Хорошо, что не пришлось кидать.
За спиной, шоркая подошвами по песчаной дороге, прошагали две весело щебечущие женщины, по макушку завернутые в пестрые туру, и Тайра впервые порадовалась, что ее не видят. Хорошо быть призраком — не всегда, но иногда, — очень выгодно. Ни тебе окриков, ни кривотолков, ни косых взглядов, ни приказов в спину «А, ну, пшла домой, сутра! Шатаешься на закате без дела…»
Вечер, теплый воздух, оранжевый бок пузатой вазы, отблеск красноватого неба в окне. Находясь «внутри» мира, она чувствовала и видела вещи ярче, нежели вне его, и все же не сомневалась в том, что одновременно находится в Криале. Просто пересечение миров, миражи. Она вошла в Архан и как бы не вошла в него, осталась у входа — странное чувство, иррациональное. Хотя рациональных Тайра давно уже не испытывала.
Только бы поддалась слабым пальцам дверь. Только бы скрипнула, как часто делала на сквозняке, когда Ким выходил с трубкой во двор, чтобы посидеть на неостывших еще от дневной жары ступенях.
Полная надежд и предвкушения, с гулко стучащим в груди сердцем, Тайра занесла ногу и медленно поставила ее на твердую поверхность заметенного песком и пылью крыльца.
В доме она долго не могла заставить себя сдвинуться с места.
Всюду воспоминания, далекие голоса, скрипучее ворчание старика и заливистый смех подростка, запах книжных корешков, оплывших свечей и отсвет на подлокотнике кресла красновато-бородовой жесткой протершейся накидки.
Накидки не было. Как не было ни голосов, ни запахов — все лишь в ее голове — расшалившейся памяти.
Пустые полки, неметеный пол, тишина и зависшие в углах, как всегда на закате, пока не разажжешь камин, глубокие синеватые тени. Где-то там, справа, коридор и маленькая кухня — там время от времени Тайра заваривала на двоих чай, чуть дальше спальня, куда она никогда не заглядывала. Наверное, были и другие комнаты, но немного — дом маленький.
Она бы купила его — на последние, на заработанные потом и кровью… Если бы могла работать, если бы была живой и если бы ее мечты хоть когда-нибудь сбывались.
Но, увы.
Глядя на пустые полки, когда-то тесно уставленные книгами, и стоя посреди темной маленькой гостиной, девочка-девушка с желто-зелеными глазами, одетая в разорванную износившуюся одежду, неслышно плакала.
Неживая девушка. Бездушная, вечно привязанная к Коридору странница-призрак. Оплакивающая свое прошлое, настоящее и будущее, Тайра.
* * *«Если ты читаешь это письмо, значит, вернулась в мой дом, и, значит, все идет так, как и должно быть. О твоей судьбе, Тайра, я знал наперед, но ты прости, что умолчал. Знание не всегда можно передавать — не то, что предназначено хранить бременем тебе одному, и не то, что может и не должно изменить ход текущих и будущих событий. Тебе будет нелегко понять, для чего ты попала в тюрьму, а затем и Коридор…»
На этом месте она прервала чтение. Не удержалась, прижала пальцы к глазам, глубоко вдохнула и долго сидела так, не дыша, не способная ни шелохнуться, ни начать покачиваться, чтобы унять разлившееся в груди сожаление, удивление и жалость к самой себе.
Он знал. Ким все знал. С самого начала, но ничего не сказал, просто наблюдал…
Откуда она могла знать, что желание заглянуть в чулан, чтобы набрать горсть поющей травы и разжечь ее в камине, приведет к нахождению этого листа? Не листа даже, обрывка. И откуда знал Ким, что Тайра однажды вернется в дом, где уже поорудовали метлами и швабрами служанки городской общины, как мог быть уверен в том, что трава сохранится нетронутой? Как мог рисковать, пряча в нее столь ценное сообщение?
Но знал. Это ведь Ким. Это ее старый слепой Учитель, который никогда не позволял называть себя этим словом, но всегда являлся им и всегда видел больше, нежели любой из зрячих в любом из миров.
Пальцы гладили уголок шершавой бумаги. Нельзя, чтобы на написанные угольком слова попали слезы, нельзя — размоет.
Ей казалось, она видела морщинистые пальцы, сжимающие грифель. Видела, как они дрожали, когда аккуратно выводили буквы, как иногда подолгу зависали над листом, который однажды дождется получателя.
Уняв шумное и неспокойное дыхание и едва успокоившись, Тайра принялась читать дальше.
«…но поверь, я не мог тебе помочь, хотя очень хотел. Всегда хотел и всегда помогал, ты знаешь это…»
Она судорожно вдохнула новую порцию воздуха и едва не расплакалась вновь. Читать. Читать… Нужно закончить читать.
«Не стремись сбежать из Коридора раньше срока: в нем страшно, но там же кроется и твое спасение. Будь терпелива, учись и не кори себя за совершенную ошибку. Она дорого обошлась тебе, но это еще не конец. (Душа. Он имеет в виду ее душу? Неужели есть шанс?...) Криала подарила тебе мирскую тяжесть и оставила множество неотвеченных вопросов, но вопросы всегда находят ответы, пусть и не сразу, терпи. Ищи путника: не обычного, но с золотыми, как чай, заваренный из корней рогозы, глазами — однажды он выведет тебя наверх — не пропусти его появление…»
Будет новый странник? Боже, новый странник… Она должна искать! Срочно искать… Но в следующих строчках Ким будто знал, о чем подумает ученица, а потому предостерег заранее.
«…Тайра, не спеши никуда сейчас, отдохни — пусть даже вот так странно, но это твой дом и всегда им будет. Судьба назначит тебе встречу, и ты не сможешь ее избежать, как ни старайся. Делай все последовательно и верь, что Старшие тебя не оставят. И я бы не оставил, если бы мог, и попрошу их не делать того же. Ты уж прости, что ушел еще до тебя, но таков был мой удел — продолжить путешествие за пределами привычного нам мира.
Я кое-что спрятал для тебя там, в поющей траве. А не тронул ее никто лишь потому, что я наложил заклятье: любой, кто заглядывал в чулан, видел в нем лишь пыль, но ты найдешь то, что всегда принадлежало и принадлежит тебе: книги. Читай их не спеша, осмысливай, учись, и однажды ты дополнишь эту коллекцию своей. Я буду этому рад.
На этом заканчиваю письмо, ибо я сказал все или почти все, что хотел. Все сказать нельзя, но я озвучил главное.
Продолжай свой путь, как бы ни было тяжело, и помни, ты никогда не одна. С тобой я, звезды, далекое небо и те, кто уже прошел свою дорогу и теперь смотрят за твоей.
За книги не переживай — однажды ты сможешь забрать их из моего дома и перенести в свой.
Я знаю, что говорю. Всегда знал.
Твой Учитель, Ким»
Человек с желтыми глазами… Книги… Твой Учитель.
Он написал «Твой Учитель».
На этот раз она не удержалась, заплакала; не то от невысказанной обиды на то, что не позволял так называть его при жизни, не то от горечи, что не дал попрощаться и не предупредил о грядущем испытании, не то от нахлынувшего облегчения: не все потеряно. Есть шанс, есть книги, судьба готовит встречу. И пусть вот так странно, но есть этот дом и эта записка. Есть даже то, чего не было никогда раньше, — надежда.
Пусть сложно, но она справится. Будет читать, продолжать учиться, искать странника и даже однажды напишет свою книгу.
Как хорошо, как здорово… Как тихо на душе. Впервые не просто тихо, а спокойно, мирно, почти как в детстве.
Спасибо, Ким. Спасибо.
Тайра свернулась калачиком на деревянном полу, прижала испещренный буквами лист бумаги к щеке, закрыла глаза, вытерла одинокую, выкатившуюся из уголка глаза слезинку и тихо вздохнула.
* * *Если отданную душу можно вернуть и Ким знал об этом (наверное, из книг, а как же еще?), то и у Тайры есть шанс отыскать нужную информацию. Вот только в какой из книг? Какой?
Две уже лежали на полу — отложенные, еще три располагались прямо перед ней; в камине, издавая то протяжное тихое пение, то переходя на почти неуловимый тягучий говор, рассказывала, тлея, очередную историю поющая трава. Иногда мурлыкала по-женски, иногда вплетала баритон — и не один, а сразу два или три, изредка срывалась на смех, а после вновь умолкала, чтобы зазвучать музыкой — отвлечь на себя разум, позвать его в неведомые края, попытаться утянуть за иллюзорный горизонт сознание.
Тайра не поддавалась. Пение травы успокаивало, дарило ощущение давно минувших времен — хороших времен, но ей еще читать. Всю ночь, если придется.
Впервые на своей памяти она порадовалась и тому факту, что больше не нуждалась ни во сне, ни в пище: вот так сидеть, не выходя на улицу, она может сутками напролет, а случайно бросившим взгляд на пустующее строение прохожим, будет казаться, что дом живет своей жизнью — хлопает дверьми, чадит из дымохода, рассеивает тьму тянущимися к потолку язычками пламени.
А зайди внутрь стражник, он не увидит ничего, кроме тлеющей золы в камине и чадящих свечных фитилей, потому что Тайра почувствует его прежде, чем тот занесет стопу над первой ступенью крыльца, и успеет спрятать книги. К тому же, желающая быть уверенной в том, что ей не придется отвлекаться, она уже натянула вокруг дома защитную сигнальную нить, и если кто такую пересечет, то мозг сразу же вынырнет из забытья, очнется от любого увлекательного чтения.
А зайди внутрь стражник, он не увидит ничего, кроме тлеющей золы в камине и чадящих свечных фитилей, потому что Тайра почувствует его прежде, чем тот занесет стопу над первой ступенью крыльца, и успеет спрятать книги. К тому же, желающая быть уверенной в том, что ей не придется отвлекаться, она уже натянула вокруг дома защитную сигнальную нить, и если кто такую пересечет, то мозг сразу же вынырнет из забытья, очнется от любого увлекательного чтения.
А чтение, между тем, было увлекательным; подушечки пальцев неторопливо скользили по крупным и сложным символам, заполнившим страницу сверху донизу (ни одной тебе картинки), а губы беззвучно шевелились.
«Жнец приходит либо тогда, когда его зовет время или место, дабы настал момент забрать и провести за собой покинувшую тело душу, либо когда намеренно призывает его к незапланированной встрече человеческий разум. Да, человеческий, ибо другим существам, не наделенным душой (связанным с сознанием), которая есть энергетический сгусток, способный послать сигнал сквозь миры — дальние и ближние, подобный зов совершить не под силу…»
Пыльная книга в толстой деревянной обложке с четырьмя кольцами по углам называлась «Пороги смерти». Если уж и искать что-то о представителях Нижнего Мира, то это в ней. Хотя, кто сказал, что Жнец принадлежит Нижним? Скорее уж, никому. Богу. И используется им для того, чтобы доставлять душу туда, куда тот распорядится.
Сложно. Очень сложно.
Временами сознание будто рассеивалось, теряло силы оставаться сфокусированным, и тогда Тайра бралась ладонью за амулет, держалась за него какое-то время, размеренно дышала, а затем принималась за чтение вновь.
«Жнеца может вызвать всякий, чье желание безвозвратно пересечь границу миров достаточно искренне и сильно, но не всякий, ни один, даже самый сильный, не вправе встречу после зова отменить. Если призвал Жнеца, то пойдешь с ним. Если откажешься, то с ним пойдет другой — кто ближайший тебе по родовой ветке лежит, а коль не время ему идти или дела остались важные, на которых печать лежит «не прерывать», то пойдет следующий. Или тот, кто за ним…»
Ужасно.
Тайра поежилась. Получается, если бы хватило силы призвать Жнеца, а не муара, то отказываться от смерти было бы поздно. Хотя, она и не желала. Но сейчас была бы точно мертва,… и тогда бы Ким не оставил ту записку. Или содержание ее было бы иным?
Мысли снова путались; навевала не то сонливость, не то вялость давно уже перешедшая на бесконечно тянущуюся соло-песню трава — обиделась, что слушатель всего один (да и тот невнимательный), и принялась гудеть себе под нос заунывную мелодию.
Тайра попыталась представить, где у травы нос, и улыбнулась. Затем аккуратно вложила между страницами выдернутую из тулу нить, с осторожностью и трепетом закрыла книгу, потушила пляшущие по бокам в баночках с воском огоньки и выдохнула. Положила голову прямо на название, уперлась лбом между колец и очень по-человечески, совсем как когда-то зевнула.
За окном окончательно стемнело; «сигнализация» молчала.
Проваливаясь в очередной период «полудремы», чтобы набрать сил и вновь броситься в бой, Тайра думала о том, что так гораздо лучше: когда снова есть день и ночь, когда по улице движутся тени от предметов, когда вокруг знакомые стены, а в камине без устали бормочет собеседник. И не нужно поддерживать беседу и выбирать тему — можно просто слушать. Читать и слушать или спать и слушать.
Когда под ворохом из черных спутанных вьющихся волос окончательно закрылись веки, в темном камине прогорел и последний сухой стебелек; стих далекий издаваемый растением голосок, песня прервалась, и наступила полная тишина.
Глава 6
Стоило постучать пальцем по огромному идеально прозрачному стеклу, отделяющему коридор от зала совещаний, в котором на данный момент находилось по меньшей мере человек шестьдесят, как все головы синхронно, как по команде, повернулись.
Дина чертыхнулась. Так она и думала: лучше было послать мысленный зов, и тогда бы все эти равнодушные лица, все эти похожие, как две капли воды, взгляды, сейчас бы не упирались прямо в ее одинокую, маячившую в коридоре, фигуру.
Стоящий до того в центре окруженного длинными столами пятачка Дрейк тут же заспешил по направлению к выходу.
Пока он шел, Бернарда мысленно морщилась и скептически взирала на его подчиненных: почти все русоволосые, все в одинаковой серебристой форме, все с прямыми, будто кол им в позвоночник вставили, спинами.
На ум неожиданно пришел фильм, просмотренный ей однажды в возрасте лет восьми в «Шарапе» — базе отдыха, расположенной неподалеку от Новосибирска, куда ее из-за случайно попавшей в руки внушительной скидки на проживание, привезла мама. Вспомнился большой натянутый между двумя столбами белый экран, кинопроектор позади тощих, наспех сколоченных лавочек, темные силуэты сосен вокруг открытого кинозала, несколько шумно переговаривающихся мальчишек спереди и беспардонно обгладывающие голые коленки комары. И фильм: старый, советский, почему-то выцветший (может, экран был плохим?), где преобладали бежевые, коричневые цвета, а тени казались глубокими, почти черными, и где беседовали между собой два неприятных на вид человека.
— Сколько будет гостей?
— Всего сто сорок шесть. Среди них пятьдесят живых.
— А что, будут еще и неживые?
Эту фразу она запомнила на всю жизнь — жуткую, пугающую, неестественную для любого, по ее мелкому детскому мнению, кино.
— Да, будут еще и неживые. Вы сами увидите.
Фильм назывался какая-то «Цепь». Не то «Золотая Цепь», не то «Ржавая Цепь». Название «Ржавая» ему в любом случае подошло бы больше. И тех неживых гостей, до которых она так и не досмотрела — захныкала и попросилась прочь, — она всегда представляла как-то так — как вот этих равнодушных одинаковых людей без тени эмоций на лице.
Фу. Неживые. С тех пор ей казалось, что словосочетание «классическая фантастика» — это синоним фильмам ужасов, в которых тебя просто не предупреждают о том, что сейчас ты будешь бояться, да еще так сильно, что даже спустя лет тридцать не забудешь ни сам фильм, ни его гнетущие противные диалоги.
К сожалению, с той базы, помимо «Цепи», которую крутили почти каждый вечер, — то ли начальство не выделило бюджет на расширение ассортимента развлекательных кинолент, то ли потому что оная запись была самой любимой у вечно пьяного механика, — Дина почти ничего не запомнила. Только покрытое отблесками заходящего солнца Обское море, в котором училась плавать, да деревянный туалет, в котором утопила, пытаясь подцепить носком мимо брошенную бумажку, милый сердцу шлепок. И еще вечную сырость деревянного домика без кухни, в котором им с мамой приходилось ночевать. Вот тебе и весь «Шарап».
— Привет. Нашла то, что я оставил?
Дрейк к этому моменту подоспел в коридор и сразу же сделал жест остальным, чтобы возвращались к работе, — головы синхронно отвернулись.
— Я тебя отвлекла, да? Прости. Да, я нашла пакет и записку, в которой ты просил отыскать тебя, только не знала, что отвлеку в самый разгар совещания. Наверное, речь о чем-то важном, раз собралось столько «роботов»?
— Роботов?
— Ну да, — людей без тени эмоций на лицах, которые синхронно и безропотно повинуются каждому твоему жесту.
Дрейк улыбнулся той самой улыбкой, которая могла ровным счетом означать «Надавать бы тебе по жопе» и «Всегда найдешь, как обозвать моих подчиненных», но вслух сказал другое.
— Если бы они выражали столько же эмоций, сколько обычные люди, подобное совещание могло бы сильно затянуться, а времени у меня нет. Обсуждаем процесс усыпления населения и его последующую транспортировку к инкубаторам.
— Что, уже так скоро?
— Да. Завтра вечером максимум.
— Ясно. И все равно дать бы твоим работникам по пилюле, как в «Эквилибриуме», чтобы спали с них эти непроницаемые маски. Точнее, в «Эквилибриуме» как раз отменили пилюли, чтобы вернуть эмоции, но ты ведь пилюль не даешь?
— Ты о чем вообще?
Серо-голубые глаза смеялись.
Дина смущенно прочистила горло и улыбнулась.
— Прости, всегда заносит, когда вижу так много людей в серебристой форме одновременно. Они напоминают мне киборгов.
— Дурашка. — Теплые пальцы коснулись ее подбородка — нежный жест, хороший и немного нетерпеливый. — Давай к делу. Ты оплатила дом?
— Да, сегодня.
— Посмотрела его?
— Угу. Пробыла там почти час — хорошее место, красивое. Почти у самой воды; ребятам понравится. Правда, придется докупать или нести с собой посуду, ну да ладно, как-нибудь справимся.
— Ясно. Теперь насчет того, что лежит в пакете: как пользоваться браслетами, ты знаешь — они устроены так же, как те, что я давал прежде — количества хватит на всех. Далее. Я говорил о том, что документы и упомянутые тобой «визы», если не будете отходить от дома, вам не понадобятся, теперь объясню, что я имел в виду.