– Точно.
– Быть не может! Надо бы строже отбирать приемных родителей. Неужели никого получше не нашли? И вообще, тебе никакие приемные мамы не нужны. Ты же не сирота. У тебя родная мама есть. Я.
Я только глазами захлопала.
Мама опять вздохнула, выпустив струйку дыма:
– Я бы предпочла, чтобы ты оставалась в детском доме, там спокойно, надежно, там за тобой присмотрят.
– Я не хочу обратно! – не удержалась я.
Мама сощурила глаза:
– Что там с тобой делали?
– Там ужасно! – заторопилась я. – Чуть что – запирают в «комнате для раздумий», и вообще там все ко мне придирались. Если что случится – сразу я виновата. А еще там была одна старшая девчонка, Жюстина, она меня била! Правда, я ее тоже колотила. А когда мы играли в подначки, я была в сто раз храбрее, чем она! Я пробежалась по саду совсем без одежды, а Жюстина всего-то червяка съела, а я потом двух съела, хотя они так дрыгались…
– Постой, постой, да ты чумовая прямо! Видно, в детдоме на тебя плохо влияли. Ну не волнуйся, ты туда не вернешься.
– Значит… я у Кэм останусь?
Мама наклонила голову к плечу:
– А ко мне переехать не хочешь?
Я уставилась на нее во все глаза. Мне хотелось включить повтор записи, чтобы слушать это снова и снова. Я никак не могла поверить. А вдруг она пошутила?
– С тобой, мам? По правде?
– Я же говорю.
– Надолго? На целую неделю?
– Какую неделю! Насовсем.
– Ух ты!
Мама все еще держала в руке сигарету, так что я не стала виснуть у нее на шее. Я плюхнулась на стул Илень и завертелась изо всех сил.
– Прекрати, у меня сейчас голова лопнет! – крикнула мама.
Я тут же затормозила.
– Пора нам с тобой воссоединиться, дорогая, – мягко сказала она. – Я так соскучилась по моей любимой дочке! Будем жить вдвоем, только ты и я.
Как будто мама взяла меня за руку и повела по золотой лестнице прямо в небо… И вдруг я споткнулась, потому что кое-что вспомнила.
– А Кэм как же?
– А что такое? – Мама затянулась напоследок и резким движением затушила сигарету в кружке с кроликами.
Я так и представила, как им прижгло пушистые хвостики.
– Не волнуйся за эту Кэм, она нам чужая. Ах, Трейси, как мы с тобой хорошо заживем! Первым делом купим тебе новую одежду. Надо тебя принарядить…
– Я принаряжусь, мам, можешь не беспокоиться! Дизайнерскую одежду?
– Для моей дочки – только самое лучшее! Никакой дешевки из универмага. Ты должна выделяться среди других детей!
– Ну еще бы! – Я еще разочек крутанулась на стуле. – От настоящих дизайнеров, не с поддельными ярлычками, как на рынке?
– Да за кого ты меня принимаешь? Кто я, по-твоему? – спросила мама, уперев руки в бока.
– Ты – моя мама!
Ну и вот… Настал счастливый конец моей сказки, а блокнот еще и наполовину не исписан! Я буду жить с мамой. Обязательно буду, вот только с Илень договоримся.
– Я с ней разберусь! – сказала мама.
И еще, конечно, Кэм…
Дом Александра
Ятак зла на Кэм, так зла! Вот я прямо вся измучилась – как ей рассказать? Чуть не плакала даже. Думала, она жутко расстроится. И знаете что? Ей вообще все равно! Не ахнула, не зарыдала, не стиснула меня в объятиях. Просто сидела и ногти грызла – а на меня знаете каке ругается, если я ногти обкусываю! Вообще ни слова не сказала. Никаких тебе: «Милая Трейси, не покидай меня, ты мне дороже всего мира, я без тебя не могу!» Не-а, ничего такого.
Ну я и психанула и сказала ей, что моя мама говорит, я одета как чучело гороховое, а она мне накупит целую кучу нарядов от известных дизайнеров. Думала, может, хоть это Кэм расшевелит и она скажет: «Ах, Трейси, прости, что я тебе не покупала приличной одежды, и знаешь что, пообещай, что у меня останешься, тогда мы с тобой сейчас же поедем в город, я взмахну кредиткой, как волшебной палочкой, и все тебе куплю, чего твоя душенька пожелает, лишь бы ты со мной была». Так нет – Кэм все так же молчала.
Тут я уже взбесилась по-настоящему. Видно же, что ей до меня и дела нет! Я выпалила, что мама мне еще много всего накупит – и компьютер, и роликовые коньки, и новый велосипед, и в Диснейленд свозит. Кэм не шелохнулась. И пробовать не стала переплюнуть мамины обещания. Видно, ей неохота было. Сидит и ногти кусает – кусь, кусь, кусь. Как будто ей просто все это надоело, ждет не дождется, когда наконец от меня избавится.
Я просто не знала, куда деваться от злости. Хотелось надеть «мартенсы» и попрыгать на ней! Тогда я стала дальше болтать про маму – какая она замечательная, и необыкновенно красивая, и одевается потрясающе, и как мы с ней обнимались нежно-нежно, будто и не расставались никогда.
А Кэм опять молчит! А ногти уже до мяса сгрызла.
– Ну скажи что-нибудь!
Сидит и смотрит. Потом руку изо рта вынула и шепчет:
– Не знаю, что и сказать.
А еще писательница, называется!
– Я думала, слова – это твоя профессия!
– А сейчас вот в горле застряли, – прошептала Кэм, как будто это я ей в горло «суперцемента» налила.
Я встала прямо перед ней. Кэм съежилась, будто я и вправду на ней попрыгала от души. У меня в груди вдруг что-то сжалось. Почудилось, что это я – мама, а она – моя маленькая дочка.
– Тебе грустно, Кэм? – очень тихо спросила я.
Она промямлила что-то невнятное и опять за свои ногти принялась.
Я потянула к себе ее обгрызенную руку. Спросила с надеждой:
– Ты расстроилась, потому что моя мама вернулась?
Несколько секунд Кэм ничего не отвечала. А потом вдруг улыбнулась во весь рот:
– Я рада за тебя, Трейси!
Я ее руку отбросила, как будто обожглась, и пулей вылетела из комнаты.
Рада она! Улыбается тут!
Все понятно, я ей не нужна. Не чает, как от меня отделаться. Ну и пусть! Она мне тоже не нужна! У меня теперь настоящая родная мама есть.
Буду жить с мамой, а Кэм даже вспоминать не буду, хоть бы и вообще никогда ее не видеть! А пока не буду ее замечать. Вот дождусь, когда к маме перееду, тогда и заживем. И в школу не буду ходить.
У меня сейчас в школе немножко сложности. Я тут случайно затеяла очередную игру в подначки. Роксана опять обозвала меня безотцовщиной, потому что знает, как меня это достает, а я ей: слабо́ повторить это слово при училке?
Думала, струсит, а у нее глаза загорелись. Подошла прямо к Рвоте и говорит:
– Миссис Мешкли, а Трейси Бикер мне велела сказать вам вот такое странное слово… – И сказала, а потом глазки такие невинные состроила и спрашивает: – Это что, нехорошее слово, да?
Ну, можете догадаться, на кого всех собак повесили.
А Роксана еще и добавила:
– Я выиграла!
Я ей язык показала. Высунула так далеко, как только могла.
А она:
– Теперь моя очередь! Слабо́ вот так миссис Мешкли язык показать?
Ну, я пошла и показала. Угадайте, кому опять прилетело по башке?
На переменке я опять поймала Роксану:
– Теперь моя очередь!
Оглядела весь коридор, и тут на меня снизошло вдохновение:
– Слабо́ тебе вбежать в туалет для мальчишек?
Она вбежала, только всем потом сказала, что это я ее втолкнула. И опять я виновата оказалась.
Да еще и снова ее очередь подначку придумывать. Она дождалась большой перемены. На обед нам дали спагетти болоньезе. Терпеть не могу спагетти из школьной столовки! Соус ярко-красный, как кровь, а спагетти в нем извиваются, точно червяки. Я отпихнула от себя тарелку.
– Трейси, ты не будешь это есть? – спрашивает Роксана, а у самой глаза так и блестят. – А слабо́ тебе вывалить всю тарелку себе на голову?
Я вывалила. А когда Роксана со своими дурами подружками покатились со смеху, я схватила ее тарелку и вывалила на голову ей.
И конечно, опять оказалась виноватей всех. Весь остаток дня простояла с позором возле директорского кабинета. Мистер Хэтеруэй, проходя мимо, покачал головой.
– Ленточка для волос? – спросил он, вытаскивая застрявшую в моих мелких кудряшках спагеттину. – Отличилась ты сегодня, Трейси… Что же бедной миссис Мешкли с тобой делать?
Да уж она сумеет придумать какую-нибудь особо изощренную пытку.
А почему я должна терпеть ее ярость? Даже на перекличку не пойду! Директор опять позвонит Кэм – ну и что? Все равно мне в этой школе уже недолго учиться осталось. Мама меня отправит в другую школу, получше, и там со мной все сразу захотят дружить, потому что у меня будет настоящая дизайнерская одежда, и даже учителя будут мной восхищаться, и я сразу стану лучшей ученицей в классе и вообще во всей школе.
Вот увидите!
Дождаться бы только.
В общем, сегодня с утра Кэм отвезла меня в школу, я помахала ей на прощание и резво побежала на школьный двор… И, не останавливаясь, выскочила с другой стороны. Так и неслась без оглядки, как будто за мной специальные трейселовы гонятся, с крючьями и сачками. Не знаю, почему я так бежала.
Зато я вдруг сообразила, куда бегу. К своему дому!
Я завернула за угол – а навстречу летит по воздуху футбольный мяч и вот-вот сшибет мне голову с плеч. Но я же Трейси-супервратарь, у меня мгновенная реакция! Я подпрыгнула, поймала мяч в полете и крепко прижала к груди. Защитила ворота!
– Ура-а! – завопила я.
Тут ко мне подскочил здоровенный парень – голова круглая, как мяч, и очень коротко стриженная, сурово так. Практически бритая.
– Отдай мяч! – сказал он.
– Видал, как я его? – крикнула я, отпрыгнув.
– Случайно повезло, – буркнул Футболист.
Он выбил мяч у меня из рук и принялся стукать им о землю.
– Не случайно, а благодаря мастерству! – рассердилась я. – Вот попробуй еще раз пробить – увидишь, я опять возьму!
– Я с девчонками не играю.
– А зря, девчонки отлично играют в футбол! По крайней мере, я. Ну давай поиграем, а?
– Уйди, козявка!
Я резко бросилась на него. Он застыл от удивления – думал, я его колотить начну, а про мяч забыл. Я ловко подцепила мяч носком кроссовки и увела в сторону.
– Великолепный подкат! – завопила я, ногой подталкивая мяч. – Снова потрясающая Трейси Бикер спасает команду! Эта девочка – первоклассный игрок… Ай!
Футболист сыграл грубо и бесхитростно. Хрясь кулаком – и я хрясь на мостовую.
Лежу и встать не могу. А Футболист мячиком по асфальту стукает у самой моей головы.
– Мелкая, ты там как, нормально?
– Ага, конечно, все замечательно. Просто решила немножко полежать посреди дороги, – прокряхтела я.
– Я не хотел тебя ронять. Силу не рассчитал. Не сообразил, что ты совсем маленькая.
– Я не маленькая! – обиделась я.
– Давай руку!
Он протянул мне широкую пухлую розовую ладонь и одним рывком поставил на ноги.
– Ну что, нормально? А вообще ты сама виновата. Нечего мой мячик хватать!
– Я не хватала, я подкат сделала! У тебя защиты вообще никакой! Вот смотри…
Я хотела опять выбить мяч, но на этот раз Футболист был настороже и быстро увел мячик за спину.
– Сдавайся, мелкая! – засмеялся он и, стукая мячом об асфальт, скрылся за углом.
– Ой, Футболист, подожди! Не уходи! Ну давай поиграем, а? Больше все равно никого нет! Ну Футболи-ист!
Но он не вернулся.
– Ну и наплевать! – заорала я вслед. – Не очень-то и хотелось! Все равно ты играть не умеешь!
И я пошла в дом. Точно, решила я, это будет мой дом – до тех пор, пока я не перееду к маме, в настоящий родной дом.
Я так и не раздобыла ни одеяла, ни подушки. И еды нормальной не запасла. В карманах пошарила – нашла только пожеванную жвачку, завернутую в бумажный носовый платок. То есть, скорее всего, это была жвачка. Вид не очень аппетитный, если честно. Денег с собой у меня тоже не было. Придется играть в голодающую-ради-сохранения-фигуры-фотомодель. Не самая любимая моя игра.
И тут случилась удивительная вещь. Я прошла по заросшей сорняками дорожке через сад, пошевелила ногой пустую коробку от «Кентуккийских цыплят» (ни крошки, все съедено подчистую), влезла в дом через окно и двинулась из кухни в гостиную. Шаги громко отдавались от голых досок пола. Рваные занавески были задернуты, но я все-таки рассмотрела в полумраке красный бархатный диван посреди комнаты… А на нем – черную бархатную подушку и синее одеяло, закрывающее самые заметные пятна грязи.
Я уставилась на подушку с одеялом, как на чудо. Невидимки какие-то их сюда принесли, что ли? А что, здорово было бы, хоть и жутковато. Может, где-нибудь в углу до сих пор таятся невидимые руки, только и ждут приказа, чтобы мне услужить?
– Так, одеяло и подушка – это, конечно, хорошо, а где еда? – Я повелительно щелкнула пальцами.
И замерла так резко, что сама себе оцарапала ногтем большой палец. Потому что разглядела у окна перевернутую упаковочную коробку, накрытую клетчатым полотенцем, точно скатертью. На полотенце стояла картонная одноразовая тарелка, а на ней – аккуратно разложенные по цвету конфеты «Смартис». Кругами, как цветок: коричневые, зеленые, синие, розовые, красные, оранжевые и в самой серединке желтые.
Меня дрожь пробрала от макушки и до маленького «хвостика» в самом конце позвоночника. «Смартис» – моя самая-пресамая любимая еда! Целая тарелка специально для меня, да еще и так красиво уложены!
Я осторожно взяла красную конфету, лизнула – настоящая! Я сунула ее за щеку и торопливо сгребла с тарелки еще горсть. Мало ли, вдруг исчезнут. Затем я решила раздвинуть занавески и присмотреться при дневном свете, как это волшебство работает.
Дернула занавеску – и заорала от неожиданности. И еще кто-то заорал!
На подоконнике сидел мальчишка, подобрав острые коленки к самому подбородку и разинув рот. Он сжимал в руках книгу и часто-часто моргал.
– Ты что здесь делаешь? – завопила я на него. – Нарочно меня пугаешь?
Он так вцепился в книгу, что чуть ее не разломал.
– Это ты меня напугала, – прошептал мальчишка, сморщившись так, что глаза превратились в узкие щелочки.
– А что ты делаешь в моем доме? – спросила я сурово.
Он немножко распрямился и нерешительно сказал:
– Вообще-то это мой дом.
– Ты здесь не живешь.
– Нет, живу. То есть в дневное время. Я подушку принес. И одеяло. И угощение организовал.
– Что? Ах да, «Смартис».
– Ты весь узор испортила, – сказал мальчишка.
– Только маленькие дети играют с едой. – Так говорили в детском доме, когда я отправляла горошины погулять на горку из пюре.
– Ты правда подумала, что все это появилось по волшебству?
– Нет, конечно! – ответила я очень твердо.
– Я по твоим шагам подумал, что идет кто-то очень большой и страшный. – Он осторожно спустил ноги с подоконника. – Поэтому и спрятался.
– Да, я большая и страшная! Уж побольше тебя, заморыш.
– Все больше меня, – ответил он смиренно.
– Лет тебе сколько? Девять? Десять?
– Почти двенадцать!
– Надо же, а на вид не скажешь…
– Знаю.
– Так что ты здесь делаешь?
Я взяла еще конфет. Потом протянула ему тарелку – все-таки это он угощение приготовил. Он вежливо сказал «спасибо» и взял синюю конфетку. Откусил уголочек, как будто это было печенье. А на вопрос так и не ответил.
– Прогуливаешь? – спросила я.
Он помялся и кивнул.
– Только не рассказывай никому, – попросил, проголотив наконец конфету.
– Я же не ябеда! Надо же, и ты прогуливаешь. А с виду примерный такой, прям учительский любимчик. – Я попробовала разобрать заглавие толстой книги у него в руках: – «А-ле-ксан-д-р Ве-ли-кий». Чего великий?
– Просто Александра Македонского так называли.
– Ага, а я тогда Трейси Великая? Мне нравится! Это меня так зовут – Трейси.
– А меня – Александр.
– Ясно. Александр Невеликий. Так зачем ты прогуливаешь-то? Видно же, что страшно умный. Небось по всем предметам отличник.
– Угу, кроме физкультуры. По физкультуре я хуже всех. Всегда прогуливаю, когда у нас командные игры.
– Да ты что! Физра – самая легкотня! Особенно футбол.
В футболе я и правда Трейси Великая – славлюсь мастерскими обводками и подлыми приемчиками. Когда я на поле, Рвота Мешкли до посинения дует в свой свисток.
А этот Александр стал ныть, что на физкультуре его особенно достают.
– Кто?
– Другие мальчишки. Они меня дразнят.
– Как дразнят?
Он совсем голову повесил:
– По-всякому… Особенно… когда в душе моемся.
– А-а!
– Смеются над мной, потому что…
– Потому что ты Александр Невеликий! – захихикала я.
Он дернулся, как будто я его ударила. Мне вдруг стало совестно. Я забралась на подоконник рядом с ним.
– Поэтому ты и прогуливаешь?
– Угу.
– А твоей маме из школы звонят, наверное?
– Ага.
– А она что?
– Она ничего. А вот папа…
Александр произнес слово «папа», как будто оно означало «ротвейлер».
– Что он сказал?
Я чувствовала плечом, как дрожит Александр.
– Он сказал… сказал… что, если я не исправлюсь, он меня отправит в школу-интернат, и там уже не прогуляешь… И что там надо мной будут по-настоящему издеваться.
– Милый какой папа у тебя, заботливый.
Я погладила Александра по костлявому плечику.
– Он говорит, я должен уметь за себя постоять.
Фыркнув, я без предупреждения чуть-чуть толкнула Александра в бок. Он вскрикнул от неожиданности и чуть не свалился с подоконника. Я втащила его обратно.
– Да ты и посидеть за себя не можешь!
– Я знаю, – скорбно вздохнул Александр.
– А ты попробуй! Дай мне сдачи!
– Я не умею…
– Я тебе покажу.
Повезло Александру – я самый лучший боец в мире. Особенно хорошо я умею ударить исподтишка. И не полагаюсь только на кулаки – могу и пинаться, а если припрет – то и зубами как следует вцепиться.
Я сдернула Александра с подоконника и поставила в боевую стойку – но его кулачки тут же разжались, а тоненькие ручки бессильно повисли.
– Я не умею драться. И вообще, девочек бить нельзя.
– Так я и позволила меня бить!
Я легонько ткнула его кулаком. Потом еще раз. Александр не пошевелился, только быстро-быстро заморгал.
– Ну давай, ударь меня в ответ!
Александр слабо замахнулся. Руки у него были как ватные.