Я хотела показать тебе своё новое платье, говорит Марла. Это платье подружки невесты. Оно ручной работы. Тебе нравится? Я купила его в комиссионке за один доллар. Прикинь, кто-то сидел и делал все эти стежки, чтобы сшить это уродское платье.
Подол платья с одной стороны длиннее. Талия платья сползла Марле на бедра.
Перед уходом в магазин Марла поднимает подол платья кончиками пальцев и танцует вокруг меня и кухонного стола, покачивая голыми ягодицами.
Что ей нравится, говорит она, так это вещи, которые люди сегодня любят, а завтра выбрасывают прочь. Например, новогодняя ёлка. Вот она была центром внимания, а на следующий день вместе с сотнями таких же ёлок валяется на обочине дороги, всё ещё в блестящих гирляндах. Как животное, сбитое автомобилем на шоссе. Как брошенные жертвы сексуальных преступлений, связанные изолентой, с нижним бельём, надетым задом наперёд.
Я просто хочу, чтобы она, наконец, ушла.
Я думала об этом в центре бродячих животных, говорит Марла. Там все эти собачки и кошечки, которых люди так любили, а потом выбросили на улицу. Они так стараются привлечь твоё внимание, прыгают и танцуют вокруг, даже старые животные. Потому что через три дня им впрыснут дозу фенобарбитала натрия и сожгут в крематории. Большой сон. «Долина кукол» по-собачьи. Где даже если кто-то тебя любит настолько, чтобы спасти твою жизнь, он всё равно кастрирует тебя.
Марла смотрит на меня так, как будто это я её трахаю, и говорит: я не могу выиграть с тобой, так?
Марла выходит через заднюю дверь, напевая песенку из «Долины кукол».
Я смотрю, как она уходит.
Одна, две, три секунды, пока вся Марла не покинет комнату.
Я поворачиваюсь — и появляется Тайлер.
Тайлер говорит: ты избавился от неё?
Ни звука, ни запаха. Тайлер просто появляется.
Во-первых, говорит Тайлер и от двери в кухню бросается к холодильнику, во-первых, нам нужно перетопить жир.
Насчёт моего босса, говорит Тайлер, если я действительно зол на него, то должен пойти в почтовое отделение, и заполнить бланк перемены адреса, так чтобы вся его почта переправлялась в Рагби, Северная Дакота.
Тайлер вытаскивает из морозилки бумажные пакеты замороженной белой массы и бросает их в раковину. Я должен поставить большую кастрюлю на плиту и наполнить её водой почти до краёв. Слишком мало воды — и жир потемнеет, когда начнет сепарироваться[52].
Этот жир, говорит Тайлер, содержит в себе много соли, так что чем больше будет воды, тем лучше.
Опустить жир в воду и дать ей закипеть.
Тайлер выдавливает белую массу из бумажных пакетов в воду, а потом зарывает пакеты поглубже в мусор.
Тайлер говорит: используй воображение. Вспомни всю ту пионерскую чушь, которой тебя учили в бойскаутах. Вспомни уроки химии.
Трудно себе представить Тайлера в бойскаутах.
Что я ещё мог бы сделать, говорит Тайлер, это как-нибудь ночью подъехать к дому босса и прикрепить шланг к наружному крану системы водоснабжения. Прикрепить другой конец шланга к ручной помпе и вкачать в систему водоснабжения промышленную краску. Красную, синюю, зелёную. А потом посмотреть, как мой босс будет выглядеть на другой день. Или можно просто сидеть в кустах и качать помпу до тех пор, пока давление в системе не поднимется до ста десяти фунтов на квадратный дюйм. И когда кто-нибудь решит спустить воду в унитазе, бачок просто взорвётся. При ста пятидесяти фунтах на квадратный дюйм, если кто-нибудь решит принять душ, давление воды сорвёт насадку душа, и она превратится в смертоносный снаряд.
Тайлер говорит это только чтобы меня подбодрить. На самом деле, мне нравится мой босс. Кроме того, я ведь просветлён теперь. Ну, знаешь, как Будда. Пауки, хризантемы. Алмазная Сутра и «Blue Cliff Record». Хари Рама, ну знаешь, Кришна Кришна. Ну, типа — просветлён.
Хоть сунь перья в жопу, а соловьем не станешь, говорит Тайлер.
Когда жир сепарируется, легкие вещества будут всплывать на поверхность кипящей воды.
Так значит, говорю я, я засовываю перья в жопу?
Как будто Тайлер с сигаретными ожогами на руках — это высшее существо. Мистер и миссис Подтирки Для Жопы.
Я придаю лицу невозмутимое выражение и становлюсь ещё одной идущей на бойню индусской коровой с инструкции в самолете.
Уменьшить газ под кастрюлей.
Я помешиваю кипящую воду.
Все больше и больше жира всплывает на поверхность и покрывает ее радужной плёнкой. Большой ложкой нужно снять этот слой и собрать его отдельно.
Как там Марла? — спрашиваю я.
Тайлер говорит: по крайней мере, Марла пытается достичь дна.
Я помешиваю кипящую воду.
Продолжай снимать верхний слой до тех пор, пока лёгкие вещества не перестанут всплывать. Вот они, собранные с поверхности. Хорошие чистые лёгкие жиры.
Тайлер говорит, что я сейчас и близко не подошел ко дну. И пока я не достигну дна, я не могу быть спасен. Иисус сделал это путем распятия. Мне нужно не просто отказаться от денег и собственности и знаний. Это не поездка на уикенд. Я должен отказаться от самосовершенствования, я должен стремиться к разрушению. Я больше не могу притворяться, что это безопасно. Это не семинар.
Если у тебя сдадут нервы до того, как ты достигнешь дна, говорит Тайлер, ты никогда ничего не добьёшься.
Только после гибели мы можем возродиться.
Только после того, как ты потеряешь всё, что у тебя есть, говорит Тайлер, ты будешь свободен делать всё, что ты хочешь.
То, что я чувствую — это всего лишь начальное просветление.
И — продолжай помешивать, говорит Тайлер.
Когда жир перестанет всплывать, вылей кипяток. Вымой кастрюлю и наполни чистой водой.
Я спрашиваю: а я — достаточно близко от дна?
Там, где ты сейчас, говорит Тайлер, ты не можешь даже представить, на что будет похоже дно.
Повторить процесс со снятым жиром. Вытопить жир в воде. Снять и продолжать снимать.
В жире, который мы используем, много соли, говорит Тайлер. При избытке соли твоё мыло не будет застывать.
Кипятить и снимать.
Кипятить и снимать.
Марла вернулась.
В ту секунду, когда Марла открывает дверь, Тайлер исчезает, растворяется, выбегает из комнаты, пропадает из виду.
Тайлер поднялся наверх или Тайлер спустился в подвал.
Пшик.
Марла входит в заднюю дверь с канистрой щёлочи в хлопьях.
В магазине есть туалетная бумага из стопроцентно-переработанного сырья, говорит Марла. Наверное, самая худшая работа на свете — это перерабатывать туалетную бумагу.
Я беру канистру щёлочи и ставлю её на стол. Я ничего не говорю.
Я могу остаться сегодня на ночь? — спрашивает Марла.
Я не отвечаю. Я считаю в уме: пять гласных, семь, пять.
Марла говорит: что ты готовишь?
Я — Точка Кипения Джека.
Я говорю: уходи, просто уходи, просто уходи прочь. Ладно? Ты уже получила достаточное количество моей жизни сегодня.
Марла вцепляется в мою рубашку и задерживает на секунду, которой ей хватает, чтобы поцеловать меня в щёку.
Позвони мне, пожалуйста, говорит она. Пожалуйста. Нам нужно поговорить.
Я говорю, да, да, да, да, да.
В мгновение, когда Марла выходит из двери, Тайлер снова появляется в комнате.
Как волшебный фокус. Мои родители его показывали пять лет.
Я кипячу и снимаю, пока Тайлер освобождает морозилку. Пар клубится в воздухе, и с потолка кухни капает вода. Сорокаваттная лампочка спрятана в холодильнике, что-то яркое, чего мне не видно за пустыми бутылками из-под кетчупа и баночками маринада, соленьев или майонеза. Маленький огонек из холодильника очерчивает светлым профиль Тайлера.
Кипятить и снимать. Кипятить и снимать. Слить снятый жир в открытые картонки из-под молока.
На придвинутом к открытому холодильнику стуле Тайлер наблюдает за остывающим жиром. В жаре кухни облака холодного тумана опускаются из морозилки и клубятся вокруг ног Тайлера.
Я заполняю молочные картонки жиром, а Тайлер ставит их в морозильник.
Я опускаюсь на колени возле Тайлера перед холодильником. Тайлер берёт мои руки и показывает их мне. Линия жизни. Линия любви. Бугры Венеры и Марса.
Холодный туман клубится вокруг нас, тусклый огонек освещает наши лица.
Я хочу, чтобы ты оказал мне ещё одну услугу, говорит Тайлер.
Это про Марлу, не так ли?
Никогда не говори с ней обо мне. Вообще не говори обо мне за моей спиной. Обещаешь? — говорит Тайлер.
Обещаю.
Тайлер говорит: если ты когда-нибудь заговоришь обо мне с кем-нибудь, ты больше никогда меня не увидишь.
Я обещаю.
Обещаешь?
Да обещаю.
Тайлер говорит: запомни, ты пообещал три раза.
Слой чего-то прозрачного и чистого собирается на поверхности жира в холодильнике.
Жир, говорю я, он разделяется.
Не волнуйся, говорит Тайлер. Чистый слой — это глицерин. Можно будет перемешать потом, когда дойдет до мыла. Или — снять глицерин.
Слой чего-то прозрачного и чистого собирается на поверхности жира в холодильнике.
Жир, говорю я, он разделяется.
Не волнуйся, говорит Тайлер. Чистый слой — это глицерин. Можно будет перемешать потом, когда дойдет до мыла. Или — снять глицерин.
Тайлер облизывает губы и кладёт мою руку ладонью себе на колено, на фланелевую полу купального халата.
Ты можешь смешать глицерин с азотной кислотой и получить нитроглицерин, говорит Тайлер.
Я издаю вздох удивления и говорю: нитроглицерин.
Тайлер облизывает губы, влажные и блестящие, и целует тыльную сторону моей ладони.
Ты можешь смешать нитроглицерин с нитратом натрия и опилками, чтобы получить динамит, говорит Тайлер.
След поцелуя блестит на тыльной стороне моей белой руки.
Динамит, говорю я, и сажусь на пол.
Тайлер отвинчивает крышку канистры со щёлочью.
Ты можешь взорвать мост, говорит Тайлер.
Ты можешь смешать нитроглицерин с парафином и азотной кислотой и сделать пластиковую взрывчатку, говорит Тайлер.
Ты легко можешь обрушить здание, говорит Тайлер.
Тайлер подносит канистру со щёлочью к блестящему следу поцелуя на моей руке.
При достаточном количестве мыла, говорит Тайлер, ты можешь взорвать весь мир. Теперь — помни про своё обещание.
И Тайлер высыпает щёлочь.
Глава 9
СЛЮНА ТАЙЛЕРА ДЕЛАЛА ДВЕ ВЕЩИ. ВЛАЖНЫЙ СЛЕД поцелуя на моей руке удерживал хлопья щёлочи, пока они жгли мою руку. Это первое. Второе — то, что щёлочь вызывает ожог только при соединении с водой. Или слюной.
Это — химический ожог, говорит Тайлер. И это больнее, чем всё, что ты испытал в жизни. Хуже сотни сигаретных ожогов.
Ты можешь использовать щёлочь для прочистки засорившихся труб.
Закрой глаза.
Паста из воды и щёлочи может прожечь отверстие в алюминиевой сковородке.
У тебя останется шрам, говорит Тайлер.
Вода со щёлочью растворит деревянную ложку.
При соединении с водой щёлочь нагревается более чем до двухсот градусов. По мере того, как она нагревается, она жжёт мою руку. Тайлер кладет пальцы своей руки на мои пальцы, наши руки лежат на засохшей крови моих брюк. Тайлер говорит мне быть внимательным, потому что это — величайший момент в моей жизни.
Потому что всё до этого момента — уже история, говорит Тайлер. И всё, начиная с этого момента, — тоже история.
Это — величайший момент нашей жизни.
Щелочь, прилипшая к руке точно в форме поцелуя Тайлера — это костёр, или раскалённое клеймо, или неуправляемый ядерный реактор в конце длинной-длинной дороги, которую я представляю, в милях и милях от меня.
Тайлер командует вернуться и быть с ним.
Моя рука удаляется, уменьшается и скрывается за горизонтом в конце дороги.
Думай обо всё ещё горящем огне, только теперь он — за горизонтом. Закат.
Вернись к боли, говорит Тайлер.
Это вроде направленной медитации, которую используют в группах поддержки.
Не думай о слове «боль».
Направленная медитация работает с раком, сработает и здесь.
Посмотри на свою руку, говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о словах «обжигаемая» или «плоть» или «ткани» или «обугливающиеся».
Не слушай, как ты кричишь.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии.
Закрой глаза.
Ты в Ирландии летом, когда закончил колледж. И ты пьёшь в пабе около замка, где каждый день автобусы европейских и американских туристов приезжают поцеловать камень Blarney[53].
Не закрывайся от этого, говорит Тайлер. Мыло и человеческая жертва идут рука об руку.
Ты выходишь из паба в потоке людей и идёшь сквозь тишину усеянных каплями машин, сквозь улицы только после дождя. Ночь. И вот ты пришел к замку Blarneystone.
Полы в замке прогнили, и ты карабкаешься по каменным лестницам, пока темнота всё сильнее сгущается вокруг тебя, с каждым шагом. Все молчат при подъёме к традиционному маленькому акту мести.
Слушай меня, говорит Тайлер. Открой глаза.
В древности, говорит Тайлер, человеческие жертвоприношения совершались на берегах рек. Тысячи людей. Слушай меня. Приносились жертвы, и тела сгорали на жертвенных кострах.
Можешь плакать, говорит Тайлер. Можешь побежать к раковине и сунуть руку под воду, и тебе станет ещё хуже. Но сначала ты должен знать, что ты глуп, и что ты умрёшь. Посмотри на меня.
Когда-нибудь, говорит Тайлер, ты умрёшь. И пока ты не поймёшь это — ты бесполезен для меня.
Ты в Ирландии.
Можешь плакать, говорит Тайлер, но каждая слеза, упавшая на хлопья щёлочи на твоей коже, оставит ожог как от сигареты.
Направленная медитация. Ты в Ирландии летом, когда закончил колледж. И, может быть, это был первый раз, когда ты захотел анархии. За годы до того, как ты встретил Тайлера Дёрдена, до того, как помочился в creme anglaise, ты узнал о маленьких актах мести.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на вершине ступеней замка.
Мы можем использовать уксус, чтобы нейтрализовать щёлочь, говорит Тайлер. Но сначала ты должен сдаться.
После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены, говорит Тайлер, из-под алтаря к реке поползла мутная белая масса.
Сначала ты должен достичь дна.
Ты на площадке в замке в Ирландии. Бездонная темнота вокруг площадки и над тобой. На расстоянии руки в темноте перед тобой — каменная стена.
Дождь, говорит Тайлер. Дождь лил на погребальный костёр год за годом. И год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь древесный уголь, чтобы стать щёлочью. Щёлочь соединялась с расплавленным жиром жертв. И мутная белая масса мыла поползла из-под алтаря, поползла вниз по холму, к реке.
И ирландские мужчины вокруг тебя, в своем маленьком акте мести, в темноте подходят к краю платформы, становятся на краю бездонной темноты и мочатся.
И мужчины говорят, давай, помочись своей модной американской мочой, жёлтой от избытка витаминов, зря пропадающих дорогих витаминов.
Это — величайший момент твоей жизни, говорит Тайлер, а ты — неизвестно где, пытаешься его пропустить.
Ты в Ирландии.
И ты делаешь это. Да. О, да. И чувствуешь запах аммиака и дневной нормы витамина В.
Там, где мыло попадало в реку, говорит Тайлер, после тысяч лет убийств людей и дождя, древние люди заметили, что их одежда отстирывается лучше, если стирать её в этом месте.
Я мочусь на камень Blarney.
Эге, говорит Тайлер.
Я мочусь в свои чёрные брюки с пятнами засохшей крови, которые не переносит мой босс.
Ты в арендованном доме на Paper Street.
Это что-нибудь да значит, говорит Тайлер.
Это знак, говорит Тайлер. Тайлер полон полезной информации. Культуры, не знавшие мыла, говорит Тайлер, использовали свою мочу и мочу своих собак, чтобы стирать одежду и мыть волосы — из-за мочевой кислоты и аммиака.
Запах уксуса — и огонь на твоей руке в конце длинной дороги гаснет.
Запах палёной плоти и тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.
Убить всех этих людей было правильно, говорит Тайлер.
На тыльной стороне твоей руки блестящий волдырь ожога, как пара губ, точно в форме поцелуя Тайлера. Вокруг поцелуя маленькие точки сигаретных ожогов от чьих-то слез.
Открой глаза, говорит Тайлер — и в его глазах слезы.
Поздравляю, говорит Тайлер. Ты на один шаг ближе к самому дну.
Ты должен знать, говорит Тайлер, что первое мыло было сделано из героев.
Думай о подопытных животных.
Думай о мартышках, запущенных в космос.
Без их смерти, без их боли, без их жертвы, говорит Тайлер, у нас не было бы ничего.
Глава 10
Я ОСТАНАВЛИВАЮ ЛИФТ МЕЖДУ ЭТАЖАМИ. Тайлер расстегивает пояс.
Когда лифт останавливается, супницы на тележке перестают звенеть. Пар поднимается к потолку лифта, когда Тайлер снимает крышку с супницы.
Тайлер достает и говорит: не смотри на меня, а то я не смогу.
Это томатный суп-пюре с кориандром и моллюсками. Среди них никто не почувствует того, что мы туда добавим.
Я говорю, поторопись, и смотрю через плечо на Тайлера, свесившего полдюйма в суп. Выглядит забавно: как будто слон в белом фраке и бабочке сунул в суп свой коротенький хобот.
Тайлер говорит: я сказал — не смотри.
Передо мной в двери лифта небольшое окошко, сквозь которое я вижу служебный коридор. Лифт остановлен между этажами, так что я вижу всё с точки зрения таракана на зелёном линолеуме. С высоты тараканьего роста зелёный коридор тянется до самого горизонта, мимо приоткрытых дверей, где великаны и их великанские жены пьют шампанское бочками и перекрикиваются, обвешанные бриллиантами больше меня размером.
На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда адвокаты коллегии «Empire State»[54] праздновали рождество, у меня встал, и я засовывал член в апельсиновый мусс.