Харри же вышел из кафе и направился по улице Тёйен-гата к Грёнланну.
Вверх по склону навстречу ему ехала полицейская машина. Он не думая пригнул голову, достал красный телефон Мартины и сделал вид, что разговаривает, используя телефон, чтобы прикрыть рукой большую часть лица.
Машина проехала мимо. На протяжении следующих часов ему придется скрываться.
Но он кое-что знал, и это было важнее. Он знал, с чего начать.
Трульс Бернтсен лежал под двумя слоями хвои и мерз как собака.
Всю ночь он проигрывал один и тот же фильм, снова и снова. Человек с мордой росомахи осторожно отступает назад, продолжая твердить это «easy», как будто прося о перемирии, при том что они целятся друг в друга из пистолетов. Человек с мордой росомахи. Шофер лимузина перед кладбищем Гамлебюена. Приспешник Дубая. Когда он нагнулся, чтобы уволочь за собой здоровенного коллегу, которого Трульс застрелил, ему пришлось опустить пистолет, и Трульс понял, что этот человек готов рискнуть жизнью, чтобы забрать с собой друга. Должно быть, когда-то Росомаха был солдатом либо полицейским или, во всяком случае, выполнял еще какую-нибудь долбаную почетную работу. В тот же миг раздался стон здоровяка. Он оказался жив. Трульс ощутил одновременно облегчение и разочарование. Но он позволил Росомахе сделать свое дело, позволил ему поднять здоровяка на ноги и, когда они побрели по коридору к запасному выходу, услышал, как в одном ботинке здоровяка хлюпает кровь. Как только они скрылись из виду, он натянул шапку-балаклаву и сбежал вниз, пронесся через холл, запрыгнул в «сааб» и поехал прямо сюда, не решившись отправиться домой. Потому что это место было безопасным и тайным. Здесь никто его не увидит, об этом месте знает только он. Сюда он приезжал, когда хотел увидеть ее.
Место это располагалось в Манглеруде, в той его части, где люди ходили на прогулки. Но те, кто здесь ходил, держались тропинок и никогда не забирались сюда, на его скалу, окруженную к тому же густыми зарослями.
Дом Микаэля и Уллы Бельман находился на склоне холма прямо напротив скалы, Трульс прекрасно видел окошко гостиной, в которой она просидела столько вечеров. Просто сидела на диване. У нее было красивое лицо, гибкое тело, почти не изменившееся с годами, она оставалась все той же Уллой — самой красивой девочкой в Манглеруде. Иногда Микаэль тоже сидел в гостиной. Трульс видел, как они целуются и ласкают друг друга, но они всегда удалялись в спальню, чтобы совершить остальное. Он не знал, хочет ли он увидеть это остальное. Потому что больше всего ему нравилось смотреть, как она сидит в одиночестве. На диване, с книгой, поджав под себя ноги. Время от времени она бросала взгляд в окно, как будто чувствовала, что за ней наблюдают. И тогда, случалось, он чувствовал возбуждение при мысли о том, что она, возможно, знает. Знает, что он где-то там.
Но сейчас окно гостиной было темным. Они переехали. Она переехала. А безопасных обзорных площадок поблизости от их нового дома не было. Трульс проверял. И судя по тому, как обстояли дела на данный момент, он вряд ли смог бы воспользоваться таким местом. Смог бы воспользоваться вообще чем-нибудь. Он был меченым.
Они хитростью заставили его пойти к Холе в «Леон» в районе полуночи, а потом напали.
Они попытались избавиться от него. Попытались сжечь сжигателя. Но почему? Потому что он слишком много знал? Но Трульс ведь был сжигателем, а сжигатели всегда знают слишком много, таково положение вещей. Он никак не мог понять. Черт! Какова бы ни была причина, ему надо просто позаботиться о том, чтобы остаться в живых.
Трульс так замерз и устал, что у него ломило кости, но он не решался поехать домой, пока не рассветет и он не сможет проверить, чист ли путь. Если только он войдет в двери собственной квартиры, его снаряжения хватит на то, чтобы выдержать осаду. Ему, конечно, следовало застрелить их обоих, когда была такая возможность, но если они снова придут, они, черт возьми, увидят, что Трульса Бернтсена не так-то легко прикончить.
Трульс поднялся. Дрожа от холода, стряхнул с одежды хвою и похлопал себя по плечам, чтобы согреться. Снова посмотрел на дом. Начинало светать. Он подумал о других Уллах. Как та, маленькая брюнетка из «Маяка». Мартина. Он вообще-то думал, что сумеет заполучить ее. Она работала среди опасных людей, а он был тем, кто способен ее защитить. Но она не обращала на него внимания, а у Трульса обычно не хватало храбрости подойти к ней и выслушать отказ. Ему больше нравилось ждать и надеяться, тянуть резину, изводить себя, замечать признаки поощрения там, где менее отчаявшиеся мужчины видели лишь обычное дружелюбие. В один прекрасный день он услышал, как Мартина с кем-то разговаривает, и понял, что она беременна. Хренова шлюха. Все они шлюхи. Как та девка, которую Густо Ханссен использовал в качестве разведчика. Шлюха, шлюха. Он ненавидел этих женщин. И мужчин, которые знали, как заставить этих женщин полюбить себя.
Он прыгал и обнимал себя руками, но знал, что ему уже никогда не согреться.
Харри поехал обратно в Квадратуру. Уселся в кафе «Посткафе». Оно открывалось раньше всех, на четыре часа раньше «Шрёдера», и ему пришлось выстоять целую очередь из жаждущих пива клиентов, прежде чем он купил себе подобие завтрака.
Первым делом он позвонил Ракели. Попросил ее проверить содержимое почтового ящика Олега.
— Да, — ответила она. — Здесь письмо тебе от Бельмана. Похоже на список адресов.
— Хорошо, — сказал Харри. — Перешли его Беате Лённ.
Он продиктовал ей электронный адрес.
Потом отправил текстовое сообщение Беате о том, что списки у нее в ящике, и доел завтрак. Он переместился в заведение «Стурторветс йестйивери» и как раз успел выпить еще одну чашку отлично приготовленного кофе, прежде чем позвонила Беата.
— Я сравнила списки, которые сама копировала у патрулей, со списком, который мне переслал ты. Что это за список?
— Это список, который Бельман получил и переслал мне. Я просто хочу знать, предоставили ли ему правильную информацию или же ее подправили.
— Вот как. Все адреса, собранные мной, есть в полученном тобой списке Бельмана.
— Ммм, — ответил Харри. — Ты ведь не получила список у одной патрульной машины?
— А о чем вообще идет речь, Харри?
— Речь идет о том, что я хочу заставить сжигателя помочь нам.
— Помочь нам в чем?
— Найти дом, в котором живет Дубай.
Пауза.
— Я подумаю, как можно добыть последний список, — сказала Беата.
— Спасибо. Созвонимся.
— Подожди.
— Да?
— А тебе не интересно узнать о результатах анализа ДНК из-под ногтя Густо?
Глава 35
Стояло лето, и я был королем Осло. Я получил полкило «скрипки» за Ирену и продал половину на улице. Это должно было стать стартовым капиталом для большого дела, для создания нового картеля, который сметет старикана с дороги. Но начало такого дела надо было отметить. Я потратил крошечную часть вырученных денег на то, чтобы купить костюм, подходящий к ботинкам, подаренным мне Исабеллой Скёйен. Я выглядел на миллион долларов, и никто и глазом не моргнул, когда я зашел в хренов отель «Гранд» и попросил у них люкс. Там мы и зависли. Мы были людьми, у которых праздник продолжается двадцать четыре часа в сутки. Кто были эти «мы», немного варьировалось, но стояло лето, Осло, девчонки, парни, все было как в старые времена, только с более тяжелыми наркотиками. Даже Олег расцвел и на какое-то время стал собой прежним. Оказалось, что у меня было больше друзей, чем я помнил, и наркота расходилась быстрее, чем я мог себе представить. Нас выставили из «Гранда», и мы поселились в «Кристиании». Потом в «Рэдиссоне» на площади Хольберга.
Конечно, это не могло длиться вечно, но что, черт возьми, может?
Раз или два при выходе из гостиницы я замечал черный лимузин на противоположной стороне улицы, но таких машин в городе несколько. В любом случае, она просто стояла.
А потом настал неминуемый день, когда деньги кончились, и мне пришлось продать еще немного наркотика. Я сделал нычку в чулане этажом ниже, на внутренней стороне легких потолочных плиток, позади пучка электрокабелей. Но либо я бредил под кайфом, либо кто-то видел, как я туда заходил. Потому что мой тайник обнесли. А запасного у меня не было.
К нам снова вернулась жажда. Только вот никаких «мы» больше не было. Настала пора выселяться из гостиницы. И идти на улицу добывать первую дневную дозу. Но когда я собрался расплатиться за номер, который мы занимали больше двух недель, мне, блин, не хватило пятнадцати тысяч.
И я сделал единственно разумный ход.
Убежал.
Пробежал через весь холл, выскочил на улицу, помчался через парк к морю. За мной никто не гнался.
И я сделал единственно разумный ход.
Убежал.
Пробежал через весь холл, выскочил на улицу, помчался через парк к морю. За мной никто не гнался.
Потом я потрусил на Квадратуру за покупкой. Ни одного игрока «Арсенала» не наблюдалось, только несколько их отчаявшихся клиентов с ввалившимися глазами бродили в округе в поисках продавца. Я поболтал с торговцем, который хотел продать мне мет. Он рассказал, что «скрипку» невозможно достать уже несколько дней, что произошло настоящее прекращение поставок. Но ходили слухи, что несколько смышленых торчков продают на Плате свои последние дозы «скрипки» по пять тысяч за штуку, а на эти деньги можно сделать недельный запас «лошади». У меня, блин, не было пяти тысяч, и я понял, что попал в беду.
Существовали три альтернативы. Продать, обмануть или украсть.
Сначала продать. Но что у меня оставалось, если я успел продать даже собственную сестру? Я вспомнил. «Одесса». Она была спрятана в репетиционном зале, а пакисы из Квадратуры наверняка выложат пять тысяч за пушку, стреляющую хреновыми очередями. И я побежал на север, мимо здания Оперы и Центрального вокзала. Но наверное, в зал кто-то залезал, потому что на дверях висел новый навесной замок, а гитарных усилителей не было, осталась только ударная установка. Я поискал «одессу», но они, блин, и ее забрали. Воры несчастные.
Потом обмануть. Я поймал такси и отправился на запад, в район Блиндерн. Шофер начал ныть о деньгах, уже когда я садился, видимо, понял расклад. Я попросил его остановиться там, где дорога упирается в железнодорожные рельсы, выскочил из машины и помчался через пешеходный мост, оставив водилу с носом. Я пробежал через весь Фошкнингс-парк. Я бежал, хотя за мной никто не гнался. Я бежал, потому что времени оставалось мало. Только я не знал для чего.
Я открыл ворота и пробежал по гравиевой дорожке к гаражу. Заглянул в щель сбоку от железных жалюзи. Лимузин был на месте. Я постучался в двери виллы.
Открыл Андрей. Старикана нет дома, сказал он. Я указал на соседний дом за водохранилищем и сказал, что он, наверное, там, потому что лимузин-то стоит в гараже. Он повторил, что «атамана» нет дома. Я сказал, что мне нужны деньги. Андрей ответил, что ничем не может мне помочь и что мне больше никогда не следует приходить сюда. Я сказал, что мне нужна «скрипка», только сейчас, в первый и последний раз. Он ответил, что «скрипки» пока нет, что у Ибсена закончился какой-то ингредиент и мне надо подождать пару недель. Я сказал, что за это время умру, что мне необходимы деньги или «скрипка».
Андрей хотел закрыть дверь, но я успел вставить ногу в дверной проем.
Я сказал, что если не получу то, что мне надо, то расскажу, где он живет.
Андрей посмотрел на меня.
— Are you trying to get yourself killed?[46] — спросил он с комичным акцентом. — Remember Псина?[47]
Я протянул руку. Сказал, что легавые хорошо заплатят за информацию о том, где живет Дубай со своими крысами. Плюс еще немного за рассказ о том, что случилось с Псиной. Но больше всего они отстегнут, когда я поведаю им о мертвом агенте на полу в подвале.
Андрей медленно покачал головой.
Тогда я сказал казаку «пасшол вчорте», что, как мне кажется, по-русски означает «пошел к черту», и удалился.
Я ощущал его взгляд на своей спине всю дорогу к воротам.
Я понятия не имел, почему старикан позволил мне безнаказанно улизнуть с наркотой, как мы поступили с Олегом, но я знал, что за только что содеянное не останусь безнаказанным. Но мне было по фигу, я был в отчаянии, я слышал только одно — голодный крик вен.
Я пошел к тропинке за церковью Вестре-Акера. Постоял немного, посмотрел, как приходят и уходят старушки. Вдовы, навещающие могилы своих мужей и свои собственные, с сумочками, полными бабла. Но во мне, блин, этого не было. Я, Вор, стоял совершенно спокойно и потел, как свинья, потому что боялся этих хрупких восьмидесятилетних старушенций. От этого можно расплакаться.
Была суббота, и я мысленно перебрал всех своих друзей, способных одолжить мне денег. Я проделал это быстро. Таких не было.
Потом я вспомнил об одном человеке, который как минимум обязан был одолжить мне денег. Если не хотел проблем на свою голову.
Я сел в автобус, поехал на восток, вернулся в правильную часть города и вышел в Манглеруде.
На этот раз Трульс Бернтсен оказался дома.
Он стоял в дверях своей квартиры на шестом этаже многоквартирного дома и слушал, как я выдвигаю ему почти такой же ультиматум, как на улице Блиндернвейен. Если он не даст мне пять тысяч, я расскажу, что он убил Туту и спрятал труп.
Однако Бернтсен держался совершенно хладнокровно. Пригласил меня зайти в квартиру, где мы, конечно, обо всем договоримся, сказал он.
Но в его взгляде было что-то очень неправильное.
Поэтому я не вошел, заявив, что обсуждать тут нечего: либо он раскошелится, либо я пойду и сдам его за вознаграждение. Он ответил, что полиция не платит тем, кто пытается настучать на полицейского. Но пять тысяч он наскребет, мы ведь не чужие люди, нас можно считать почти друзьями. Сказал, что столько наличных у него дома нет и нам надо доехать до банкомата, машина внизу, в гараже.
Я подумал. Колокольчик, предупреждающий об опасности, звенел вовсю, но жажда, блин, была невыносимой, она блокировала всякую разумную мысль. Поэтому я кивнул, хотя знал, что поступаю неверно.
— Значит, ты получила результаты анализа ДНК? — спросил Харри, осматривая посетителей «Посткафе».
Ни одного подозрительного человека. Или, вернее, куча подозрительных личностей, но никого из них нельзя было принять за полицейского.
— Да, — ответила Беата.
Харри взял телефон другой рукой.
— Думаю, я уже знаю, кого поцарапал Густо.
— Да? — спросила Беата с неподдельным изумлением в голосе.
— Ага. Человек, данные которого имеются в регистре ДНК, является либо подозреваемым, либо осужденным, либо полицейским, который мог оставить свои следы на месте преступления. В нашем случае речь идет о последнем. Его зовут Трульс Бернтсен, и он служит в Оргкриме.
— Откуда ты знаешь, что это он?
— Ну, суммировал все, что случилось, можно так сказать.
— Да ладно, — ответила Беата, — не сомневаюсь, что это основывается на серьезных размышлениях.
— Спасибо, — сказал Харри.
— И тем не менее это совершенно ошибочное утверждение, — произнесла Беата.
— Еще раз?
— Кровь под ногтями Густо не принадлежит Бернтсену.
Но пока я стоял перед дверью Трульса Бернтсена, который ушел за ключами от машины, я бросил взгляд вниз. На свои ботинки. Чертовски хорошие ботинки. И я вспомнил об Исабелле Скёйен.
Она не была такой опасной, как Бернтсен. И она с ума по мне сходила, — что, может, нет?
С ума сходила, и даже чуть больше.
Поэтому, не дожидаясь, когда вернется Бернтсен, я помчался вниз, перепрыгивая через семь ступенек и на каждом этаже нажимая кнопку лифта.
Я запрыгнул в метро и поехал к Центральному вокзалу. Сначала я хотел ей позвонить, но потом отбросил эту мысль. Она всегда может придумать причину для отказа по телефону, но никогда, если увидит меня живьем, очень даже живьем. К тому же по субботам у ее конюха был выходной. А это в свою очередь — поскольку жеребцы и свиньи, блин, не могут достать себе еду из холодильника — означало, что она находится дома. Поэтому на Центральном вокзале я уселся на эстфолдскую электричку, в вагон для обладателей месячных проездных, поскольку билет до Рюгге стоил сто сорок четыре кроны, которых у меня по-прежнему не было. От станции до фермы я шел пешком. А идти там не близко. Особенно если начнется дождь. А дождь начался.
Когда я вошел во двор, то увидел, что ее машина здесь. Полноприводной автомобиль, который используют для форсирования улиц в центре города. Я постучал в окошко фермерского дома — она научила меня называть так дом, не предназначенный для содержания животных. Но никто не вышел. Я закричал, эхо заметалось между стенами построек, но никто ему не ответил. Наверное, она уехала на верховую прогулку. Не страшно: я знал, где она обычно хранит наличные, а здесь, в сельской местности, люди еще не научились запирать свои дома. Так что я нажал на ручку двери, и она оказалась открытой, да.
Я направился к спальне, и вдруг она оказалась прямо передо мной. Она, такая большая, стояла на верхней ступеньке лестницы, широко расставив ноги, в банном халате.