Он замолчал. Пора было зажигать масляную лампу, но Зинта сидела напротив Эдмара, задумчиво стиснув кружку с молоком на донышке, и размышляла, сказать о своей догадке или лучше не надо.
– Что я ему сделал? – прошипел Эдмар еле слышно, словно разозленная змея.
– Ты, такой умный, действительно не понимаешь или делаешь вид? – не вытерпела лекарка.
– Думаешь, он хотел жениться на моей маме, а она ему отказала, и я как будто крайний? Ничего такого. С мамой и нашими младшими он ведет себя иначе, со всей теплотой. И любит госпожу Ивену, свою жену. Она тоже относится ко мне с какой-то странной прохладцей, хотя я всегда был с ней вежлив. У меня память хорошая, если б я перед ними в чем-то провинился, я бы это запомнил.
– Ну, тогда вспоминай, что ты им сделал не так в своем прежнем воплощении! – поднявшись со стула и уперев руки в бока, посоветовала Зинта.
– Смеешься? – Бледное в сумеречной синеве лицо Эдмара протестующе скривилось.
– Объясняю тебе, в чем дело. Ясно же сразу… Я чуток погорячилась, сам ты, наверное, ничего не помнишь. Даже из опытных магов не всякий что-нибудь знает о своих прошлых рождениях, но если сходишь к гадалке или в храм Двуликой Госпожи, там тебе помогут разобраться.
– Никуда я не пойду, еще чего! – Его голос снова стал похож на змеиное шипение. – Бредни ваши дурацкие… Мне шестнадцать лет, я знать не знаю, что со мной было якобы раньше, и знать не собираюсь. Ничего не было!
Зинта мысленно хмыкнула: я угадала, рыльце у тебя в перьях.
– Пожалуй, теперь уже семнадцать, – добавил Эдмар после паузы другим тоном. – Пока я валялся больной в той деревне, у меня должен был пройти день рождения. Вот тоска… Не пойду я ни к гадалкам, ни к этой вашей Двуликой Госпоже.
– Пойдешь или нет, дело твое, но не вздумай отзываться о ней неуважительно. Она Госпожа Вероятностей и Развилок, один ее лик смотрит в будущее, другой – в прошлое, и она о каждом знает все.
О том, что Двуликая проявила личный интерес к его судьбе и это благодаря ее участию он сидит тут живой-здоровый и пьет молоко, Зинта решила Эдмару не сообщать. Перебьется. У него и так непохвального индивидуализма на десятерых хватит, а если возомнит себя избранником богини, с ним и подавно не будет никакого сладу.
– Мне не кажется, что я жил когда-то раньше, – произнес он с таким несогласным выражением, словно на самом деле эта мысль у него нет-нет да и закрадывалась.
– В Сонхи ты жил совершенно точно, у тебя аура изначально здешняя, добрые маги умеют это определять. А потом ушел через Врата Перехода посмотреть на другие миры и решил остаться там насовсем, если тебе твой Нез больше приглянулся, с магами-путешественниками это бывает.
– Земля, – возразил Эдмар. – Наверняка сначала это была Земля, у нее с Сонхи поразительно много общего. Все эти яблони, мухи, коровы, собаки, вишни, человеческие физиономии… Иногда возникает впечатление, что меня разыгрывают. На Незе все выглядит иначе – и растения, и животные, и местная человеческая раса, все планеты нашей галактики в этом смысле друг от друга сильно отличаются. А здесь какое-то ненормальное сходство, прямо жуть берет.
– Значит, Сонхи и Земля – родственные миры, которые находятся в одной грозди. Ты все это еще будешь проходить в школе, и никакой жути в этом нет.
Она зажгла переносную лампу с разболтанной ручкой. Помещение наполнилось тусклым желтым светом, клубками теней и запахом прогорклого масла. Дорогое ароматное масло было им не по карману.
В ванной потихоньку запел, нагреваясь, медный бак.
– Зинта, я передумал насчет побега, – сообщил Эдмар, когда они сели ужинать. – Раньше я собирался рвануть отсюда при первой возможности, а теперь не собираюсь. Сначала я приготовлю противоядие для Мар и только тогда вернусь домой. Я уже решил, что сделаю, для него это будет как пощечина. Приду к нему с такой же замороженной миной, с какой он сам на меня обычно смотрит, положу перед ним на стол лекарство, а потом молча, не меняя выражения лица, отвернусь и уйду.
Издали казалось, что с этой усадьбой все в порядке: чистенько побеленные сараи, блеск оконных стекол, развешанное на веревках белье – яркое, несмотря на окутавшее округу тускло-коричневое марево. Словно с хозяевами ничего не случилось, те ведь собирались жить и завтра, и послезавтра, и еще долго, об этом свидетельствовала свежая белизна стен и недавняя стирка.
Орвехту не хотелось туда идти. На свое чувство опасности Суно и раньше не жаловался, а в последние дни оно вдвое обострилось, да и простой логики хватало для вывода: будет все то же самое, и вряд ли там можно найти не испортившуюся еду. Зато простыни – в самый раз, их можно пустить на бинты. Последнее соображение и заставляло мага хмуро вглядываться в эту мнимо безобидную картинку, в то время как контролируемый страх боролся с желанием раздобыть перевязочный материал для пострадавшего коллеги.
Если бы он мог дотянуться до своей кладовой… Но с тех пор, как Мезру накрыло, это нехитрое действие требует неимоверных усилий, а силы надо беречь, в любой момент могут понадобиться.
Вчера на них набросились три бывших сойгруна. Когда случаются бедствия вроде нынешнего, люди гибнут, а представители волшебного народца превращаются в умертвия, если не смогут или не успеют убраться подальше от проклятого места.
Твари выскочили из заросшей молодой травой балки справа от дороги. Макушками по пояс взрослому человеку, с ногами кузнечиков, что позволяло им совершать головокружительные прыжки, и множеством браслетов на цепких тощих руках. Считается, что от сойгруна всегда можно откупиться браслетом – не важно, дорогим или сплетенным из цветных лоскутьев.
На первый взгляд они были такими же, как вся их проворная и нагловатая братия, – не считая того, что с какой-то дури отважились напасть втроем на трех магов. Но стоило присмотреться к их физиономиям, пыльным, ссохшимся, в мелких трещинках, словно старые маски из папье-маше, как становилось ясно – от сойгрунов тут одно название осталось.
Хвала богам, Суно быстро это понял, и вдвойне хвала, что у него хватило сил их упокоить. Умертвия рассыпались прахом, который смешался с дорожной пылью – словно ничего и не было. Джефройм пошатывался и стискивал зубы, зажимая разодранное плечо. На спине у него мантия тоже была порвана, и вышитый герб Светлейшей Ложи еле виднелся в расплывшемся кровавом пятне.
И Орвехт, и Чевальд почти всю накопленную силу израсходовали на нежить и не могли оказать коллеге необходимую помощь. У них не было даже воды, чтобы промыть раны. Туда попала какая-то трупная дрянь с когтей умертвий, начал обильно сочиться гной, такой же мутный, как нынешнее небо над Мезрой. Повязки то и дело приходилось менять, жертвуя собственными мантиями, и к исходу дня все три мага напоминали оборванцев, а Хеледика отдала свою рубашку, оставшись в мальчишеской курточке поверх исподней туники.
Джефройм шагал, не отставая от остальных, только потому, что для этого применили специальные чары. Раненому это на пользу не шло. Сколько-то еще он пройдет, а потом свалится замертво. Единственное для него спасение – раньше, чем это случится, добраться до железной дороги.
Судя по шуму, который посреди царившей вокруг мертвой тишины доносился порой из-за горизонта, поезда через эти выморочные земли все еще ходили. Ничего странного, они защищены мощнейшими амулетами, чтобы никакая напасть не угробила ценные грузы. Нужно выйти к рельсовой колее, дождаться поезда… Этот план созрел у них перед тем, как они покинули часовню Кадаха Радетеля.
Железная дорога, по которой изредка проезжали спасительные составы, по-прежнему скрывалась за холмистым горизонтом, а впереди, меньше чем в четверти шаба, виднелось фермерское хозяйство с недавно засеянными огородами, распахнутыми воротами, белыми и голубыми простынями на веревках во дворе… И с колодцем! Там наверняка есть колодец, но его заслоняют постройки, отсюда не увидишь. Если и вода в нем окажется непорченая… Жажда их мучила уже который день.
В отличие от своих молодых спутников, Суно на воду не надеялся. Другое дело вино – при условии, что его не наливали в трофейную, гм, посуду и рядом с таковой не держали. Но эта симпатичная усадьба ему решительно не нравилась, в то время как Чевальд с Хеледикой уставились на нее горящими глазами, как кошки на горшок со сметаной, и даже раненый слабо оживился.
– Если там нет и никогда не было того, что осталось от заозерных жителей, нам может повезти, – нарушил молчание Чевальд.
«Черепа», «кости», «китони» – этих слов они вслух не произносили, чтобы не накликать беду. Она и так рядом ходит, и четверо живых людей здесь как на ладони, но соблюдение кое-каких нехитрых предосторожностей помогло им до сего момента не сгинуть.
– Я схожу один, – решил Орвехт. – Ждите здесь.
Джефройм сидел на земле с полузакрытыми глазами, от его заскорузлых повязок исходил мерзкий гнилостный запах. Упитанное лицо Чевальда осунулось, прежняя уверенность вчерашнего отличника и старосты курса уступила место обреченному лихорадочному азарту, словно у начинающего игрока, смекнувшего, что связался с отпетым шулером. Хеледика держалась лучше: за последний год ей выпало столько передряг, что принихумское бедствие не смогло ее ошеломить. Возможно, беглая песчаная ведьма считала, что живет сверх отмеренного срока и уже этому должна радоваться. Маленькая и юркая, как белка, с решительным личиком, она глядела на Суно в уверенности, что тот справится с любой проблемой.
– Я схожу один, – решил Орвехт. – Ждите здесь.
Джефройм сидел на земле с полузакрытыми глазами, от его заскорузлых повязок исходил мерзкий гнилостный запах. Упитанное лицо Чевальда осунулось, прежняя уверенность вчерашнего отличника и старосты курса уступила место обреченному лихорадочному азарту, словно у начинающего игрока, смекнувшего, что связался с отпетым шулером. Хеледика держалась лучше: за последний год ей выпало столько передряг, что принихумское бедствие не смогло ее ошеломить. Возможно, беглая песчаная ведьма считала, что живет сверх отмеренного срока и уже этому должна радоваться. Маленькая и юркая, как белка, с решительным личиком, она глядела на Суно в уверенности, что тот справится с любой проблемой.
Пологие холмы и перелески, пустынная дорога, небольшая усадьба. Должно быть, под ясным небом все это выглядело отрадно, а сейчас, в мутных нескончаемых сумерках, наводило тоску.
Суно приближался к открытым настежь воротам неспешно, прислушиваясь и к своим ощущениям, и к застывшему окружающему миру. Ощущениям эта прогулка однозначно не нравилась, мир помалкивал. На веревке соблазнительно белела пересохшая простыня, наводя на мысли о крахмале, ромашках, молоке, уютной постели и продолжающейся жизни. Немного постояв, маг все же вошел во двор.
Напрасно надеялись, никто здесь не уцелел. Возле конуры – собачья мумия. На полу дощатой галереи, опоясывающей дом, виднеется кучка мужской одежды и рядом сухой почерневший труп. Дальше можно не искать: всех постигла одна и та же участь.
Колодец с воротом находился по другую сторону дома. Одного взгляда хватило, чтобы понять: эту водицу пить нельзя. Торфянисто-черная жижа в белесых с прозеленью разводах, и что-то там шевелится, вяло плещется… Вряд ли живое.
Сдернув с веревки две простыни, какие получше, Суно свернул их и повязал на манер кушака. Подобрал топор, валявшийся возле поленницы под навесом, заткнул за пояс. Когда он поднимался по лесенке, ведущей на галерею, ступеньки заскрипели, словно обрадовались: наконец-то сюда пришел человек!
Он замер на пороге, вдыхая затхлый воздух и всматриваясь в темноватый коридор. «Мошкары» не видно. В гостиной лежит еще одна мумия, прикрытая ворохом женской одежды, по полу тянутся длинные желтовато-русые волосы. Маг скорбно качнул головой: судя по покрою платья, молодая девушка. Безвинно погибла, потому что ее доблестный папаша-идиот не смог удержаться – чем он хуже других таких же идиотов? – и притащил домой с войны китонский череп. Догадка подтвердилась, едва Орвехт бросил взгляд на застекленную горку с дорогой посудой: на почетном месте стоял кубок вроде того, что был у хозяина «Счастливого кухаря».
Не заходя в гостиную – туда нельзя, иначе разбудишь то, что отомстило своим врагам и вновь погрузилось в смертную дрему, – он отправился искать кухню. Разжиться хоть одной бутылкой вина – и прочь отсюда. Давний смрад гниющих овощей и горелой стряпни подсказал верное направление.
И стол, и пол, и подоконник усыпаны дохлыми осами и мухами, под ногами хрустит. Еще одна скрюченная мумия посреди кучки женских тряпок, на этот раз волосы седые. Обойдя труп, Суно распахнул верхние дверцы буфета. Противно заскрипело, зато внутри нашлась бутылка красного вина с игривым названием «Вечерний румянец» и дешевого портвейна «Завоеватель», обе из винодельни Шаройма Глоске, как сообщали надписи на этикетках.
Убедившись, что вино не прокисло, Орвехт обернул добычу полотенцем и сунул во вместительный внутренний карман. Форменные мантии магов Светлейшей Ложи замечательно скроены: просторны, удобны, да еще с изнанки полно карманов на все случаи жизни.
Он машинально притворил дверцу буфета и тут же замер: с ее скрипом слился другой скрип, донесшийся из коридора.
Здесь некому ходить. Здесь нет живых. Здесь даже насекомые умерли.
Подхватив за ножку табурет, Суно шибанул по окну – хрустнул переплет, стекла разлетелись и рассыпались, мгновенно впитав отражения туманного коричневого неба, – отодвинул кухонный стол, приперев дверь, и выпрыгнул во двор.
Вокруг никакого движения, но из глубины дома доносится торопливое поскрипывание, словно кто-то не то идет, не то ползет, приближаясь к двери.
Орвехт попятился к воротам, одновременно плетя заклинание и не выпуская из поля зрения темный, как беззубый рот, дверной проем. За спиной не было ничего опасного, зато в усадьбе что-то запоздало просыпалось: замешкайся он хоть ненадолго, его бы перехватили внутри. Теперь лишь бы хватило сил отбиться.
Из дверей вывалился чворк, скатился по ступенькам тяжело и тряско, за ним еще один, потом третий и четвертый. Ростом они человеку по колено, с выпирающими круглыми брюшками, глотают всякую потерянную мелочь, потом не доищешься. И они избегают попадаться людям на глаза, тем более – магам. Застигнутые врасплох, мигом прикидываются табуретами, поленьями, диванными подушками, чтобы исчезнуть, едва отвернешься. Но это если речь идет о живых чворках, а сейчас перед Суно были умертвия. Их подвижные улиточьи рожки словно окостенели, и рожицы были не румяные, как обычно, а землисто-серые, с трупными кругами вокруг выпученных глаз.
Орвехт метнул заклятие. Ну сколько можно, что ж ему сил-то накопить никак не дадут…
Чворков он упокоил. Те остались валяться возле крыльца, у одного лопнуло пузо, и на утоптанную землю высыпались монеты, позеленевшие чайные ложки, огрызок карандаша, пуговица красного стекла – давно потерянные вещи, которые никому больше не понадобятся. А за домом тяжело хлюпнуло и плеснуло, и после послышался звук, словно что-то тяжелое тащат волоком – или, может, оно само собой тащится.
Из колодца, с досадой определил Суно, доставая из-за кушака топор. На новое заклятие его не хватит. По крайней мере, не раньше чем через час.
Сперва тяжелой волной накатил запах – закисшая вода, мокрая гниющая древесина, вонь издохших обитателей стоячего водоема. Потом из-за угла дома начало выползать нечто темное, в переливах слизистого блеска, напоминающее до безобразия разбухшую пиявку.
Орвехт не знал, как оно называется, и это его почему-то несказанно взбесило – вот только неизученных волшебных тварей ему сейчас не хватало! Он неподобающе утратил самообладание всего на миг, и это пришлось как нельзя кстати: благодаря накатившей ярости топор он метнул точно в цель и с изрядной силой. «Пиявка» захлюпала, забилась в судорогах, собирая на себя пыль и сор, а маг выскочил за ворота и бросился бежать.
Оглянулся через плечо: за ним никто не гнался. Подумалось, что он сейчас похож на удирающего от собак бродягу, стащившего простыни с веревки… Да, и еще пару бутылок с кухни!
Товарищи дожидались на том месте, где он их оставил. Перейдя на шаг, Суно помахал им издали. Его и впрямь никто не преследовал: выползень из колодца решил не соваться в эту пыльную сушь. Другое дело, если б лил дождь.
«Вечерним румянцем» утолили жажду, портвейном промыли раны Джефройму, перед тем как поменять повязки. Тот выглядел скверно, на бледной коже проступили, расползаясь от гноящихся ран, изжелта-коричневые узоры наподобие прихотливого китонского орнамента. Орвехт надеялся, что целители Ложи сумеют разобраться, что это за пакость и как ее лечить, только прежде надо вытащить парня из Мезры. Вновь навести на него чары – и марш вперед. Такой способ транспортировки может больного доконать, но выбора нет.
– Джефройм, еще немного осталось, – подбадривающее улыбнулась ему Хеледика. – Поезда уже близко, за теми холмами.
Одурманенный и болью, и заклятием, он все-таки выдавил ответную улыбку. Оба молодых мага успели слегка влюбиться в песчаную ведьмочку. Еще два-три года – и вырастет из нее покорительница сердец… Если, конечно, она останется жива.
На ночлег остановились посреди луга, разломав на дрова тянувшуюся неподалеку изгородь, которая разграничивала два пастбища. Орвехт и Чевальд дежурили по очереди. Звезд не было видно, а слабо светящееся пятнышко в кромешной небесной мгле – это, скорее всего, луна. Ссутулив плечи под рваной мантией, Суно глядел на костер, одновременно «прослушивая» окружающее пространство. Пламя отпугивает нежить, но он не рискнул бы утверждать, что знает все о здешней нежити, ибо то, что здесь творилось, не лезло ни в какие двери.
Черепа убитых врагов, прихваченные победителями в качестве памятных игрушек, нередко мстят за глумление, но обычно это происходит по-другому. Их воздействие тонко переплетается с прочими обстоятельствами, лишь опытный маг сможет определить, в чем дело. Они потихоньку сводят с ума, подталкивают к ссорам, дурным помыслам и пьянству, насылают хворь, и все эти напасти проявляются когда в большей степени, когда в меньшей, а в общем-то жизнь идет своим чередом. Но чтобы случилась катастрофа такого размаха, как в Мезре… Для этого нужно что-то еще, кроме китонских костей. Что-то весьма серьезное. Да, недавно имело место очередное магическое возмущение, нарушение мирового равновесия, сотрясение реальности, называйте как хотите, но почему же именно здесь проявился такой сокрушительный результат?