Он очистил от снега машину, которая стояла припаркованная со вчерашнего утра, сел внутрь и пристроил сумку с пингвином на сиденьи рядом с собой. Затем набрал мобильный номер Айвазовского.
— Айвазовский, а тот мужик у какого метро стоял? — спросил он.
— Какой мужик? — не расслышал друг из-за шума голосов.
— С пингвином.
Айвазовскому потребовалось почти минута на то, чтобы сообразить, о ком идет речь.
— Я же говорил! Как выйдешь из клуба, так налево. В подземном переходе.
— Где газеты продают?
— Ну!
Бурцев помолчал.
— А вы что делаете? — спросил он.
Айвазовский почему-то замялся.
— Шары гоняем, — сказал он. — Бильярд.
— У Макарыча?
— Нет. В «Шароварах».
Бурцев вздохнул.
— Приедешь? — спросил Айвазовский.
— Нет.
Айвазовский промолчал. Друг, он на то друг, чтобы понимать твое состояние. И не задавать лишних вопросов.
— А как он хоть выглядел? — спросил Бурцев.
— Кто?
— Да мужик этот!
— Мужик?… Ну, как обычно. Валенки с галошами. Ушанка из собаки. Короче — полярник.
Когда Бурцев подрулил к подземному переходу возле клуба, стало уже совсем темно. Тусклые фонари ничего не освещали, а лишь добавляли рыбьего жира в тоскливые сумерки.
«И это центр города! Почти столичного, между прочим, города! А вокруг темно, как в деревне Задрыгино», — горько подумал Бурцев.
К тому же температура уже в который раз за последние дни переползла из минуса в плюс и под ногами образовалась грязная снежная каша. В воздухе повисла какая-то отвратительная влажная морось. Чтобы припарковаться, пришлось по ступицу въехать в бескрайнюю, как море, соленую лужу.
В переходе сразу за газетным развалом выстроился рядком мелкий торговый люд: молодая тетка с лотком орешков и семечек, задрапированная под бабку и даже обмотанная платком, молодцеватый отставник в добротных доперестроечных галифе и с несгибаемой офицерской выправкой, торговавший батарейками и аккумуляторами, две смазливые девчушки с пухлыми накрашенными губками, созданные явно для любовных утех, но временно вынужденные продавать чужих двухнедельных котят из картонной коробки…
Завершал шеренгу неунывающий мужичок в валенках с галошами и рыжей ушанке. Завидев Бурцева с объемистой сумкой в руках, он почему-то оживился. Как будто давно его ждал.
— Добрый вечер! — приветствовал Бурцева мужичок, который при ближайшем рассмотрении оказался совсем еще молодым парнем с внимательными, неглупыми, можно даже сказать, интеллигентными глазами.
— Ты, что ли, полярник? — мрачно спросил Бурцев, опуская у ног сумку с пингвином.
— Получается, что я.
— Значит, это ты вчера мне эту живность впарил… — Бурцев коснулся носком ботинка зашевелившейся сумки.
Молодой человек улыбнулся и развел руками: что было, то было. Он, по-видимому, был готов к тому, что последует дальше.
Он посмотрел куда-то поверх голов, и Бурцев, обернувшись, заметил фигуру милиционера, который стоял возле турникетов метрополитена в другом конце подземного перехода. Кроме того, при появлении Бурцева из-за электрического щита выступили еще два каких-то типа с заспанными лицами — стриженные, в спортивных костюмах…
«Ну конечно, — подумал Бурцев. — Все схвачено. И подмазанная милиция на страже».
— Что же это получается? — тем не менее строгим голосом спросил Бурцев.
— А что такое?
— Правила торговли нарушаете. Продаете бракованный товар.
— Как это бракованный? Нет. Вы ошибаетесь. Товар соответствует кондициям…
— У животного энурез и стригущий лишай, — мрачно сказал Бурцев.
— Не может быть, — пряча улыбку, сказал парень. — Животное абсолютно здорово. На этот счет имеются справки ветеринарной службы.
Он достал из кармана и показал Бурцеву какие-то бумажки с медицинскими треугольными печатями.
— Но если у вас есть вопросы, — добавил парень, — мы готовы их рассмотреть. В договорном порядке.
Бурцев горько усмехнулся. В другое время он бы устроил скандал, а то и драку. Вызвал бы Айвазовского с приятелями, и они бы показали молодежи, на что способно среднее поколение. Но теперь он почему-то не почувствовал необходимой для этого злости и спортивного азарта.
— Ладно! — сказал Бурцев. — Я все понял. Вы, как я вижу, приготовились к моему приходу. А у меня сегодня… — он махнул рукой…
Парень охотно кивнул. Вот и правильно. Дела нужно решать мирно, в рамках рыночных отношений. Приятно иметь дело с разумным человеком.
— Давайте сделаем так, — предложил Бурцев. — Я купил вашего пингвина за пятьсот долларов. Вы берете его обратно за четыреста, и мы расстаемся с приятными воспоминаниями об этом курьезе.
Парень, который очень внимательно слушал слова Бурцева, поморщился и огорченно вздохнул. Ему не хотелось говорить неприятные вещи столь симпатичному человеку, но…
— Обычно мы возвращаем клиентом треть суммы… Бурцев удивленно вскинул глаза.
— Обычно? — переспросил он.
— Ну конечно. Вы же не первый его покупаете. И не первый приносите обратно.
— Вот как?
— Да.
Бурцев посмотрел парню в лицо. Открытое такое лицо. И неглупое. Наверное, любит хорошее кино. И в компьютерах разбирается. Симпатичный парнишка. Смотрит на Бурцева как ни в чем не бывало и глазом не моргнет. «Вот так, — подумал Бурцев, — приличные молодые люди делают свой маленький бизнес. Подрабатывают. Раньше вагоны разгружали, а теперь… Новое поколение. Мозги устроены по-другому. Все нормально. Жизнь идет вперед».
— То есть, за сколько ты готов взять его обратно?
— За двести долларов. Максимум за двести пятьдесят.
Бурцев осуждающе покачал головой.
Парень развел руками. Не хотите — можете не возвращать.
— И откуда только вы беретесь такие наглые… — сказал он.
Парень рассмеялся и пожал плечами: сам не пойму!
— А триста нельзя? — спросил Бурцев.
Парень с сожалением развел руками.
Бурцев понял, что это, в самом деле, предельная сумма. Хорошо еще, что столько дают.
Он махнул рукой.
— Ладно, давай двести пятьдесят. Я получил массу удовольствия с твоим пингвином. А за удовольствие нужно платить, — пошутил Бурцев. А что еще оставалось делать? Только шутить.
Он ногой сердито подвинул свою хозяйственную сумку в сторону продавца.
— А вы, однако, долго не везли его обратно, — желая сказать Бурцеву что-нибудь приятное, заметил парень. — Обычно клиенты к обеду уже здесь.
Бурцев поклонился в ответ на комплимент.
— И часто вы его так продаете? — спросил он.
— Раз в неделю точно. А иногда и чаще. Если место менять.
Бурцев кивнул.
— А ты что, и в самом деле полярник?
— Ну что вы! Я студент. Учусь на юридическом.
Бурцев кивнул. Он что-то подобное и ожидал.
— И что же, все возвращают?
— Мы, честно говоря, недавно начали. И пока — все возвращали. Кто раньше, кто позже.
В другое время Бурцев подивился бы и этому, но теперь его это не удивило.
— А если кто-то не вернет?
— Придется другого пингвина заводить. Или еще какую тварь. Мы все равно не в прогаре. У меня дядька родной — проводник на железной дороге. У него живность разную то и дело в вагоне оставляют. Кто по забывчивости, а кто специально.
— Ясно! Ты, это… деньги не забудь отдать, — напомнил Бурцев.
— Ах да!
Парень полез в карман брюк, отсчитал положенные доллары и протянул их Бурцеву…
«Что в мире обходится дороже всего? — мысленно спросил себя Бурцев. И устало ответил: — Собственная глупость!..»
* * *Обратно Бурцев возвращался уже в полной темноте.
Дорога освещалась плохо, к тому же с неба начала падать какая-то гадость — снег не снег, дождь не дождь — короче, осадки. В жидковатом свете уличных фонарей вообще ничего не стало видно. Бурцев понял, что фары совсем забрызгало грязью из-под чужих колес, но выходить из машины, чтобы протереть их тряпкой, не хотелось. Он ехал медленно, ощупью, следя за тем, чтобы под колеса не выскочил какой-нибудь сумасшедший пешеход.
«Вот так. Купил за пятьсот, продал за двести пятьдесят, — устало думал Бурцев. — Ай да молодец! Ловкий бизнес провернул! Можно подумать, что я деньги сам рисую. Сколько надо, столько и нарисовал!»
«И что, спрашивается, мешает нам жить по-человечески? Вот, вроде бы, и с работой наконец наладилось, и с деньгами… Семья, жилье, машина… Все хорошо… Живи и радуйся! Так нет! Мы не можем. Нас будто кто под руку толкает, и мы ищем приключений себе на голову. Сами же превращаем свою жизнь в дурацкий анекдот».
«А вообще-то, нужно Бога благодарить, что отделался таким образом. Запросто мог бы до конца дней нянчиться дома с этим уродцем, служа посмешищем друзьям, семье и всей округе».
Бурцев поморщился и пригнулся к стеклу.
Бурцев поморщился и пригнулся к стеклу.
«Благодарить Бога… Кто это сегодня так проникновенно говорил о Боге?… Девушка из восьмой квартиры. Которая считает себя виноватой, потому что попросила у Бога то, что нельзя просить… А некоторые дяди…» — Бурцев покачал головой.
Он вспомнил Настю, ее лицо, волосы, заплаканные глаза. Вспомнил их бестолковый разговор. «Человеку нужно было с кем-то поговорить, кому-то выговориться. Она была явно не в себе, нервничала, а я слушал вполуха, и говорил какие-то глупости. Потому что в то время мог думать только о своем пингвине. Как псих, ей-богу!»
И тут вдруг Бурцев вспомнил еще одну встречу, еще одного человека, с которым он разговаривал сегодня утром. Того странного мужчину, который просил за деньги помочь ему попасть в квартиру к своей знакомой и которого Бурцев посчитал за психа. Бурцев напрочь забыл об утреннем разговоре, а теперь разговор этот вдруг всплыл в памяти во всех подробностях.
К кому хотел попасть тот мужик? К своей знакомой, к одинокой женщине, которая живет в одном с Бурцевым подъезде. А таких женщин, собственно, две: Зина и эта девушка из восьмой. Если отбросить Зину, остается именно Настя.
В одну минуту Бурцев вспомнил телефонные звонки, на которые девушка не отвечала. Ее странные слова… Ее неестественное возбуждение…
Бурцев почувствовал, как под ложечкой у него засосало…
Въехав в свой двор, Бурцев заметил стоящий у подъезда желтый милицейский газик. Чуть в стороне от него, возле дверей серело несколько человеческих фигур. Бурцев наспех припарковался и вышел из машины. Проходя мимо газика, он увидел за рулем сержанта-водителя, который дремал, надвинув на глаза серую форменную ушанку. У дверей стояли соседские женщины. В центре — Зинка и маленькая старушка из двенадцатой квартиры.
— Что? Что случилось? — подошел Бурцев к женщинам.
Зинка посмотрела на него укоризненно. Ее лицо было сильно заплакано.
— Бурцев!.. Тут такое было… Такое… — сказала она.
— Что?
— Там в восьмой квартире…
— Что?
— Убили…
— Убили?!
— Да!
— Кого? Ее?
— Да! Валентину!
— Какую еще Валентину?
— Нашу Валентину. Филиппенко. С шестого этажа!
— А ее-то зачем?
Бурцев почувствовал спазм у себя в животе.
— В том то и дело, что просто так!
— А Настя? Ну, эта новенькая, из восьмой квартиры.
— Эта жива. Что ей сделается?
Бурцев недоуменно посмотрел Зине в лицо.
— Постойте, постойте! Я же только что… Был в восьмой… Разговаривал…
— Это час назад случилось. Или чуть больше…
— Ну? Говори!
— Валька там сидела. В восьмой. Зашла поболтать, а хозяйке нужно было в магазин. Вот Валька и осталась… Цветы пока полить или еще что-то… Хозяйка сказала, что скоро вернется…
— Ну?
— Ну и какой-то мужик. Среди бела дня. Представляешь!
— Мужик?!
— Да!
— Это Зинка его туда пустила, — скрипучим голосом сообщила сухонькая старушка. И скорбно поджала губы.
— Что вы такое говорите! — пошла красными пятнами Зинаида.
— Да-да, — подтвердила старушка. — Эта-то, молодая, из восьмой, мужика, видать, пускать не хотела. А Зинка ему помогла.
Бурцев все еще ничего не понимал.
— Я же ничего не знала! — начала оправдываться Зинка. — Что внутри Валентина… И все прочее… Он остановил меня во дворе… «Позвоните, говорит, в восьмую квартиру, скажите хозяйке, что вы соседка».
— А как он выглядел? — вдруг что-то вспомнив, спросил Бурцев.
— Солидный такой. С усиками. Пальто с воротником. Бурцев кивнул.
— «Мы, — говорит, — с ней поссорились, она меня не пускает. А я хочу помириться. Я ее муж».
— Как муж? — не понял Бурцев. — Какой еще муж?
— Я не знаю. Он так сказал. «Она, говорит, совершила ошибку. Предала меня. Но я готов простить…»
— И что? — спросил Бурцев.
— Я и позвонила.
— Вот-вот, — подытожила соседская старушка. — Теперь, Зин, ты пойдешь как соучастница. Как пить дать!
— Какая соучастница, Господь с вами! Вы думайте, что говорите, — плачущим голосом воскликнула Зинаида. — Откуда я могла знать, что у него на уме!.. — она повернулась за поддержкой к Бурцеву.
— А денег он тебе не предлагал? — спросил Бурцев.
Зинаида сердито на него посмотрела.
— Какие деньги, Бурцев? Откуда?
— Ну, ну. И что дальше?
— Я в дверь-то позвонила… А он к стене прижался, чтобы его в глазок не было видно. Валентина спросила: «Кто?» Я ответила, что, мол, я. Она дверь и открыла.
— Там же видеокамера на дверях.
— Валентина с ней, видимо, не умеет…
— И что?
— Он шмыг сразу в квартиру и дверь перед моим носом захлопнул.
— Ну?
— Ну, я-то не ушла, конечно… Как чувствовала. Слышу, Валентина там на него ругается, говорит, чтобы он немедленно уходил вон… А он сначала все ее уговаривал, мол, он ничего плохого не сделает, он только поговорить. А она ни в какую, рассердилась, ругается на него. Сейчас, мол, милицию вызову. Ну, он и начал нервничать. «Замолчи, говорит, глупая женщина, или я за себя не отвечаю». Потом больше: «Заткнись, сука, а то хуже будет». Потом слышу, борьба началась… Валентина, видимо, к двери хотела пройти, а он ее не пускал. Потом будто упало что-то… Валентина, вроде как мычать стала. Ну, тут уж я в дверь стала колотить. Соседям звонить… Мы милицию вызвали… Но там уж тишина была…
— А хозяйка?
— Хозяйка уже после милиции пришла. Милиция даже успела службу спасения вызвать, чтобы дверь бронированную вскрыть…
— И что мужчина? Сбежал?
— Почему сбежал? Нет. Поймали. Там сидит. Милиция его допрашивает. Он странный какой-то. Под кровать, дурачок, от них спрятался. Не найдут, что ли, думал?…
— Иди и ты, Бурцев, наверх… Там следователь… Скажешь, если что видел.
— Да я-то… Что я видел? Я и не видел ничего.
Во двор, переваливаясь с боку на бок на неровностях, въехала санитарная машина и, прокатившись по двору, остановилась у подъезда.
Водитель, выглядывая через лобовое стекло вверх, за-сигналил, а с бокового места выпрыгнул средних лет санитар, жизнерадостный на вид.
— Ну, показывайте, где тут у вас покойник? — весело спросил он.
Старушка перекрестилась.
Санитар ухмыльнулся, тоже посмотрел наверх, на светящиеся окна и закурил.
Через несколько минут из дверей подъезда вышел участковый.
— Здоров, начальник! — приветствовал его санитар.
Участковый огляделся по сторонам.
— Ты что, один? — хмуро спросил он.
— Напарник болеет.
— А как же нести?
Санитар пожал плечами: не его дело.
— А этот? — участковый кивнул на мужчину за рулем.
— Это водитель.
— Скажи ему, чтоб тоже нес.
— С чего вдруг? Ему за это деньги не платят.
— А кто, по-твоему, понесет?
— Сам и неси.
Милиционер досадливо отвернулся.
— Мне при форме не положено, — строго сказал он.
— А мое какое дело? Вызывай еще машину.
— Так это еще два часа.
— А что я сделаю?
Участковый осмотрел людей вокруг. Его взгляд остановился на Бурцеве.
— Помогите медикам, — то ли попросил, то ли приказал он хмуро.
Бурцев, подумав, выступил вперед.
* * *В квартире царил беспорядок. Кресло лежало на боку. По поверхности стеклянного столика звездой разбежалась трещина. Ковер сбился со своего места, один угол загнулся.
Настя сидела посредине дивана, как вошла в шубке, судорожно сжав руки, раскачиваясь и глядя прямо перед собой остановившимися глазами.
За диваном на корточках спиной к присутствующим сидел мужчина в коричневом костюме. Рядом с мужчиной стоял разложенный саквояж, на откинутой крышке которого были навешены медицинские инструменты и пробирки с реактивами. Руками в хирургических перчатках мужчина пинцетом поднимал к свету, а потом опускал в полиэтиленовые пакетики что-то невидимое. Из-за его спины высовывалась нога лежащей на полу женщины в спущенном до колена чулке. Восковая нога была неестественно напряжена и выпрямлена, а пальцы ног почему-то судорожно поджаты, как у балерины на пуантах. Под ногой по полу мелом был очерчен контур.
На табуретке возле окна сидел фатоватого вида мужчина с усиками и постриженными баками — тот самый, что утром остановил Бурцева во дворе. Мужчина сидел, перегнувшись и наклонившись к батарее, — он был пристегнут к трубе отопления наручниками. Пижонский пиджак в крупную белую полоску, напоминающий о временах нэпа, был перепачкан в мелу и треснул под мышкой. Пальто с воротником валялось в углу. Лицо мужчины было разбито, из уголка рта сочилась кровь.
Немолодой оперативник за обеденным столом, сверяясь с потрепанной записной книжечкой, набирал по телефону какие-то номера. Перед ним на столе лежал паспорт, сигареты, ключи — вещи, найденные при обыске. Прижав трубку плечом к уху, опер посмотрел поверх очков на вошедших, сначала на веселого санитара, который с любопытством вертел по сторонам головой, потом на Бурцева. На Бурцеве его взгляд задержался.