— Хотите сигарету? — предложила я ему как ни в чем не бывало.
— Нет, — мотнул он головой, — я пойду.
— Куда? — поинтересовалась я, прикуривая.
— За деньгами.
Ганс принес деньги. Я едва успела сделать несколько затяжек, как он уже вернулся — все такой же потный и красный, будто в парной побывал. Интересно, о чем подумали его подчиненные, глядя на него?
— Вот, свои отдаю! — соврал он, пряча глаза.
— Мои, Ганс, — поправила я его, забирая причитающуюся мне сумму.
Расстались мы на этот раз без церемоний, не прощаясь. Направляясь к выходу из сквера, я услышала за спиной:
— Деловая женщина, ничего не скажешь!
Это было приятней любого комплимента.
Я очень надеялась застать Ивана Семиродова на своем рабочем месте. Нужно было торопиться. Оставив машину на стоянке возле муниципалитета, дальше я решила идти пешком. Дворами и переулками я доберусь до рынка быстрее, чем на колесах. К тому же в это время дня улицы забиты транспортом. Стуча каблучками по асфальту, я размышляла о том, каким на удивление богатым на события выдался сегодняшний день, и пока все складывается довольно удачно для меня.
И лишь одно не укладывалось в общую картину происходящего, пугало своей кажущейся бессмысленностью. Речь не о тех «каплях», из-за которых Екатерина Лозовая лишилась и дома, и денег. Объяснение этому найдется не сегодня-завтра, и все прояснится само собой, пока же голову ломать над этим из-за недостатка информации бессмысленно. Меня беспокоила собака со вспоротым животом. Та самая, под одеялом, в спальне, где я едва не сгорела заживо. Воспоминания об этом не давали мне покоя. Я чувствовала, что-то ускользнуло от моего внимания и выпало из логической цепочки рассуждений, сделав этот факт диким и необъяснимым.
Было похоже, что ее зарезал какой-то маньяк, ошалевший от жажды крови. Допускаю также, что это сделал Аладушкин, хлебнувший, скажем, лишку и сделавшийся от этого буйным и кровожадным. Но почему на кровати?.. И зачем прятать ее труп под одеялом? Чтоб меня не шокировать? Стоп!
Я остановилась, окинув улицу невидящим взглядом. В голове промелькнула какая-то мысль или воспоминание, но настолько слабое…
Некто в припадке бешенства зарезал собаку и, бросив ее на кровать, укрыл одеялом от посторонних глаз.
Вот оно! Наконец-то! Нет, не прав Малышев. Ты, Танечка, не просто деловая женщина, ты — гений, что бы о тебе ни говорили!
Собаку убили перед моим появлением, потому что кровь еще не успела впитаться в матрас. Я увидела это, откинув одеяло. Я даже содрогнулась — настолько ярко в памяти всплыла душераздирающая картина — собака в луже собственной крови.
Человек, чьи шаги я тогда услышала, забрался в облитый бензином дом и убил собаку. Сделал он это быстро и жестоко. А снаружи — и преступник это знал — его дожидался другой, готовый поджечь факел в любую минуту.
Ой, как это не похоже на припадок пьяного буйства! И слишком уж бессмысленно. Подготовить веселенькое аутодафе и задержаться с его началом из-за такого…
Рыночная толкотня вывела меня из задумчивости. Тут надо смотреть в оба, чтоб ни с кем не столкнуться или не наступить кому-то на ногу. Я не люблю толпу, она всегда действует на меня раздражающе. Толпа — всегда потенциально опасна: плечом к плечу, бок о бок, а каждый всегда сам по себе, и надо, задирая нос, делать вид, что тебе не просто нет дела до других, но и вообще находишься здесь чуть ли не в гордом одиночестве и озабочен настоящим, не чета другим, прочим, которые вокруг мельтешат.
Потолкавшись по рынку, я влилась в очередной людской поток и, отдавшись на его волю, а по-другому было нельзя, медленно вплыла вместе с ним под высокие застекленные своды основного здания рынка. Здесь опять каждый был сам за себя и суетился, стараясь пробиться к нужным товарам.
Моей целью были мясные ряды, и едва я начала прокладывать туда дорогу, мое внимание привлекла незначительная деталь, находящаяся в руках продавщицы одного из прилавков.
— Присмотрели что-нибудь? — весело и бойко обратилась она ко мне, разрезая огромный куб масла.
— Да, — ответила я, с интересом наблюдая, как ловко она управляется со стальной струной с деревянными перекладинками на концах.
Точно такими же перекладинками я лупцевала Ивана по голове в темном коридоре его дома и такую же точно струну бросила перед ним на стол под матерчатым абажуром. Семиродовская гаротта! Еще тогда она мне показалась мне знакомой.
— Маслица желаете? Отличное маслице!..
Приветливая продавщица расхваливала качество товара, а я, рассеянно слушая ее, занималась самокритикой.
«Нет, Танька, никакой ты не гений. Гаротта, гаротта… Тоже мне, Сицилия! Да у нас гароттой вполне может стать кусок бельевой веревки с петлями на концах или вот, приспособление для разрезания больших кусков масла. Можно было и раньше догадаться о ее происхождении и понять, где и кем работает Ваня», — ругала я себя.
Хотя, конечно, я была тогда в том состоянии, которое не способствовало наблюдательности.
— Сколько взвесить? — прервала продавщица мои мысли.
— Я готова заплатить вот за эту проволоку как за килограмм масла.
— А чем же я работать буду? — удивилась она.
«Ножом и руками будешь работать, пока мужики новую не сделают. А теперь, в виде исключения, поработай головой — цену я даю за эту дрянь бешеную!»
Эта мысль, видимо, отразилась на моем лице и дошла до нее довольно быстро.
— Сейчас я вам ее тряпочкой оботру.
Она быстро глянула по сторонам и, скрутив струну спиралью, отдала ее мне в обмен на пятидесятирублевую купюру.
Весь набор вещдоков теперь лежал в моей сумочке! Пакет с жуткими фотографиями и орудие убийства. Пора припирать Ивана к стенке.
Мясные ряды — это кошмар для вегетарианца. Желтые свиные ножки с выскобленными копытцами, коровьи головы со снятой шкурой, пялящиеся на покупателей вытаращенными мертвыми глазами, и леденящий душу звук удара топора, врубающегося в податливую тушу. И кругом мясо, мясо, мясо…
Я дважды прошла мимо прилавков, всматриваясь в лица продавцов. Ивана среди них не было. Приняв это бесстрастно, как факт, я направилась к выходу, подумывая об адресе, полученном от пожарного инспектора.
Для того чтобы попасть из мясных рядов на улицу, мне необязательно было идти обратно к главному входу. Я воспользовалась запасным выходом, через который грузчики завозили товар в здание.
Проходя через узкий коридорчик, пришлось посторониться и встать вплотную к стене, чтобы пропустить тележку с мясом, подталкиваемую двумя хмурыми грузчиками в белых окровавленных халатах. Проходя, они беззлобно обругали меня за то, что «хожу, где не полагается». На улице в тени деревьев курили еще трое таких же мужиков. Они негромко беседовали о своем, и я решила обратиться к ним с вопросом.
Приняв образ хитроватой, разбитной бабенки, я спросила, обращаясь ко всем сразу:
— Ребята, Семиродова не видали?
— Ваньку, что ли? — с готовностью отозвался самый старший. — Не-а. Должен быть за прилавком.
— Нет его там! — Я в возмущении пожала плечами. — Вот ведь черт какой! И утром опоздал чуть ли не на полдня, и вечером смылся раньше времени.
— Не опаздывал он сегодня, — удивился мужик.
— Точно, не опаздывал, — поддержали его остальные.
— А ты в подсобку загляни, может, он там. — Мне указали все на тот же проход и велели спуститься вниз по лестнице.
Благодарно махнув им рукой, я стала спускаться по крутым ступенькам, освещаемым лишь тусклым светом лампочки.
Иван действительно оказался в подвале. К моей удаче, он был один. Сидя на лавке за грязным столом, он потягивал черный горячий чай из граненого стакана. При виде меня он не удивился, только рука со стаканом на пару секунд задержалась по пути ко рту.
— Как ты меня нашла? — спросил он вместо приветствия.
Плотно притворив за собою дверь, я вошла, села напротив и, положив сумку на стол, смахнула с него крошки.
— Я же обещала, что приду. И тебе, и Кириллу, — объяснила, заглядывая в его усталое после трудового дня лицо. — Дома вашего больше нет. Пришлось сюда заявиться.
— Почему ко мне, а не к Кириллу Федоровичу?
Надо же, дядьку даже за глаза по имени-отчеству величает!
— Так проще. Ты, Иван, на виду. А с Кириллом ты мне поможешь встречу устроить.
Он поставил на стол недопитый стакан и стал заворачивать рукава халата, оголив до локтей руки со вздутыми венами. Этим рукам хорошо были знакомы и топор для мяса, и удавка для людей. Мясник, одно слово!
— Чайку налить? — спросил он, взглянув исподлобья.
— Нет, — отказалась я. — Я не чаи с тобой гонять пришла.
— Зачем тебе Кирилл Федорович? Ведь это я перед тобой виноват.
Он долил себе кипятка из горячей литровой банки, достав ее откуда-то снизу и придерживая тряпкой под дно и за горловину. Закрыв банку крышкой, опустил на место. Я ждала, пока закончатся чайные церемонии, и прикидывала, как построить наш разговор таким образом, чтобы появление вещдоков из моей сумочки произошло наиболее эффектно.
— Зачем тебе Кирилл Федорович? Ведь это я перед тобой виноват.
Он долил себе кипятка из горячей литровой банки, достав ее откуда-то снизу и придерживая тряпкой под дно и за горловину. Закрыв банку крышкой, опустил на место. Я ждала, пока закончатся чайные церемонии, и прикидывала, как построить наш разговор таким образом, чтобы появление вещдоков из моей сумочки произошло наиболее эффектно.
— Да, виноват, — согласилась я с ним, — но Кирилл виноват больше, потому что именно он, без сомнений, является вдохновителем всех твоих безобразий. Я не говорю пока про его собственные поступки. И как быть с Лозовой?
Он отодвинул стакан и, подавшись ко мне, облокотился о стол.
— Скажи мне, не Кириллу, мне скажи, ну чего ты в наши дела вяжешься, чего тебе от нас…
— А как быть с Аладушкиным? — перебила я его.
Он замер, приоткрыв рот.
— Кем бы ни был твой дядька, а беспредел творить и ему не позволено.
— С каким еще Аладушкиным! — возмутился Иван запоздало.
— Хватит! — прикрикнула я на него, хлопнув по столу ладонью. — Дурака перед ментами валять будешь! Труп ханыги сейчас в морг везут с такой же вот, — я сорвала с шеи косынку, — как у меня, отметиной.
— А ты видала? — пролепетал он растерянно.
— Видала, — заверила я спокойно и даже устало. — Видала я всякое.
Наступила очередь фотографий. Достав из сумки, я бросила их перед Иваном. Он отшатнулся и побледнел.
— За что ты его, а?
Его глаза забегали с фотографий на меня и обратно, а когда я достала из сумки проволоку с деревянными ручками и принялась не спеша ее раскручивать, он побледнел еще больше.
— Это не я! — сказал, как выдохнул.
Все, признание состоялось! Взял Иван убийство на свою фамилию. Если не он, значит, Кирилл.
— За что? — настаивала я. — За что, Иван?
Он спрятал лицо в ладони — этот жест я уже видела — и, наморщив под пальцами лоб, согласился:
— За собаку.
— Человека за собаку убивать нельзя, это беспредел. И меня вы убить пытались… Во второй раз уже, Иван! Ведь ты же видел, что я в дом вошла, зачем же поджег?
— Нет, нет! — он поднял голову. — Я знал, там окно открыто, ты выскочить успеешь. Ханыга и тот вылез.
Как некстати из коридора послышались голоса и загрохотали шаги за дверью! Иван встрепенулся и с надеждой посмотрел мимо меня.
— Ванька! — закричали там неистово. — Иван, язви твою мать! Работать надо, Сергевна тебя заждалась, слюной вся изошла, аж брызжет из нее!..
В дверь просунулась чья-то ехидная рожа, но, увидев меня, осеклась на полуслове.
— Ох, е-мое, да ты не один здесь, пардон!
Дверь закрылась, а я придержала за рукав привставшего уже было Ивана.
— Ты с семьей живешь?
— Нет, — ответил он растерянно, опускаясь на место.
— Сегодня вечером в твоей квартире я буду говорить с Кириллом. Ты устроишь мне эту встречу.
— Ладно.
Я сгребла со стола фотографии, бросила их вместе с пакетом в сумку и вышла, оставив пятидесятирублевую гаротту ему на память. Хотелось мне на прощание облить его чаем из стакана, но я сдержалась. Человек, он потому и человек, что даже со свиньями ведет себя подобающим образом.
Глава 5
Поднявшись из подвала наверх, я направилась не на улицу, а в торговый зал, рассудив, что будет полезным определить рабочее место Ивана, чтобы в следующий раз, если возникнет необходимость, не тратить времени на его поиски в этом столпотворении. А необходимость может возникнуть завтра же, если Кирилл пренебрежет моим желанием встретиться с ним и на свидание не явится. Что ж, он старик — хотя и старик не совсем обычный, — и ему простительно проигнорировать просьбу даже такой женщины, как Татьяна Иванова. В этом случае буду доставать его настойчивостью. Дожидаясь Ивана, имело смысл заняться чем-нибудь, не привлекающим внимания окружающих. Проще всего было действовать по одному из двух вариантов. Вариант первый: демонстрируя деловитую занятость, курсировать от прилавка к прилавку, прицениваться, торговаться, общаться с покупателями, обсуждая качество продуктов и цены, не находя, естественно, ничего для себя подходящего. Вариант второй: приняв образ рассеянной простушки, подолгу задерживаться в каждом месте, растерянно рассматривать товары и безропотно уступать место более уверенным в себе согражданам. И при этом ни на минуту не упускать из виду проем двери, ведущей через узкий коридор в местное подземелье.
Но был еще и третий вариант… У бабульки, притулившейся в тихом закутке, я купила несколько пирожков домашней выпечки и, выбрав подходящее место, где толпа не могла причинить мне вреда, принялась жевать, дожидаясь Семиродова.
За этим занятием тянуть время можно было не бесконечно, но довольно долго.
Дома я перекусила наспех, пирожки оказались съедобными, и тянуть таким образом время было терпимо. Даже нужно. Потому что Иван к своему рабочему месту явно не торопился, несмотря на предупреждение о том, что в ожидании его некто Сергеевна уже изошла соком от нетерпения.
Постепенно лица людей и звуки, слившись в нечто единое и бездушное, перестали привлекать мое внимание. Толпа стала серой и монотонной.
С посещением рынка полностью подтвердилось еще одно из имевшихся у меня предположений, способное сыграть важную роль в планировании дальнейших действий. Убийца Аладушкина — Кирилл Семиродов. Это однозначно и не требует дополнительных доказательств. Сегодня утром специалисты из пожарной охраны наверняка побывали на пожарище и осмотрели место, включая и парк. Трупа там еще не было. Рокеры же приезжали туда перед тем, как встретиться с нами, но значительно позже пожарных. И нашли труп. В этот-то промежуток времени и было совершено убийство. Почерк семиродовский: удавку твердой рукой на шею… А Иван сегодня на работу не опоздал, биндюжникам врать не было смысла. Значит, остается один Кирилл Федорович. Он и есть убийца.
Следователю из «органов», возможно, этого было бы мало. Ему потребовались бы еще факты, свидетели, признания и правильно оформленные бумаги. Мне же достаточно убежденности, основанной на знании и непредвзятости. Когда есть знание — можно работать дальше.
Итак, сегодня вечером я встречаюсь с человеком, который не далее как сегодня утром совершил убийство. Интересно!
— Интересно, а что ты здесь делаешь? — прозвучало негромко возле меня.
— А ты? — спросила я машинально, все еще находясь в состоянии задумчивости. — Я пирожок ем.
— А я мясо на шашлык выбираю.
Ох, е-мое, да это Усатый! Высмотрел меня в моем закутке и решил заговорить, надо же!
— Гуцул! — признала я его вслух.
— Где гуцул? — завертел он головой, делая вид, что не понимает, о чем я.
Не удивительно, что я его сразу не узнала. Куда делись его замасленная, выгоревшая футболка и потертые джинсы! Передо мной стоял во всех отношениях прилично одетый мужичок. И ковбойские сапожки из рыжей кожи он сменил на вполне заурядные плетенки.
— Ты Гуцул, — ответила я, сунув ему в руку последний оставшийся у меня пирожок.
Он, будто и не ожидал иного, отхватил от него сразу половину и с аппетитом зажевал, причмокивая.
— Я не гуцул, — возразил он, стараясь внятно выговаривать слова. — Меня зовут Геннадий. А для друзей просто Кеша.
Проглотив, поправил усы, свисающие до подбородка.
— До драки, — он усмехнулся, как над детской шалостью, — мы завтрашним утром отвалить отсюда хотели, а сегодня прощальный ужин решили организовать. С пивом, винишком и шашлыком. Отпраздновать неудачу. Но тут явилась ты со своим Тарзаном. Слушай, кто он такой в самом деле?
Гуцул, то есть Кеша, затолкал в рот остаток пирожка и, работая челюстями, вопросительно уставился на меня светлыми глазами. Я смотрела на него с улыбкой.
— Знали мы, что в Тарасове резвые ребята есть, и сами вроде не промах, но таких Джеки Чанов нам встречать не приходилось, правда.
Мой ответ был ему не обязателен, и он его не дожидался.
— Кэт уперлась после вашего отъезда — не свернуть. Поживем, говорит, еще пару дней, рискнем, останемся. А вдруг что и выйдет у этой Ивановой. Уж больно она, говорит, хорошо вприсядку пляшет и коленками дерется. И нам понравилось, ей-богу! Ты где таким фокусам выучилась? Неужели в Тарасове?.. В общем, решили остаться. Но праздник устраиваем. Поминки по Катькиному наследству. Хочешь — приезжай. Приезжай с Тарзаном, мы будем рады.
— Спасибо за приглашение, Кеша.
В проеме показалась наконец долгожданная фигура. Я хорошо различила ее сквозь людское мельтешение.
— Мне бы хотелось приехать, провести вечер с такими милыми людьми, но обещать я не могу. Дела, Гуцул. И Тарзан сегодня тоже занят.
— Жаль. Ну если освободишься…
Он, как это часто бывает с собеседниками, машинально проследил за моим взглядом. Увидев Ивана, он насторожился, подобрался весь и стал похож на кота, обнаружившего рядом с собой зазевавшегося воробья.