес. Компании «Тауэрс фармацевтикалз» невероятно повезло, что ей достались два таких бесценных сокровища.
Он позвонил в свой офис и выяснил, что совещание с отцом по проблемам бюджета отложено до следующей недели. Чарльз перенес несколько других встреч, назначенных на ближайшее время, решив, что не вернется в Нью-Йорк сегодня вечером. Он пригласит Наташу на обед, чтобы отпраздновать ее успех у «Хадсона» до того, как она продолжит свой маршрут: следующим пунктом в ее программе значился магазин «Маршал филд» в Чикаго.
Но они не пошли обедать. На обратном пути в отель они проехали мимо рекламного щита, анонсировавшего фильм «История любви» в кинотеатре для автомобилистов на открытом воздухе на Северном шоссе.
— Что это за история любви в кинотеатре? — спросила она с невинным видом.
— Хочешь посмотреть?
— Ой, да!
В ней все-таки было что-то от маленького ребенка. Она была на седьмом небе от своего успеха в магазине. Она или забыла о своем фиаско на телевидении, или он убедил ее, что это не имеет значения. Ее волосы, старательно уложенные для телевизионного выступления, демонстрации по проекционному телевидению и шоу в магазине, теперь растрепались и прядями падали на лоб, на носу, который немного блестел, выступили веснушки.