– Оставайтесь, – в ее голосе послышалось равнодушие.
– Благодарю.
Она посмотрела на него, а затем подошла ко мне и присела на свободный стул.
– Вы знали моего мужа?
Я хотел ей соврать, но вспомнил слова Эн Ронни и не стал этого делать.
– Нет, не знал.
– Не удивлена, – сколько холода было в этих словах. – Я перестала удивляться чему-либо.
– Что вы сейчас чувствуете, Юлия? – Я внимательно посмотрел на нее.
– Странный вопрос – что я чувствую. Мне легче было бы сказать, каких чувств я лишилась.
– Я вас внимательно слушаю.
– Если бы мне сейчас сказали, что я умерла, и мое сознание осталось блуждать в этих стенах, то я бы испытала глубокое облегчение и радость. Но ведь вы этого не скажете?
– Нет.
– Я так и думала, значит, я живой человек, в абсолютно здоровом теле, правда, с немного помутненным рассудком, но если не открывать рот, то это совсем не заметно.
Она посмотрела на какой-то предмет у меня за спиной.
– Вам заварить кофе?
– Если вы не возражаете, то, пожалуйста, чаю.
– Хорошо.
Она встала и направилась к кухне. Я развернулся, чтобы продолжить наш диалог.
– Знаете, это может сейчас прозвучать достаточно странно, но вы не пугайтесь. Когда я вчера проснулась среди ночи, я не открывала глаза несколько минут. Меня окутал некий страх, такое чувство, что на меня кто-то пристально смотрел все то время, пока я спала. Я понимала, что этот «кто-то» не может причинить мне вреда, ведь в воздухе не ощущалось враждебной энергии, как бывает при ссоре или обоюдной неприязни с человеком. Было что-то другое – нейтральное – и больше всего меня напугало то, что когда я открыла глаза, в комнате никого не было. Но ведь я кожей чувствовала присутствие кого-то еще. А затем раздался звонок…
– Кто звонил, Юлия?»
Я испытывал неописуемый интерес к тому, что она мне сейчас рассказывала, моя героиня позволила мне взглянуть на мое произведение с другой стороны. Эн Ронни оказался прав!
«– Звонили из бюро находок. И сообщили, что нашли мою мотивацию к жизни, но, к сожалению, не могут вернуть.
Она поднесла мне знакомую чашку.
– Вы шутите?
– А вы видите на моем лице улыбку, Габриэль?
Из ее чашки пахло крепким кофе. Я не хотел покидать свою рукопись, а потому решил остаться в этом доме как можно дольше.
– Сколько вам лет?
Такого вопроса, признаюсь, я не ожидал.
– Двадцать два.
– Я так и думала, у моего мужа нет знакомых вашего возраста. Ему тридцать четыре, а я на год его младше.
– Юлия, я надеюсь, наша разница в возрасте не станет преградой для продолжения беседы.
– Нет. Мне не важно, сколько вам лет, главное, чтобы вы не понимали моих слов. Я сейчас разговариваю не с вами, а сама с собой.
Я улыбнулся.
– Вы и вправду можете делать так, чтобы вещи исчезали из рук?
– Нет, – улыбнулся я, – это ведь противоречит законам физики, а с наукой спорить бессмысленно.
– Значит, мне это приснилось. Странный сон…
Она сделала глоток, затем спросила:
– У вас есть дети?
– Нет.
– Жаль, вы меня не поймете.
– Я постараюсь, Юлия.
– Я не могу смотреть на детей, ведь в них я вижу его тело, его характер, даже цвет его глаз. Вернуть сейчас моих детей – это отправить меня на гильотину, надеюсь, со временем я смогу себе позволить на них спокойно смотреть».
Эн Ронни указал мне путь, который я все это время искал. И я следовал этой верной тропе.
«– Скажите, Габриэль, вы как человек новый, здравомыслящий, наверное, в реальности понимаете больше, чем моя больная душа. В какой-то степени, вы неуместный человек, а потому мне показались загадочным, и, возможно, вы знаете то, чего бы мне не следовало знать. Я вас прошу, будьте со мной откровенны… – В ее глазах я увидел надежду. – Можно ли как-то вернуть моего мужа к жизни, перед тем, как его предадут земле? Я понимаю, это звучит отчаянно и невероятно, но я все же спрашиваю у вас, мне хотелось бы услышать ответ, ведь этот вопрос не дает мне покоя и терзает меня изнутри…
– Нет.
Тяжелое лезвие палача упало на землю. Моя рука не дрогнула.
– Ой, о чем это я?
Она попыталась улыбнуться, но ей этого сделать не удалось.
– Конечно же это невозможно, я совсем выжила из ума. Может, вам принести еще чаю?
– Спасибо, но я откажусь.
Ком подступил к горлу, мне не хотелось больше пить ее чай.
– А как вы назовете свою книгу?
– «Души погибших цветов».
Юлия внимательно посмотрела на меня. И в какой-то момент я увидел в отражении ее глаз свое собственное презрение. Так, спокойно. Нужно выходить из роли! Это всего лишь выдуманный текст.
– Красивое название. Но почему именно «цветов»?
– Ведь от какой-то неизвестной чумы вымрет все человечество, но только не цветы, – я и сам не ожидал от себя такой фразы.
– Идеальный мир, – улыбнулась она, словно прочитав мои мысли».
Мне нужно было срочно выходить из своей книги, я начал поддаваться своим эмоциям, а как говорил Эн Ронни – это может трагично для меня закончиться.
«– Юлия, я вас оставлю ненадолго. Мне нужно подышать свежим воздухом, я вернусь буквально через несколько минут и мы продолжим.
– Хорошо.
Я встал со стула и направился в прихожую, даже не взглянув на спящего человека, лежавшего все это время в одной комнате с нами.
– Так кто, вы говорите, дал вам мой адрес?
– Я не говорил, – бросил ей в ответ и поспешил на улицу».
– Габриэль…
Эн Ронни дергал меня за плечо.
– Я уже пять минут не могу до тебя достучаться, ну и самоотдача, скажу я тебе. Будь предельно осторожен, мой друг, ты играешь в опасные игры, ведь если рукопись поглотит тебя, то в один момент ты не сможешь вернуться назад! Одна радость – в сумасшедшем доме всегда лето.
– Эн, у меня получилось!
Внезапное счастье охватило меня.
– Я сделал все, как ты сказал, и произведение открылось для меня по-новому.
– Я искренне рад, Габриэль. Но тебе стоит отвлечься на время. Безумие – это не всегда признак мастерства, как считают псевдохудожники; истинное мастерство – это контролировать свое сумасшествие и выплескивать его только на холст, а не на свою жизнь. Реальность, она требует трезвости, четкости и ясного ума. Поэтому я не разделяю мнения, что необходимо употреблять алкоголь, наркотики и другие психотропные вещества во имя искусства. Многие стесняются своего таланта, словно они совершают некое преступление против мира бездарного, а оттого опьяняют свой рассудок, и получают от этого удовлетворение. Истинный гений никогда не станет оправдывать свой дар, – он с интересом смотрел на мою рукопись, – твой чистейший рассудок одурманиваю только я, но это не смертельно, если в умеренных дозах.
Эн Ронни хитро улыбнулся.
– Собирайся, Габриэль, я хочу, чтобы ты взглянул на себе подобных.
Час назад.
– Алло, Роберт?
– Слушаю!
– Это Эн Ронни. У меня появилась к тебе необыкновенная просьба, я бы сказал больше – увлекательная. Мне нужно, чтобы ты устроил грандиозное представление для моего друга – показал себя во всей красе, так сказать. Ведь он в какой-то степени тот, кого ты больше всего ненавидишь, он Мастер, но только не кисти, а пера. А потому я позволяю тебе продемонстрировать казнь, чтобы он прочувствовал каково это – стоять на твердой земле, а спустя несколько минут провалиться в Геенну Огненную и навсегда лишиться своего имени. Я знаю, Роберт, это доставит тебе удовольстие. Я хочу, чтобы он дрожал от страха, мне нужно увидеть, насколько силен его дух.
Собеседник засмеялся.
– Хорошо, Ронни, приводи своего мальца сегодня к вечеру в галерею Донны. Но будешь мне должен.
– Я никому ничего не должен, Роберт!
Эн Ронни повесил трубку и стал наблюдать, как увлеченно Габриэль погружался в свою работу.
* * *Было около четырех, когда мы с Эн Ронни вошли в центральную галерею. Как выяснилось, мой друг не увольнял своего прежнего кассира, а лишь дал ему заслуженный отпуск, потому его книжный работал во время нашего отсутствия.
Мы вошли в первую залу, там были высокие потолки метров четырех, а то и вовсе пяти. Я поднял голову, и у меня появилось ощущение, что мы находимся в храме. Святыня признанных душ.
– Ну как, Габриэль, тебе нравится здесь?
– Не то слово, – признался я.
В воздухе стоял аромат каких-то благовоний, это придавало лепнине образ таинства и покоя.
– Это лишь первая зала, – начал Эн Ронни, – ты сейчас смотришь на Пьетро Либери и его произведение «Спящий Эндимион».
На этой картине был изображен полуобнаженный мужчина, лежащий на простыне, а сбоку от него ангел-младенец держал собаку за нос.
– Барокко. Италия, – подвел итог Эн.
Я приблизился, чтобы прочитать название. Дословно, как он и сказал.
Он пропустил две картины, они показались ему не интересными, и встал напротив изображения женщины, которая прикрывала свои ноги белой простыней.
– Матисс, – сказал он. – «Обнаженная женщина».
И улыбнулся про себя.
– А это произведение, думаю, тебе знакомо.
Я отрицательно покачал головой.
– Клод Моне. «Сена в Руане». Ты и вправду никогда не слышал о нем? Это ведь один из основателей импрессионизма.
Я хотел спросить, что это, но передумал.
– Хм, вот эту картину ты наверняка знаешь, Габриэль, – он подошел к очередному творению.
Я почувствовал себя дураком. И опустил глаза.
– Это же Ван Гог. Его картина «Воспоминание о саде в Эттене».
Я слышал об этом художнике и решил поделиться с Эн:
– Он отрезал себе ухо.
– Верно, мой друг. Одни утвержают, что он сам это сделал, а другие, что это ухо отсек его друг Гоген в пылу ссоры. Как важно вовремя избавиться от лишнего уха, глядишь, и это войдет в историю.
Мы подошли к концу зала.
– Это произведение знают все, но я не был бы удивлен, услышав от тебя отрицательный ответ. Итак, кто это?
Я довольно улыбнулся.
– Леонардо да Винчи. «Тайная вечеря».
– Браво, Габриэль, а кто эти люди, собравшиеся возле Христа?
– Это его ученики.
– Верно. А не скажешь ли ты, что они обсуждают за трапезой?
Я почувствовал себя троечником на школьной скамье.
– Не знаю.
– …и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.
На моем лице читалось удивление.
– Эн, откуда тебе все это известно? Насколько я знаю, ты никогда не был художником.
– Не обязательно быть художником, чтобы касаться прекрасного, достаточно привить себе вкус. Я обычный смертный, а потому мне приходится довольствоваться творениями бессмертных, но только в определенный период жизни. Чужие работы для меня – это не что иное, как отражение моего несовершенства, впрочем, как и чужие книги для тебя, – он сделал паузу. – Но ты не отводи меня от темы, Габриэль. Кто предал Иисуса?
– Иуда. Один из его учеников, это знает каждый.
– Но не каждый знает, какой цвет глаз был у Иуды. Ты можешь мне ответить на данный вопрос? – Он пристально смотрел на меня.
– Эн, я не понимаю, к чему ты ведешь?
Он не отводил от меня взгляд, и в какой-то момент мне стало некомфортно от такого вторжения в мое личное пространство. Я моргнул.
– Не важно, – он взглянул на часы, – нам пора спешить, а то пропустим самое главное.
Мы пробежали четыре зала, там было множество различных работ, но я ничего не успел рассмотреть. Перед очередной дверью Эн остановился и постучал. Послышался скрип.
– Приношу свои извинения за беспокойство, – вежливо извинился Эн.
Это было совсем другое помещение, я сравнивал не только по его размеру, но и по количеству присутствующих в нем. В зале было человек двадцать, а на стене висели всего две работы. Слева от этих экспонатов за квадратным черным столом сидели трое мужчин и одного из них я признал. Это был Роберт Фаус, знакомый Эн Ронни.
– Итак, продолжим, – сказал ведущий, он стоял ближе всех к картинам.
На первой картине были изображены два человека – мужчина и женщина, а между ними стояла стена, они, как мне показалось, тянулись к этой каменной плите с разных сторон и эмоции на их одухотворенных, чувственных лицах были похожи. Интересная работа, хоть внешность изображенных и не была привлекательной. Чувствовался душевный порыв.
– Работа неизвестного художника, выставленного в этом зале впервые. Мартин Россо и его картина «Плач стены». – Автор не стоял у своих работ, а потому невозможно было понять, кто из присутствующих художник.
– Оцениваем по десятибалльной шкале, где один – самая низкая оценка, а десять – самая высокая. Приступаем!
Судьи стали осматривать номерки, лежащие перед ними, и откладывать их в сторону.
– Прошу всех судей объявить свою оценку за произведение Мартина Россо «Плач стены».
Все судьи подняли вверх номера.
Пять – пять – два. Не удивительно, последняя оценка была нашего общего знакомого.
– Есть ли среди присутствующих в этом зале художник Мартин Росс? Если он готов оспорить оценки судей, прошу подойти его к своей работе.
Люди переглядывались между собой, но тем не менее никто из присутствующих не вышел.
Ведущий снял покрывало со второго полотна.
Я затаил дыхание, такое чувство, словно меня сжало изнутри изо всей силы, и, пытаясь сопротивляться этому, я невольно становился заложником неведанных мне чувств. Перед нами висел портрет девушки. Нет, не так, в этой рамке находилось лицо неописуемой красоты, ангельское лицо, и если бы это существо стояло сейчас передо мной, то я бы упал ему в ноги. Это было совершенное создание. Большие глаза изумрудного цвета, прямой аккуратный нос, красивые, налитые медом губы, золотистые, вьющиеся пряди. Боже, как похожа на Риту, нет, Рита не сравнится с ней. Кто она?
– Работа современной художницы Андрианы Марсель «Прикосновение к зеркалу», автопортрет.
Публика удивилась. Андриана… Какое редкое, красивое имя. Она бросила вызов всему миру этой работой.
Я заметил на себе взгляд Эн Ронни, он внимательно рассматривал мой профиль все это время, а когда увидел мое лицо, то произнес:
– Мне кажется, я погорячился с «обыкновенной розой».
И повернулся, чтобы еще раз вглянуть на полотно. Неужели лицо выдало мою тайну?
– Оцениваем по десятибалльной шкале, где один – самая низкая оценка, а десять – самая высокая.
Все судьи выбрали свой номер.
– Прошу всех судей объявить свою оценку за произведение Андрианы Марсель «Прикосновение к зеркалу».
Когда судьи объявили свои оценки, весь зал загудел.
Семь – шесть – один.
Я ненавидел Роберта всей душой, я не встречал человека омерзительнее, чем он.
– Смело-смело, – злобно улыбнулся он и не дал ведущему вставить и слова. – Присутствует ли в этом зале художница Андриана Марсель и готова ли она оспорить мою оценку?
– Готова!
Донеслось у меня над ухом. Все это время она стояла у меня за спиной, и, когда она положила на мое плечо руку, я вздрогнул и толкнул Ронни. В жизни она еще прекраснее.
– Прости, Эн.
– Ничего, Габриэль, бывает.
Я выучил наизусть этот взгляд – он смаковал момент.
Девушка подошла к полотну и повернулась к Роберту. Мне хотелось ее защитить.
– Значит вот вы какая, Андриана Марсель.
Он поднялся со стула, чтобы смотреть на нее сверху вниз. Затем еще раз взглянул на портрет.
– Да, видимых глазу отличий немного, с реализмом у вас все в порядке, но с каких это пор автопортрет признан искусством?
– С тех пор, как придумали кисти и холст.
Зал засмеялся. В глазах Эн Ронни я увидел восхищение, достаточно редкое явление, лично я был удостоен этого всего один раз.
– А ну-ка, освежите мою память, будьте любезны, когда человек впервые начал творить?
Роберт был спокоен, как никогда.
– Насколько мне известно, первые образцы искусства, как такового, пришли к нам еще со времен наскальной живописи и впервые были замечены в пещерах Ласко.
– Верно, Андриана. Я вижу, с историей вы знакомы неплохо. Но вот незадача какая, не могу никак понять, какой смысл вы вложили в свое лицо?
Она тут же ответила:
– А вы ищете смысл, когда смотрите в зеркало, Роберт?
Зал снова засмеялся.
– Да как вы…
– Нет, Роберт, я бы не советовал тебе этого делать, ведь ты падешь еще ниже прежнего. Наконец ты столкнулся со своим отражением, так будь же добр взглянуть на него! – прошептал Эн Ронни.
– Вот и я не ищу. Я лишь пришла в галерею для того, чтобы показать вам всем то, чем я любуюсь изо дня в день, чем меня наградили родители – свою красоту. И если в этом зале найдется хоть один человек, к сердцу которого я смогла притронуться через свою работу, то это все было не зря.
– Андриана, вы, наверное, перепутали дверь, вам не на выставку художников нужно, а в модельное агентство.
– Нет, Роберт, я вошла в нужную дверь. В модельных агентствах не бывает таких сложных людей, как вы. Признаюсь, я много слышала о вас и не только плохого.
– Роберт! – Второй судья взял Роберта за руку и отвел в сторону.
Андриана повернулась к публике, засмущалась, и тут же развернулась обратно лицом к полотну. Боже, как она чудесна!
– Что происходит, Эн?
– Видишь ли, Габриэль, чтобы ее работу приняли, нужно набрать определенный проходной бал. Для всех современных художников без исключения он одинаков. Это пятнадцать баллов. Сейчас у нее четырнадцать, остальные судьи высоко оценили ее работу. И я полагаю, что Роберта уговаривают подарить ей этот решающий балл. Не думал, что попаду на такое увлекательное представление.
Роберт вернулся на свое место и обратился к Андриане.
– Хорошо, я дам вам еще один шанс. Если вы сумеете мне показать то, чего я не сумел разглядеть, то я вам прибавлю один балл. Я знаю, в вашем положении он – решающий. Всего один вопрос! Какую тайну вы скрыли в своих дивных глазах?
– Черт бы тебя побрал, Роберт! Все же, сам того не желая, я передал тебе некую ценность и ты сумел ею воспользоваться, – шептал Эн Ронни.