Наутро Шлихт был в областном центре на автомобильном базаре. Ему нужна была машина. Выбор был небольшой, и Шлихт, походив по рядам, остановился на девятке белого цвета.
Поторговавшись с хозяином, он купил машину по сходной цене с условием, что оформит ее через нотариуса по генеральной доверенности. Увидев в его руках пачку долларов, хозяин сразу согласился.
От нотариуса Шлихт сразу заехал на станцию техобслуживания и сделал полную диагностику ходовой части и двигателя. Убедившись, что все нормально, он попросил слесаря заменить масло, фильтры и тосол. Через час машина была готова. Заправив полный бак, Шлихт тронулся в путь. В сумке у него было несколько кассет с инструментальной музыкой и термос с чаем. Все было готово для дальней дороги.
Доехав на машине до Усть-Ильмана, Шлихт оставил ее на платной стоянке.
Дальше на север шла одноколейка. Это была тупиковая ветка, по которой раз в неделю ходил поезд. Он состоял из паровоза и трех вагонов, один из которых был почтовым, второй — пассажирским и третий — «столыпинским». «Столыпинский» вагон предназначался для перевозки зеков. Шлихту повезло — поезд в нужном направлении шел на следующий день.
На вещевом рынке он купил оленью парку, унты, меховые рукавицы, охотничьи лыжи, рюкзак и все необходимое для жизни в тайге. Переодевшись, Шлихт стал похож на местного жителя
Поезд тянулся медленно, останавливаясь на каждом полустанке. Через двое суток, сверившись по карте, он вышел на маленькой станции. Мороз был градусов до сорока, но ветра не было, и холод почти не ощущался.
В рубленой избе станционного здания горел свет. Шлихт взял лыжи и рюкзак и, толкнув тяжеленную дверь, зашел в темное помещение. В углу комнаты стояла русская печь. На полу аккуратной стопкой лежали дрова. В углу под стенкой на широкой лавке, укрывшись меховым одеялом, спал человек.
Возле печи сидел бородатый мужик богатырского сложения, одетый в длинный тулуп, унты и шапку-ушанку, и подбрасывал дрова в огонь. Шлихт поставил лыжи в угол, подошел к печке и поздоровался. Бородач, не ответив на приветствие, спросил:
— Ты кто, геолог?
— Геолог,— ответил Шлихт.
— Я начальник станции. Садись и грейся. Заодно и дрова в печку будешь подкладывать. А я полежу на печи, посплю.
— Скажи, земляк, до речки Оймикон далеко? — спросил Шлихт.
— Смотря какой дорогой и на чем добираться. Если на собаках или на оленях, то за сутки доедешь. А на лыжах суток за трое, не меньше. Ну, может она тебя довезет? — Он кивнул на спящего человека.— У нее в сарае собачья упряжка и нарты. Ей по пути.
Бородач снял тулуп и полез спать на лежанку русской печи, зашторенную ситцевой занавеской. Дрова в печке прогорели, и Шлихт подбросил несколько поленьев. Когда пламя осветило комнату, он внимательнее присмотрелся к спящему. Это была женщина, судя по скуластому лицу,— якутка. Возраст в полутьме определить было трудно. Но ей было не больше тридцати.
Часа два Шлихт дремал, время от времени подбрасывая дрова в огонь. Потом, подложив рюкзак под голову, забылся тревожным сном. Обрывки сновидений были короткие, тяжелые и несвязные. Как часто уже бывало, снилась тюрьма и зона, потом снился Сева в образе батьки Махно, потом Гуру Вара Вера в белых одеждах. Последним приснился бородатый начальник станции в образе Ибрагим-оглы из «Угрюм-реки». Он, без всякой причины, душил Шлихта за горло.
Шлихт проснулся. Было холодно и темно. Рядом стоял начальник станций и толкал его в плечо.
— Ну, что, проснулся? — ворчал он.— Я уже думал не добужусь. Вставай, уже утро. Я за тебя договорился. Она тебя подвезет до реки. На лыжах ты не дойдешь. Мороз градусов сорок, не меньше.
Шлихт выглянул в окно:
— Ты говоришь утро, а на дворе темно, как ночью.
— Так мы же за Полярным кругом. Сейчас полярная ночь. В полдень немного посветлеет, потом опять будет темно.
Для него это было непривычно. Тем более ему нужен был попутчик.
Оглядевшись, Шлихт не увидел в комнате никого, кроме Бороды.
— А где же моя попутчица? — спросил он.
— Собак кормит. В тайге собаки первое дело. Сначала о собаках позаботься, а потом о себе думай. Они тебя в трудную минуту выручат.
Шлихт разделся по пояс и вышел на улицу. Мороз был гораздо сильнее вчерашнего. Набрав в пригоршни снега, он растер лицо, потом тело и быстро вернулся в избу. Сон как рукой сняло. Едва он успел одеться, как вошла его попутчица. Она была среднего роста, молодая и очень привлекательная. Широкие скулы и раскосые глаза не портили, а наоборот, придавали ей какое-то своеобразие. Она улыбнулась белозубой улыбкой и, поздоровавшись, спросила:
— Ну как, собрались? Пора ехать.
Присмотревшись внимательнее, он определил, что ей не больше двадцати пяти. Ему было за сорок, по возрасту он годился ей в отцы. Но он был человек без возраста. Глядя на нее, Шлихт вспомнил теорию Фрейда, и полностью с ней согласился.
Его попутчицу звали Снеголь. Она работала почтальоном в оленеводческом хозяйстве и раз в неделю приезжала на станцию за почтой.
Шлихт уложил на нарты рюкзак и лыжи, помог Снеголь погрузить мешки с письмами, и они тронулись в путь.
Собак в упряжке было одиннадцать. Впереди бежал огромный пес, помесь водолаза и якутской лайки, по кличке Кучум. Нарты легко скользили по накатанному зимнику. Выкрикивая Кучуму какие-то команды, Снеголь ловко управляла упряжкой, изредка пользуясь поворотным шестом. Собаки хорошо знали дорогу и легко обходили препятствия. На ровной и укатанной дороге Шлихт и Снеголь сидели на нартах, а когда дорога шла под гору, шли рядом с упряжкой.
В полдень сквозь низкие густые облака мелькнул солнечный диск. Ночь уступила место предрассветным сумеркам. Пошел снег, и тогда Шлихт понял, что езда на севере — это тяжелый труд. Собаки вязли в снегу, скулили и двигались очень медленно.
Снеголь и он по очереди становились на лыжи и шли впереди упряжки, прокладывая дорогу. Шлихт делал это впервые и вскоре валился от усталости. Казалось, что он всю жизнь идет по этой белой пустыне, подгоняемый стаей злобных собак, и этому не будет конца. Снеголь устала не меньше него, но продолжала упрямо идти вперед.
— Давай сделаем привал и отдохнем,— предложил Шлихт.
— Через полчаса будет охотничье зимовье, там и отдохнем,— отвечала Снеголь.
Зимовье стояло на краю вырубки. Это была небольшая избушка, крытая тесом, с единственным окном, в котором вместо стекла была натянута тонко выделанная оленья шкура. К тыльной стороне избушки прислонилась поленница. Дрова — это было самое необходимое.
Шлихт взялся растапливать печку, сделанную из бочки из-под соляры, а Снеголь пошла кормить собак, которых привязала с подветренной стороны.
Вскоре печка загудела, раскалилась докрасна. Внутренняя часть двери, покрытая инеем, начала оттаивать.
Шлихт вышел к нартам за рюкзаком. Собаки перестали рычать друг на друга и, зарывшись в снег, сворачивались клубком.
Наскоро перекусив. Шлихт и Снеголь крепко уснули, укрывшись меховым одеялом.
От усталости Шлихт напрочь забыл Фрейда и его заумную теорию...
К вечеру следующего дня они были на берегу небольшой речки. Дальше их дороги расходились. На прощанье Снеголь сказала:
— Мне нравятся русские мужики. Русский х..., однако, мяса много-много...,— и уехала своей дорогой.
Он пошел вниз по течению.
Часа через два Шлихт был на пушной фактории, которая стояла на высоком берегу, издали напоминая староверческий скит. Три стоящие рядом избы были обнесены высоким частоколом, ворота — наглухо закрыты. Света в окнах не было, но из одной трубы шел дым.
«Значит, хозяин дома»,— подумал Шлихт и стал стучать в калитку.
Минут через пять скрипнул засов, калитка приоткрылась, и кто-то глухим голосом спросил:
— Кто и зачем пожаловал?
— Гость. К Гуру Вара Вере,— ответил Шлихт.— Желаю тебе спокойствия духа и кротости в сердце.
— Всякий гость от Бога. Проходи,— и калитка открылась во всю ширину.
Когда они вошли в дом, Шлихт сразу его узнал. Это был Геннадий Храпов, он же Гуру Вара Вера, пациент института Сербского и его первый наставник по йоге.
Он ничуть не изменился и, судя по крепкой фигуре, был еще полон сил.
«Даже время не отложило на нем отпечаток»,— подумал Шлихт.
— Время — категория относительная,— произнес Гуру.
«Не подумал ли я вслух?» — мелькнуло у Шлихта в голове.
— Проходи, располагайся как дома. Я тебя давно жду. Всегда знал, что еще раз свидимся. Это подсказал мне тайный ход планет. И зачем пришел, тоже знаю.
Шлихт поставил в угол рюкзак, снял парку и унты, прошелся по комнате. Обстановка была спартанская. Посредине комнаты стоял стол с двумя широкими лавка- в ми. В углу висела икона с изображением Божьей матери и горела лампадка. У стены стояла этажерка с книгами и несколько стульев. Вся мебель была кустарной работы, но выглядела прочной и удобной. На чисто вымытом некрашеном полу лежали медвежьи шкуры. Русская печь располагалась так, что своей тыльной стороной обогревала вторую комнату, служившую спальней.
В спальне мех был не только на полу. Стены и потолок были оббиты песцовыми шкурами. В углу стояла железная солдатская кровать, аккуратно застеленная шерстяным одеялом. На стене у изголовья висел охотничий карабин.
Пока Шлихт осматривался, Гуру накрыл на стол и пригласил его ужинать. Маринованные грибы, отварная оленина и домашний хлеб — все это было очень кстати.
Они сели за стол и, перекрестившись, начали есть.
— Как ты можешь жить в такой глуши? — спросил Шлихт Гуру.
Тот призадумался и ответил:
— Как-то возле большого кувшина с уксусом, который символизирует жизнь, встретились три мудреца: Будда, Конфуций и Лао-Цзы. Все трое опустили палец в кувшин и попробовали уксус. Будда сказал: «Горький», Конфуций: «Кислый», а Лао-Цзы: «Сладкий». Учись находить приятное во всем.
После ужина Геннадий рассказал Шлихту, как однажды на охоте набрел на лежащий на краю болота вертолет, медленно погружающийся в трясину. Из экипажа в живых никого не было. В кабине находился мешок с крупными алмазами.
— Камни эти предназначались на черные дела. Но Высший Разум рассудил иначе. Десять лет они лежали на моей душе. Теперь эта ноша твоя.
Гуру
— Тяжелый груз ложится на твои плечи и большая ответственность. И для того, чтобы ты мог вынести эту ношу, не сломался физически и духовно, ты должен многому у меня научиться. Поживешь у меня недели три,— предложил Гуру.
Вместо планируемых трех недель Шлихт пробыл у Гуру больше месяца. По десять часов в сутки они занимались упражнениями, делающими волю железной, а сознание — чистым и ясным. Вырабатывалось чувство абсолютной уверенности, что позволяло овладеть способностью мысленного навязывания образов. Эта специальная методика применялась жрецами и служителями различных культов еще с давних времен и до сих пор тщательно оберегается.
Какую бы силу воли от рождения не имел человек, он всегда рискует подчиниться влиянию другого человека, даже менее сильного духом, но основательно изучившего основы гипнотизирования.
Достигнуть способности гипнотизирования — значит, уметь навязывать окружающим свои мысли и желания. Способность гипнотизирования может быть врожденной или приобретенной в результате полученных знаний и упорных тренировок.
Гуру говорил, что гипнотизер должен быть абсолютно уверен в своих силах. Эта уверенность должна пронизывать его сознание и подсознание. Уверенность — сущность гипнотизера. Ни в коем случае нельзя браться за дело, которое заведомо не будет выполнено, или давать обещание, которое не будет сдержано. Нельзя говорить неправду. Неправда подтачивает ту уверенность, которая находится в подсознании. Сознание и подсознание Гуру сравнивал со старшим и младшим братьями. Сознание — это умный старший брат, а подсознание — младший, который верит всему, что ему говорят. Старший брат следит за тем, чтобы никто не обманул его доверчивого младшего брата потому, что как только тот войдет в контакт с кем-либо, больше не услышит предостережений умного брата и будет подчиняться другому.
Поэтому цель гипнотизера в том, чтобы отвлечь сознание человека и войти в контакт с его подсознанием.
На практике гипнотизирование состоит из трех частей. Для начала нужно вызвать доверие, затем снять фильтр сознания, после этого подкрепить информацию реальным действием. Необходимо следить за состоянием гипнотизируемого, его малейшими реакциями и выдавать их за результат своего воздействия.
Шлихт выполнял упражнения, позволяющие выработать устойчивое внимание, отрабатывал способность придавать конкретное содержание каким-либо абстрактным понятиям. Он научился зрительно представлять такие абстрактные категории, как «красота», «счастье», «свобода», «радость», «тепло».
Много внимания уделялось взгляду и голосу. Взгляд гипнотизера выражает непоколебимую силу. При помощи взгляда передается мысль и действует сила воли.
Голос также имеет огромное значение при внушении. Он должен быть хорошо смодулированным и мелодичным.
На последнем занятии Гуру сказал:
— Представь себе образ, который бы ассоциировался в твоем сознании с понятием «неуязвимость».
Шлихт мысленно повторил несколько раз это слово и представил себе ртутный шарик. Он был неуязвим, потому что постоянно уходил с линии атаки.
— Отлично, — сказал Гуру,— с этой минуты в любой затруднительной ситуации моделируй поведение ртутного шарика. Будь готов к поединку, но избегай его. Теперь твое имя «Избегающий опасности». Иди ложись. Завтра рано вставать. Утром есть не будем. Пойдем на лыжах до станции. По дороге жилья не будет, а в такой мороз по нужде ходить опасно. Охотники-промысловики, если придавит, валят в штаны. А по-другому нельзя. Сразу все отморозишь.
Утром, проснувшись, Шлихт увидел рядом со своим рюкзаком парусиновый мешок с гербом и банковским штампом.
— Теперь они твои, а ты их, — сказал Гуру.— Вы — единое целое. Помни, ты берешь их без стремления обладать ими. Но прежде, чем ты к ним прикоснешься, повтори слова, подсказанные мне Высшим Разумом, и дай слово, что будешь повторять их до конца дней своих.
Шлихт согласно кивнул. Гуру тихим голосом произнес:
— Я желаю всем добра. Я радуюсь за всех счастливых людей и сопереживаю несчастным и хочу им помочь. Я ненавижу зло и насилие. Я прощаю всех своих врагов и прошу у них прощения. Я спокоен и безмятежен. Я не боюсь смерти.
Он повторил за Гуру слово в слово. И, на удивление, запомнил все с первого раза.
Присев на дорогу, они стали на лыжи и двинулись в путь. Двое суток они шли по тайге. Гуру знал короткую дорогу, и вскоре Шлихт был на станции, а Гуру, перекрестив его, пошел назад.
«Школа провокатора»
Прежде чем позвонить Севе, Шлихт начал готовиться к встрече. После происшествия на дороге встречаться не хотелось. Было желание, прихватив камни, навсегда исчезнуть из этой круговерти, отсидеться где-нибудь, как карась в тине, и затем, через год—два, сделав пластическую операцию, появиться на белый свет в образе другого человека. Вариант был заманчивый, но не стопроцентный. Нужно было все обставить так, чтобы ни у кого не возникло желание его разыскивать.
Без импровизации тут не обойтись. В этой ситуации ему пригодились знания, полученные у Альберта...
С Альбертом Ивановичем Шлихт познакомился в одном из подпольных спортивных залов, где тот преподавал приемы рукопашного боя. Альберт Иванович был потомственным чекистом. Его отец, офицер НКВД, всю войну прослуживший в СМЕРШе, в 1946 году прибыл в Западную Украину для борьбы с остатками ОУН, ушедшими в глубокое подполье. В 1947-м руководил карательной операцией в небольшой деревушке, жители которой были заподозрены в связи с бандеровцами. Почти все мужское население было расстреляно, в том числе и его будущий тесть, а впоследствии дед Альберта. Офицеру НКВД приглянулась молодая жительница этой деревни и он взял ее в жены.
В 1953 году, после смерти Сталина, Лаврентия Берию объявили врагом народа и расстреляли, а ведомство, которым он руководил, подвергли тотальной реорганизации. Под чистку попал и отец Альберта: он был расстрелян в подвалах Лубянки, а мать как жена врага народа осуждена к пятнадцати годам и умерла на этапе.
В детдом, в котором Альберт провел свое детство, часто приезжали представители спецслужб. Полистав личные дела, они отбирали детей-сирот, наиболее подходящих для последующей работы в разведке.
В поле их внимания попал и Альберт. После суворовского училища он был направлен в разведшколу, готовящую разведчиков-диверсантов.
В школе Альберту больше всего нравились практические занятия, в которых условия реально приближались к боевым.
Выпускника школы ночью вывозили в город. Он выпивал сто граммов водки для запаха и, изображая пьяного, посещал злачные места. Рассчитываясь с официантами и буфетчицами, он намеренно «светил» толстый бумажник, провоцируя ограбление. Рано или поздно находились желающие завладеть бумажником. Чаще всего это происходило на темной и безлюдной улице. В этом случае разрешалось применять все навыки, полученные в разведшколе. Все приемы проводились на полную силу и ставили перед собой задачу поражения или уничтожения условного противника. Трупы, если таковые случались, убирались чистильщиками, которые контролировали ситуацию.
Став офицером ГРУ, Альберт в составе диверсионных групп забрасывался в страны, где готовилась смена режима, для похищения и уничтожения политических лидеров.
Он побывал в Ливии, Судане, Ираке и некоторых странах Латинской Америки. За какие-то грехи был объявлен «невыездным» и стал тренером «морских котиков» на базе ВМФ в Севастополе. После Приднестровья и Абхазии он оказался не у дел и стал зарабатывать тренерской работой.