— Ах, прекратите, ради бога! — Татьяне сделалось смешно. — Стал бы этот красавчик опускаться до такого ничтожества, как я! У него желающих было хоть отбавляй.
— Кто, например? — слишком быстро спросил он и взял в руки шариковую ручку. — Кого вы можете припомнить?
— Я? Никого, господи боже мой! Я и его-то видела редко, а уж девок его… Однажды, правда, мать сказала мне, что была какая-то светловолосая женщина, которая испугалась якобы встречи со мной и спряталась от меня в машине. Вроде бы увидела меня издалека — и спряталась. Мать видела это в окно. Говорили, что эта дама с лета посещала его. А больше…
— Кто говорил? — и опять вопрос прозвучал слишком поспешно.
— Ну… кто видел ее из окна, когда она приходила к нему.
— Кто видел-то?
— Спросите лучше у моей матери. Я же в этом доме бываю набегами. Знаю лишь то, что говорит мне она.
Татьяна выверяла буквально каждый свой слог, каждую букву, боясь сболтнуть лишнее. Позиция равнодушной к происходящему женщины ее вполне устраивала. Но после высказанного следователем острого интереса к светловолосой женщине в ее душе что-то вдруг запело. Какая-то еще неоформившаяся, звенящая нота, которая должна была стать первым аккордом той симфонии, что Татьяна изначально пыталась сложить. Только бы этот паренек помог ей! Только бы не свернул с нужного направления.
— Ваша мать ее видела лишь дважды, а вот ее соседка… — Тут следователь многозначительно умолк.
Татьяна тоже молчала. Ждала. Соседка матери была вредной теткой. Все и всегда про всех знала. Но при этом излишней болтливостью женщина не страдала, бывала частенько резковата. Если ее не устраивал собеседник или она в нем улавливала какие-то признаки фальши, то могла и вовсе не раскрыть рта. Неужели и ее очаровал этот безусый следователь и она ему рассказала про тот день? Это плохо, это может привести к новым осложнениям.
— Вот соседка и пусть вам расскажет про эту даму, — заполнила паузу Татьяна, потому что парень призывно помалкивал. — Если она что-то или кого-то видела, обязательно расскажет.
— Уже нет, — изрек он печально, пожалуй, слишком печально, чтобы можно было заподозрить его в искренности.
— Почему? — Татьяна подалась вперед, снова вцепившись в горло свитера: вот далось оно ей сегодня.
— Кто-то ночью третьего дня соседку вашей матери — тю-тю…
— Что значит тю-тю?!
— Гм-мм, умерла она в результате ударов тупым предметом в лобную часть головы. Убили ее, вот так-то… — Следователь искоса направил в ее сторону подозрительный взгляд красивых серых глаз. — Как думаете, за что?
— Логичнее всего, конечно, предположить, что она могла видеть убийцу этого… квартиранта. Это вполне логично, если связывать оба этих преступления. А так… Могли и за что-то другое… Мало ли у нас преступлений совершается в лифтах да в квартирах одиноких старушек! Сумочки отнимают, по голове бьют из-за полсотни на бутылку. Сами же только что мне рассказывали.
Если он и уловил язвительные нотки в ее словах, то ничем не выдал себя. Перекатывал карандаш в длинных пальцах и, не переставая сверлить Татьяну взглядом, помалкивал.
— Считаете, что она могла что-то видеть? — буркнул он недовольно какое-то время спустя.
— Об этом лучше было бы спросить у нее, но учитывая обстоятельства… — Татьяна обескураженно улыбнулась. — Так я могу идти?
— Подождите, — резко прикрикнул на нее следователь, когда она приподнялась было с порядком надоевшего ей стула. — Тут вот еще какое дело…
Татьяна снова плюхнулась на стул и замерла в ожидании. Что там еще у него за кролик в шляпе? Со всеми предыдущими сюрпризами она вроде как справилась, что же еще… Нужных ей вопросов он так и не задал, а самой напрашиваться на откровения было нельзя. Но тут парень наконец-то порадовал ее, проявив чудеса проницательности.
— Как вы думаете, почему эта дама спряталась от вас?
— Какая дама?
— Та самая дама! — вспылил следователь. — Которая посещала этого несчастного квартиранта!
— Может быть, она всегда так пряталась? — предположила осторожно Татьяна, возликовав в душе от того, как правильно следователь угадал направление, в котором ему надлежало двигаться.
— От остальных граждан она просто отворачивалась либо ждала в отдалении, когда территория у подъезда будет чистой, из-за вас же она буквально сиганула в тачку и сидела там до тех пор, пока вы не скрылись из виду. Как вы думаете, почему?
Он перестал теребить пальцами карандаш и принялся теперь сворачивать из бумаги для заметок крохотные кулечки. Татьяна подождала, пока кулечков станет пять — она так загадала, — и только тогда, с затяжными паузами между словами произнесла:
— Ну… правильнее всего можно было бы предположить… что… мы с ней были знакомы… Но это ведь не может служить вам…
— Это нам решать, — опять же резко оборвал он ее, одним движением сгреб в сторону скрученные кулечки и взял в руки авторучку. — Давайте, называйте поименно всех ваших знакомых женщин, которые подходят по описанию под этот типаж.
— Да вы что! — вскричала Татьяна, стараясь выглядеть возмущенной. — Вы что же думаете, я буду сейчас сидеть перед вами и доносить на моих знакомых? А если я ошибусь?
— А вот это уже не ваша забота. Мы не ошибемся, будьте уверены.
— Да уж! — против воли вырвалось у Татьяны. — Вы не ошибаетесь! Засудите человека, а я окажусь виновата!
— Да за что же ее судить? — вскричал следователь и принужденно рассмеялся. — Только за то, что она влюбилась не в того человека? Так за это не судят, будьте уверены! Все, что нам от нее нужно, так это воссоздать картину того злополучного дня. Может, она столкнулась с кем-то в подъезде, или покойный был с ней предельно откровенным. Сами же понимаете, что нам важна любая информация, все равно от кого. Итак?..
Татьяна поломалась для порядка еще минуты три-четыре, то и дело всплескивая руками и сокрушаясь на предмет того, как неправедно она поступает. А потом назвала четыре фамилии. Одна из этих женщин умерла полгода назад от рака, это было Татьяне доподлинно известно. Две других — ее бывшие сокурсницы, которых она ненавидела особенно люто за вечные издевки в пору студенчества — укатили за бугор еще лет пять назад. А последняя…
— А эта, как ее там… — следователь склонился к своим каракулям, — Софья Перова, кажется… Да, именно. Она замужем?
— Нет, кажется. А вообще я не знаю о ней практически ничего, — Татьяна старательно контролировала дикцию, упаси ее бог выдать свое ликование. — Скрытная очень девушка. Как специалиста могу охарактеризовать, а вот о личной ее жизни не знаю практически ничего.
Они проговорили о Соне еще минут десять. Почему-то следователя очень смущал тот факт, что Перова была не замужем. И он всячески старался вытянуть из Татьяны что-нибудь еще. Но как бы ей того ни хотелось, она сдержала себя. Пусть сами разбираются с этой милой девочкой. Ее миссия на этом закончена. Но следователь, оказывается, думал иначе.
— Я попросил бы вас никуда не уезжать, пока идет следствие, — пробормотал он куда-то в стол, подписывая ей повестку.
— Почему?! Я что, в числе подозреваемых? — под ложечкой тут же полыхнуло неприятным холодком.
— Нет… Пока нет… Это вынужденная мера, поймите. И она применима не только к вам. А пока — до свидания…
«В гробу я видела свидание с тобой! — Татьяна летела по улице, не разбирая дороги. — Тебе, козлу, дана наводка, вот и ищи! Подозревать он меня удумал! Ишь, умник! А мать еще говорила, что милиция не заинтересовалась этим убийством! Как же! Видно, большой птицей слыл этот говнюк в своих кругах! Да тут еще соседку убили… Кому понадобилась эта старая карга?! Видимо, она и правда что-то заметила, раз пригрели ее по умной головушке. Ну, оно и к лучшему. А то выболтала бы что-нибудь лишнее. Надо бы с матерью поговорить насчет того молодчика, что наведывался к этому азиату спустя несколько дней после его смерти… Рассказала она им или нет? Нет, скорее нет. Иначе этот малый у меня бы спросил. Непременно спросил бы. Только я бы ничего ему не ответила про него. Ни-че-го! Что мне было нужно, я сказала! Парень был бы здесь лишним… Ах, как все удачно сложилось! Пусть теперь наша нежная Сонечка поваляется на нарах недельку-другую. Пока разберутся, пока найдут истинную виновницу всего, крылышки-то ей там пооборвут, лоск ее с нее подсотрут! А то халат ей мой не нравился, скотина! Вечно нос морщила. Ничего, теперь не сморщит свой носик в мою сторону. Теперь ей будет не до этого. Хорошо бы к этому делу да еще ту самую посылочку приобщить. Избавилась Сонька от нее или нет? Ладно, пусть с этим делом милиция разбирается. С меня теперь все взятки гладки. А что приказал никуда не отлучаться, это он всем наверняка так говорит…»
Татьяна посмотрела на часы и поразилась тому, как мало времени прошло с того момента, как она поднялась по ступенькам областного управления. Пока сидела там, думала — целая вечность прошла. А всего-то и минул час. На работу возвращаться смысла не было. До следующей электрички еще пара часов. Чем занять время? Сходить к матери? Нет, хватит на сегодня визитов. Нужно подумать, успокоиться и… купить себе чего-нибудь. Себе и своим милым мальчишкам. Как они радовались обновкам! Как славно выглядели в них. Муж даже помолодел, примеряя новый костюм. Да, в магазины — и только туда! Теперь она может себе позволить неприлично потратиться. И хватит ей этого всего ох как надолго. Много дольше, чем всякие там Соньки Перовы могли себе представить…
Глава 22
Совместное пребывание под одной крышей протекало почти безоблачно. И это невзирая на Сонины опасения, невзирая на то, что Гена не ходил на службу — по ее примеру он взял отпуск и постоянно теперь маячил у нее перед глазами. И еще невзирая на то, что ей приходилось периодически укладываться с ним в постель. В последнем она даже с некоторых пор научилась находить для себя удовольствие. Что не могло ее не порадовать и попутно привести к утешительному выводу, что она не лесбиянка и не фригидная крыса.
Соня даже могла поклясться, что ее нисколько не раздражают его манеры, которые она находила немного странноватыми. Вечное желание напевать себе что-то под нос во время бритья. Патологическая любовь ко всем телевизионным спортивным каналам. И даже тот факт, что общение Сони с матерью по телефону свелось к одному звонку в неделю вместо обязательных ежедневных, не рассматривался ею теперь как попирание ее прав.
Казалось бы, живи себе и радуйся. Все же хорошо! Все почти как у людей. Но все дело было в том, что это самое «почти» и не давало девушке покоя. Геннадию, по всей видимости, тоже. Потому что Соня частенько ловила на себе его внимательные изучающие взгляды. Гена ни разу с их первого дня не спросил ее ни о тайнах, которые она якобы от него имеет, ни о мотивах, подвигнувших ее на то, чтобы сделать ему почти неприличное предложение. Но, невзирая на его тактичное помалкивание, все невысказанное незримо носилось в воздухе и отравляло жизнь им обоим.
А тут еще эта странная история, приключившаяся с ней во время их вчерашней прогулки…
Соне с трудом удалось взять себя в руки после того, что случилось. Сердце колотилось в груди так, что казалось, его стук слышат прохожие, спешащие по заснеженному проспекту. Дыхание застряло в горле, а тело свело судорогой. Она даже не сразу поняла, что произошло. Потом долго пыталась найти этому объяснение, но так и не смогла. А если не смогла объяснить самой себе, что тогда она могла рассказать Гене? Что в тот самый момент, когда Гена пошел в магазин за пирожными, которых ей вдруг страшно захотелось, кто-то подошел к ней сзади и встал прямо за ней? Глупо? Конечно, глупо, потому что был час пик, народу везде полно. Многие торопились и обгоняли друг друга, толкаясь плечами и портфелями. Что еще она могла рассказать ему? Что кто-то обдал ее не прикрытое беретом ухо своим горячим дыханием и затем сдавленно прошептал… А что прошептал? Что?! К своему ужасу, Соня не могла вспомнить дословно все то, что нашептал ей чей-то мужской голос. Страх настолько сковал ее всю, что она буквально оглохла. Кажется, он что-то сказал ей о том, что он всегда рядом… Или нет? Просил не бояться… Да, кажется, так. Или она ошибается?
Это было похоже на дурной сон, на галлюцинацию, еще бог знает на что. На сумасшествие, в конце концов! Чего же тогда ей языком болтать? Мало ей Генкиных подозрений, недомолвок? Нет, уж лучше она промолчит и попытается найти этому странному происшествию объяснение. Глядишь, и придет к ней озарение.
Озарение не пришло, зато пришла милиция…
Соня сидела за столом в кухне и не без удовольствия наблюдала за тем, как Гена, повязавшись передником, убирает со стола. Они только что позавтракали и собирались пить кофе. Настроение было почти безоблачным. Только что звонила мама и долго о чем-то разговаривала с Геной. Тот дико смущался и даже краснел, что-то мямлил и без конца повторял: «Да, конечно». Потом он передал трубку Соне и замер в метре от нее.
— Не подслушивай! — шутливо возмутилась она.
— Ни в жисть! — Гена преданно посмотрел на нее и убедительности ради стукнул себя кулаком в область сердца.
Мама минут пять выспрашивала ее о здоровье, о погоде и о том, что она сейчас кушает и во что одевается. Потом она вдруг всхлипнула и сдавленно пробормотала в трубку:
— Не обижай его, девочка моя! Он хороший…
— Да? — Соня делано рассмеялась. — Я вроде бы должна была и сама об этом знать или нет?
— Ах, милая, зная твою романтическую натуру, нетрудно предположить, что ты даже отчества его не знаешь!
Мама, как всегда, оказалась права, но не признаваться же ей в этом! Поэтому Соня ограничилась лишь многозначительным хмыканьем, могущим означать все, что угодно.
— Поэтому папа взял на себя смелость, — продолжила между тем мама чуть виноватым голосом, — узнать о твоем избраннике чуть больше, чем ты и сам он о себе сообщили…
— Во-от как! — Соне сделалось любопытно. — И как далеко зашли его поиски? Чего он там такого накопал про моего избранника, что мне возбраняется его даже обидеть?
— У, какая ты!.. — Мама обиженно вздохнула. — Он ведь наверняка стоит рядом с тобой, так?
— Допустим.
— Сонька, прекрати немедленно ерничать! Парню досталось в этой жизни. Ничего, кроме тепла и любви, ему не требуется. И ты свои штучки брось! Ты у нас барышня избалованная, могу себе представить, как поизмывалась над ним, прежде чем… Ну да ладно уж теперь… Нет, но надо же было так долго скрывать его от нас! Гена сказал, что вы уже год вместе…
Соня быстро показала Геннадию кулак, на что тот лишь виновато пожал плечами.
— А мы-то тебя сватали… Ну ничего, надеюсь, к свадьбе успеем вернуться. — Мама снова всхлипнула. — Обязательно нас дождитесь… Ты счастлива, Сонька?
— Ну… да, — Соне очень не хотелось огорчать маму, поэтому она сказала совсем не то, что думала.
— Вот и славно. Мы с папой довольны твоим выбором. Не ссорьтесь… И еще раз прошу тебя… не обижай его…
Они попрощались, Соня повесила трубку и с новым интересом уставилась на своего нареченного.
Чего же такого накопал на него ее предусмотрительный папочка? Как и где досталось Геннадию в этой жизни? И почему он может ограничиться лишь ее любовью и теплом, не включая материальные блага? Интересно, интригующе…
Соня ничего не рассказала ему о разговоре с мамой, как не стала спрашивать у него и о причине его смущения. Будет желание, сам расскажет, нет — она спросит через какое-то время у мамы. Пока же можно лишь радоваться тому, что ее выбор родителями одобрен. Надо же, какой неожиданный поворот событий… Сама Соня была совсем другого мнения о нем. Да и мотивы, толкнувшие ее в его объятия, были гораздо более прозаическими. А тут, оказывается, не все так безнадежно…
Соня повеселела настолько, что почти забыла и о вчерашнем недоразумении во время прогулки, и о злополучной коробке, которую она спрятала в одной из камер хранения на железнодорожном вокзале.
Они сообща приготовили завтрак. Мило переговариваясь, съели его. Потом Гена вызвался убрать со стола и самостоятельно сварить кофе, нещадно хвастая, что такого кофе Соня никогда не пробовала. Она благосклонно позволила ему и то, и другое. Сидела за столом, наблюдала за его хлопотами и ловила себя на мысли, что вот она — идиллическая картинка ее семейного счастья — почти получилась. Чего еще можно желать? Внешние данные у Гены почти безукоризненные, если закрыть глаза на его хромоту. Отношение к ней — лучшего и желать невозможно. Альфонсом он тоже вроде не был, во всяком случае, родительское досье свидетельствует о достойном прошлом ее будущего мужа. Еще каких-нибудь пара-тройка штришков — и все, можно планировать рождение первенца и все такое…
— Ты чего это улыбаешься? — выключил воду, достал чашки для кофе и теперь искал по полкам сахар.
— Просто так… Настроение хорошее, — Соня поставила локти на стол и уложила подбородок на скрещенные кисти рук.
— Да?.. Это хорошо, когда настроение хорошее… — Гена, обернувшись к ней, тоже улыбнулся. — Вечно бы на тебя смотрел на такую…
— Какую?
— Улыбающуюся, милую, главное — мою, — он запнулся, потом хитро так прищурился и спросил: — Соня, а может, ну его, кофе этот? Так ли уж ты его хочешь? Я в том смысле, что, может, нам его чем-нибудь заменить?.. Ну, ты понимаешь, я надеюсь…
— Да иди ты! — Она рассмеялась, запустив в него стопкой льняных салфеток. — Вечно ты!..
Он успел сделать лишь пару шагов в ее сторону, а она — встать со стула, когда раздался этот дурацкий звонок в дверь.
— Не открывай! — крикнула она неестественно сдавленным голосом, сама не понимая, почему так испугалась.
— Почему? — Гена был уже у кухонной двери. — Музыка играет, ясно же, что мы дома. Глупо не открывать. А вдруг это твои подруги? Сонь, ты чего?
Знать бы ей — чего она! Просто сердце зашлось разом и словно исчезло куда-то. И изображение сделалось вдруг нечетким. Стены кухни поплыли влево, а раскиданные по полу салфетки утратили свое очертание, превратившись в небесно-голубые размытые пятна. И еще по спине продрало таким морозом, что судорогой свело лопатки. И с чего это? Знать бы ей!..
— Геночка, ну пожалуйста, не открывай! — пискнула она жалобно, но ее просьба не была услышана, так как Гена оказался уже у входной двери.