— Зачем? Вполне годится сегодня.
«Ну хоть не на кладбище собирается, и то хорошо», — со вздохом подумал Женька, открывая окно, чтобы немного проветрить. В последние визиты на родину Марина уже не считала городское кладбище главным местом, и Хохол думал, что это потому, что всякий раз ей предстояло неминуемо встретиться там с собой. А что ни говори, видеть собственное изображение на могильной плите — вещь не слабая даже для человека с такой силой духа, как у Марины. Хохла самого до сих пор передергивало от этого зрелища — вот она живая рядом и вот — почти живая смотрит с плиты с выбитыми датами рождения и смерти. Тут у кого угодно снесет крышу…
Марина шумела водой в душевой кабине, и Женька вдруг захотел вломиться к ней и взять прямо там, наказывая за все, что она вытворяла сегодня. Он любил смотреть на ее искаженное страстью и болью лицо — в такие моменты возвращалась та Коваль, которую он полюбил, а не эта холеная блондинка с идеальной кожей и выверенными до мелочи манерами. Его женщина могла появиться в кожаных брюках и черной обтягивающей трикотажной майке, надетых на голое тело, перед толпой отмороженных быков с ножами и пистолетами в карманах и не сомневаться, что никому и в голову не придет, что она — баба. Эта же всегда безукоризненно одета, тщательно накрашена и ни за что не позволит себе грубого слова на людях. Как Марине удавалось столько лет играть роль, Женька не понимал. Он видел, как ей тяжело, как из-под деловых костюмов и вечерних платьев рвется его бесшабашная Коваль, и как ей трудно совладать с собой, прежней. И только наедине с ним, в постели она становилась такой, как была раньше.
Хохол решительно взялся за ручку двери и, когда открыл ее, из-за запотевшего стекла кабины услышал насмешливое:
— Что-то ты долго. Я уж думала, что не придешь.
— Сука! — рванув на себе майку, рявкнул он. — Убью же сейчас, ведь знаешь! Зачем дразнишь?!
— Затем и дразню… ты ведь понимаешь…
На улицу она его все-таки вытащила, несмотря на сопротивление. Женька отговаривался как мог, но Марина была неумолима:
— Мы недолго, просто пройдемся чуть-чуть по центру, и все. Я не была здесь больше года.
— Страшная потеря, — пробормотал Хохол и незаметно сунул в карман джинсов «финку», которую всегда провозил в багаже.
Марина стояла перед зеркалом в коридоре и укладывала волосы. Хохол с удивлением отметил, что на ней, вопреки обычаю, джинсы и футболка с тремя пуговками на груди, а на ногах — босоножки на каблуках. Морские купания пошли на пользу — хромота временно исчезла, такое бывало после курсов реабилитации, и Марина использовала это время, чтобы вернуться к любимой обуви на шпильках. Потом, когда действие массажа и процедур ослабевало, она снова возвращалась к плоской подошве. Белые джинсы и высокие каблуки босоножек пробудили у Женьки вполне определенные воспоминания, но Коваль, перехватив его взгляд в зеркале, улыбнулась и отрицательно покачала головой:
— Передохни немного, сердечко не выдержит.
— Куртку возьмешь? — Он потянулся к чемодану и вынул тонкую джинсовку, заодно прихватив и свою. — Ну что, готова?
— Вполне.
— Только договариваемся сразу, — задержав ее на пороге, предупредил Женька. — Ты не рыдаешь у здания МБК, поскольку мы, ясное дело, туда пойдем, да?
Она смерила его взглядом и процедила:
— Вот не думала, что ты спустя столько лет продолжаешь ревновать меня к мертвому Малышу. Бред какой-то.
— Ну, бред или не бред, это мое дело. А ты пообещай, иначе с места не сдвинусь.
Она пожала плечами и взялась за дверную ручку:
— Значит, пойду одна.
Хохол схватил ее, поднял и придавил спиной к стене так, что ей пришлось закинуть ноги ему на бедра.
— Не пойдешь. Никуда не пойдешь без меня… — Дыхание его участилось, губы нашли кожу в вырезе майки, и Коваль застонала:
— Не надо… не сейчас, пожалуйста… я обещаю тебе все, что хочешь… — и он мгновенно опустил ее на пол:
— Так бы и сразу. Идем.
Ночной город ничем не отличался от Бристоля, например — разве что звуков порта тут не было. Они дошли до набережной и побрели вдоль, с любопытством рассматривая многочисленные открытые кафе, в которых было полно народа, играла музыка и кое-где даже пели вживую.
— С ума сойти… — останавливаясь у парапета, чтобы закурить, сказала Марина. — Жизнь-то и ночью продолжается.
— А ты думала, одни бродить будем?
Женька облокотился на парапет и смотрел вниз, в темную плещущуюся у гранитной стены воду. От реки пахло рыбой и подгнившей травой, но этот запах был совершенно иным, чем в Англии.
— Ты заметила, что здесь даже вода иначе пахнет? — спросил он, глянув на курившую жену.
— Что? Нет, не заметила. Это у тебя ностальгия просто.
— Жалко, что вернуться невозможно, — тихо сказал Хохол, не отводя взгляда от воды, — я б вернулся.
— Куда? Кто тебя здесь ждет? И что ты тут станешь делать? Пойдешь к Ворону на побегушки? — насмешливо спросила Марина, разглядывая тлеющий кончик сигареты.
— Зачем к Ворону? У меня есть ты.
— Да? Забавно. А не ты ли орешь вечно, чтобы я не смела даже думать о поездках сюда? — затягиваясь дымом, поддела она. — А тут, глядите, разговорился — «вернулся бы! — передразнила Марина, глянув на мужа искоса. — Мечтатель. Не надо было тут резню Варфоломеевскую устраивать.
— Ты не хуже моего знаешь, как все было — разнюхала ведь, хоть я и запретил. Я не мог иначе, понимаешь? Не мог. Это была моя вендетта.
— Ой, да перестань ты, сицилиец недоделанный! — поморщилась Марина и бросила окурок в урну. — Вендетта! Тоже мне — кровник нашелся. Да ладно, что об этом теперь — все сделано уже, ничего не вернешь. Бесит, что от меня скрывал столько времени.
Хохол повернулся и сгреб ее в охапку, прижал к себе и задышал в волосы:
— Я не хотел, чтобы ты знала. Не хотел пугать… руки в крови — как прикасаться-то к тебе?
— Глупости. Ты думаешь, я не понимаю? — Она развернулась в его руках и заглянула в лицо: — Я же тебя люблю, Женька. Любого люблю.
Он закрыл ей рот поцелуем, и они долго стояли так, опираясь на парапет. Мимо прошла стайка подростков, и кто-то прокомментировал:
— Во дают старперы — так засосались, аж не шевелятся!
Хохол аккуратно отодвинул Марину и сжал кулачищи, и пацанов, оценивших габариты и отличную спортивную форму «старпера», сдуло как ветром. Вслед им понесся хохот — это смеялась Марина, сползая по парапету на корточки:
— А ведь дети-то правы, Женька… что мы, как идиоты, посреди набережной целуемся?
— Где приспичило, там и целуемся, — буркнул он, подавая ей руку и помогая встать. — Буду я еще каждому сопляку отчитываться! Идем, холодно.
С реки вдруг действительно подул ветер, и по набережной заплясали огоньки от качающихся лампочек иллюминации. Обняв Марину за плечи, Хохол увлек ее в сторону длинной лестницы, ведущей на верхний ярус набережной, туда, где было разрешено автомобильное движение.
— Может, тачку поймаем? — предложил он. — Как ты на каблуках-то, давно же не ходила?
— Ничего, дойду, здесь не очень далеко.
…Они скрылись в подъезде и не видели момента, когда сидевший в припаркованной во дворе неприметной «Хонде» молодой парень вынул из кармана мобильный и позвонил кому-то:
— Все, они дома, полный порядок. Я сменяюсь утром. Отбой.
Глава 17 Урал. Леон
Как-то незаметно для окружающих и даже для себя самого Вова Суриков переместился из небольшого кабинетика в одном из автосалонов в большой кабинет, оборудованный специально для него в клубе «Матросская тишина» на том же этаже, где располагался и кабинет шефа. Вова расценил это как повышение, тем более что и зарплату ему существенно увеличили, и машину дали новую, с водителем, и в кабинет к Воронцову он теперь входил сразу, а не ждал в приемной. Единственный, кто никак не отреагировал на появление Вовы рядом с шефом, оказался одноглазый Леон. Вова долго не мог понять, кем же именно является здесь этот странный молчаливый мужик с изуродованным лицом и в вечных перчатках. Он был единственным, кто оставался в кабинете с шефом один на один, без свидетелей, тогда как даже главный бухгалтер всегда отчитывалась в присутствии этого самого Леона, не говоря уже об остальных. Леон приезжал отдельно, на своей машине, уезжал то вместе с хозяином, то один, и постоянно взбадривал охрану и ее начальника Марата. Вова удивлялся, как Марат терпит начальственный тон этого инвалида и почему позволяет тому говорить с собой свысока.
Пообвыкнув в новом кабинете и немного ближе сойдясь с обитателями «Матросской тишины», Вова узнал некоторые подробности прошлой жизни Леона и понял, что на всякий случай от него стоит держаться подальше и в открытые конфликты не вступать — контуженный взрывом человек непредсказуем. Однако Вова все чаще ловил на себе цепкий взгляд единственного глаза, и от этого взгляда ему почему-то всегда становилось не по себе — как будто он пудель, которого застали в хозяйской постели, куда ему категорически нельзя.
— Он только на меня так пялится, как будто у него вместо второго глаза рентген? — спросил Вова однажды у Марата, когда они в обеденный перерыв спустились в клуб, чтобы поесть.
Меланхоличный Марат пожал плечами:
— Не грузись, Вовчик. Леон мужик правильный, он по-пустому базар не затеет, так что расслабься. Он нас не трогает — мы его не трогаем, у каждого своя работа.
— Какой из него работник с одним глазом и без пальцев?
— Не советую проверять, — так же меланхолично ответил Марат, сосредотачиваясь на содержимом подноса с тарелками, вынесенного официанткой, — он и без пальцев может ухайдокать — не дай бог. Чечню прошел и школу телохранителей, рукопашным боем владеет, да и вообще… Потому его хозяин и не списал после ранения.
Вова размешал сметану в борще и снова аккуратно спросил:
— А скажи, Марат, Леон давно работает у Михал Георгиевича?
— Давно, — буркнул Марат не совсем довольно — он привык есть молча, а Вова то и дело вынуждал его нарушать это правило, — я пришел — он уже был. И это, Вовчик… давай поедим сперва, а потом в вопросы поиграем, хорошо?
Вова согласно кивнул и больше не посмел отвлекать Марата от трапезы. Закончив обед, они вышли на крыльцо покурить, и Вова решился на повторный штурм:
— Так, говоришь, давно Леон работает?
Марат затянулся дымом и кивнул:
— Сказал же — давно. До него другой кто-то был, но полег в разборках. Ты местный вообще?
— Местный.
— Наверное, тоже малой совсем был, когда тут дела творились.
— Так Леон вроде не намного нас с тобой старше.
— Да при чем Леон тут… Он в то время еще тоже под стол пешком бегал. А мне дядька рассказывал.
— А кто твой дядька?
— Торговый центр «Ритм» знаешь? На северной окраине, — спросил Марат, аккуратно стряхивая пепел в урну, и, когда Вова кивнул, продолжил: — Ну, теперь он дяде моему принадлежит, как раз в ходе тех разборок и отмутил он его на пару с корешем. От дел отошел давно, теперь честный бизнесмен, налоги платит, пятое-десятое… но в общак все равно отстегивает, хоть пока и некому.
Вова потряс головой, словно утрамбовывая полученную информацию:
— Погоди, Марат… я запутался совсем — дядя, «Ритм», общак, разборки… Такое ощущение, что я в девяностые попал.
— А ты думал, что в сказку, мальчик? — раздался сзади голос Ворона, и Вова едва не откусил кончик языка, захлопнув рот на полуслове. — Что за собеседование? А ты какого… ботало свое развязал? — грозно глянув на начальника охраны, спросил Мишка. — Тебя Леон для чего главным поставил? Чтобы ты с кем ни попадя откровения разводил? То, что он бумажки подмахивает, еще не сделало его своим, ты понял?
Марат склонил бритую голову и кивнул:
— Извините, Михал Георгиевич…
— «Извините»! — передразнил хозяин, впрочем, беззлобно. — С Леоном будешь разбираться. А ты, — обернулся он к Вове, — захочешь чего спросить — тоже к Леону, он ответит. И не вздумай мне тут шнырять, еще раз услышу, пеняй на себя.
— Я понял, Михал Георгиевич, не повторится больше…
Вова спешно ретировался в кабинет и засел там за бумаги, решив, что нужно быть аккуратнее в своем любопытстве, а Марат, проводив Ворона до машины, вернулся в клуб и вынул мобильный:
— Алло, Леон? Ты просил говорить, если что-то странное замечу. Так это… юрист наш вопросов многовато задает. Нет, не о хозяине пока. О тебе. Да. Ну, как какие? Кто, что, давно ли работаешь. Да. Хозяин спалил нас за беседой, был недоволен. Только то, что ты разрешил. Да, я понял. Хорошо, я попробую. А ты подъедешь? А-а… лады. До встречи.
Убрав мобильный в карман, Марат размял плечи и пошел с обходом. Эту процедуру по настоянию Леона он проделывал теперь каждые два часа — обходил все помещения, заглядывал в разные углы и присматривался к персоналу клуба. Сперва эта новая обязанность казалась ему ненужной и глупой, но после того, как Леон разогнал охрану, сунув под днище машины консервную банку, Марат понял, что в почасовых обходах есть смысл. Леону он доверял, именно он настоял на том, чтобы из рядовых охранников его перевели в начальники — это совсем не то, что мотаться на машине по городу, сопровождая хозяина. Да и дядя в приватной беседе обмолвился, что Леон надежный и умный, к нему стоит прислушиваться, а мнение дяди для Марата было превыше всего. Он рано остался сиротой, попал в детдом, а спустя год приехал дядя Мирза и забрал его в свою семью, воспитывал наравне со своими детьми. Учиться Марат не захотел, пошел в армию, а когда вернулся, дядя пристроил его в охрану Воронцова, и вот теперь он — начальник этой охраны. Местом Марат дорожил, а потому решил для себя, что нужно держаться поближе к Леону.
После звонка Марата Леон долго бродил по комнатам своей холостяцкой двушки и думал. Вова Суриков ему не понравился сразу, но объяснить возникшую неприязнь он ничем не мог. Судя по рассказам работавших с ним людей, Вова был хорошим юристом, очень быстро разбирался в бумагах, а статьи законов мог шпарить наизусть даже спросонок. Пару раз Ворон для проверки доверил ему крупные суммы денег, и оттуда не пропало даже десяти копеек, что позволяло думать о Вове как о честном человеке. Но у Леона было правило — никому никогда не верить до конца.
Сегодня у него был выходной, предстояла встреча с Хохлом и Мариной, время обеденное, а никаких звонков пока не было. «Спят, наверное», — подумал Леон, укладываясь на диван — от жары болела голова, давала знать себя контузия. В такие моменты Леон принимал горизонтальное положение и, уложив на лоб пузырь со льдом, старался отключиться от звуков внешнего мира, но сегодня это никак не удавалось. Беспокоило, что не звонит Хохол — не случилось ли у них чего непредвиденного. Беспокоил звонок Марата — что-то в нем не понравилось Леону, насторожило. «Надо проверить этого Сурикова еще раз, — подумал Леон, закрывая глаза и мучаясь от сдавившей виски боли. — Не могу вспомнить, откуда он вообще у нас взялся».
Кое-как дотянувшись до тумбочки, он нашарил упаковку таблеток и выдавил две прямо в рот, проглотил, не разжевывая и не чувствуя горького привкуса. Через двадцать минут стало полегче, кожа на лбу онемела от пузыря со льдом. «Уже можно жить», — привычно подумал Леон, поправляя сползающий резиновый круг, и тут зазвонил мобильник.
Но это оказался не Хохол, а Лиза. Сердце Леона гулко бухнуло — она сама позвонила.
— Здравствуйте, Леня. Я вас не отрываю? — полился из трубки ее мелодичный голос.
— Нет, я пока не занят.
— А… я просто так позвонила. У меня сегодня выходной, я думала, может, на кладбище поедем?
«Черт, ну, почему именно сейчас? Сейчас — когда я встать не могу, и звонков жду, и планы были на вечер?»
Он бросил взгляд на настенные часы, прикидывая, как совместить все дела в один список.
— Я могу перезвонить тебе через десять минут?
— Да, конечно. Я дома.
— Тогда через десять минут, — повторил он и сбросил звонок.
Придется звонить Хохлу. Женька ответил не сразу, голос был каким-то мрачным:
— Да, слушаю.
— Джек, это Леон.
— Я понял. Только я не Джек, я Серега, — поправил Хохол, и Леон вспомнил, что на это имя брал машину в прокате. Там работал знакомый парень, который отдал тачку по ксерокопии паспорта, без предъявления оригинала.
— Да, извини, Серега. Как дела?
— У прокурора, — дежурно отозвался Хохол, — у нас тут лазарет, извини.
— Случилось что-то?
— Ну, ты ж вчера нас в аэропорту видел? Так на том не кончилось. Мы гулять поперлись, а когда вернулись, она твой подарочек освоила почти весь в одно лицо. Ну, это для нее, в принципе, нормально — и больше может. Но тут перелет, жара, нервы… Короче, лежит пластом.
— Понятно. Значит, я сегодня не нужен?
— Извини, братан, сегодня не получится. Давай завтра? Или тебе в рабочий день оторваться сложно?
— Нет, я же не привязан теперь. Скажу — надо уехать, и уеду. Там без меня охраны хватает.
— Боится, значит, Мишаня… — протянул Хохол задумчиво, — ну-ну… Давай тогда завтра, Леон, а то мадам не в форме совсем.
— Хорошо. Тогда я сегодня свои дела решу, какие накопились.
Распрощавшись, Леон снова позвонил Лизе и спросил, куда за ней заехать. Та назвала адрес — это оказался новый жилой комплекс в самом центре, половина квартир в котором продавалась в собственность, а вторая половина сдавалась в аренду.
— Я понял, — записав адрес, сказал Леон, — будь готова через час.
— Хорошо.
За час Леон надеялся при помощи укола и банки энергетика прийти в относительно нормальное физическое состояние, чтобы появилась возможность сесть за руль. Как назло, навалилась слабость, хотелось лежать на диване и никуда не ехать, но он пообещал, значит, должен выполнить.
Лиза ждала на выезде из двора — в светло-голубых джинсах, в простой розовой маечке и с небрежно перекинутым на одно плечо большим золотистым рюкзаком. Леон критически оглядел ее белые кеды: