— А того хмыря, что у тебя на фотографиях, я убил, а не Ванька.
Я даже вздрогнула — настолько неожиданно прозвучало это признание, понадеялась, что в темноте он не заметил моей слабости.
— Ванька по глупости его, пьянь синюшную, в помощники взял. Он и начал болтать по округе, что это мы сами дом спалили, а не Лозовая с дружками. А хотелось нам это дело на нее повесить. Ну и попал мне под горячую руку. — Он скрипнул зубами.
«У этого волка даже зубы свои сохранились. — подумала я. — Удивительно! Протезами так не получится».
Кирилл вдруг рассмеялся. Не стариковским «хе-хе», как до этого, а вполне нормально. Мне даже жутковато стало от близости этого матерого хищника.
— Плохо, Кирилл, смеяться тут нечему, — осадила я его. — Поджог — это мелочь. Вы свое спалили, не чужое. По бумагам-то так? Дело на вас за это в «конторе» заводить не станут. Страховку не отдадут, и только. А вот убийство — это погано. Вполне может статься, что уже завтра займутся и тобой, и Иваном, если Аладушкин рассказал пожарникам о своем участии в поджоге.
— Нет! — убежденно ответил мне Кирилл. — Пожарник меня после Ваньки допрашивал, и я на этот счет у него все вызнал. Они не слыхали об алкаше. По бумагам получается, что мы с Ваней одни действовали. А чего это ты, Таня, за алкаша впрягаешься? Чудно это, а?
Мне опять пришлось напрячь мозги, чтобы ответить достойно и не выйти из образа. Требовалось срочно найти причину своего интереса к убийству Аладушкина, и я ее нашла.
— Нельзя, Керя, тебе с племянником сейчас к ментам попадать, — ответила я как можно равнодушнее и естественнее. — Нельзя вам на нары, пока вы Лозовой за дом не заплатите. Платить надо по-любому, так что дом вы сожгли зря.
— Как знать, как знать. Может, и не зря.
Я ждала от него слов возмущения, даже грубости, но, похоже, Кириллу стало вдруг весело. И чем я ему настроение подняла?
— А возьмет Катька деньги, как думаешь?
— Возьмет, — пообещала я.
— Возьмет и отвалит?
В его голосе зазвучала самая настоящая надежда, настолько искренняя, что я почти готова была ему посочувствовать.
— Ведь я чему радуюсь? Если получится, то, значит, все по справедливости, и мы с Ванькой хоть и дураки, что дом сожгли, а никому ничего не должны. Это ценно.
— Хорошо, Кирилл Федорович. — Я сделала вид, что рада его решению. — Не ожидала, что ты так легко согласишься.
С этого момента он стал похож на обыкновенного деда, даже милого в своем старческом добродушии, и симпатичного, особенно если не обращать внимания на его плохо различимое в полутьме лицо. Но сейчас я не верила ему более, чем когда-либо за время нашего разговора, и поэтому делала вид, что довольна. Без особой надежды, впрочем, на то, что и он мне поверит…
— Вот только видеть я ее, Катьку, не хочу. Без меня ей деньги передашь, ладно? Я тебе, а ты — ей.
— Прекрасно, Кирилл Федорович. А чтобы ты не усомнился…
— Не-ет! — возмутился он, но я настояла.
— Чтобы у тебя не возникло сомнений, что деньги попали в ее руки, при этом пусть Иван присутствует. Собственно, он и сам это сделать может. Но тогда уже при мне.
— Отдашь ты, — настаивал Керя. — От Ивана она не примет, и получится еще один базар. А он нам не нужен.
Резон в его словах был немалый, и я согласилась.
— Когда?
— Да хоть завтра. Как приготовил я деньги, так они у меня и лежат — нетронутые, в пакетике. Только мне съездить за ними надо. Давай так…
Мы быстро условились, куда и к какому времени мне подъехать, чтобы забрать Ивана, который будет сопровождать меня к Кириллу.
— Сколько с Катьки в общак-то возьмете? — спросил Семиродов, когда я уже открыла дверцу машины.
— Вопрос не ко мне, — я решила не усугублять свое и без того осложнившееся к концу разговора положение. — Не мне решать.
— Понятно, — согласился Кирилл. — Ну, езжай, дочка. Гладкой тебе дорожки и спокойного сна этой ночью.
Я поблагодарила его за пожелание.
Выведя машину на дорогу, я поехала к дому, не торопясь, что было для меня большой редкостью. Сейчас я делала все медленно, размеренно, пытаясь успокоиться и не допустить сумбура в голове. Необходимо придумать на завтра какой-нибудь отчаянно-ловкий ход, неожиданный для старого живодера, который обеспечит мне и безопасность, и удачу в операции с деньгами Екатерины. Предстояла партия почище, чем в преферансе, и очень хотелось остаться в выигрыше. Хотелось настолько, что даже интересы Ганса отодвинулись на второй план, и я позволила себе на время забыть о них, рассудив, что все взаимосвязано, а раз так, то, добиваясь одного, можно добиться и другого и не следует гнаться за двумя зайцами сразу.
Темные улицы, разноцветные огни светофоров, свет фонарей, пробивающийся сквозь листву деревьев, негромко звучащая музыка из радиоприемника… Что может быть лучше для перемены настроения на более спокойное… Как по заказу небо послало мне мелкий моросящий дождь, прибивший пыль и отглянцевавший асфальт до блеска. Воздух наполнился приятной свежестью и ароматом газонных цветов.
Я отказалась от поездки по центру и выбрала окружной путь, чтобы подольше колесить по опустевшим улицам и продлить себе удовольствие от расслабляющего одиночества и размеренного движения. Приятное окончание для такого дня, как сегодняшний.
Странно, что Кирилл развеселился сразу после того, как прозвучала тема о «каплях», а до этого был хмур, угрюм и даже иногда резок, а временами разыгрывал старческую немощность. И вдруг обрадовался. Чему? А моему промаху, не иначе. В чем-то я ошиблась. В чем-то, что касается этих треклятых камешков в золоте.
В чем, в чем! Он сам подкинул мне расшифровку, объяснил, что такое «капли», а я, по своей роли обязанная быть всезнайкой, хоть и пыталась осторожничать, но наверняка вляпалась в какую-нибудь несуразицу. Кере стало весело, потому что мое всезнайство полетело к черту, а вместе с ним под большой вопрос встал образ воровской «Маши». Раскусил меня Кирилл Федорович и от этого развеселился. Стал покладистым, вежливым и согласился отдать деньги. Провел меня, старый хрыч! Завтра придется очень внимательно приглядываться к «моим друзьям», а то как бы не затянулась на моей еще не вполне зажившей шейке новая гаротта.
Я помнила о приглашении усатого Кеши, но на рокерский праздник не поехала. Не хочется мне принимать участие в поминках по наследству Екатерины, потому что считаю их преждевременными. Да и рассказывать им о новых подробностях семиродовского дела — а именно это я обещала Гуцулу — мне пока было нечего.
Не праздника мне хотелось, а отдыха.
* * *Дождь шел всю ночь, не прекращаясь, временами переходя в настоящий летний ливень. Просыпаясь от стука капель по стеклу, я понимала, что сплю плохо и тревожно. Уж если такой пустяк способен меня разбудить…
Утро принесло с собой тишину и пасмурное, затянутое тучами небо.
Кое-как размявшись и без аппетита позавтракав, я вспомнила, что вчера не позвонила Константину. Забыла. Мне стало совестно, и, несмотря на то что со временем у меня была напряженка, я взялась за трубку. Нужно попросить прощения и доложить, что жива-здорова и прошедший день закончился, в принципе, без осложнений.
— Да, слушаю вас, — пропищал тонкий женский голос.
Любопытно!
То, что Костя называл своим кабинетом, была небольшая комнатенка размером с кладовку, в которой помещались сейф, два стула, диван и стол под большим немытым окном. Не слишком презентабельное помещение, и посторонних в нем никогда не бывало.
— Чекменева мне! — рявкнула я в трубку.
— Минуточку! — пропищали на том конце провода и после минутной паузы осведомились тем же противным голосом: — Он сейчас внизу, в спортзале, к тренировке готовится. Я его позову, если хотите. А кто его спрашивает?
— Любовница! — снова рявкнула я и бросила трубку.
По времени Константин вполне мог быть уже в зале. Он частенько приезжает пораньше и использует утреннее свободное время для самосовершенствования. Это для него — святое, и отказаться от этого он способен только ради меня. Донельзя странным показалось мне присутствие утром в его кабинете какой-то девицы, тем более когда его самого там не было.
Какое-то время я провела в неподвижности, разглядывая телефон. Так кошка, спокойно вышагивающая по полу, замирает, когда слышит незнакомый звук.
Поисками ответов на вопросы типа «стоит ли соваться не в свое дело?» я себя утруждать не стала, а набрала еще один номер. Это был номер тренажерного зала. Трубку подняли, и на этот раз я услышала голос сэнсэя, запыхавшегося, судя по учащенному дыханию.
— Алло! Танюха! Черт побери, ты куда пропала! Я ждал, что ты позвонишь. Сам звонил, тебя дома не было. Что случилось?
— Ничего, — ответила я. — Пока все благополучно. А как у тебя?
— Нормально. Что это ты, родимая, мной интересуешься? С чего мне такая честь выпала?
— Нормально. Что это ты, родимая, мной интересуешься? С чего мне такая честь выпала?
В ответ я шмыгнула носом и услышала, как он сказал кому-то:
— Подождите, ребята, дайте поговорить. Сейчас я вами займусь. Переодевайтесь пока. Да, Татьянка, слушаю! — опять обратился он ко мне.
Нет, не могла я представить другую женщину на диване в его кладовке. Мой это был диван, весь мой, вдоль и поперек!
— Костя!.. — начала было я, но продолжить не смогла и сказала свосем другое: — А меня вчера рокеры на дачу приглашали, с ночевкой.
— Когда это? — удивился он.
— Ближе к вечеру. Я на рынке усатого встретила. Ну того, что в ковбойских сапогах был.
— В ковбойских? — спросил он в задумчивости. — Как это на ночь? Без меня? Я покажу тебе — на ночь! — пригрозил со смехом. — Картонными нунчаками выпорю!
— Костя, что за девица в твоем кабинете? — наконец решилась я и почувствовала, что начинаю безудержно краснеть и злиться на всех — на девушку, на него да и на себя тоже.
— Где? — он будто не понял. — Кто? Ха! Эй, девица! — крикнул он опять в сторону. — Кто мне звонил-то, не разобрал я. Любовница?
Косте стало смешно, и мне пришлось ждать, пока у него закончится приступ веселья, сгорая со стыда за свою глупость. Хотелось проглотить свой язык и, аккуратно положив трубку, бежать на все четыре стороны.
— Татьянка, милая, — проговорил он так нежно, как умеет только он. — Этой девице тринадцать лет. Я ее специально у себя посадил, чтобы во время тренировки у телефона подежурила — вдруг ты позвонишь…
Трубку я положила, умирая от счастья…
Я должна была подобрать Ивана неподалеку от входа в городской парк, так мы условились с Кириллом Федоровичем. Приехала я вовремя. Пришлось, правда, поторопиться и гнать на всех парах по лужам и мокрому асфальту. Но все было напрасно — Ивана на месте не оказалось. Не появился он и через пять минут. Я отогнала машину в более удобное место, откуда арка парковых ворот была видна как на ладони, а брызги, летящие из-под колес проезжающих мимо машин, не попадали в открытое окно. Я решила ждать до последнего.
Включив приемник, я занялась путешествием по диапазонам. Услышав великолепного Армстронга, я прибавила громкость до уровня, когда басы мягкой колотушкой бьют в уши и воздух дрожит, будто оживая.
Ей-богу, как только в машине зазвучал блюз, на сером небе появились голубые проплешины.
Переложив фотоаппарат, я достала из «бардачка» мешочек с гадальными костями. Утро требовало от меня традиционного ритуала.
9+17+26. «Ложь во спасение. Зло во благо. Справедливая жестокость и жестокая справедливость. Много найдено людьми оправданий своим бесчинствам. Их кажущаяся справедливость давно уничтожена словами Христа: „Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом — закон“. Соразмеряйте свои поступки со словами Учителя человечества».
Я в задумчивости смотрела на кости, перекатывая их на ладони. Луи рычал про улицу Бэсин, а на небе ширились голубые просветы, в которые то и дело проглядывало солнце.
Что же мне сегодня предстоит? Слова Христа торжественно-предостерегающи и полны высшей справедливости. А то, что я задумала вчера вечером и намерена проделать сегодня, не соответствует их смыслу. Хотя с какой стороны на это посмотреть… Ну да! Зло во благо, так это называется, если не врать самой себе. Но от задуманного я не отступлю, иначе события могут обернуться злом без блага, а из двух зол, как известно, выбирают меньшее.
Пора, однако, прекращать философствовать… Пора выключать Армстронга, заводить машину и двигать потихоньку к сегодняшнему благому злу. Уже с минуту, не меньше, у ворот парка стоял Иван и вертел головой, высматривая меня.
— Здравствуй, Таня, извини за опоздание.
Он уселся рядом, улыбнулся, и я ответила, неприязненно посматривая на его башмаки с ошметками грязи на подошвах. Придется после Ивана машину мыть…
— На работу пришлось съездить, чтобы отпроситься, — оправдывался он, хотя я и ни о чем не спрашивала. — А там без подмены отпускать не хотели. Словом, пока то да се… — он махнул рукой. — Едем к очистным сооружениям.
— К каким? — не поняла я.
— К городским, — уточнил он. — К городским очистным сооружениям. Там Кирилл Федорович работает. Ждать он нас там будет.
— Он еще и работает? — фыркнула я пренебрежительно. — Тоже мне, вор в законе!
— А как же! — Иван опять оправдывался. — Жить-то надо на что-то, а пенсии, ты сама понимаешь, он не заработал. Трудового стажа маловато.
Он осклабился, а когда я неожиданно свернула вправо, удивился:
— Э, нам не сюда! Нам в другую сторону!
— Знаю я, куда нам надо. Не хуже тебя.
Только теперь удостоила я его взглядом, и то мимолетным, с едва заметной улыбкой.
— Ну, ну. Давай, — согласился он, заметно нервничая.
Мы свернули еще раз, выбрались на заваленные мусором задворки строящегося многоэтажного дома и остановились.
— Успокойся, — посоветовала я ему. — Сейчас мы поедем к твоему дядьке. Поедем вместе, если ты убедишь меня, что будешь тихо сидеть в машине во время нашей встречи, если расскажешь, какую подлость заготовил твой старый бес, и вообще, будешь со мной откровенен. И постарайся, Иван Семиродов, чтоб я тебе поверила, иначе придется поступить с тобой жестоко.
Испугался он отчаянно. Струсил так, что губы побелели и затряслись руки.
— Ива-ан! — окликнула я его, пока он дергал негнущимися пальцами защелку дверцы. — Одумайся! Возьми себя в руки, мужик!
Это на него слабо, но подействовало.
— Ты же не такая! — пробормотал он, и дернувшаяся щека перекосила его физиономию. — Ты же не та… не эта… мне Кирилл сказал, что ты простая…
— А если та, ты меня послушаешься? Оставь в покое защелку и сядь прямо. Оставь защелку, я говорю!
Он выпрямился, глядя вперед. Было видно, как его колотит. Наверное, вообразил бог знает что, если так перепугался. С таким воображением лечиться надо, а не работать подручным у вурдалака. Убить я бы его не смогла, но и жалости никакой к нему не испытывала.
— Как ты, Ванька, дядьке своему веришь? А ведь он старый, мозги уже не те. В этом возрасте мозги уже набекрень… Радовался вчера Керя, когда на ерунде меня поймал. Я тоже была рада, что лопухнулась и нашла-таки ему повод для сомнений.
— Зачем? — спросил он быстро. — Зачем ты это сделала?
— Кто из нас кому мозги запудрил, ты сам сообразишь, я дам тебе для этого время. Да не бойся ты! — пришлось прикрикнуть, а то у него опять глаза забегали. — Давай успокаивайся и подробненько все расскажи. О каплях, о собаке, из-за которой Керя Аладушкина задушил. Я действительно об этом почти ничего не знаю. А надо!
— Надо? — переспросил он, и я подумала, что мужество вернулось к нему. Или, на худой конец, благоразумие.
До него дошло, что калечить, а тем более убивать его никто не собирается, и что завезла я его в безлюдное место, чтоб нашей беседе, а возможно, и допросу с пристрастием, не помешали посторонние. Но получилось все иначе.
Иван рванул защелку с такой силой, что едва не оторвал ее, и вывалился в распахнувшуюся дверцу. Вздохнув с сожалением, я вылезла из машины и рванула вдогонку.
Бежал он неловко, петляя и спотыкаясь на обломках кирпичей. Размахивая верхними конечностями, он был похож на четвероногое животное, неожиданно вставшее на задние лапы. Догнала я его быстро, но останавливать не стала, отпустила от себя еще на несколько метров, на более удобное место. Бежит-то, то и дело в грязь попадая. Вываляется весь, а мне везти его в своей машине.
Далеко он не ушел, видно, силы кончились или решил, что я отстала. Остановился у дощатых мостков, выложенных по краю здоровенной лужи, по другую сторону от которой виднелся какой-то навес. Я решила взять его именно под навесом. Там было посуше.
Иван обернулся, а я, вытянув в его сторону руку, гаркнула во все горло:
— Стой, сволочь, стрелять буду!
К нему вернулась былая прыть, и, спотыкаясь, он изо всех сил бросился бежать по ровным доскам. Я сопровождала его в некотором отдалении и, когда он едва не свалился в лужу, крикнула:
— Осторожнее!
Останавливать Ивана более убедительными методами не потребовалось, потому что он остановился. С трудом переведя дух, он привалился плечом к какой-то ржавой трубе.
— Ух! Переволновался! — сообщил он, когда я оказалась рядом, и добавил: — Это я от дурости… Пошли обратно.
А что ему еще оставалось?
— Не бунтуй больше, — попросила я, подведя его к машине. — И не заставляй меня поступать с тобой грубо.
— А сможешь? — спросил он с наглой улыбкой, усаживаясь на сиденье.
Смотри-ка, как быстро он пришел в себя!
Для острастки я ткнула его пальцами в солнечное сплетение, и он, обмякнув, ткнулся лбом в колени, хрипя от безуспешных попыток вздохнуть. Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы сковать его руки под коленями наручниками.