– Нам приказано, – ровным голосом начал лейтенант, указывая на карту, – совершить ночной марш через узкую гряду и выйти к аулу Нарвой. Весь день в нашем распоряжении, так вот, необходимо эту деревню просветить насчет духов. Если все чисто – уходим на соединение с «Вихрем», если же обнаруживаем духов – вызываем «вованов»[28], даем им целеуказания и уже после зачистки возвращаемся на базу.
– А что «Вихрь»? – подал голос мрачного вида сержант с бычьей шеей и мощным квадратным подбородком.
– Отряд продолжает выполнять свою основную задачу, – коротко ответил лейтенант. Во фронтовой разведке каждый знает ровно столько, сколько нужно для выполнения боевой задачи. Всякая лишняя информация может оказаться смертельно опасной для кого-то из боевых товарищей…
Группа двигалась в маршевом режиме, первым шел дозорный, на расстоянии полукилометра за ним следовало основное подразделение. Никаких фланговых прикрытий, никакого арьергарда. Лемешев решил не рассеивать силы, а держать единым целым.
Разведчикам не пришлось задерживаться из-за недостатка боеприпасов, их заменили трофеи уничтоженных наемников. Благо оружие у тех и других было одинаковым, в основном различные модификации «калашниковых». Разгрузочные жилеты разведчиков были набиты запасными магазинами, ручными гранатами и взрывчаткой.
Несмотря на форсированный темп движения, разведгруппа не успела затемно подойти к аулу Нарвой.
Рассвет застал морских пехотинцев на марше. Дозорный, обнаружив тропу, теперь вел группу параллельно ей: следовало опасаться не только вражеских засад, мин-ловушек, но и прямого столкновения с сепаратистами. Разведчики бесшумно шли под бойкий аккомпанемент ранних пташек. Над головами пересвистывались щеглы, трещали зяблики. Эти пернатые были не врагами диверсантов, их нисколько не тревожило присутствие человека. И совсем другое дело сороки: длиннохвостые сплетницы, учуяв постороннего, поднимали вселенский гвалт, выдавая приближение диверсионной группы.
На этот раз морпехам повезло – сорок на их пути не оказалось. Группа без труда обогнула горный хребет и спустилась в ущелье, по краю которого раскинулся аул Нарвой.
Небольшой населенный пункт приткнулся к одному из краев горного раскола. Мрачные, выложенные из кусков серой скальной породы строения, возведенные впритык к горам, издалека напоминали селение доисторических людей…
Лемешев разместил свою группу в небольшом отдалении от аула, сам же, забравшись в заросли густого разросшегося куста орешника, при помощи бинокля стал внимательно изучать подходы к Нарвою. Горное селение выглядело абсолютно не воинственным, жители выгоняли со дворов овец, которых немолодой пастух в высокой шапке сгонял в большое стадо. Женщины в темных одеждах хлопотали по хозяйству, кормили кур, растапливали дворовые печи, замешивали тесто для лепешек. Ничего подозрительного, но вот именно эта безмятежность и настораживала Николая. И лейтенант вновь и вновь до рези в глазах рассматривал подходы к аулу в поисках наблюдателей или замаскированных огневых точек.
Но ничего подозрительного обнаружить не удалось, и через некоторое время он перенес свое внимание в глубь поселка.
Аул продолжал жить своей размеренной жизнью, женщины занимались домашними делами, мужчины, в основном седобородые старцы, сидели на длинных скамьях вдоль обрывистого берега и с невозмутимостью Будды взирали на стремительные воды горной речки.
– Тишь да гладь, просто божья благодать, – хмыкнул Николай, не отрываясь от бинокля. Боевой опыт его научил, что на войне пословица про тихий омут как никогда актуальна. За внешней безмятежностью обычно скрывались смертоносные ловушки. «Ну что ж, будем изучать до ночи, если ничего не обнаружим, придется с темнотой идти в гости, пробовать эту деревушку на ощупь».
И снова бинокль морского пехотинца шарил по узким извилистым улочкам аула, забираясь в окна домов, в открытые двери сараев…
Неожиданно боковым зрением Николай выхватил какую-то несуразность, несоответствие средневековому укладу горного селения.
Развернувшись, Лемешев стал с удвоенным вниманием рассматривать подозрительный участок. Наконец обнаружил заинтересовавшую его деталь: из-за крыши сарая выглядывал брезентовый верх тента армейского грузовика.
– Интересное кино получается, – чуть не присвистнул лейтенант. С этой точки разглядеть больше ничего не получалось, необходимо было менять место наблюдения. Опустив бинокль, Николай стал оглядывать окрестности, подыскивая более удобную точку. Место для нового наблюдательного пункта обнаружилось в полусотне метров от залегших разведчиков, поросший мхом утес вознесся вверх на несколько десятков метров.
Оставив за себя сержанта, Лемешев ползком направился к облюбованному месту. Пробравшись сквозь густые заросли папоротника, Николай наконец добрался до скального нароста, взобраться на который по скользкому, будто намыленному, мху оказалось довольно сложно. Пришлось лейтенанту оставить свой вещмешок, автомат и даже стащить с ног берцы, и только так он смог преодолеть трудный участок.
Разместившись на вершине, представляющей собой неровную метровую площадку, Лемешев рукавом смахнул пот со взмокшего лба и снова припал к окулярам бинокля. И тут же понял, что его усердие вознаграждено сторицей – весь аул лежал перед ним как на ладони.
Но в данный момент Николая интересовал только грузовой автомобиль, брезентовый верх которого он разглядел со старой позиции. Загадочную машину офицер отыскал довольно быстро и узнал в ней армейский «Урал-375», на дверцах кабины был отчетливо виден белый трафарет – вздыбленная лошадь – эмблема внутренних войск Северо-Кавказского округа.
Возле грузовика суетились мужчины, десятка полтора. В армейских камуфляжах, бронежилетах, обтянутых маскировочной сетью касках, внешне они были ярко выраженными кавказцами. Но этого было недостаточно, чтобы принимать их за боевиков. В республике находилось достаточно сил специального назначения из чеченцев (чеченский ОМОН, батальоны «Восток», «Запад», президентская гвардия и т. д).
Мужчины, явно не торопясь, грузили в кузов «Урала» деревянные ящики специфической ядовито-зеленой раскраски.
«Черт знает что», – недовольно подумал лейтенант, еще не решив, что предпринять. Вызвать авиацию и разнести к чертям грузовик с подозрительными бойцами? А если это не «лесные братья», тогда не избежать шумихи в прессе и прокурорского разбирательства. Просто так отпустить незнакомцев тоже нельзя. Напрашивался один-единственный вывод – придется заглянуть в глаза неизвестности.
Опустив бинокль, лейтенант стал спускаться…
– Ну, как дела? – встретил Николая вопросом заместитель командира группы.
– В ауле гости, – натягивая ботинки, ответил Лемешев. – Вот только кто это, свои или чужие, непонятно. Придется идти на «большую» дорогу, пообщаться «тет-а-тет». Засаду устраиваем полного профиля и, если что не так, сразу открываем огонь на поражение. – Завязав шнурки, Николай повернулся к стоявшему позади радисту и коротко приказал: – Пианист, выходи на волну «вованов». Раз уж мы под их ширмой работаем, глупо не воспользоваться льготами…
– А проводник у нас – натуральный горец, – переводя дух, пришел к выводу Виталий Милевский, указывая на седобородого мужчину в национальной кожаной панаме, с большим рюкзаком на спине, из-за которого выглядывал тонкий ствол «трехлинейки». – Прямо как из песни выскочил: «Нюх как у собаки, а глаз как у орла». Эту тропу, ведущую на ледник, хрен разглядишь, ее надо чувствовать на уровне подсознания.
Действительно, обнаружить тропу, ведущую на ледник, образовавшийся в гигантской чаше, созданной матерью-природой, среди собранного в один букет десятка горных вершин обычным осмотром было невозможно. Узкая тропа, протоптанная дикими козами, подобно змее, вилась вокруг валунов, скользила по краям расщелины, карабкаясь вверх…
– Да, дедушка попался серьезный, – согласился с ним Панчук, искоса наблюдая за стариком. За время перехода по горам ему удалось навести справки о проводнике. Бывший грузинский чабан Кахи Карахибадзе уже не один год водил через горы караваны с оружием и отряды сепаратистов, за что получал хорошие деньги. Деньги – страшный искуситель, именно из-за них пошли воевать младший сын и двое внуков старика. Но не зря говорят: «Кому война мать, а кому мачеха». Всем троим горцам не повезло, во вторую чеченскую кампанию во время прорыва из Грозного они попали под танковый снаряд. А Кахи по-прежнему водил боевиков через горы, но теперь к жажде наживы добавилась еще одна страсть – жажда мести. Каждый раз, оказавшись в Чечне, он шел с одной из групп боевиков, направляющейся на диверсии. Полевые командиры с радостью брали старика, в походе обузой он не был, а стрелок, что называется, от бога. Многоопытному снайперу не уступит в меткости. Панчук лично видел приклад допотопной винтовки Мосина в аккуратно вырезанных зарубках.
– Матерый зверюга, как стервятник, своими зенками так и сверкает, – подал голос Качмала, вытягивая из нарукавного кармана пачку сигарет.
Старик был последним из трех проводников, но стоил дюжину таких. Район движения он не просто знал, он его чувствовал, как зверь, и это могло напрочь перечеркнуть весь план, разработанный в штабе ГРУ. Исправлять ситуацию следовало срочно, пока караван карабкается на ледник. Когда спустятся с него, будет поздно…
– Деда нужно кончать, только чисто, – решительно заявил Шатун, в очередной раз нащупывая под одеждой бесшумный пистолет, которым до сих пор так и не удалось воспользоваться. Впрочем, в этот раз также использовать оружие не получалось. Даже бесшумный выстрел оставлял след в виде пули в теле убитого. В этом случае свалить на российских спецназовцев уже не удастся, а с учетом того, что, кроме них троих, все остальные – джигиты Руслана Мирзоханова, вывод напрашивался и вовсе невеселый. Пристрелят, как собак, без суда и следствия, и никакие рекомендации от правоверных борцов ислама не помогут.
Владимир перевел взгляд на Качмалу, опытный рукопашник только развел руками. Дескать, свернуть проводнику шею – не абы какая проблема. Подобраться незаметно к этой шее – вот проблема, проводник мало того что осторожен, как волк, так еще и постоянно находится на виду множества боевиков.
– Будем думать, – подбрасывая на руке круглый, отдаленно напоминающий куриное яйцо камень, задумчиво произнес Милевский.
В ответ он ничего не услышал, внезапно над караваном пронесся крик:
– Кончай перекур, за работу.
Тропа, ведущая на ледник, была слишком узкой и на подъеме крутой. Груженные пусковыми установками кони были не в состоянии по ней продвигаться. Выход напрашивался один – лошадей разгрузить и сперва вручную втащить на ледник пусковые установки, а затем и самих парнокопытных…
Под тяжестью металлических конструкций дрожали ноги и руки, пот липкими солеными ручейками заливал глаза. С каждым шагом дышать становилось все труднее, разреженный воздух обжигал легкие. От недостатка кислорода голова гудела, как церковный набат, перед глазами то и дело вспыхивали кровавые круги. Тут впору не столько двигаться наверх, сколько следить за тем, чтобы не слететь вниз, как снежная лавина, сметая тех, кто карабкается следом за тобой.
Но никто виду не подавал, боевики, как трудолюбивые муравьи, нагруженные составными частями пусковых установок, медленно, но уверенно карабкались вверх.
«На равнине сейчас хорошо, буйство красок, настоящий ботанический сад, а здесь один из кругов ада», – чертыхался про себя Шатун, взбираясь на гору на четвереньках и хватаясь пальцами за холодные острые камни. Мысли о тепле и насыщенном ароматами трав воздухе сами собой вытеснили думы о Франсуазе, будущем ребенке и вообще о будущем. Теперь бывший морской пехотинец мог думать только о горном дефиците воздуха, о том, чего в нормальной жизни даже не замечал.
Наконец пальцы Панчука коснулись края вершины, лед, накапливавшийся в этом природном бассейне не одну сотню лет, как огнем, обжег кожу. Шатун подался вперед и выглянул, тут же зажмурившись: небесное светило отразилось в гигантском зеркале ледника и больно стегануло по глазам.
Владимир нащупал за пазухой пластиковый футляр и, нацепив на нос солнцезащитные очки, смог забраться на самый верх, где уже находилась большая часть боевиков, разложивших по сторонам затянутые в брезент составные части ракетных установок.
Кроме боевиков, здесь уже был Воин с парой своих телохранителей и проводник Кахи. Руслан, сидя на большом пластиковом ящике-контейнере, внимательно изучал карту, телохранители, прикрыв полевого командира от яркого света, о чем-то негромко переговаривались, стоя спиной к удаляющемуся от них проводнику…
Оказавшись на твердой и скользкой поверхности ледника, Панчук неожиданно для себя обнаружил, что здесь совершенно не холодно, скорее наоборот. Отраженный ото льда свет солнца вполне прилично прогревал воздух, да и, избавившись от груза, дышать стало значительно легче.
Чеченцы, доставив свою ношу, не мешкая отправлялись в обратный путь.
– Работенка, – недовольно буркнул Качмала, с трудом переводя дух. – Нам за такую работу должны платить вдвое и молоко бесплатное выдавать.
– Ага, – кивнул стоящий рядом Милевский, не сводя настороженного взгляда с проводника, которого непонятно за какой надобностью понесло к краю ледника. – Я сейчас приду, – неожиданно заявил Виталий, отстегивая от своего автомата брезентовый ремень и неспешным шагом направляясь к одной из обрамляющих ледник вершин, напоминающей клык гигантского животного.
– Зов природы, – понимающе произнес Олег, на что Шатун неопределенно пожал плечами. Он расправил затекшие от тяжелой ноши плечи, несколько раз взмахнул руками, разгоняя по организму кровь, и уже собрался спускаться вниз, когда над ледником раздался гортанный, похожий на клекот орла крик. Все находящиеся наверху мгновенно обернулись на звук и увидели, как проводник Кахи Карахибадзе взмахнул руками и сорвался в пропасть.
Руслан Мирзоханов отшвырнул карту и бросился к тому месту, где еще несколько секунд назад стоял пожилой грузин. Но помочь старику он ничем не мог, внизу лишь клубилась буро-желтая пыль, взметнувшаяся от камнепада. Горы получили очередную плату за их нарушенный покой…
Растеряв почти весь свой отряд, Бабрак Халаев был твердо уверен в одном – война для него закончилась, теперь предстояло вырваться из этой пропитанной кровью земли.
Дорога в Грузию была закрыта, впрочем, как и дорога в Дагестан, а оттуда в Азербайджан, но это ничуть не смущало Ункаса. Он уже наметил себе маршрут отхода. Сперва в Ставропольский край, потом в Краснодарский, а оттуда уже в Крым. Там его не тронут, там другое государство, там у Ункаса много друзей (не зря же он дважды лечился в Крыму после ранений). Выбравшись за пределы России, он навсегда сможет исчезнуть, раствориться во времени, оставшись для родственников своего тейпа лишь легендой…
После гибели основных сил отряда Бабрак увел жалкие остатки далеко в горы, туда, где его не должны были искать ни преследующие пограничники, ни свои.
Маленький Нарвой, прилепив свои дома прямо к отвесным скалам на дне горного ущелья, был всеми забыт. Старухи и старики, единственные его жители, не могли нести никакой угрозы федеральным войскам, да и моджахедов ничем не привлекали. Вряд ли местные жители наедались досыта, а для устройства базы, чтобы зализывать раны, бесперспективное место. В Нарвой вела всего одна дорога, перекрой ее – и боевики окажутся в каменном мешке. На подобный риск никто не собирался идти, никто, кроме Ункаса. Он давным-давно обратил внимание на это заповедное место, просчитал все плюсы и минусы. После чего пришел к выводу, что Нарвой можно использовать как запасной парашют, когда уже всем друзьям и врагам покажется, что ты обречен и нет никакой надежды на спасение. У самой земли рвануть кольцо и мягко приземлиться в густых камышах…
Только поэтому Бабрак периодически подкидывал жителям аула продукты, посылал молодых бойцов заготавливать хворост на зиму, сделав стариков и старух верными стражами его тайны.
В отличие от большинства полевых командиров, Ункас не создавал в ауле полноценную базу с подземными схронами, складами с оружием, боеприпасами, замаскированными огневыми точками. Все это ему было без надобности, и только однажды он организовал там тайник. В пещеру на краю аула загнали два армейских «Урала» (трофеи после первой чеченской войны), загруженные полусотней комплектов армейской формы, таким же количеством боевой экипировки. Но, главное, там были спрятаны чистые бланки документов и оборудование для превращения их в полноценные документы, в то, что сейчас для Халиева было на вес золота.
Добравшись в сумерках до ущелья, Ункас не повел своих людей в аул. Остановились на ночлег в лесу, а выставленному охранению строго-настрого было приказано наблюдать за населенным пунктом.
Ночь прошла без происшествий, да и часовые подтвердили: в Нарвое все в порядке. На следующее утро едва туман успел рассеяться, как в аул вошли остатки отряда Ункаса.
Старики встречали Бабрака как героя, но ему было не до всплесков честолюбия, время поджимало. Халаев был реалистом и понимал: он жив, пока движется, любая даже самая небольшая заминка для него – верная смерть.
Вход в пещеру, в которой были спрятаны машины и армейская амуниция, был застроен торцевой стеной сарая. Взрывать стену Ункас не решился и приказал разбирать вручную.
Орудуя ломами и кирками, боевики в течение часа расчистили проход. Несмотря на довольно длительное хранение в подобных условиях, автомобильные двигатели завелись, что называется, с пол-оборота.