– Да, знаю.
Козырев нашел в себе силы, приподнялся и спросил:
– Скажи, командир, зачем ты взял меня? Почему не добил? Хочешь иметь заложника, чтобы при случае обменять на кого-то из своих, попавших в плен? Или заставишь работать где-нибудь на руднике? Учти, это у тебя не получится.
– Что конкретно? Обменять на своего или заставить работать?
– Ни то ни другое.
– Заставить работать, возможно, и не получится. Я много повидал русских, знаю, что вы лучше подохнете в зиндане, чем станете рабами. Не все, конечно, хотя ты относишься к тем, кто предпочтет смерть. А вот обменять?.. Ты не нужен своим?
– Я не тот, на кого можно обменять какую-то вашу важную фигуру. Да и зачем советскому командованию предатель?
Табрай удивленно поднял брови.
– Ты предал своих? Что-то я этого не заметил. Может быть, сотрудничал с нашими?
– Нет, я никого не предавал, ни с кем не сотрудничал. Но из меня сделают предателя. Так проще для политорганов и особого отдела. Даже не предателя, а труса, который сдался, когда погибали его подчиненные. Доказывать обратное некому. Так что если ты рассчитывал на что-то в отношении меня, то зря. Если же ты считаешь, что я буду воевать на вашей стороне или натаскивать новобранцев, то ошибаешься. Я не стану этого делать. Кстати, как мне тебя называть?
– Господин Табрай.
– У меня никогда не было господ. И не будет.
– Хоп! Тогда по имени, Амир. Ничего не имею против.
– К чему все эти базары, Амир? Прикажи своим людям расстрелять меня.
– Ты забыл, что если я решу тебя убить, то подыхать ты будешь мучительно и долго?
– Пусть так! Тем более у тебя есть для этого повод. Ведь я лично пристрелил пять твоих бандитов.
– Ты называешь бандитами людей, которые воюют с оккупантами? Они защищали свою землю. От кого вы пришли освобождать нас?
– Я офицер, обязан выполнять приказ. Мы пришли помочь вам навести порядок в стране. Не только воюем с моджахедами, но и строим мосты, дороги, предприятия, школы, больницы. Проводим свет, чтобы люди в таких вот кишлаках не жили как несколько веков назад, используя глиняные светильники.
Табрай повысил голос:
– А вы спросили нас, нужны нам эти дороги, мосты, школы, больницы? Помочь вы хотели? Так прислали бы специалистов. А что сделало ваше правительство? Оно ввело войска. Нам не надо ничего, офицер, мы жили как могли и как хотели. Вы нарушили весь наш уклад. Да, ваша армия сильная. Но порядок держится не на оружии. Тем более чужом. Мы сами справились бы со своими проблемами. Но вы не дали, стали навязывать нам свои законы. Однако хватит. Я узнал, что хотел.
– Мне готовиться к смерти? – спросил Козырев.
– Ты воин, должен быть готов к ней всегда.
– Я готов, хотел знать, сколько осталось.
– Это знает только Всевышний.
– И ты.
– Я еще не принял решение, что делать с тобой. Пока лечись, потом посмотрим. Убить тебя я всегда успею.
– Еще один вопрос.
– Если один, то спрашивай.
– Как ты объяснишь семьям тех бойцов, которых я убил, что сохранил мне жизнь?
– Это не твоя забота, – сказал главарь, поднялся и вышел из сарая.
Появился мальчишка, подхватил табурет и выбежал следом за хозяином.
Козырев выключил свет, откинулся на подушку и подумал, что на свете нет ничего хуже неизвестности. Препарат, введенный санитаром, снял головную боль, и Михаил уснул. Странно, но ему впервые снилась не Ольга, а афганская девушка Ламис.
Ее звонкий голос и разбудил Козырева:
– Миша, просыпайся!
Лейтенант приподнялся, щелкнул выключателем.
– Это ты, Ламис?
– Кто же еще? Хотя попозже подойдет тетя Халида.
– Ты единственный человек в этом кошмаре, которого я рад видеть.
Девушка смутилась:
– Не говори так. Я принесла тебе обед. Если надо, я могу проводить тебя… ты знаешь куда.
– Не надо. Спасибо. Ты обещала рассказать, откуда так хорошо знаешь русский язык. Если можно, объясни, где его выучил твой отец.
– Обещала, но позже.
– Это «позже» еще не наступило?
– Не знаю. Может быть, и наступило. Мне тоже не терпится задать тебе много вопросов о твоей стране, о жизни там.
– Об этом только что спрашивал твой отец.
Девушка посмотрела на дверь, нет ли там кого, и тихо проговорила:
– Отец у меня хороший, только строгий, даже жестокий. Ты не зли его.
– Я должен угождать ему?
– Нет. Он этого не любит. Тебе, наверное, известно, что лесть у нас воспринимается как должное, но только не отцом. Он очень любил маму, она умерла пять лет назад. Отец больше не женился. Я спрашивала его, почему он не привел в дом другую женщину. Он ответил, что это дом Алии. Так звали маму. Конечно, ты о нем другого мнения. К вам он беспощаден, давно воюет с вашей армией. Но отец уважает тех, кто дерется как настоящий воин. Я думала, почему он не убил тебя там, где был бой, и позже. Потом узнала, что ты один отстреливался от целого отряда, убил пятерых, и только ранение не позволило тебе драться. Тогда мне все стало ясно. Ты воин, отец тоже. Такие люди выясняют, кто сильней, только в бою. Потому он и сохранил тебе жизнь.
Козырев улыбнулся и спросил:
– Чтобы потом в любую минуту отнять ее?
– Нет. Он никогда не сделает этого.
– Почему?
Девушка вновь отчего-то смутилась:
– Не сделает. Я знаю. Но давай кушать.
– Хорошо. Что там у нас на обед?
Глава 6
Вечером вновь пришел санитар, осмотрел раны, перебинтовал, дал какой-то отвар, настолько горький, что Козырева едва не стошнило. За ним явилась тетя Халида. Михаил уже знал, что ей было всего тридцать лет, но выглядела она на все пятьдесят. Эта женщина, в отличие от племянницы, смотрела на пленного офицера довольно злобно, что-то говорила и заставляла его есть пшенную кашу, сваренную на воде. Козырев еще подумал, что это та самая крупа, которую везла колонна.
Спрашивать у тетушки, где Ламис, было бесполезно. Ему хотелось узнать, почему девушка не пришла. Может, еще зайдет позже? Нет, она так и не появилась.
Ночь выдалась беспокойной. Хорошо, что хоть голова не болела. Но мысли пленника разбегались. Он вспоминал Рязань, Ольгу, полк, ротного, Гошу. Михаил уснул только к рассвету.
Утром он очнулся от какого-то движения в кишлаке и прислушался. Похоже, банда или ее часть куда-то собиралась. Ржали лошади, надрывно работал двигатель автомобиля. Затем все стихло.
Пришел Сауни. Все те же процедуры, опять горький отвар.
Козырев намекнул, что хочет в туалет.
Санитар кивнул и вызвал охранника. Это был все тот же парень. Афганцы поговорили между собой. Исам передал автомат санитару, подошел к топчану, показал жестом, вставай, мол.
Подъем с топчана дался Козыреву тяжело. Оказавшись на ногах, он едва не свалился обратно. Голова кружилась, в глаза потемнело. Его удержал охранник. Санитар усмехнулся и встал в дальний угол, держа автомат в готовности к стрельбе. Как будто пленник мог наброситься на них. Ему бы до сортира дойти.
Лейтенант вышел из туалета и попросил воды. Санитар указал ему на бочку. Михаил снял рубаху, умылся, облил торс, стараясь не задеть бинты. Он ощупал солидную щетину и указал на нее санитару. Дескать, побриться бы. Сауни отрицательно покачал головой.
Козырев надел рубашку и вернулся на свое прежнее место.
Через полчаса пришла Ламис.
– Салам, Миша.
– Салам, Ламис. Рад тебя видеть.
Девушка опять засмущалась, посмотрела на дверь, опустила на плечи платок, который прикрывал лицо, поставила поднос на край топчана и сказала:
– Здесь лепешка, немного творога, яблоко. В чайнике чай. Ты пьешь зеленый?
Козырев улыбнулся:
– Предпочитаю черный, но и зеленый хорошо.
– Кушай.
– А где ты вчера днем и вечером была? Почему вместо тебя приходила тетка?
– Я помогала отцу собраться. Он с помощником поехал в Кабул.
– В Кабул? – удивился Козырев.
– Да, а что в этом странного? Наши люди часто ездят туда.
– Там наверняка знают, что твой отец полевой командир.
– За него не беспокойся. Ему ничего не грозит.
– Да, конечно.
Козырев съел завтрак, запил чаем.
Девушка улыбнулась:
– У тебя появился аппетит. Слышала, ты уже вставал сегодня?
– Да, и едва прошел пару десятков шагов.
– Это только начало. Я спрашивала у Сауни, как твое здоровье. Он ответил, что ты идешь на поправку. У тебя крепкий организм. Это хорошо.
Козырев отодвинул поднос:
– Спасибо, Ламис.
– Пожалуйста, – тихо ответила девушка.
– Ты обещала рассказать, откуда так хорошо знаешь русский язык.
– Все очень просто. У меня бабушка русская.
Этого лейтенант никак не ожидал.
– Вот как?
– Да, она живет в Таджикистане, недалеко от Душанбе. Дедушка – таджик, он умер.
– А как твой отец встретил маму?
– Он ездил в Таджикистан еще до войны. Учился там и познакомился с мамой. В Таджикистане они поженились и приехали в Афганистан. Жена должна быть рядом с мужем.
– Но по вашим законам, традициям, обычаям жен или мужей своим детям выбирают родители. Молодые люди очень часто впервые видят друг друга только на свадьбе. Как твой отец мог нарушить эти порядки?
– Но по вашим законам, традициям, обычаям жен или мужей своим детям выбирают родители. Молодые люди очень часто впервые видят друг друга только на свадьбе. Как твой отец мог нарушить эти порядки?
– Во-первых, отец женился в Таджикистане, а там обычаи и традиции немного другие. Во-вторых, он так любил маму, что сказал своему отцу, который тоже уже умер, что возвратится в Афганистан с мамой либо останется в Союзе. Собрались старейшины селения, где жила семья отца, разрешили брак. Отец вернулся. Они жили очень счастливо, мама была хорошей хозяйкой. Родилась я, братья Бакар и Салах. – Лицо девушки помрачнело. – Потом мама заболела и умерла.
– Извини, Ламис.
– Тебе-то за что извиняться?
– Вчера я разговаривал с твоим отцом.
– О чем?
– Он расспрашивал, где я родился, кто мои родители, где учился, как попал в Афганистан.
– Кстати, а где ты родился?
– Не поверишь, не знаю. Но в свидетельстве написано, что в Рязани.
– А это где?
– Недалеко от Москвы. В ста восьмидесяти километрах.
– Но у тебя же были родители, дом.
– Я не знаю своих родителей.
– Как это так?
– Ты знаешь, что такое детский дом?
– Да.
– Вот там я и вырос.
– У тебя совсем нет родственников?
– Нет, Ламис, я один.
– Странно. Никогда бы не подумала.
– Так, к сожалению, бывает. Ну а из детского дома… – Козырев поведал девушке свою историю вплоть до боя у кишлака Арби.
Ламис выслушала его и проговорила:
– Досталось тебе и всем твоим солдатам.
– Досталось? Банда твоего отца расстреляла всех из засады.
– Не говори об этом. Пожалуйста.
– Хорошо. Ты здесь ни при чем. Во всем виновата война.
– Но теперь тебе больше не надо воевать.
– Да, я в плену. Твой отец решит, что со мной делать. Он обещал мне страшную, долгую и мучительную смерть.
– Я уже говорила, он не сделает этого.
– Лучше бы убил там, на дороге, где погибли все мои подчиненные.
– Давай не будем о войне.
– Как хочешь.
– Вот ты говорил, что я очень похожа на твою невесту.
– Необычайно.
– Ты ее любил?
– Да.
– И сейчас любишь?
– Теперь я пытаюсь забыть о ней.
– Почему?
– Потому, что не увижу ее никогда. Даже если твой отец решит отпустить меня, то в части, где я служил, меня наверняка обвинят в трусости и предательстве. Ведь выжил только я, все остальные погибли. Никто не сможет подтвердить, что я не струсил и не сдался, вел бой, пока не потерял сознание от разрыва гранаты. Мне грозит трибунал и длительный срок.
– Твоя невеста ждала бы тебя?
– Я сам отказался от нее. Зачем мучить девушку? Она не должна страдать. Я тем более не увижу ее, если твой отец решит оставить меня при себе. А ведь может и убить. Так, что, Ламис, нет у меня больше невесты.
– Тебе плохо, да?
– Да. Но когда появляешься ты, мир меняется.
Девушка залилась краской:
– Не говори так. Я для тебя чужая.
– А мне кажется, что мы знакомы очень давно. Ты необыкновенная девушка. Хорошая, добрая.
– Отец говорит, что я пошла в маму.
– Он прав, точно не в него.
– Тебе… извини, неприлично спрашивать женщин об их возрасте.
– Мне недавно исполнилось восемнадцать лет.
– У вас ведь замуж выходят рано, да? Я слышал, в шестнадцать-семнадцать лет.
– Бывает и раньше. Но я не замужем.
– Но жених-то у тебя наверняка есть?
Девушка прищурилась, посмотрела на Козырева и осведомилась:
– А почему ты спрашиваешь об этом?
На этот раз смутился он:
– Мне просто интересно.
– Если так, то скажу. У меня нет жениха.
– Но ведь отец должен был подобрать тебе будущего мужа.
– Да, – согласилась Ламис. – Но он не сделал этого.
– Почему?
– А вот этого не скажу. Не потому, что не хочу. Просто сама не знаю. Я часто спрашивала отца, он не объяснял. Говорил, придет время, все узнаешь.
– Да, странностей и у вас хватает.
Козырев хотел улечься поудобнее, начал поворачиваться, и тут резкая боль пронзила его голову. Он упал на подушку и потерял сознание.
Ламис испугалась, выбежала из сарая, бросилась к дому санитара.
Тот тут же поспешил к раненому. Он запретил девушке заходить, а сам вскоре вышел оттуда.
– Что с ним? – спросила Ламис.
– Приступ. Это от контузии. Ты долго говорила с ним?
– Это не твое дело.
– Ошибаешься, Ламис, мое. Я отвечаю за здоровье этого гяура, которому, будь моя воля, с удовольствием перерезал бы глотку, вместо того чтобы лечить.
– Будь твоя воля, ты бы всех резал.
– А ты ведешь себя неподобающе. Я скажу отцу, что его любимая дочь мешает мне, чересчур долго беседует с русским, открывает при этом свое лицо.
– Говори, что хочешь.
– Забирай поднос и ступай к себе.
– А кто ты такой, чтобы приказывать мне? Муж?
– Если бы я был твоим мужем… – Сауни похотливо облизал губы.
Тут Ламис прервала его:
– Если бы ты был моим мужем, то я бы повесилась или бросилась бы в пропасть.
Она прошла в сарай, забрала поднос с посудой, закрыла лицо платком и пошла к своему дому.
К вечеру в кишлак вернулся Табрай и сразу прошел в сарай.
– Салам, Козырев, – сказал он.
«Поздоровался, – подумал Михаил. – Это хороший знак, хотя душманы – народ непредсказуемый. В лицо приветствуют, любезничают, а отвернешься, вмиг получишь пулю в спину или ножом по горлу».
– Салам, Амир.
– У меня для тебя две новости. С какой начать?
– С плохой.
– Так они обе такие.
– Тогда с самой плохой.
– Ладно, по порядку. В полку, где ты служил, по тебе назначено и уже проводится расследование. Особист ваш настаивает на том, что ты сдал колонну и добровольно ушел с нами. Не исключает и версии, что ты стрелял в своих.
– Но это ложь! – Обида придушила Козырева.
– Да, – сказал Табрай. – Только опровергнуть ее никто не может. Командир роты пытается защитить тебя. По нему, кстати, тоже проводится расследование.
– Но как я мог сдать колонну, не имея связи с вами?
Табрай усмехнулся:
– Ты своих особистов не знаешь? Колонна погибла, ты исчез. Командир полка вынужден был доложить о беде в штаб армии, пока это за него не сделали другие. Такое не скрыть. Это не солдат застрелился. Теперь насчет связи с нами. Бутаев здесь служит два года. Он вполне мог продаться нам, а тебя купить и использовать как связного. В общем, из тебя сделают козла отпущения. Поэтому путь к своим тебе закрыт. В лучшем случае тебя посадят на пятнадцать лет, но скорее всего расстреляют.
– Да, новость – лучше не придумаешь. Что еще?
– Командир полка пытается как-то противостоять особистам. Завтра с утра взвод разведывательной роты начнет искать тебя. По тем данным, которые стали известны мне, взвод собирается пройти по нашим следам. У вас в разведке опытные солдаты, грамотные офицеры. Они выйдут на кишлак. Я же не успею подвести дополнительные силы. Поэтому мы вынуждены будем оставить селение. Женщин и детей не возьмем. С ними далеко не уйдешь. Принимать бой в сложившейся обстановке глупо.
– Тебе надо убирать из кишлака всех.
Табрай внимательно посмотрел на советского офицера.
– Причина?
– Наши во избежание потерь могут начать с авианалета. Ведь им нужен я. Командиру – живой, остальным – мертвый. Разведка подойдет к кишлаку, займет господствующие высоты, оценит обстановку. Командир взвода передаст точные координаты цели в Хайри, где стоит вертолетный полк. Две пары «Ми-24» и разнесут кишлак в клочья. После чего на пепелище зайдет разведвзвод. Солдаты зачистят подвалы, схроны, все места, где можно укрыться. Если хочешь, чтобы не пострадали женщины, старики и дети, уводи их. Но не с отрядом. Пусть они отдельно от твоих бойцов перейдут в ближайшее селение.
Табрай погладил бородку и заявил:
– Очень хорошо.
– Что хорошего? – удивился Козырев.
– То, что ты выказал обеспокоенность по поводу наших семей.
– Они не участвуют в этой войне.
– Верно.
– Тебе надо поторопиться. Твои бандиты быстро запрягут лошадей, машины, возьмут оружие и уйдут. Семьям же надо собираться.
– Не беспокойся. Никакой угрозы кишлаку нет.
– Как это? Ты не знаешь, как работают штурмовые подразделения в связке с авиацией?
– Знаю. Угрозы нет. Тебя никто не собирается искать. Никакой взвод в горы не пойдет.
– Так ты обманул меня?
– По второму вопросу – да. Но это не обман, а проверка. Ты вновь показал себя воином. Это очень хорошо.
– А по первому вопросу?
– Тут я сказал правду.
– Откуда у тебя данные из Хакара, если ты уезжал в Кабул?
– На самом деле я был в другом месте.
– Ты встречался с агентом, который подставил колонну?
– Это не важно. Или я не прав?
Козырев вздохнул и заявил:
– Действительно, какая мне разница, откуда ты узнал о делах в полку?
– А почему ты поверил, что первая новость правда? Мало ли что я сказал.
– Дело не в доверии. Я и сам прекрасно понимаю, что из меня попытаются сделать предателя, пособника душманов. От Гены Бутаева отстанут. Особисту полка не выгодно выставлять его пособником врага. Это будет значить, что особист сам проморгал агента в полку. В моем случае поступят по-другому. Ведь завербовать меня ваши люди могли и в Ташкенте. Теперь все это ерунда. Но я не буду воевать на вашей стороне либо учить твоих молодых бандитов. Кого бы из меня ни сделали наши особисты, я свою честь не продам, останусь советским офицером до конца своих дней. Это не высокие слова. Клянусь, так и будет. Можешь делать со мной все, что тебе угодно.