Зима в Эдеме - Гаррисон Гарри Максвелл 12 стр.


…Керрик с Ортнаром ушли на рассвете, самцы следили за ними круглыми испуганными глазами. Но они сами сделали свой выбор. Керрик дал им все, что мог, снабдил и оружием, и пищей. Оставалось только надеяться, что они научатся охотиться еще до того, как у них выйдет все консервированное мясо. Кроме того, у них всегда оставалась возможность, которой вовсе не было у тану. Они могли вернуться к своим. Хватит. Он и так сделал для них все, что мог. А теперь пора подумать о себе, о долгом пути, лежащем перед ним. Об Армун, которая ждет не дождется его на дальнем севере.

Озеро и шалаш на берегу скрылись за поворотом тропы.

Глава 15

Энге сплела для себя тент из широких пальмовых листьев и привязала его к стволам деревьев, чтобы не попасть ночью под дождь. Здесь, на берегу Энтобана, начиналось время дождей, и почва под деревьями не просыхала. Чтобы не сидеть на влажной земле, Энге соорудила помост из ветвей и теперь восседала на нем, обратившись лицом к солнечной поляне. В воздухе прямо перед ней порхали крупные ярко раскрашенные стрекозы чуть ли не в локоть длиной, но Энге не замечала их. Она вглядывалась в себя, вспоминала слова Угуненапсы, пыталась увидеть многочисленные истины за внешней их простотой. Перед ней в тыкве-горлянке стояла вода, принесенная из ближайшего ручья, а также еда, которую подруги добыли в городе. Сейчас, когда она размышляла над словами Угуненапсы, ей и не нужно было больше ничего. Она была так рада этой возможности. Теплый день сменялся новым теплым днем, а она все размышляла и ни о чем не просила.

Она настолько углубилась в себя, что даже не заметила, как из лесу вышли Эфен и Сатсат и пересекли поляну. Только когда их фигуры заслонили от Энге чистое небо, она пришла в себя.

– Вы здесь, – произнесла Энге, приветствуя их большими пальцами.

– Мы принесли тебе свежего мяса, Энге, – сказала Сатсат. – То, что перед тобой, протухло от жары.

Энге опустила один глаз.

– В самом деле. А я и не заметила.

– Не заметила и даже не съела ни кусочка. Твоя плоть умирает, уже все ребра можно пересчитать. Есть – значит, жить.

– Я питалась словами Угуненапсы, приобщалась к жизни, исполненной безграничного великолепия. Но ты права, плоть тоже хочет жить. Расскажите мне о городе – и поедим прохладного скользкого мяса. – Она приготовилась внимательно слушать.

– Как ты и велела, мы смешались с фарги и прошли весь город, чтобы увидеть жизнь Йибейска. Через амбесид протекает ручей, а над ним проложено множество золотых мостиков, фарги так и роятся на амбесиде. Поля возле города богаты животными без счета, в гавани снуют урукето, солнце греет… восхитительный город.

– А что слышно о Дочерях Жизни? Есть ли они в городе?

Эфен осела на хвост с чувством печали и сожаления. Сатсат последовала ее примеру.

– Я сначала говорила о дневном, чтобы скрасить темноту ночи. Дочери живут в этом городе, мы их видели, но не могли с ними поговорить. Они работают в садах за высокой стеной из ядовитых шипов. Каждый день они приносят плоды к выходу, но выйти оттуда не имеют права. Вокруг многочисленная стража. Когда мы спросили, нам ответили, что внутри Дочери Смерти, больше спрашивать не разрешили и велели немедленно уйти. Когда Омал услышала это, она прикоснулась к нашим большим пальцам и велела отнести тебе это известие. Те, кто внутри, должны знать учение Угуненапсы, все истины, которые мы познали. Омал сказала, что ты поймешь; она подошла к стражникам и заговорила с ними, но ее бросили на землю и потом отправили за колючие стены.

Энге поежилась, представив себе творимое во имя жизни насилие, сопровождая мысли знаками глубочайшего понимания.

– Омал – сильнейшая из нас, и будь у меня ее сила, я поступила бы точно так же.

– Это твоя сила, Энге, направляет всех нас. Она понимает твое стремление, знает, что ты придешь. И потому заняла твое место, чтобы ты не попала в заточение. Ты должна быть на свободе, чтобы проповедовать слова Угуненапсы.

– Так я и поступлю, и Омал будет свободна. Расскажи мне об эйстаа.

– Ее все любят и уважают, – сказала Сатсат. – Каждая может обратиться к ней на амбесиде, если есть необходимость.

– Есть необходимость, – повторила Энге, вытирая рот от остатков мяса. – Эти дни здесь, в тишине и покое, я обдумывала слова Угуненапсы и поняла, как они со всей ясностью могут войти в нашу жизнь. Я думала о том, как донести ее учение до каждой иилане", и ответ оказался невероятно простым. Спрашиваю: почему нас боятся и ненавидят? И отвечаю: потому что верования наши предстают перед иилане" в искаженном виде, как угроза эйстаа и всей пирамиде власти, нисходящей от нее в город. Эйстаа распоряжается жизнью и смертью. Когда право карать смертью исчезает, ей кажется, что власть ее уменьшается. Поэтому я должна поступить следующим образом. Я буду говорить с эйстаа и поведаю ей правду о словах Угуненапсы. Если она поймет, то станет Дочерью Жизни и обнаружит, что власть ее не уменьшилась и не пошатнулась. Вот что я сделаю.

– Не надо! – в отчаянии воскликнула Эфен. Сатсат вторила ей, сопровождая стоны жестами отчаяния. – Нас мало, а их так много. Тебя отправят в сады, и ты погибнешь там.

Энге сделала успокаивающий жест.

– Это говорит боль-от-временной-разлуки, а не сильная Эфен. Что такое любая из нас по сравнению с правдой Угуненапсы? Я только выполняю свой долг. Следуйте за мной на амбесид, но не обнаруживайте себя. Ждите, наблюдайте, учитесь. Если меня постигнет неудача, вы сможете исправить дело – здесь или в другом городе. А теперь пошли.

И подруги направились вдоль берега, где пролегал кратчайший путь в город. Они с удовольствием наблюдали, как в море резвилась детвора. В одном месте целый эфенбуру высунул головы из воды, глядя на взрослых широко раскрытыми от удивления глазами. Близилась пора выходить им на сушу.

Энге ласково поманила их за собой, но они перепугались и исчезли в волнах. Дальше начинались охраняемые пляжи, и путешественницы остановились на пригорке, часто посещавшемся наблюдательницами. Внизу ленивые самцы нежились на солнце или качались на волнах. Прекрасная и умиротворяющая картина вселяла новые силы.

Амбесид был в точности таким, как его описала Эфен. Чистый ручей пересекал площадь, и многие наклонились к воде, чтобы напиться. В разных местах над водой висели легкие мостики из сверкающего металла, и самый красивый из них высоко взлетал и опускался к ногам эйстаа, восседавшей на почетном месте. Тело ее было покрыто изящными узорами, а на запястьях, повторяя конструкцию мостиков, змеились витые браслеты из золотой проволоки.

Энге взмахнула рукой, чтобы все отошли, склонилась к ручью, омочила в нем ладонь и стерла пыль с рук и лица. Кожа ее мгновенно высохла на солнце. Высоко подняв голову, она по золотому мосту приблизилась к Саагакель, эйстаа Йибейска, и застыла в выжидательной позе, низшая перед высшей.

– Приветствую тебя в моем городе, – произнесла Саагакель, отмечая силу, которая чувствовалась в прибывшей, и покорность власти эйстаа перед обладающей властью.

Ей это нравилось. Теперь такое можно было увидеть нечасто, даже лучшие ее помощницы использовали формальное обращение нижайшей из низких к высочайшей из высоких.

– Я зовусь Энге, я прибыла из далекой Гендаси, чтобы рассказать тебе обо всем, что там случилось. – Советницы, окружавшие Саагакель, заохали, заметив жесты, означавшие смерть и разрушение. – Разрешаешь ли ты говорить?

– Говори, ибо все они принадлежат к моему эфенбуру и как ближайшие из близких должны знать обо всем. За твоей спиной протекает ручей. Так сделано не случайно. Все могут перейти через него, но остаться здесь можно лишь по моему приказу. Говори открыто, хотя отчаяние твоих жестов гнет меня к земле, точно буря стебель травы.

– Все будет сказано: как Инегбан пришел в Алпеасак, как иилане" приняли бой с устузоу и как погиб великий город.

Лгать Энге не умела, однако описывала события так, как ей было нужно.

– Так погиб город. Огонь испепелил его; все, кто был в городе, умерли.

– Но ты, Энге, здесь, не так ли? И твои слова не были закончены жестом прекращения речи, значит, ты собираешься продолжать. Но прежде чем ты продолжишь, дай мне отпить из водяного плода, я чувствую этот огонь в моем горле. Однажды, когда я была еще молода, мне случилось коснуться огня. Погляди.

Саагакель подняла правую руку, и собравшиеся загудели при виде белых рубцов на месте одного из больших пальцев. Пока она пила, свита забросала Энге вопросами:

– Все погибли?

– Города больше нет?

– Устузоу владеют огнем, говорят, и убивают?

Саагакель потребовала молчания. Отложив плод в сторону, она велела Энге продолжать. И все с ужасом слушали ее слова.

Саагакель подняла правую руку, и собравшиеся загудели при виде белых рубцов на месте одного из больших пальцев. Пока она пила, свита забросала Энге вопросами:

– Все погибли?

– Города больше нет?

– Устузоу владеют огнем, говорят, и убивают?

Саагакель потребовала молчания. Отложив плод в сторону, она велела Энге продолжать. И все с ужасом слушали ее слова.

– Я сказала тебе, что Вейнте" была моей эфенселе, и обо всех событиях я знаю потому, что сама учила говорить этого устузоу. Я не учила создание ненависти, но оно ненавидит Вейнте" с не меньшей силой, чем она его. Он жив, уцелела и Вейнте" – в числе немногих спасшихся на урукето. Ведь когда город умер, с ним погибли те, кого пощадило пламя, – ибо разве может иилане" жить, когда погиб ее город? – Потрясенные советницы отозвались одобрительным ропотом, но Саагакель сидела неподвижно и молчала. – Вейнте" осталась жива, потому что она была эйстаа, а эйстаа – это город. Я тоже выжила.

В отличие от советниц, Саагакель поняла ее.

– Скажи мне, Энге, почему выжила ты, или хочешь, чтобы я сделала это за тебя?

– Как тебе угодно, эйстаа. Ты есть город.

– Действительно так. Ты не умерла потому, что ты Дочь Смерти.

– Дочь Жизни, эйстаа, ведь я жива.

Они говорили, стараясь движениями не выдавать эмоций. Советницы остолбенели от неожиданности.

– Слыхала ли ты о наших фруктовых садах? – Энге сделала утвердительный жест. – Хорошо. Есть ли какие-нибудь причины, которые смогут помешать мне немедленно отослать тебя в это место?

– Сколько угодно, эйстаа. Я знаю о Гендаси больше, чем кто-нибудь в Энтобане. Я знаю повадки тамошних устузоу и могу разговаривать с ними через своего ученика. Он пощадил меня и спас от остальных устузоу.

– Да, все это интересно. Но все же не настолько, чтобы не отослать тебя в сады, – разве ты не согласна?

– Я согласна. Но есть одна причина, по которой ты не должна посылать меня туда. Я знаю жизнь, знаю смерть и выжила, когда умерли остальные. Этим знанием должна обладать и ты, эйстаа, и я могу научить тебя. Ты властна над жизнью всякой иилане" на амбесиде и можешь приказать умереть даже своей эфенселе. Прикажи только – и они умрут. Но это лишь половина всех знаний, которыми ты должна обладать. Жизнь уравновешивает смерть, как море уравновешивает небо. Я могу научить тебя силе жизни.

Энге умолкла и замерла в ожидании, не обращая внимания на рассерженный ропот советниц, как и сама Саагакель. Она молча глядела на Энге, ничем не выдавая своих мыслей.

– Всем замолчать! – приказала Саагакель. – Я решила. Твои слова достаточно интересны, но они и опасны. Ты сама сказала: существование Дочерей Смерти угрожает власти эйстаа. Поэтому нам, эйстаа, не из чего выбирать. – Жестом она подозвала к себе двух советниц. – Схватите смелую иилане", свяжите и отведите в сад. Пусть в моем городе не распространяется эта зараза.

Глава 16

В тело Энге впились сильные пальцы – ее схватили, поставили на колени, одна из свиты эйстаа поспешила за путами. Саагакель с достоинством уселась, за спиной ее раздавались возбужденные голоса. Прозвучал приказ всем расступиться, послышался крик боли – кому-то наступили на ногу. Сквозь толпу протиснулась иилане" и застыла перед Энге, глядя на нее сверху вниз.

– Я Амбаласи, – хрипловатым голосом сказала она.

Теперь Энге видела на ее лице морщины, край побледневшего гребня разлохматился от старости. Повернувшись лицом к эйстаа, она в знак великого неодобрения провела когтями ноги по полу.

– В этом нет мудрости, Саагакель. Энге говорит толковые вещи, она может научить многому.

– В речах ее чересчур много толкового, мудрая Амбаласи, чтобы разрешить ей на свободе заражать всех этим ядом. Я уважаю твои великие познания в науке, но здесь речь идет о политике, а в ней я буду руководствоваться лишь своими соображениями.

– Не закрывай свой разум, эйстаа. Учение Дочерей прямо связано с нашей биологической сущностью и имеет отношение к нашему существованию.

– А что тебе известно об их учении? – удивилась Саагакель.

– Довольно многое. Я разговаривала с Дочерьми. Случайно они обнаружили связь тела с разумом, имевшую колоссальную важность для биологии старения и долгожительства. И поэтому я покорно прошу, чтобы арестантка Энге была передана в мое распоряжение для изучения в целях науки. Разрешишь ли ты это?

Хотя все выражения были вежливыми, произнесены они были лишь с внешней формальностью, граничившей с оскорблением, поскольку в обращении к эйстаа ощущались негативные нотки и превосходство во всем, что имеет отношение к науке.

Взревев от гнева, Саагакель вскочила на ноги.

– Оскорбление из оскорблений! Да еще на моем собственном амбесиде! Я всегда уважала твои великие познания, Амбаласи, уважаю их и по сей день, как и почтенный твой возраст. Поэтому я не приказываю тебе немедленно умереть, а просто изгоняю тебя с амбесида, с глаз моих, и ты вернешься сюда, когда я захочу этого. А лучше – оставь мой город. Ты всегда говорила, что собираешься уходить, все строила планы. Так уходи же подальше, мне надоело слышать об этом! Что ж, пора поступать сообразно словам… Исполняй же свои угрозы!

– Я не угрожаю. Я уйду, как и хотела. А заодно избавлю тебя от обузы и возьму Энге с собой.

Саагакель тряслась от ярости, в гневе прищелкивая большими пальцами.

– Сейчас же удались от лица моего и не возвращайся. Уходи из города – и не испытывай более моей кротости.

– Ты кротка, как эпетрук, разинувший пасть на добычу. Раз ты считаешь абсолютную власть жизненно важным условием собственного существования, почему бы не опробовать силу ее? Изгони меня из города, прикажи умереть. Интересный получится опыт…

Голос Амбаласи утонул в яростном реве. Саагакель сорвалась с места и застыла над мучительницей с раскрытым ртом и расставленными большими пальцами. Старая ученая стояла, не выказывая испуга, а лишь короткими жестами требуя уважения к возрасту и к науке – в вопросительной манере.

Саагакель вновь нечленораздельно заревела, брызгая слюной и дрожа всем телом. Наконец она справилась с собою и рухнула на трон. Окружающие потрясенно застыли вокруг нее в молчании, вдали топотали донельзя перепуганные фарги, торопливо уносящие ноги с амбесида. Трое или четверо уже лежали неподвижно на песке – возможно, они были мертвы, – так велик был гнев эйстаа.

Когда наконец Саагакель заговорила, первым жестом она приказала убрать виновных с глаз долой.

– Не желаю их более видеть. Обеих в сады – и немедленно! – Прислужницы с готовностью вцепились в Энге и Амбаласи и повлекли их прочь с амбесида. Там, где эйстаа уже не могла видеть их, конвой пошел медленнее – день был жарок, – не выпуская при этом рук арестанток. Энге было о чем подумать, и она молчала, пока их наконец не втолкнули за тяжелую дверь. Когда ее заперли за ними, она обернулась к Амбаласи и жестами выразила свою благодарность.

– Ты всем рисковала, сильная Амбаласи, и я благодарю тебя.

– Я не рисковала ничем. Саагакель не может убить меня словами и не посмеет напасть на меня.

– Да, так оно и вышло. Но я вижу, что ты намеренно разгневала ее, чтобы попасть в тюрьму.

Амбаласи жестом выразила одновременно удвольствие и усмешку, обнажив желтеющие от старости зубы.

– Ты мне нравишься, Энге. Я ценю твое общество. Ты права. Я хотела посетить этот сад, твое прибытие просто на несколько дней поторопило события. В этом городе царит великая скука, здесь нет новых идей, и я удивляюсь, зачем вообще явилась сюда. Наверное, из-за тех возможностей, которые представляют здешние лаборатории. Я бы давно ушла отсюда, но тут она начала арестовывать Дочерей Отчаяния.

– Дочерей Жизни, прошу прощения.

– Жизни, смерти, отчаяния – какая разница. Для меня они Дочери Отчаяния, потому что я уже отчаялась продвинуться дальше в своей работе. Довольно давно, когда стены этой тюрьмы едва высадили, меня отправили инспектировать состояние работ. Мне удалось тогда поговорить кое с кем из Дочерей, но их интеллект поверг меня в тоску. Они напомнили мне онетсенсастов, поедающих листья одного только вида деревьев. И, нырнув один раз в темные глубины этой мрачной философии, они с восторгом останутся там навеки и даже не шевельнутся. Ты не такая, Энге, ведь ты и сама это знаешь.

– Скажи, что я должна делать, и я попытаюсь помочь. Итак, я приветствую тебя как Дочь Жизни.

– Не надо. Я не принадлежу к вам.

Энге была озадачена.

– Но ты говорила, что не рисковала ничем, если бы эйстаа приказала тебе умереть. Значит, ты должна верить…

– Нет, я не верю. Я знаю. А это другое дело. Я принадлежу к числу ученых, а не верующих. Чувствуешь разницу? Или подобное не может уложиться в ваши воззрения?

– Меня это не смущает ни в малейшей степени, – ответила Энге с жестом радости-от-мыслей. – Напротив. Я вижу в этом испытание моей храбрости и веры в слова Угуненапсы и готова долго беседовать с тобой обо всем.

Назад Дальше