– Все!
«Великолепная четверка», прославившаяся недавним походом из леса в город в неглиже из сосновых веток, затаившая глухую обиду на кавказцев, а заодно и всех чужаков, готовилась к реваншу недолго. Для этого им понадобилась милицейская форма, папа одного из них был участковым, и топор, папа другого разделывал мясо на рынке.
– Откройте, пожалуйста, я ваш новый участковый. Плановая проверка территории, надо бы познакомиться…
Глянув в глазок, Елизавета увидела мента в фуражке. Точно, завистливые подружки «настучали», только от них стоило ожидать подобного «подарочка» в аккурат на день рождения. Донесли подруженьки про гастарбайтера-нелегала!
Елизавета, женщина опытная и совсем не робкого десятка, могла бы позвонить в отделение или в опорный пункт милиции, уточнив: посылали ли на обход по квартирам участкового. Или, к примеру, заявить через дверь, что раз это не обыск, санкционированный судом, то она может прийти по повестке в милицию и поговорить обо всем там. Ей скрывать нечего и некого! Вернее, есть кого, но это никого не касается! Однако, всецело доверяя своему женскому обаянию, а скорее, уверенная в том, что сумеет решить проблему привычным способом мелкого мздоимства, Елизавета отворила дверь. К чему ссориться с новым участковым, может, и взаправду плановая проверка…
Йашар, увидев вторгшихся в квартиру молодчиков, один из которых был в форме мента, а другой держал в руках увесистый тесак, сразу все понял и ринулся на кухню за ножом, но был остановлен ударом топора в спину. Елизавета бросилась в комнату сына. Тот самоотверженно играл на гитаре, брынча аккорды невпопад, и ничего не слышал. Мать доползла до двери в детскую уже с проломленным черепом, толкнула ее и, увидев сына краем глаза, что-то шепнула. Это было слово «сыночек»… Мальчик не расслышал его, но прочитал по губам и крикнул в ответ: «Мама!»
Злоумышленник огрел женщину тупой стороной все того же заточенного для скотобойни топора, уже извлеченного из первой жертвы.
– Добивай сучку! – Главарь, взявший лидерство по праву жестокости, с лицом врожденного дауна упивался властью и острием тесака, одного удара которого оказалось достаточным, чтобы разрубить позвоночник истекающего кровью кавказца. Йашар еле всхлипывал, застыв в скорченной позе в узком коридоре и уже не чувствуя боли.
Второй подонок с неподдельным удовольствием завершил начатое, словно перед ним стонала от боли не безвинная жертва, а осужденная на смерть всенародным вече клятвопреступница. Он даже прицелился подобно палачу, чтобы не промахнуться и бить наверняка. Бандит хладнокровно исполнил свой приговор на глазах у впавшего в ступор мальчугана, руки которого прилипли к гитарному грифу и потрепанным струнам испанского инструмента – подарка отца на его день рождения. Тесак вонзился в его маму, в область шеи, и срезал ее голову, как нож гильотины.
Мальчик увидел катящуюся голову и только в этот момент позволил себе уронить дорогущую гитару. Он закрыл уши руками. Глаза при этом даже не моргнули, а, наоборот, расширились, но при этом не видели ничего.
Он почему-то крикнул «Папа!», хотя хорошо знал, что отец уже давно с ними не живет. Наверное, поэтому он крикнул очень тихо, успев уже на втором слоге понять всю тщетность своего обреченного зова. Хотя так же отчетливо он осознавал, что папа его любит и спасет их обоих. Так что, быть может, он позвал отца не зря? Папа спасет и маму, и его…
Маму… Ее голова лежала у ног ребенка, и он теперь боялся встать, чтобы не задеть круглый предмет, на который ужасался взглянуть. Его глаза были все так же широко открыты и все так же не хотели ничего видеть, так же как уши не желали ничего слышать.
– Что с мальцом будем делать? – Эти взрослые дяди, один из которых милиционер, что-то обсуждали. Они говорили о нем, а он сейчас думал, как бы на маму не попала его мокрая реакция, вызванная случившимся на его глазах ужасом. Как бы эта проклятая струйка, что непроизвольно сочилась вниз по штанам, намочив новехонькие брюки, не достигла пола. Ведь там лежала его любимая мамочка. Уши мальчика не восприняли ни вопрос, ни последующий за ним разговор на свой счет.
– Да ему лет десять, нам живой свидетель не нужен.
– На русского похож…
– Да нет, полукровка. Сто процентов. Волосы темные. Череп приплюснутый и скулы широкие. Мочи его…
Убийство четырех человек, зверское настолько, что многие в городе не поверили в его возможность, органично вписалось в цепочку десятка жестоких расправ, следующих одна за другой, с короткими интервалами максимум в три дня. Эти зверства почти всегда являлись немотивированными, спонтанными, скорыми. Единственным поводом для них служила ксенофобия. Уже не бытовая, а массовая. На страхе ли она зиждилась, на неприятии чужой культуры и веры или, что скорее всего, на чувстве превосходства, упоении властью над чужими жизнями?
Для мальчика и его мамы – людей русских и двух азербайджанцев – людей кавказских это было уже не важно. Их казнили животные, которые аккуратно, словно с издевкой, упаковали орудие своего убийства в кофр для музыкального инструмента, посыпав его лепестками плачущих роз и унылой камелии. Тем самым убийцы обозначили свой мотив, претендуя на роль народных заступников, взявших на себя неблагодарную, но так необходимую «черную» работу. Оставленный на месте преступления кровавый тесак олицетворял угрозу и готовность продолжить «благородное дело». Жажду убивать. Виновны же были все. Все, кто беззащитен…
Примерив на себя лавры героев, они впоследствии останутся глухи к информации о задержании подлинных «черных таксистов». Мало ли что придумывают менты. Легавым веры нет. Бесконечная симфония смерти продолжится и впредь. И хруст позвонков – единственный звук, который действительно радовал слух новоиспеченных мессий.
Струны же издавали музыку, даже когда неуклюжие пальцы мальчонки старательно давили на гриф, растопырившись в трудном аккорде. Возможно поэтому, уходя, убийцы разбили его гитару…
Глава 20. Русский мент
На службе дородный и мощный подполковник милиции Сергей Бабушкин считался большим авторитетом. И у начальства, и у подчиненных. Он не давал спуску хлюпикам, считая, что в органах нет места субтильности ни физической, ни духовной. Защищать народ должны не хилые ребята, а надежные парни.
Бабушкин никогда не жаловался на здоровье, но давно просился на пенсию. Полковником милиции ему стать не светило. Знающие люди намекали, что в Москве, на Житной, есть на то своя такса. В Главном управлении кадров, за погоны, а главное – за соответствующую им должность следовало кого-то «подмазать». А он, имея на кителе заслуженную медаль «За отвагу», с этим был категорически не согласен. А раз так, то все же пора ему на гражданские хлеба. Жена и дочь только и мечтали о том, что папа не будет пропадать из дома по тревоге и исчезать из их жизни на долгие сутки. Три командировки с «контактами» в Чечню имел за плечами далеко не каждый. Надоело.
Зла на Кавказ Сергей не держал. У них своя правда. С возрастом, когда поредели волосы, добавились мозги. Не все так просто. У него даже друг лучший был из тех краев. Кинжал подарил, который сам смастерил: отлил и выточил. С орнаментом на рукоятке и гравировкой на лезвии. Красивый клинок.
Здесь, в Питере, бывший боевик, отсидевший три года и амнистированный, открыл собственное дело. Стал изготавливать чеканку и декоративное оружие. Рэкета он не боялся, а со своим бывшим врагом, который взял его с оружием во время зачистки в Гудермесе и при этом не тронул его семью, искренне дружил. Потому что уважал. Потихоньку-помаленьку дело пошло и кормило его семью. Мастера на Кавказе чудные. А люди… Они везде одинаковые. Плохие и хорошие.
– Бабушкин! Бери своих людей и дуй к Кронверкскому. Там у мечети буза. Муллу кто-то убил. Сводный батальон ОМОНа уже на Петроградке, подкрепления просит. Всех бери, кто есть в наличии, сажай в автобус и на подмогу к нашим! Полная амуниция! Каски, щиты, бронежилеты, дубинки… – умолял по телефону начальник питерской милиции.
– Есть! – взял под козырек Бабушкин и двинулся к автобусам.
Тысячи три мусульман с зелеными знаменами шли на шеренгу ментов, оцепивших район. Впереди верующие несли обернутый в белый саван труп своего муллы. Тело имама, павшего мученической смертью от руки убийцы, мыслью его главного оппонента превратилось в пропагандистский фетиш, в идола праведной мести.
От тела отца оттеснили его сыновей. Их возражения и протесты утонули во всеобщем гневе. Сопротивление зачинщикам беспорядков немногочисленных сторонников мирных переговоров с властями быстро подавили. Кого-то из родни, возмущенной тем, что муллу обернули в саван без омовения, даже избили. За что? За то, что родные хотели просто похоронить имама в строгом соответствии с мусульманским обрядом, по законам Шариата.
Хадисы пророка и суры из Корана толпа оставила богословам. Она вышла на улицы предельно возбужденной. Адепты воинственного джамаата раздавали молодым оружие. И снова «Аллах велик!» зазвучал боевым кличем тех, кто не позволил родным сыновьям убитого прочесть в тишине и скорби погребальную молитву. Оба сына муллы не могли скрыть слез от своего бессилия. Они призывали самого Всевышнего в свидетели и просили у него помощи, напоминая Всемилостивому о том, что имам никогда не пожелал бы, чтоб его бренное тело, словно оккультные мощи, таскали по улице злобные фанатики, возбуждая черную ненависть. Он никогда не призывал к насилию.
Переговорщик, делегированный губернаторшей и возомнивший себя специалистом в контрпропаганде, пытался остановить бунт какими-то казенными словами. Он то и дело повторял, что уголовное дело об убийстве муллы уже заведено и преступники понесут неотвратимое наказание, что власти не имеют намерения прикрывать националистов, чему были десятки показательных примеров. В ответ полетели камни.
Несколько дней назад менты взяли подозреваемых по делу о громкой расправе над четырьмя ни в чем не повинными людьми, включая женщину с ребенком. Арестованных скинхедов держали в «Крестах» недолго, а потом кто-то распустил слух об их освобождении под подписку о невыезде за недоказанностью их причастности к зверскому убийству и отсутствием улик. Сперва взбунтовалась азербайджанская диаспора, ее лидеры прознали, что отцом одного из подозреваемых является милиционер. Азербайджанцев поддержали другие мусульманские анклавы. Тут и понеслось. А потом еще и муллу убили. Таким же топором.
На этот раз у подозреваемых имелось стопроцентное алиби, но акция протеста масштабировалась настолько, что радикалы противоборствующих сторон завопили о баррикадах. Пресса подливала масла в огонь, пытаясь проводить неуместные аналогии с жасминовой революцией в Тунисе и свержением режима Мубарака в Египте. Журналисты соревновались в эрудиции, не вспоминая, что Россия – страна в большей степени православная. Улицы Питера в эти дни словно опровергали аксиому. Толпы кавказцев и азиатов подобно снежному кому превращались в неудержимую лавину…
Муджтахид Бен Али вновь наблюдал за демонстрацией мусульманского гнева со стороны, словно бесстрастный полководец. Услужливые лакеи из молодых послушников для лучшего обозрения провели его в башню минарета, дабы он взирал на развитие событий с места муэдзина и взывал к небесам о помощи через суру «Ясин». Провокацию инспирировал именно он, и его верные мюриды сейчас направляли исламский гнев в правильное русло, сняв запрет «харам» на все, что считалось недозволенным у законопослушных магометан.
Но даже они не знали, что конкретно замыслил верховный муршид запрещенного джамаата, когда повязал пояс шахида на своего избранника и приказал ему идти впереди всех со знаменем ислама, на котором золотыми нитями было вышито слово «Джихад». «Священная война» не распознает провинность конкретного человека, зато видит вину целого народа. Если и пострадает невинный, то не напрасно, а в назидание. Если умрет дитя, то, значит, не стать ему воином в стане врага! Война! Бен Али наблюдал за бесчинствами с упоением фататика. Он почти добился своего. Почти. Детонатор сработает от звонка мобильного телефона и взорвет доселе беспечный мир, разбросав окровавленные гроздья гнева из Петербурга на всю страну. Муршид позвонит «избраннику» тогда, когда наступит самый удобный момент.
Был день. Менты не сдавались. С противоположной стороны стала группками собираться петербуржская молодежь – кто в фанатских шарфах, кто в вязаных шапках с прорезями для глаз. С этой стороны сегодня преобладали вовсе не вымпелы футбольных клубов, а националистические стяги. На сей раз количественное превосходство мусульман было подавляющим. Однако менты были вооружены на порядок лучше. А молодчики с кастетами, битами и финками предлагали им помощь в разгоне «черных». Чего и хотел муджтахид…
Бен Али ждал. Сегодня он не молился и не воздавал хвалу Аллаху, а лишь нервно перебирал четки из 99 бусинок по числу имен Всевышнего. Сейчас он не вспоминал ни одного из Его имен, и тем более имени Милосердный. Бен Али лишь смотрел вниз, выискивая затерявшееся в толпе знамя – ориентир, по которому муршид определял местоположение человека-бомбы. Никому не будет пощады. Ни своим, ни чужим. Заряд пластида, эквивалентный десяти килограммам тротила, начиненный металлическими шариками и болтами, возвестит о начале религиозной войны!
Молодчики уже дрались с мусульманами. Менты пустили в ход дубинки, пытаясь утихомирить пыл и тех и других, но, как всегда, сами попали «под раздачу». Щиты и дубинки уже не помогали. Наигранно скорбные переносчики тела муллы-мученика уже включились в бойню, бросив труп на брусчатку. Его бы растоптала толпа, если б не сыновья. Они подобрались к отцу сквозь хаос и давку и уже уносили тело с поля брани.
Появились первые раненые. На булыжники и асфальт полилась первая кровь. Бен Али искал знамя. Но, похоже, шахид его выронил. Где же этот несмышленый мальчик, искусно, с помощью изобретательной софистики и наркотика превращенный шейхом в безропотного, повинующегося зомби? В эпицентре ли хаоса или на фланге, где скопление народа не так значительно и жертв будет недостаточно?
«Почему медлит муршид? Ведь я уже готов!» – терзался в исступленном ожидании молодой юноша, избравший смерть ради чужой идеи. Он не хотел признаваться себе в разочаровании. Он желал только одного: чтобы все быстрее закончилось. Для него в первую очередь. Он уже не размышлял о том, оправдает ли он возложенные на него надежды учителя. Он боялся передумать, смалодушничать в последний момент. «Лекарство» уже не действовало. Человеческие сомнения и психологическое напряжение достигли апогея и нивелировали воздействие наркотика. Но почему не звонит телефон? Когда завершится это испытание? И он унесется в обещанный рай, где тишина и покой, где Джебраил накроет его своим крылом и походатайствует перед Аллахом о смягчении участи заблудшего…
Шахид открыл пальто, и зоркий подполковник Бабушкин увидел пояс смертника. Глаза человека-бомбы, тощего и напуганного, бегали в растерянности. Мент сразу оценил обстановку. Смертник в толпе. Все перемешалось. Менты, фанаты, мусульмане. Взрыв разнесет все в клочья и зальет кровью улицу. Надо что-то делать и делать быстро! Жена, доча, простите! Что был таким ретроградом, что не брал взятки, что иногда злоупотреблял водкой и пивом. Что не исполнил мечту роднули и не свозил дочу в Париж, где она хотела попрактиковаться в разговорном французском. Для Парижа нужны шенген и евро… Что был русским ментом! Прощай, заслуженная пенсия! Прощай, немытая Россия! Любимая страна, где люди должны жить, а не умирать и где кое-кому приходится умереть, чтобы жили другие.
– Эх, товарищ генерал! Говоришь, не отпустишь меня на пенсию?! – вырвал два щита из рук сослуживцев Бабушкин. – Не обойтись, говоришь, без Сереги Бабушкина?! И то верно! Знаю, что так. Поэтому и не спорю никогда! И ведь ни от одной командировки не отказался! В госпиталях и лазаретах не отлеживался. Не косил от «горячих точек» и братанов не подставлял! Но на пенсию все-таки уйду!
Бабушкин разбежался, сбил шахида с ног, накрыл его двумя щитами и собственным телом…
Бен Али понимал, что медлить больше нельзя. Он надеялся, что «бомба» там, где ей надлежит быть. В самом центре людского моря. И он позвонил.
Взрыв прогремел, но это был удар не той мощи, что ожидал муджтахид. Ударную силу что-то сдержало. Что-то такое же большое и не менее мощное. Непробиваемое, как черепаший панцирь. Бен Али не мог понять, в чем дело, почему толпа замерла, почему начала расступаться… И почему взрыв не прогремел сокрушительной и яркой вспышкой подобно грандиозному новогоднему фейерверку, возвещающему о начале великого праздника?! Что произошло?
На перекрестке, в эпицентре бойни, валялись в снегу и грязи куски человеческих тел. Два изуродованных до неузнаваемости трупа – подорвавшего себя шахида, внутренности которого вывалились на всеобщее обозрение, и предотвратившего теракт мента на щите и в каске с закрытым забралом. А рядом распластался еще один труп. Без головы. Хотя наличие в этой голове примитивного серого вещества вовсе не означало, что при жизни его хозяин обладал головой…
Случай – псевдоним Провидения. Один из бронещитов, что использовал мент для подавления мощи взрыва, отлетел бумерангом и снес голову одному из хулиганов. По невероятному стечению обстоятельств гильотина Случая, сотого имени Бога, опустилась не на шею невинно осужденного, но отсекла голову тому самому злодею. Недавно этот злоумышленник со своими дружками устроил массовую резню в одной петербургской квартире, где были лишены жизни люди разных национальностей, чей праздник и чья жизнь были прерваны несправедливой и жестокой казнью. Щит обернулся топором. Тем самым, что был занесен над матерью и оборвал пока еще не успевшую стать грешной жизнь ребенка, который, может, и не любил заниматься музыкой, но очень любил играть.