Глеб сидел на другом конце стола, с куском хлеба в руке и с отвисшей от изумления челюстью. Наконец, каждый из пятидесяти или шестидесяти человек, сидящих за столами, получил свой кусок хлеба.
«Это невозможно! – подумал Глеб, чувствуя, что вот-вот сойдет с ума. – Такого просто не может быть!»
А в руках у Навина оставалась еще четверть каравая, которую он положил обратно в корзинку. Затем проповедник пододвинул к себе корзинку с вяленой рыбой. Опустил туда руки, оторвал от рыбьего бока кусок вяленого мяса, вынул из корзинки и спокойно передал его старику.
«Если он проделает тот же фокус и с рыбой, придется признать, что он – Сын Божий!» – нервно усмехнувшись, подумал Глеб.
Навин тем временем вынимал из корзинки уже шестой кусок рыбы. Глеб замер с открытым ртом. Он сам видел, что в корзинке было всего четыре рыбины, но Навин все доставал и доставал оттуда рыбье мясо, будто перед ним стояла не легкая корзинка, а бездонная бочка, доверху заполненная вялеными лещами.
Через пару минут каждый член общины, включая и Глеба, получил по большому куску рыбы.
Глеб, покрываясь потом от изумления и волнения, прикинул в уме, что если сложить все куски рыбы воедино, понадобится не меньше десяти корзинок, чтобы унести ее.
Навин отставил корзинку в сторону и взглянул на Глеба. А потом заговорил, и, несмотря на то что Глеба и проповедника разделял длинный-предлинный стол, а голос Навина звучал тихо, Глеб слышал каждое его слово так, словно Навин сидел рядом.
– Ты плохо выглядишь, странник, – сказал проповедник. – Я могу помочь тебе.
Глеб посмотрел на хлеб и рыбу, которые держал в руках, снова поднял взгляд на проповедника и хрипло пробормотал:
– Благодарю тебя, отче, но я не болен. Просто устал с дороги… – Он сглотнул слюну и добавил с вымученной улыбкой: – Должен тебе сказать, что я никогда прежде не видел ничего подобного тому, что ты делаешь… А повидал я немало.
Навин улыбнулся.
– Ты не видел и сотой доли того, на что я способен. Говорю это тебе без гордости, сын мой. Просто чтобы ты знал – это лишь малая толика того, что тебе предстоит увидеть. Ты ведь никуда не спешишь?
Глеб покачал головой.
– Нет, отче. И даже больше: я не премину задержаться в твоей общине подольше, если, конечно, ты не прогонишь меня.
Навин чуть склонил голову набок и произнес мягким, доброжелательным голосом:
– Мы рады каждому, кто хочет присоединиться к нашим молитвам и преломить с нами хлеб. Живи здесь столько, сколько пожелаешь, Гавриил.
Глеб совсем забыл, что представился рыбакам этим именем, и, услышав подобное обращение, едва не вздрогнул от неожиданности.
– Благодарю тебя, отче, – пробормотал он.
Навин кивнул и сказал:
– Я хочу поговорить с тобой наедине. Ты не возражаешь?
– Н-нет… – вновь промямлил Глеб. И, спохватившись, добавил твердым голосом: – Конечно, нет.
– Тогда после обеда мы с тобой уединимся в Белой избе и побеседуем. А теперь… – Навин обвел благосклонным взглядом замершую в ожидании его слов паству и улыбнулся: – пора приниматься за трапезу.
3
После обеда рыбак Андрей отвел Глеба в небольшую избу, сооруженную из тесаных бревен, покрашенных белой краской. Изба была небольшая – сени да горница. В горнице Глеб увидел стол, кровать, лавку и небольшую печурку.
Усадив Глеба за стол, Андрей ушел. Однако Первоходу не пришлось долго пребывать в одиночестве. Меньше чем через минуту дверь снова открылась, и в горницу вошел проповедник Навин.
Глеб невольно привстал, но проповедник жестом попросил его не вставать. Подойдя к столу, Навин сел напротив Глеба и посмотрел на него внимательным, добрым взглядом. Потом разомкнул красиво очерченные губы и негромко попросил:
– Матрена, принеси нам чего-нибудь попить.
Дверь приоткрылась, и в горницу заглянула тетка в белом платке.
– Отче, в сенях есть только вода. Хочешь, я пошлю мальчишек на ледник за холодным квасом?
Навин качнул головой.
– Нет. Пусть будет вода.
– Хорошо, отче.
Матрена скрылась, но меньше чем через минуту внесла в горницу деревянный ковш с водой и поставила его на стол.
– Что-нибудь еще, отче?
– Нет, Матрена. Благодарю тебя.
Матрена ушла, и Глеб с Навином остались в горнице одни. Проповедник взглянул на ковш. Вода тихо плеснулась в ковше, отразив свет лучин и жирников.
– Испей воды, добрый гость, – проговорил Навин и пододвинул ковш к Глебу.
Глеб не хотел пить, но из вежливости взял ковш и осторожно поднес его к губам. Вода была не слишком чистая и слегка попахивала водорослями. Однако Глеб смело глотнул из ковша. И вдруг закашлялся и едва не выронил ковш из рук.
Прокашлявшись, он вытер выступившие на глазах слезы и недоверчиво и изумленно понюхал воду в ковше. Сомнений быть не могло – вода каким-то непостижимым образом превратилась в красное вино. Терпкое, с приятной кислинкой.
Первоход поднял глаза на Навина. Тот улыбнулся:
– Понравилось?
Глеб снова поднес ковш к губам и слегка отпил. Вино! Точно вино! Великолепное вино, и никакого запаха водорослей!
– Как? – изумленно спросил Глеб. – Как ты это сделал?
– Как я это сделал? – Навин улыбнулся. – Ты знаешь как. Я просто благословил эту воду.
Некоторое время оба молчали, изучающе разглядывая друг друга, а потом проповедник снова заговорил проникновенным, полным трогательной искренности голосом:
– Я пришел дать людям то, чего им не хватало, Гавриил. Тридцать лет я пребывал в спячке, но два года назад проснулся и понял, кто я такой и в чем заключается мое предназначение. За это я должен благодарить странника-христианина, такого же, как ты, Гавриил. Я открылся ему, рассказал о своих способностях, и он сразу все про меня понял.
– Странник-христианин? – Глеб насторожился (перед глазами у него промелькнул облик охотника Громола, закутанного в плащ). – Отче, этот странник все еще здесь?
Навин покачал головой.
– Нет. Открыв мне мое предназначение, он ушел странствовать дальше.
– Ясно. – Глеб посмотрел на ковш с вином и нахмурился.
«Что же это такое? – с горечью подумал он. – Колдовство? Гипноз?… А что, если этот Навин и в самом деле тот, за кого себя выдает?»
Первоход качнул головой, прогоняя эту навязчивую мысль. От Навина не укрылось это движение.
– Скажи мне, что тебя гнетет, странник? – спросил он. – Что мешает тебе стать свободным?
Глеб помолчал, обдумывая ситуацию, а потом, не в силах больше сдерживаться, признался:
– Когда-то давно я жил… далеко отсюда. Очень далеко. Однажды я отправился в поход и по ошибке… или скорей по глупости… обидел лесную богиню Сорни-Най.
– Богиню? – вскинул брови Навин.
– Ну, то есть… – Глеб замялся под пристальным, прямым взглядом проповедника. – Вернее будет назвать ее демоном.
– Демоны мстительны, – хмуро и задумчиво произнес Навин.
Глеб кивнул.
– Да. И Сорни-Най отомстила мне. Она зашвырнула меня в Хлынское княжество и оставила на моем правом предплечье десять шрамов-зарубок. Чтобы искупить свою вину перед Сорни-Най, я должен был совершить десять подвигов. Только в этом случае я мог рассчитывать на прощение и на возвращение домой.
Навин прищурил чистые, ясные глаза.
– Вот оно что. И сколько зарубок на твоей руке сейчас?
– Четыре, – ответил Глеб. – Их осталось четыре.
Навин некоторое время размышлял, а потом голосом назидательным и участливым проговорил:
– Ты не должен идти на поводу у демонов, брат.
– Но тогда я не смогу вернуться домой, – неуверенно возразил Глеб.
Навин внимательно посмотрел на него и улыбнулся.
– А нужно ли тебе это, Гавриил? В нашем поселке ты сможешь обрести новый дом. Здесь есть все, чего взыскует беспокойная человеческая душа.
Первоход покраснел.
– Навин, я обманул вас… Дело в том, что я не Гавриил.
Проповедник улыбнулся.
– Я знаю.
– Знаешь?
Он кивнул:
– Да. Человеческие души подобны свиткам. И я тот, кто умеет эти свитки читать.
Плечи ходока опустились.
– Выходит, ты с самого начала знал, что я Глеб Первоход?
– Да.
– Но почему ты не прогнал меня за мою ложь?
– Человек лжет по разным причинам. Чаще всего из-за чувства вины за свершенные недостойные поступки и из-за страха быть разоблаченным. Но здесь тебе нечего бояться, Глеб. И если ты пожелаешь остаться с нами, мы будем рады стать тебе хорошими братьями и сестрами.
Слова эти прозвучали так просто и естественно, что по груди Глеба разлилось тепло. Он почувствовал, что чувство опасности, преследующее его уже много лет, куда-то испаряется и на смену ему приходят покой и доверие.
– Значит, ты не обижаешься на меня? – робко спросил он Навина.
Тот покачал головой.
– Нет.
Первоход закусил губы и опустил взгляд в стол. В голове и в душе у него царил такой сумбур, что Глеб почувствовал сильнейшую необходимость остаться наедине и хорошенько разобраться в своих мыслях и чувствах.
– Значит, ты не обижаешься на меня? – робко спросил он Навина.
Тот покачал головой.
– Нет.
Первоход закусил губы и опустил взгляд в стол. В голове и в душе у него царил такой сумбур, что Глеб почувствовал сильнейшую необходимость остаться наедине и хорошенько разобраться в своих мыслях и чувствах.
– Мне нужно… – Глеб сглотнул слюну. – Нужно отойти, отче.
Навин улыбнулся и кивнул.
– Конечно, брат. Тебе многое нужно обдумать. Возвращайся скорее, я буду тебя ждать.
4
Глеб долго брел по поселку, почти не разбирая дороги. От переполнявших его чувств и мыслей он был как пьяный. Все, что ему сейчас было нужно, – это уединенное место, где он смог бы хорошенько все обдумать.
В конце концов такое место нашлось – на окраине поселка, в паре верст от сизой полосы леса, возле старого, давно заброшенного и заваленного камнями колодца.
Усевшись на замшелый камень, Глеб сжал кулак и тихо пробормотал:
– Я не могу… Это неправильно… То, что я собираюсь сделать, неправильно.
Первоход обхватил виски ладонями и долго сидел так молча. Потом разомкнул губы и прошептал:
– Мне кажется, что я схожу с ума. Но что, если… Что, если он и вправду Сын Божий? Я понимаю, как глупо это звучит, но… Но что, если это правда?
Долго еще сидел Глеб на камне, беседуя сам с собой. И чем дольше он размышлял, тем тревожнее и тяжелее делалось у него на сердце. В конце концов, поняв, что больше не может оставаться наедине со своими мыслями, Первоход вскочил с камня и двинулся обратно к людям.
Совершенно подавленный и потерянный, он медленно брел по поселку. Всюду царили порядок и уют. Ровные заборчики, уютные, чисто выметенные дворы, аккуратно развешанные для просушки рыболовные сети.
«Да что же это я?… – Глеб рассеянно улыбнулся. – Ведь надо радоваться, а не горевать! Не я ли в юности мечтал отправиться на две тысячи лет в прошлое, чтобы увидеть Его пришествие, быть свидетелем чудес, которые Он вершил? Не я ли считал апостолов идиотами за то, что они смотрели на Него своими глазами, видели Его и все равно сомневались? А теперь я сам поступаю, как когда-то они! Еще немного, и я захочу вложить персты в Его отверстые раны, как сделал это придурок Фома!»
Остановившись возле одного из домов, чтобы перевести дух и прийти в себя, Глеб засмеялся. Внезапно он почувствовал себя всепоглощающе счастливым.
«Значит, Он есть! И значит, все не зря! Весь наш мир не зря!»
Глеб снова тихо засмеялся. Он уже собрался идти дальше, но тут взгляд его упал на окно ближайшего дома. И смех оборвался, застряв у него в глотке.
Нет, Господи… Только не это…
Глеб увидел нечто такое, отчего волосы у него на голове зашевелились и встали дыбом. Посреди комнаты стоял стол, а на нем лежало нечто ужасное – черное, сгнившее, раскисшее, покрытое плесенью. В грязных тарелках шевелились огромные, отвратительные насекомые, похожие на тараканов. Но самое страшное было не это.
Возле стола, в профиль к окну, стояли и беседовали два существа, омерзительнее которых Глеб не встречал даже в Гиблом месте. Лица у них были темными, скукоженными и блестели гнойной влагой, как размоченные в молоке сухофрукты. Глаза были лишены век и торчали из полусгнивших впадин, как белые, студенистые шарики. Черные языки, вывалившиеся изо ртов, неуклюже шевелились между изорванными губами в такт словам.
А на стене… (Глеб почувствовал, как к горлу подступает тошнота.)…На стене, вверх ногами, висело освежеванное человеческое тело, с отрезанной головой и жуткими обрубками вместо кистей рук.
Несколько секунд Первоход смотрел в окно, оцепенев от ужаса и не в силах поверить своим глазам. А потом оконное стекло потемнело, словно его заволокло изнутри черным дымом. Глеб сжал кулаки и пошел к двери, намереваясь выяснить все до конца.
Стукнув по двери кулаком, он нащупал под плащом ольстру и стал ждать. В избе послышался какой-то шум, потом звук шагов, и, наконец, дверь открылась. На пороге стояла пожилая, полная, розовощекая женщина в белом чепчике. Она улыбнулась Глебу и вопросительно на него посмотрела.
Глеб, приготовившийся к тому, чтобы увидеть нечто ужасное, облегченно вздохнул.
– Не дадите ли попить воды? – с улыбкой проговорил он.
– Конечно. Проходи, странник.
Женщина посторонилась, впуская Глеба в дом. Он на секунду замер у порога (перед глазами у него пронеслось ужасное зрелище, виденное в окне), а затем взял себя в руки и вошел в дом.
«Только бы все, что я заметил в окне, было видением, Господи! Только бы все это оказалось бредовым видением!»
На лавке перед столом, накрытым белой, расшитой цветами скатертью, сидел пожилой мужчина в чистой, длинной рубахе. Он улыбнулся и кивнул Глебу. Глеб кивнул в ответ.
В доме царил идеальный порядок. Полы были выскоблены и вымыты. На половичках – ни соринки. На белой скатерти стола стояли широкие деревянные тарелки с белым хлебом, яблоками и душистым сыром.
– Держи, странник!
Женщина подала Глебу деревянный ковш с водой. Ходок поднес ковш к лицу и осторожно понюхал. Вода. Хорошая чистая вода. Сделав несколько глотков, Глеб передал ковш женщине.
– Спаси вас Бог, – поблагодарил он.
– И тебя тоже, милый. Пообедаешь с нами, чем Бог послал?
– Благодарю, но я недавно обедал. – Сказав это, Глеб на всякий случай покосился на стену. Никакого освежеванного тела он там не увидел. На стене висел длинный, чистый мужской кафтан.
Глеб снова почувствовал огромное облегчение.
– Спаси вас Бог! – снова поблагодарил он и повернулся к двери.
И в этот самый миг Глеб уловил краем глаза какое-то быстрое движение на полу. Он почувствовал, что задыхается. Мерзкое насекомое, похожее на огромную мокрицу, быстро перебирая лапками, скользнуло в щель между половицами.
Первоход, забыв про ольстру, схватил с воронца длинный хлебный нож и резко повернулся. Он успел увидеть, как омерзительные хари чудовищ превратились в улыбающиеся человеческие маски, успел увидеть гору гниющего мяса на столе и захватил краем зрения обезглавленную и освежеванную человеческую фигуру на стене.
А в следующее мгновение нож у него в руке превратился в холодную, упругую змею, она быстро изогнула шею-лезвие и ужалила Глеба в руку.
5
Когда Глеб снова открыл глаза, он увидел, что лежит на жухлой траве, возле колодца, и что его со всех сторон обступили сельчане.
– Что случилось? – хрипло спросил Глеб.
– Тебе стало дурно, – объяснил кто-то. – Тебя вынесли на воздух.
Первоход приподнялся на локтях и огляделся. Он слабо помнил, что с ним произошло. Вроде бы ему что-то привиделось. Но что именно?… И почему так болит правая рука?
Глеб сел на траве и, чувствуя себя неловко от десятка обращенных на него взглядов, задрал правый рукав куртки.
– Боже! – воскликнул кто-то. – Тебя укусила водяная гадюка!
– Га… дюка?
– Возле озера их полно, а иногда они заползают и в поселок. Яд водяных гадюк не смертелен, но иногда он вызывает видения.
– Вон оно что… – выдохнул Глеб.
«Ясно, откуда эта тревога на душе, – подумал он. – И этот страх…»
Постепенно черные тиски, сжавшие его душу, разжались, и он снова смог вдохнуть воздух полной грудью.
Глеб снова посмотрел на правое предплечье. Что-то здесь было не так… Что-то, помимо красноватой опухоли и двух красных отметин от змеиных зубов. И вдруг Первоход понял, что именно. Шрамы! На месте двух из них багровели следы укуса, третий из-за того, что рука раздулась, стал совершенно незаметен. Лишь у самого локтевого изгиба Глеб разглядел белесую полоску-зарубку.
«Ты не должен идти на поводу у демонов, – прозвучал у него в ушах спокойный, ровный, уверенный голос Навина. – В нашем поселке ты сможешь обрести новый дом. Здесь есть все, чего взыскует беспокойная человеческая душа».
«В самом деле, – с улыбкой подумал Глеб. – Какого дьявола я ищу? Зачем вновь и вновь я таскаюсь в Гиблое место, полное темных тварей?… Неужели мне мало тех адских созданий, которые обитают в моей собственной душе?»
При мысли об адских созданиях в памяти Глеба заворочалось какое-то призрачное, неясное воспоминание, заставившее его передернуть плечами от ужаса и отвращения. Чудовища, стоящие у стола… Блюда, полные гнилого мяса… Обезглавленный человеческий труп, висящий на крюке, вбитом в стену…
В сердце Глеба засаднила заноза, а в душе снова шевельнулась черная тоска. Как отвратительное послевкусие, оставшееся после дурного обеда.
«Должно быть, во всем виноват яд водяной гадюки, – решил после недолгого раздумья Глеб. – Он вызывает видения».
– Помоги-ка, – попросил Глеб какого-то парня и протянул ему руку.
Парень осклабил в улыбке крупные, редкие зубы и вцепился в руку Глеба влажными, прохладными пальцами. Глеб слегка передернул плечами – отчего-то прикосновение паренька вызвало у него огромное отвращение. Однако Глеб счел эту странную неприязнь одним из последствий змеиного укуса.