На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и пёрнул на полную тележку «Воссопе Dolce»[55] для чаепития «Junior League»[56].
Тайлер знает, как хорошо меренги впитывают запах.
С высоты тараканьего роста мы слышим пленную арфистку, играющую для титанов, накалывающих на вилки бараньи ножки. Каждый укус размером с поросёнка. Каждый рот — разрывающий Стоунхендж слоновой кости.
Я говорю: ну давай уже.
Тайлер говорит: я не могу.
Если суп будет холодным, они отошлют его обратно.
Великаны иногда отсылают еду обратно на кухню вообще без причины. Они просто хотят увидеть, как ты бегаешь за их деньги. На таких ужинах, на таких банкетах, они знают, что чаевые уже включены в счет, а потому обращаются с тобой как с грязью. На самом деле мы ничего не отвозим обратно в кухню. Поменяй pommes Parisienne[57] и asperges Hollandaise[58] местами на тарелке, подай кому-нибудь другому, и внезапно всё станет нормально.
Я говорю: Ниагарский водопад. Разливы Нила.
В школе мы считали, что если опустить руку спящего в тёплую воду, он обмочит постель.
Тайлер говорит: о Позади меня Тайлер говорит: о да. Да, пошло. О, всё. Да, да.
За полуоткрытыми дверями из залов в служебные коридоры двигаются золотые, чёрные, красные юбки размером с золотой бархатный занавес Old Broadway Theatre. Снова и снова пары седанов Cadillac из чёрной кожи со шнурками на месте ветровых стекол. Над автомобилями двигается целый город офисных небоскрёбов в красных кушаках.
Не перестарайся, говорю я.
Мы с Тайлером превратились в партизан-террористов индустрии обслуживания. Саботажники званых ужинов.
Отель обслуживает праздничные обеды, и когда кто-нибудь заказывает еду, они получают еду, вино, фарфор, хрусталь и официантов. Они получают всё, и оплачивают один счёт. И раз они знают, что не могут недодать тебе чаевых, ты для них становишься просто тараканом.
Тайлер однажды обслуживал званый обед.
Тогда Тайлер и превратился в официанта-ренегата[59].
В тот первый званый обед Тайлер подавал рыбу в этом стеклянном и белом облаке дома, который как бы парит над городом на стальных ногах, упирающихся в склон холма.
Посреди перемены рыбных блюд, пока Тайлер мыл тарелки после перемены спагетти, хозяйка вошла на кухню, сжимая в руке клочок бумаги, развевающийся как флаг — так тряслись её руки. Сквозь стиснутые зубы мадам хотела знать, видели ли официанты кого-либо из гостей идущим по коридору к спальной части дома. Особенно — гостей-женщин. Или прислугу?
В кухне — Тайлер, Альберт, Лен и Джерри, моющие и складывающие тарелки, и помощник повара Лесли, нарезающий чесночное масло на артишоки, фаршированные креветками и эскарго[60].
Мы не должны заходить в ту часть дома, говорит Тайлер.
Мы входим через гараж. Всё, что мы должны видеть, это гараж, кухня и столовая.
Хозяин появляется позади жены в дверном проёме и забирает клочок бумаги из её трясущейся руки.
Всё образуется, говорит он.
Как я могу смотреть на этих людей, говорит мадам, если я не знаю, кто это сделал?
Хозяин кладет ладонь на её спину в белом шёлковом праздничном платье, которое так подходит к её дому, и мадам выпрямляется, её плечи расправляются, и она внезапно успокаивается.
Они — твои гости, говорит он. И этот вечер очень важен.
Выглядит забавно, как чревовещатель, оживляющий свою куклу. Мадам смотрит на своего мужа, и легонько подталкивая, он ведёт её обратно в столовую. Записка упала на пол и сквозняком от хлопнувшей кухонной двери записку относит к ногам Тайлера.
Альберт говорит: что там написано?
Лен начинает мыть тарелки от перемены рыбных блюд.
Лесли засовывает поднос с артишоками обратно в печь и говорит: правда, что там такое?
Тайлер смотрит Лесли в глаза и говорит, не поднимая записку: в один из этих элегантных флаконов духов, я влил немного своей мочи.
Альберт улыбается: ты нассал в её духи?
Нет, говорит Тайлер. Он просто оставил записку засунутой между флаконами. У нее там штук сто флаконов на столике у зеркала в спальне.
Лесли улыбается: так на самом деле ты ничего не сделал?
Нет, говорит Тайлер. Но она этого не знает.
Остаток бело-стеклянного ужина в небе Тайлер продолжал соскребать с тарелок хозяйки холодные артишоки, потом холодную телятину с холодным pommes duchesse[61], потом холодный choufleur а lа Polonaise[62]. Тайлер наполнял её бокал вином с дюжину раз. Мадам сидела и смотрела на всех едящих женщин-гостей, пока, наконец, между тем, как уносили тарелки изпод шербета и тем, как подавали apricot gateau[63], место мадам во главе стола вдруг не опустело.
Они убирались после того, как гости ушли, укладывая термосы и китайские сервизы обратно в фургончик отеля, когда хозяин вошёл и спросил, не поможет ли Альберт ему с кое-чем тяжёлым.
Лесли сказал, что Тайлер, наверное, зашёл слишком далеко.
Громко и быстро Тайлер рассказывает, как они убивают китов. Тайлер говорит, что это для духов, которые на вес — дороже золота. Большинство людей никогда даже не видели кита. Лесли живет с двумя детьми в квартире возле автострады, а у мадам хозяйки в бутылочки на туалетном столике вложено больше денег, чем все мы заработаем за год.
Альберт возвращается после того, как помог хозяину и набирает номер 911[64]. Альберт прикрывает трубку рукой и говорит: мужики, Тайлеру не стоило оставлять эту записку.
Тайлер говорит: ну так расскажи менеджеру. Пусть меня уволят. Я не женат на этой дерьмовой работе.
Все смотрят на ботинки.
Быть уволенным, говорит Тайлер, это лучшее, что с любым из нас может случиться. Тогда мы перестанем тратить время и сделаем что-нибудь из наших жизней.
Альберт говорит в телефон, что нужна «скорая» и называет адрес. Ожидая на линии, Альберт говорит, что хозяйка сейчас не в лучшем виде. Альберту пришлось поднимать её с пола в туалете. Хозяин не мог этого сделать сам, потому что мадам говорила, что он и есть тот, кто нассал в её флаконы духов. И она говорила, что он хочет довести её до сумасшествия, заигрывая с одной из гостий, и что она устала, устала от всех этих людей, которые называют себя их друзьями.
Хозяин не мог её поднять, потому что мадам упала в своем белом платье возле унитаза и размахивала разбитым флаконом духов. Мадам кричала, что перережет ему горло, если он хоть попробует до неё дотронуться.
Тайлер говорит: круто.
И от Альберта воняет. Лесли говорит: Альберт, друг, от тебя воняет.
Из туалета не выйдешь, не провонявшись, говорит Альберт. Все флаконы духов валяются на полу разбитыми, а унитаз набит другими флаконами. Они похожи на лёд, говорит Альберт, как на крутых вечеринках в отеле, где мы наполняем писсуары колотым льдом. Весь туалет воняет и весь пол в осколках льда, который не растает. И когда Альберт помогал мадам встать, её платье было всё в жёлтых потёках. Мадам махнула разбитым флаконом в сторону мужа, поскользнулась на духах и упала на руки.
Она плачет и истекает кровью, скорчившись возле унитаза.
О-о, как печёт, говорит она. О, Уолтер, так печёт. Так жалит, говорит мадам.
Духи, мёртвые киты в порезах на её руках, — они жалят.
Хозяин поднимает мадам на ноги. Мадам держит руки перед собой как в молитве, только не сложенными. Кровь сбегает по ладоням, вниз по запястьям. Через бриллиантовый браслет, вниз к локтям, откуда капает на пол.
Хозяин говорит: всё образуется, Нина.
Мои руки, Уолтер, говорит мадам.
Всё образуется.
Мадам говорит: кто мог сделать такое со мной? Кто может так меня ненавидеть?
Хозяин говорит Альберту: вызовите «скорую».
Это было первое задание Тайлера — террориста индустрии обслуживания. Партизанящий официант. Экспроприатор минимальной зарплаты. Тайлер делал это годами. Но он говорит, что всегда веселее делать что-нибудь вместе.
В конце истории Альберта Тайлер улыбается и говорит: круто.
Назад в отель, в настоящее, в лифт остановленный между этажами кухни и банкетного зала. Я говорю Тайлеру, как я высморкался на заливную форель для конгресса дерматологов, и трое сказали мне, что она пересолена, а один — что она восхитительна.
Тайлер стряхивает над супницей и говорит, что закончил.
Это легче с холодным супом, vichyssoise[65], или когда шефповар приготовит по-настоящему свежий gazpacho[66]. Это невозможно с этим луковым супом, который с коркой плавленого сыра на поверхности. Если я когда-нибудь буду здесь есть, я именно его и закажу.
У нас с Тайлером заканчивались идеи. Портить еду стало привычным, почти что частью служебных обязанностей.
Однажды я услышал как один из врачей или адвокатов, — какая разница, — говорил, что вирус гепатита может существовать на поверхности из нержавеющей стали до полугода.
Однажды я услышал как один из врачей или адвокатов, — какая разница, — говорил, что вирус гепатита может существовать на поверхности из нержавеющей стали до полугода.
Остается только догадываться, как долго он может существовать в rum custard charlotte Russe[67].
Или salmon timbale[68].
Я спросил врача, где бы мне достать немного вирусов гепатита, и он выпил достаточно, чтобы рассмеяться.
Всё отправляется на свалку биологических отходов, сказал он.
И он смеялся.
Все.
«Свалка биологических отходов» звучит похоже на «достичь дна».
Одной рукой на пульте управления лифтом, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. На тыльной стороне моей ладони вздулся красный блестящий шрам точно в форме поцелуя Тайлера.
Один момент, говорит Тайлер.
Томатный суп, наверное, ещё горячий — то, что Тайлер прячет обратно в штаны, раскраснелось как гигантская креветка.
Глава 11
МОГЛО БЫТЬ ХУЖЕ. В Южной Америке, в Волшебном Краю, мы могли бы переходить вброд реку, где маленькая рыбка могла бы заплыть в уретру[69] Тайлера. У рыбки есть шипы, которые она может высовывать и втягивать обратно, так что если она попала внутрь, то чувствует себя как дома, впивается шипами в стенки и готовится откладывать икру.
Могло быть хуже.
Есть много вариантов того, как мы могли бы проводить субботнюю ночь хуже.
Могло быть хуже, говорит Тайлер, чем то, что мы сделали с матерью Марлы.
Я говорю, заткнись.
Тайлер говорит, что французское правительство могло забрать нас в подземный комплекс в окрестностях Парижа. Там даже не хирурги, а полуобученные техники срезали бы нам веки в порядке тестирования аэрозольного спрея для загара на токсичность.
Такое бывает, говорит Тайлер. Почитай газеты.
Что хуже: я знал, что Тайлер сделал с матерью Марлы.
Впервые с тех пор, как я его встретил, у Тайлера появились деньги. Тайлер зарабатывал реальные деньги. Позвонили от «Nordstrom» и оставили к Рождеству заказ на двести упаковок Тайлеровского мыла для лица с жжёным сахаром. При розничной цене в двадцать долларов за упаковку у нас появились деньги, чтобы прогуляться в субботу вечером. Деньги, чтобы починить газовую трубу. Сходить на танцы.
Если бы не нужно было волноваться о деньгах, я мог бы уволиться с работы.
Тайлер называет себя «Мыловаренная компания Paper Street». Люди говорят, что это — самое лучшее мыло.
Могло быть хуже, говорит Тайлер. Ты мог бы случайно съесть мать Марлы.
Сквозь набитый китайской курицей рот я говорю: просто заткнись, а?
Мы проводим субботнюю ночь на переднем сидении «Impala» шестьдесят восьмого года, стоящей на спущенных шинах в первом ряду на стоянке подержанных автомашин. Мы с Тайлером разговариваем, пьем пиво из банок. Передние сиденья «Impala» больше, чем у многих диваны.
Стоянка раскинулась по бульвару в обе стороны. Торговцы называют такие стоянки «жестяным аукционом». Все машины стоят не больше двухсот долларов, и днём цыгане, которые держат эти стоянки, стоят около своих фанерных офисов и курят тонкие длинные сигары.
На таких машинах чаще всего ездят подростки в старших классах. «Gremlin» и «Pacer». «Maverick» и «Hornet». «Pinto» и пикапы «International Harvester». Приземистые «Camaro», «Duster» и «Impala». Машины, которые люди любили, а потом выбросили. Животные в приюте. Платья подружки невесты в комиссионке. Помятые. С серыми, красными, чёрными исцарапанными приборными досками. С наростами на днище, ради которых никто уже не потратится на пескоструйку. Пластмассовое дерево, пластмассовая кожа, пластмассовые хромированные детали. На ночь цыгане даже не закрывают двери автомашин.
Свет фар на бульваре освещает цену, написанную на ветровом стекле «Impala», загибающемся как экран панорамного кинотеатра. Посмотрите на США. Цена — девяносто восемь долларов. Изнутри это выглядит как восемьдесят девять центов. Ноль — ноль — точка — восемь — девять. Америка ждёт твоего звонка.
Большая часть машин здесь стоит около ста долларов, и все машины продаются с надписью «как есть» на окошке водителя.
Мы выбрали «Impala». Раз уж придется спать в машине в субботу ночью, то у этой — самые большие сиденья.
Мы едим китайскую еду, потому что не можем пойти домой. Нужно либо спать здесь, либо торчать в ночном танцевальном клубе. Мы не ходим в танцевальные клубы. Тайлер говорит, что музыка слишком громкая, особенно 6асы, и что они не сочетаются с его биоритмами. Тайлер говорит, что когда мы там были последний раз, у него из-за громкой музыки случился запор. И ещё в клубе слишком громко, чтобы разговаривать. Так что после пары рюмок все чувствуют себя в центре внимания, хотя на самом деле полностью отрезаны от остальных.
Как труп в классическом английском детективе.
Мы спим в машине сегодня ночью потому, что Марла пришла в дом и угрожала позвонить в полицию и потребовать моего ареста за то, что я сварил её мать. А потом Марла бегала вокруг дома и кричала, что я вурдалак и каннибал. И она пинала ногами стопки журналов «Reader's Digest» и «National Geographic». И там я её и оставил. В раковине. В скорлупе.
После ее нечаянного предумышленного самоубийства при помощи «Xanax» в отеле «Regent», я не могу представить Марлу звонящей в полицию. Но Тайлер сказал, что хорошо бы переночевать сегодня здесь. Просто на всякий случай.
Просто на случай, если Марла подожжёт дом.
Просто на случай, если Марла где-нибудь достанет пистолет.
Просто на случай, если Марла всё ещё в доме.
Просто на всякий случай.
Я пытаюсь сконцентрироваться.
Машины едут по бульвару. Пиво в моей руке. В салоне «Impala» с её холодным бакелитовым рулем трёх футов в диаметре. Потрескавшийся винил сиденья колет мой зад сквозь джинсы.
Тайлер говорит: ещё раз. Расскажи мне в деталях, что произошло.
Неделями я игнорировал то, чем занят Тайлер.
Однажды я пошёл с Тайлером в офис «Western Union» и видел, как он посылает телеграмму матери Марлы.
Вся в морщинах тчк Пожалуйста помоги вскл
Тайлер показал клерку библиотечную карточку Марлы и подписался её именем на бланке. И сказал, да, иногда Марла — это мужское имя, а клерк может пойти заняться своими делами.
Когда мы выходили из «Western Union», Тайлер сказал, что если я люблю его, я доверюсь ему. Это не было чем-то, о чем мне нужно было знать, сказал Тайлер, и пригласил меня в ресторан.
Что меня по-настоящему напугало, так это не телеграмма, а обед с Тайлером. Никогда, никогда Тайлер не платил наличными, ни за что. Если ему была нужна одежда, Тайлер ходил в бюро находок при спортзалах и отелях. По крайней мере, это лучше, чем Марла, которая ходит в автоматические прачечные, крадет джинсы и продает их по двенадцать долларов за пару в магазины подержанной одежды.
Тайлер никогда не ел в ресторанах. А Марла не покрывалась морщинами.
Без всякой причины Тайлер послал матери Марлы пятнадцатифунтовую[70] коробку шоколадных конфет.
Еще один вариант, как эта субботняя ночь могла быть хуже, сказал мне Тайлер в «Impala», это бурый паук-отшельник. Когда он кусает тебя, он впрыскивает не просто яд, а пищеварительный энзим[71], кислоту, которая разъедает ткани вокруг укуса, практически растворяя твою руку, или ногу, или лицо.
Тайлер прятался, когда все это началось. Марла появилась в доме. Без стука.
Она заглядывает во входную дверь и кричит «тук-тук».
Я читал «Reader's Digest» на кухне. Я в замешательстве.
Марла крикнула: Тайлер! Можно мне войти? Ты дома?
Я ответил: Тайлера нет дома.
Марла сказала: не злись.
Я у входной двери. Марла стоит в прихожей со срочной посылкой «Federal Express» и говорит: мне нужно кое-что положить в твою морозилку.
Я иду за ней по пути на кухню и говорю, нет.
Нет.
Нет.
Нет.
Она не будет держать свои вещи в этом доме.
Но, милый, говорит Марла, у меня нет холодильника в отеле, так что ты мне разрешил.
Нет, я не разрешал. Последнее, что мне придет в голову, это чтобы Марла переезжала в дом, по частям перевозя всё своё дерьмо.
Марла открывает посылку на кухонном столе, достает из пластиковой упаковочной пены что-то белое и сует это белое мне под нос.
Это не дерьмо, говорит она. Ты говоришь о моей матери, так что отвали.
Когда Марла достает это из посылки, это оказывается бумажный пакет белого вещества, которое Тайлер вываривает, чтобы сделать мыло.
Могло быть хуже, говорит Тайлер. Ты мог случайно съесть то, что было в одном из этих пакетов. Если бы проснулся как-то ночью и взял этой белой штуки, добавил калифорнийского соуса с луком и съел с картофельными чипсами. Или с брокколи.
Когда мы с Марлой стояли в кухне, я больше всего на свете не хотел, чтобы она открывала холодильник.