В тусклом предутреннем свете он разглядел на стене двух воинов-варваров. Повернувшись в седле, увидел спешивших к стене легких пехотинцев. Далее следовала тяжелая пехота, сверкавшая шлемами и скрытая за большими щитами. За ними шли солдаты, которые несли таран.
Соскользнув с седла, Катон отошел подальше от моста, где становился слишком легкой мишенью для врага, и спустился в ров, лишь в самый последний момент избежав столкновения с остро заточенным колом, рассчитанным на слишком самоуверенного легионера. Противоположный склон оказался более крутым, и подняться по нему «Кровавым воронам» было труднее. Им приходилось цепляться руками за узкую полоску земли, начинавшуюся сразу за стеной. Один из солдат уже устанавливал лестницу, и Катон отодвинул его в сторону.
– Я пойду первым, – сказал он.
Он поставил ногу на нижнюю перекладину и начал быстро, насколько мог, подниматься вверх. Сердце отчаянно колотилось у него в груди, и он в любой момент ожидал появления вражеского воина на бастионе, готового оттолкнуть лестницу. Рядом со стеной было совсем немного места, чтобы надежно установить лестницу, поэтому Катон наклонился вперед, стараясь сохранить равновесие. Оказавшись на расстоянии длины меча от вершины, он обнажил клинок. Напрягая все силы, преодолел последние две ступеньки и тут же слегка присел, приготовившись к схватке.
Никакого движения вокруг. Шум стучащей в ушах крови, кряхтение римских солдат, поднимавшихся на стены, грохот тяжелых сапог легионеров, бежавших по замерзшей земле к воротам, – и никаких других звуков. Катон быстро огляделся по сторонам, но на стене никого не было – лишь через несколько мгновений на некотором расстоянии от него появился один из «воронов». Потом рядом стали возникать и другие. Но враг до сих пор никак не реагировал. Катон разглядел одного из вражеских часовых, неподвижно застывшего на фоне серого неба. Крепко сжимая рукоять меча, префект подбежал к лестнице, ведущей к башне, быстро поднялся по ней и оказался в замкнутом пространстве, готовый нанести первый удар по врагу. Но увидел только чучела из соломы, одетые в тряпки. Вместо копий рядом с ними были укреплены деревянные шесты.
Катон в изумлении посмотрел на них. Наконец, немного пришел в себя и направился к ближайшему чучелу. Он осторожно осмотрел его, словно тот мог оказаться западней, и сильно ткнул его мечом. Чучело завалилось на пол, рядом упало «копье». Катон опустил глаза и пробормотал:
– Будь я проклят…
Спрятав меч в ножны, он поспешил в дальнюю часть башни и посмотрел оттуда на массу конических соломенных конусов. Клубы древесного дыма все еще поднимались вверх от костров, но больше Катон никаких признаков жизни не заметил. И никто не сражался на стене или по обе стороны от нее. Его солдаты озирались в полнейшем замешательстве. Чуть дальше один из них прыгнул вперед, пнул ногой другое чучело и разочарованно рассек его мечом. Катон услышал поскрипывание ступеней лестницы, и в башню вошел декурион Мирон, все еще державший наготове меч. Офицеры переглянулись, и Катон вздохнул:
– Нас обманули. Враг давно ушел. Они оставили несколько человек, которые сделали чучела, разожгли костры и также покинули поселение пару часов назад. Или даже раньше – как только стемнело.
– Но тогда где же они, господин префект?
Катон потер глаза.
– Кто знает? Они могут скрываться в горах или рассеялись по другим поселениям. Но, скорее всего, они отступили к Моне и думают, что будут в безопасности, когда окажутся за морем.
Мирон оглядел поселение.
– А что, если они все еще там? И это западня?
Катон посмотрел на него и прищелкнул языком:
– Довольно необычная ловушка. Позволить врагу преодолеть стены? Поверь мне, декурион, они ушли.
Они услышали громкий приказ, который донесся из-за ворот. Катон шел через башню, когда раздался громкий треск и стена под его ногами задрожала.
– Мирон, ко мне! – Катон выскочил из башни на открытое пространство за воротами. – Помоги с запорным брусом.
Но, прежде чем они успели вытащить брус, ворота содрогнулись, таран ударил в них с другой стороны. Ворота окутала пыль, Катон заморгал, повернулся к Мирону и кивнул. Упираясь ногами в землю, они вдвоем вытащили брус и отбросили его в сторону, как раз в тот момент, когда опцион приказал легионерам с тараном нанести следующий удар.
– Один… два… три!
Без бруса створки ворот сразу распахнулись, и удивленные легионеры ввалились внутрь.
– Хорошая попытка, парни, – фыркнул Мирон. – Но «Кровавые вороны» вас опередили.
У Катона не возникло никакого желания обмениваться шутками, и он сразу прошел мимо тарана, подзывая к себе центуриона Фестина.
– Враг сбежал, покинув город.
– Что?
– Они ушли. Но на случай, если они кого-то оставили, вам следует обыскать каждую хижину. И если вы кого-то найдете, то приведите их ко мне живыми и невредимыми.
– Есть, господин префект.
Катон поспешил обратно к воротам.
– Мирон, отправь всадника с донесением к легату. Ему следует рассказать, что враг оставил столицу. Немедленно.
Мирон отсалютовал и направился к легионерам, которые собрались возле стены, бросая подозрительные взгляды в сторону ближайших хижин. Катон знал, что очень скоро их тревога превратится в разочарование и гнев. Враг снова ускользнул, лишив их ожидаемой добычи, а также шансов на признание и награду тем, кто ворвался в город первым.
Когда выбранный Мироном солдат отправился за своим скакуном, Катон отдал приказ «Кровавым воронам» обыскать хижины, но один эскадрон оставил для охраны ворот до прибытия основных сил. Он присоединился к солдатам Мирона, когда те приготовили щиты и осторожно двинулись по главной улице, ведущей к центру поселения. По пути они обыскивали хижины, но нигде не находили признаков жизни – лишь какие-то вещи, брошенные варварами во время бегства от римлян. Не осталось даже домашних животных, отступающие забрали их с собой. Вскоре Катон выяснил, что произошло с запасами зерна, когда они наткнулись на еще тлеющие костры. Варвары позаботились о том, чтобы римляне не смогли здесь ничем поживиться, и префект не мог не восхищаться теми, кто уничтожил свое добро, чтобы оно не попало в руки врага.
Улица сворачивала по направлению к самому большому дому, стоявшему в центре. Должно быть, решил Катон, в нем жил вождь племени и они найдут тут хоть что-то ценное, оставленное врагом. Когда римляне свернули за угол, то оказались на площади перед входом в огороженное со всех сторон пространство, внутри которого стоял дворец. Здесь же Катон увидел следы еще одного пожара – большая груда пепла, над которой еще поднимался дым. На земле валялось несколько брошенных корзин.
Катон остановил эскадрон, приказал солдатам осмотреть окружающие хижины, поманил Мирона и направился к входу на огороженную территорию с деревянной аркой, украшенной старыми черепами. Невысокий частокол окружал дворец и несколько небольших хижин. На юге Британии Катон видел более впечатляющие сооружения, а черепа в сочетании с грязью и запустением говорили о варварской природе племени декеанглиев. Они остановились у входа, и Катон взглянул на Мирона:
– Осмотри все внутри частокола.
– Есть, господин командир.
Мирон сглотнул, он выглядел встревоженным. Катон хотел его поддержать, но передумал, решив, что Мирон должен сам преодолеть свой страх. Он ведь декурион, а не простой легионер.
Он оставил Мирона на пороге и вошел в дом. Несмотря на то что дверь оставалась распахнутой, внутри было тепло, пахло по́том, жареным мясом и древесным дымом. В центре находился большой очаг, а над ним, в крыше, имелась дыра. Очаг окружали длинные столы и скамейки. На столах остались брошенные тарелки и рога для вина – не вызывало сомнений, что варвары уходили в спешке. В задней части зала стояло большое деревянное кресло, украшенное резьбой. Груду мехов использовали в качестве подушек.
Перед троном стояли два открытых сундука. Катон подошел и увидел, что там лежит самосская керамика, аккуратно переложенная соломой. Он взял чашу и принялся изучать украшавший ее орнамент. Именно такую посуду любили покупать местные племена – они платили за нее хорошие деньги, хотя в Галлии ее производили в больших количествах.
– Господин префект!
Катон повернул голову. Крик донесся снаружи:
– Господин префект! Идите сюда скорее!
Он быстро положил чашу на место и поспешно вышел из дома. Мирон снова его позвал, он находился с противоположной стороны дома, и Катон поспешил к нему, чувствуя, как его охватывает тревога. Мирон стоял рядом с повозкой, его лицо стало пепельно-серым, правая рука бессильно повисла вдоль тела. Катон подбежал к нему и понял, что так поразило декуриона.
К задней части повозки было привязано обнаженное тело с раскинутыми в стороны руками. У его ног, в луже подсыхающей крови, лежали внутренности. Живот был разрезан и залит кровью, голова откинута назад, глаза закрыты, из широко разинутого рта торчал отсеченный пенис. Однако Катон узнал, кто перед ним.
– Петроний Дин, – тихо сказал он. – Несчастный ублюдок.
Мирон сглотнул.
– Почему они так с ним поступили? Проклятые животные…
Катон отвернулся от трупа и оглядел телегу.
– Это предупреждение. Нет, скорее вызов. Посмотри.
Он указал на короткую фразу, криво написанную кровью на борту повозки, под правой рукой Петрония. На его пальце Катон заметил засохшую кровь, и по его спине пробежал холодок – он понял, что перед тем, как купцу вспороли живот, его заставили написать послание собственной кровью. Буквы получились достаточно крупными, так что Катону не пришлось подходить ближе, чтобы разобрать послание.
Он откашлялся и прочитал его вслух, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
– «Римляне, мы ждем вас на острове Мона. Там вы все умрете…»
Глава 17
Макрон изо всех сил старался скрыть дурные предчувствия, глядя в лучах восходящего солнца на шагавшего рядом с ним офицера. Как только центурион Фортун узнал, что примет на себя командование фортом, он отреагировал именно так, как опасался Макрон. Жизнь была слишком легкой для иллирийской когорты, большинство солдат и офицеров привыкли к службе в гарнизоне в спокойной провинции. Даже после того, как армию перевели в Британию, они оставались в резерве и еще ни разу не участвовали в схватках против воинственных племен островитян.
«Но сейчас перспектива сражения стала вероятнее, чем им хотелось бы», – грустно подумал Макрон. Форт находился на границе, вражеские воины прятались в окружающих горах. Возможно, собирали армию, чтобы нанести удар по основной колонне римских войск. Но и приграничные форты вполне могли оказаться под ударом. Центурион сильно сомневался, что, если они атакуют Фортуна и его солдат, иллирийцы сумеют одержать победу.
И хотя он потратил достаточно времени, чтобы превратить их в настоящих солдат, они еще не могли идти в настоящее сражение. А то, что командование фортом пришлось передать Фортуну как старшему оставшемуся офицеру, вызывало у Макрона еще большую тревогу.
Центурион, опираясь на свою тростниковую трость, чтобы уменьшить нагрузку на раненую ногу, остановился возле лестницы, ведущей к башне над воротами. Он все еще мог пройти лишь милю – после этого боль заметно усиливалась, а сустав терял гибкость. Макрон сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться перед тем, как заговорить с Фортуном.
– Поставь еще по одному запирающему брусу на каждые ворота. Если возникнет опасность, это поможет удерживать ублюдков снаружи. И пусть кузнец сделает как можно больше трибол[8], спрячьте их в траве вдоль стен. Это лишит атаку врага элемента неожиданности. Я еще не встречал человека, который не закричал бы, наступив на триболу. – Макрон довольно улыбнулся, вспомнив, какое воздействие оказало это оружие на парфян, с которыми они с Катоном сражались в восточных пустынях империи.
– Вы и в самом деле думаете, что на нас могут напасть, командир?
Макрон вздохнул:
– Кто знает? Однако мы должны быть постоянно готовы отразить нападение врага. Именно в этом и состоит работа солдата, Фортун. Настоящего солдата, если уж на то пошло. Император платит тебе звонкой монетой, пришла пора отработать свое жалованье.
– Да, командир, я понимаю. – Фортун с сомнением посмотрел на Макрона.
– Но?.. Говори, что у тебя на уме.
– Меня… Я беспокоюсь о вас, господин.
Макрон приподнял бровь:
– Неужели?
– Вы еще не оправились от ранения. Вам лучше остаться здесь и отправить к легату другого офицера.
Макрона наполнило презрение – мотивы Фортуна не вызывали у него ни малейшего сомнения. И он никогда не любил офицеров, которые старались избежать ответственности, ложившейся на их плечи вместе со званием и более высоким жалованьем. Он твердо решил, что не позволит Фортуну прятаться за его спиной и держаться подальше от схватки. Но он понимал, что не следует отчитывать офицера – ведь его могли услышать солдаты. Макрон оставил раздражение при себе, слегка переместил вес и расправил плечи.
– Легату необходимо сообщить о планах врага, и никто лучше меня не справится с этой важнейшей задачей. Вот почему я должен уехать, а ты – остаться и возглавить оборону форта.
Фортун бросил на него унылый взгляд и тут же опустил глаза:
– Господин, я не уверен, что буду подходящим командиром в такой ситуации. Возможно, вам следует выбрать кого-то другого.
Макрон сердито нахмурил брови и ткнул пальцем в толстое брюхо Фортуна:
– Заткни пасть. Выбора нет. Я приказываю тебе взять командование фортом на себя, и ты должен выполнить приказ. Ты понял? Проклятье, ты же центурион. Веди себя соответственно. Эти люди будут смотреть и рассчитывать на тебя. И ты выполнишь свой долг и поведешь их за собой. От тебя зависят их жизни. Как и твоя собственная, Фортун. Мы все связаны друг с другом. Разница лишь в том, что офицеры должны вести за собой людей и показывать им пример. Так что ты будешь отдавать приказы, поведешь легионеров и, если потребуется, умрешь во главе своих людей.
Фортун поморщился, а Макрон замолчал, разочарованный отсутствием отваги в центурионе. Нет, его не следовало пугать. Нужно найти другой подход. Возможно, Фортуна необходимо поддержать. Макрон заговорил мягче:
– Послушай, ты не случайно стал центурионом. Тот, кто принял это решение, имел на то уважительную причину. Я достаточно долго был солдатом, чтобы понимать: такие люди всегда сражаются в первых рядах, а отступают последними. Ты должен быть смелым, Фортун. Твоя задача состоит в том, чтобы напугать своих людей не меньше, чем врага. Может быть, ты забыл, как это делается, но пришла пора вспомнить. И ты справишься. Ты должен. – Он помолчал и заставил себя улыбнуться: – Конечно, тебе придется пробежать несколько лишних кругов по учебному плацу, прежде чем ты сумеешь перегонять своих парней!
Фортун прищурился:
– Вы хотите сказать, что я толстый, господин ко-мандир?
– Ну, я не стану утверждать, что ты худой.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом на лице Фортуна появилась улыбка, и оба рассмеялись.
– Значит, ты остаешься за главного. Присмотри за моим фортом, центурион.
– Есть, господин. Я сделаю все, что в моих силах.
– Ничего другого я от тебя и не жду. И если тебе потребуется совет, обратись к Диомеду. Он хороший солдат и когда-нибудь станет центурионом. Тебе следует к нему прислушиваться.
– Я буду об этом помнить, господин командир.
– Хорошо.
Макрон хлопнул центуриона по плечу и начал подниматься по лестнице на башню, скрипя зубами всякий раз, когда ему приходилось сгибать раненую ногу. Он слегка вспотел, когда взобрался на самый верх и подошел к крепостным зубцам. Там оперся о парапет и указал на башни над воротами.
– Я знаю, что наш интендант не любит, когда мы устанавливаем артиллерию в зимние месяцы – холод и влага портят снаряжение, – но тебе следует поставить по метательной машине на каждую башню. Они и катапульты вселяют в варваров ужас. В особенности когда это огненные стрелы. Ты бы только посмотрел на них, Фортун, – огонь, падающий в их ряды с небес, вспышки пламени и разлетающиеся во все стороны искры… С этим ничто не может сравниться. Используй их, как только появится враг. Ну а если они преодолеют ров и доберутся до стен, все решат холодная сталь, грубая сила, мужество и хорошая подготовка. Именно она дает нам преимущество в борьбе с врагом, так что постоянно тренируй своих людей, нагружай их по максимуму. В тот момент, когда человек думает, что его силы подошли к концу, он находит в себе новые резервы, дающие возможность выдержать любые испытания.
– Да, господин.
Макрон посмотрел центуриону в глаза и протянул руку. Они сжали предплечья друг друга, и Макрон удовлетворенно кивнул:
– У тебя получится, Фортун. Верь мне.
– Благодарю вас, господин. Я не подведу.
– В противном случае я съем твои яйца на завтрак.
Фортун рассмеялся, и его толстые щеки затряслись. Потом он помрачнел:
– Если на нас нападут, это будет означать, что легат разбит?
Макрон немного подумал и пожал плечами:
– Победа или поражение Квинтата не имеет значения. Ты должен защищать форт до последней возможности, пока не придет помощь или враг не выдержит и сам не уйдет в горы. Все остальное тебя не должно интересовать.
– Да, командир. Я понимаю.
Макрон заметил, что опцион Пандар уже вывел отряд всадников к воротам, и выпрямился:
– Мне пора. С этого момента ты командуешь гарнизоном. Я оставляю форт в твоих руках, центурион.
Фортун откашлялся:
– Есть, командир.
Они спустились с башни в тот самый момент, когда к ней подъехали Пандар и остальные. Макрон оглядел «Кровавых воронов» и последнего новобранца, великана Лома. Тот вел на поводу скакуна Макрона. Как и у всех остальных лошадей, в седельных сумках лежал запас пищи и минимум снаряжения, которое требовалось центуриону, чтобы отыскать легата Квинтата. Он встал возле своего коня, держа в одной руке поводья и трость, другую положил на рожок седла. Затем попытался одним движением вскочить в седло, но раненая нога отказалась подчиняться, и он не сумел даже оторваться от земли. Макрон тихонько выругался – его смутила необходимость обращаться за помощью, однако он скрипнул зубами и прорычал Лому: