Ночевать каждому в отдельной палатке было бы непозволительной роскошью, так как лошади были и без того нагружены до предела, а позднее, как сказал Цой, их, быть может, придется вовсе оставить. Так что Юэ предполагалось спать в компании Цоя и Синтая, что, кажется, не слишком понравилось последнему. Впрочем, Юэ заметил, что его проводник и его заместитель испытывают друг к другу какую-то тщательно скрываемую неприязнь. Одно радовало: если один из них предатель, то у Юэ появляется больше шансов не быть зарезанным во сне, и он согласился.
Они двигались быстро и скрытно. Старались не разжигать огонь днем, чтобы не выдать себя дымом, не задерживались ради того, чтобы полакомититься добычей, пойманной в лесу. Их скудные пайки быстро таяли, но Юэ знал, что их единственный шанс не попасть в засаду бьетов – опередить новости о своем приближении, а они рано или поздно обязательно выдадут себя. Юэ доводилось видеть, как привольно бьеты чувствуют себя в своих джунглях, и иллюзий, что они могут остаться незамеченными, он не строил. Никаких лишних остановок на пути. Никаких особенных разговоров, чтобы скрасить часы досуга, как это бывало в том страшном походе по ту сторону Лусань. Они, сократив дневные привалы, за длинный световой день выматывались так, что не было никакого желания вести разговоры. Как умудрялись нести свою вахту часовые, Юэ просто не представлял, пока не увидел, что у половины солдат губы окаймляет беловатый налет – у них явно был хороший запас прессованных листьев гайши, сильного бодрящего средства. От долгого и частого употребления листьев гайши у людей развивались нервозность и галлюцинации, иногда до потери рассудка. Юэ знал это – и делал вид, что не замечает. Ему самому до смерти хотелось гайши, только его ранг командира спасал его. Ничего, несколько недель не опасны, – если только Бастэ не прислал ему закоренелых гайшанов.
Через половину луны они все еще были живы и двигались на юго-восток. Лошадей пришлось бросить, предварительно сняв с них упряжь и все, что могло выдать их принадлежность к куаньлинам. Джунгли превратились в разреженный лес, почти все время приходилось идти в гору. Это сделало продвижение более медленным и более опасным. Иногда приходилось подолгу останавливаться, высылая вперед разведчиков. В эти минуты Юэ старался повнимательнее понаблюдать за своими подчиненными – учился у Цоя обращению с бьетской боевой трубкой, проводил смотр обуви, подсчитывал с Синтаем расход припасов. В моменты таких остановок, когда разведчики ищут указанные Цоем ориентиры и проверяют, нет ли рядом людей, могущих их заметить, можно было и поохотиться. У Юэ все внутри завязывалось в узел при мысли об аппетитном бульоне или птичьем крылышке, поджаренном на вертеле. Здесь в меньшей степени следовало опасаться заразы – той, что душила их во влажных низинах. Воздух плоскогорья, на которое они поднялись, был ощутимо более прохладен и свеж.
Несколько раз Юэ, убедившись, что за ним никто не следит, сверялся с картой. Пока Цой вел их в правильном направлении, только почему-то сильнее, чем следовало бы, отклонялся к северу. Оснований для беспокойства вроде бы не было, но глодавшие Юэ подозрения снова вцепились в него, держа в постоянном мучительном напряжении.
Впереди замаячила затянутая синеватой дымкой прерывистая горная цепь – цель их путешествия. Предгорья превратились в цепи обрывистых сопок, на каменистых склонах которых росли редкие группки деревьев. Передвижение людей на них просматривалось прекрасно. Внизу, у их подножия, извивались быстрые горные ручьи. Цой повел их вдоль одного из них по каким-то только ему одному видимым тропам – постороннему взгляду все казалось хаотическим нагромождением камней. Он подобрался, посерьезнел, выглядел встревоженным и усталым. Люди тоже осознали, что опасность быть обнаруженными и попасть в засаду возрастает, и без того редкие разговоры сократились до необходимого минимума. Юэ несколько раз делал вылазки вместе с развездчиками, не в силах выносить неопределенность. Внутри него время отсчитывало мгновения вместе с ударами сердца. Последнее время он вообще не мог сидеть на месте, особенно во время дневных привалов.
Он как раз вместе с двумя разведчиками ушел вперед. Взобравшись на сопку, они увидели, что зубчатые ряды скал скрывают обширное плоскогорье – именно там, согласно карте, и находилась столица. Отсюда было видно, что они заходят в правильном направлении, – с их стороны плоскогорье полого поднимается, в то время как на востоке в небо устремляются узкие островерхие пики, словно зубы огромного дракона.
Его наблюдения прервал один из его спутников, вовсе непочтительно дергая его за рукав:
– Господин Юэ! Кто-то разжег в лагере костер! – В его голосе слышался плохо скрываемый ужас. Юэ мгновенно обернулся и обмер: от места, где они оставили своих людей, поднимался в небо клуб маслянистого дыма, хорошо заметный в прогретом летнем воздухе. Юэ выругался так, как до этого сам от себя не ожидал, и помчался обратно со всей возможной скоростью, клянясь пятками Синьмэ, что собственноручно убьет мерзавца, посмевшего ослушаться.
Впрочем, Синтай его опередил. Когда Юэ, задыхаясь от злости, подлетел к лагерю и наше источник дыма, находившийся несколько в стороне от отдыхавших людей, он уже невозмутимо вытирал о траву свой меч, а идиот-ослушник уже валялся с перерезанным горлом, тараща в небо широко раскрытые глаза и раскрыв рот в беззвучном крике. Кровь все еще толчками вытекала из раны, и в воздухе стоял ее густой сладковатый запах. Остальные члены отряда молча столпились вокруг, потрясенно переглядываясь. Костер был поспешно затоптан. Рядом валялись два прута с нанизанными на них кусочками мяса – остатками последней охоты, не оставляля сомнений в намерениях ослушника, чья жажда полакомиться взяла верх над благоразумием.
– Хорошо, что ты прикончил идиота до того, как я успел отрезать яйца этому сукиному сыну! – процедил Юэ, пнув тело носком сапога. – Теперь у нас практически не осталось шансов остаться в живых! Все под защиту деревьев!
– Надо уходить! – покачал головой Синтай. – Это же все равно что зажечь сигнальный костер, оповещая о своем присуствии. Бьеты вырежут нас всех этой же ночью.
– И следы костра нам не скрыть, даже если заметем свои следы, – мрачно добавил Цао. – Запах дыма разошелся в воздухе, а ветром его отнесло к плоскогорью…
– Уходить бессмысленно, – медленно сказал Юэ. Его мозг лихорадочно работал. – Костер они найдут в любом случае… Значит… должны быть и те, кто его зажег. Только кто сказал, что это враги? Это могут быть пастухи, могут быть торговцы, просто охотники, например…
– Вы предлагаете прикинуться охотниками? – недоверчиво спросил Синтай. – Исключено. Нас слишком много.
– Я предлагаю двоим из нас остаться и объяснить возникновение дыма, – холодно ответил Юэ. – А остальным быстро и скрытно продолжить путь.
– О-о! – выдохнул Синтай. – Но этих людей будет найти нелегко… Они почти наверняка покойники. Что стоит бьетам убить их только из одного лишь подозрения?
– Ничего, – спокойно согласился Юэ. – Поэтому одним из этих двоих буду я.
Цао пожевал губы, скривился, махнул рукой:
– Моя нада тоже. Больше шансов. Без моя умирать все равно.
Синтай смотрел на них, как на безумцев. Потом пожал плечами и пошел передать приказ Юэ, первым из которых было зажечь костер снова.
– Я говорить бьетски, – между тем сказал этот сухонький человечек. – Часто брать проводник из моя народ через земли бьеты. Монах. Монах часто брать проводник. Мало трогать. Твоя плохо говорить. Твоя говорить они слышать. Твоя говорить тра-тата, я делать вид, что понимать. Делать вид, что твоя не куаньлины, твоя торговца Гхор. Понимать? – видя вспыхнувшие глаза Юэ, монах заторопился: – Еще мало надо показать колдовать, амулет. – Он ткнул пальцем в амулет из кожи суккутты, который сделал для Юэ, и тот послушно обнажил горло с не слишком аппетитно выглядящим чешуйчатым комком.
– Да. Я понял. Твой план – единственный, который может сработать. Но стоит кому-то из нас дрогнуть – мы пропали. – Юэ пристально посмотрел на проводника. – Я рад, что ты обо мне так не думаешь.
– Думать, думать! – закивал Цой, расплывшись во весь рот. – Думать – не делать!
Синтай очень быстро и организованно собрал людей, и, следуя инструкциям Юэ, которые тот ему дал, они, сделав изрядный крюк и тщательно уничтожив все свои – старые и новые – следы, исчезли за очередной колкой. Юэ подбросил дров. Еще раньше он незаметно подбросил убитому бесценную карту, а потом, отнюдь не церемонно взяв труп за плечи, оттащил его ближе к полоске кустарника, но так, чтобы он бросался в глаза. Ему было стыдно, но отныне, чтобы выжить, он – торговец из Восточной Гхор. Как стратег Фэнь, для которого это кончилось, надо сказать, вовсе не весело. Он снял с себя все знаки, которые могли бы выдать его принадлежность к армии, – шлем, кожаный панцирь, накидку с опознавательным знаком. Все это было спешно зарыто и замаскировано пучками сухой травы. Юэ умылся пылью, чтобы скрыть слишком светлую для гхорца кожу, накинул на плечи грубый плащ из редкой ткани неопределенного цвета. На его обнаженной теперь груди болтался амулет, голову украсила какая-то темно-красная тряпка, чтобы скрыть традиционную для куаньлинов челку.
– Думать, думать! – закивал Цой, расплывшись во весь рот. – Думать – не делать!
Синтай очень быстро и организованно собрал людей, и, следуя инструкциям Юэ, которые тот ему дал, они, сделав изрядный крюк и тщательно уничтожив все свои – старые и новые – следы, исчезли за очередной колкой. Юэ подбросил дров. Еще раньше он незаметно подбросил убитому бесценную карту, а потом, отнюдь не церемонно взяв труп за плечи, оттащил его ближе к полоске кустарника, но так, чтобы он бросался в глаза. Ему было стыдно, но отныне, чтобы выжить, он – торговец из Восточной Гхор. Как стратег Фэнь, для которого это кончилось, надо сказать, вовсе не весело. Он снял с себя все знаки, которые могли бы выдать его принадлежность к армии, – шлем, кожаный панцирь, накидку с опознавательным знаком. Все это было спешно зарыто и замаскировано пучками сухой травы. Юэ умылся пылью, чтобы скрыть слишком светлую для гхорца кожу, накинул на плечи грубый плащ из редкой ткани неопределенного цвета. На его обнаженной теперь груди болтался амулет, голову украсила какая-то темно-красная тряпка, чтобы скрыть традиционную для куаньлинов челку.
Меч, конечно, оставался куаньлинским. Юэ вымазал его в крови и небрежно бросил рядом.
Они перешли на свой странный язык сразу, чтобы освоиться и чтобы ничем себя не выдать. Вначале Юэ произносил свою тарабарщину не вполне уверенно, но потом даже исхитрился, помогая себе жестами и мимикой, передавать кое-что, не переходя на заговорщический шепот.
Мяса им оставили достаточно. Демонстрируя вопиющую беспечность, они сидели в сгущающихся сумерках, нанизывали мясо на вертелы и ели его с наслаждением, ладонями утирая сок, стекающий по подбородкам. Юэ разошелся так, что принялся рассказывать на своем бессмысленном языке якобы смешную историю, вжившись в роль настолько, что Цой заходился вполне натуральным хохотом.
Периодически Цой перемежал рассказ ломаными бьетскими фразами, в каждой из которых умело подчеркивалось происхождение Юэ и род его занятий. Юэ как раз с важным видом, положа руку на одно колено и величественно поводя вокруг второй, повествовал об Ургахе (то есть часто повторяя это название и сопровождая свой рассказ завываниями), когда ему показалось, что они здесь не одни. И довольно давно. Просто тишина стала иной. Ему отчетливо представилось дуло маленькой трубки, нацеленное ему в спину, внимательные глаза, следящие за ним из чащи. И краем глаза даже показалось, что за деревьями что-то мелькнуло.
Он доверительно нагнулся к Цою, приложил руку к его уху и громко прошептал очередную порцию бессмыслицы, сделав при этом всем понятный непристойный жест и расхохотавшись. Цой залился тонким, елейным, похожим на ржание хихиканьем. От смеха у него на глазах выступили слезы:
– Моя господин смешить про ургашская шлюха, – наконец произнес он. – Что они это так делать… Я не знать… О-хо-хо!
– Утупирим парашавасу тогхыр ууданн! – сказал Юэ таким тоном, каким заканчивают непристойную шутку, и Цой опять зашелся своим поразительным хихиканьем. Юэ почувствовал, что смех вопреки всему дергает уголки его губ.
– Что делать с этим будем? – спросил Цой, махнув в сторону трупа.
– Шиконима. Жавкозыыс ассви тмпу вызыгаам! – сдвинув брови, выдал Юэ.
Цой бросился на землю.
– Нет, моя гаспадина! – завыл он в ужасе. – Никому не сказать, что вы убить его. Могут другие быть рядом, нас убивать! Мы его только найти. Его убить бьеты, бьеты! – Он сделал знак в темноту. – Мы не убивать, ничего не знать!
– Фыыр дэзон! – барственно махнул рукой Юэ, вытирая под несуществующими усами. – Эхдо!
– Эхдо, эхдо! – закивал Цой, поразительно точно копируя движения маленького человечка перед знатным господином. – Он на нас первым напасть, мы не знать. Ничего не знать! Торговать идти, ничего не знать!
– Уводо. Вам, – значительно сказал Юэ. Цой проворно вскочил с колен и забегал вокруг него, расстилая плащ, сворачивая из сумки подобие головного изголовья. Время для того, чтобы спать, было, конечно, раннее, но сидеть и разговаривать на несуществующем языке под нацеленными смертоносными трубками было невыносимо.
Они покряхтели и поворочались скорее для виду, затем как могли выровняли дыхание. По крайней мере, слушая ровное дыхание Цоя, его неритмичное сопение и даже периодическое всхрапывание, Юэ ни за что бы не подумал, что этот человек не спит. Сам он дышал тихо.
Он скорее почувствовал, чем услышал, как рядом с трупом материализовались две тени, торопливо обшарили его. Видимо, они что-то нашли, так как так же бесшумно растворились в кустарнике. Потом, через бесконечно долгий промежуток времени, они пришли снова. Юэ боялся даже приоткрыть глаза. Это было бы бессмысленно в такой ситауции, а дрожание ресниц могло выдать его. Поэтому он изо всех сил старался сохранить пустое, обмякшее лицо спящего, и слушал. Он слышал, как они роются в их вещах, как в мешке под чужими пальцами постукивают присланные Бастэ горшочки с мазями и противоядиями, как шуршит что-то из мешка Цоя, как кто-то еле слышно шипит и чмокает, – вероятно, засунув палец в рот и оцарапавшись о лезвие меча. Как кто-то, наконец, подходит и садится на корточки рядом с ним. Юэ чувствует тепло сидящего рядом человека, исходящий от него резкий неприятный запах сала, мочи и грязной одежды. Вся жизнь проходит перед его глазами, пока неизвестный бьетский воин всматривается в его лицо, лицо безмятежно спящего человека.
И когда они удаляются, он еще долго не может поверить, что все еще жив.
Они, конечно, не могли спать в эту ночь. После того как его уши перестали различать что-либо определенное, Юэ еще долго лежал абсолютно неподвижно. Но думать ему никто не мешал. После этой ночи он не мог считать Цоя предателем, определенно. У него была прекрасная возможность отправить Юэ на смерть одного, но монах этого не сделал. Хотя бы одного можно перестать подозревать, – если, конечно, они доживут до утра. Юэ и подумать не мог, что способен в такой момент чувствовать облегчение. А он чувствовал.
И никогда не радовался так ни одному рассвету.
Бьеты не ушли. Скорее всего несколько разведчиков будут следить за ними еще несколько дней и убьют при первой же ошибке. Однако убитый солдат и карта, всунутая Юэ ему за отворот сапога, сделали свое дело. Бьеты хотя бы засомневались. А потому они, нарочито бодро переговариваясь и совершенно не замечая столь очевидных следов присутствия, как заломленная ветка и лежащее в другой позе тело, плотно позавтракали, собрались и двинулись в выбранное наугад ущелье. Цой сопроводил свой выбор комментарием на ломаном бьетском, из которого только дурак не мог понять, что они оказались в здешних далеко не безопасных краях с целью собрать смолу дерева ассав – приземистого, колючего, дивно цветущего весной, а летом истекающего ароматной смолой, которая, считалось, имела магические и лечебные свойства. Цой придумал объяснение за эту долгую, невероятно долгую ночь. Они сошли с тропы и принялись деловито карабкаться на осыпающийся мелкими камушками склон. Им повезло: они наткнулись на деревце ассава и теперь могли продемонстрировать оставшимся невидимыми наблюдателям свою непомерную радость. Юэ исполнил вокруг деревца импровизированную пляску, трижды поклонился и принялся срезать с коры потеки липкой смолы с таким блаженным лицом, какое только смог изобразить. Цао оглашал окрестности ликующими криками. Смола ассав была красновато-рыжей и пахла нежно и терпко. Из нее действительно готовили лекарства от головной боли и болей в суставах, как помнил Юэ. Скатав из нее аккуратные шарики, он всыпал их в сумку, вытер липкие пальцы об одежду и сделал ликующий жест, который не оставлял никаких сомнений в его желании продолжить охоту. Ассавы росли в этих горах, и за драгоценной смолой действительно находилось немало охотников.
Они беспорядочно плутали по горам целый день, оставаясь в виду у наблюдателей. Нашли еще три дерева. Измазались смолой. Оставались живыми. Чувство опасности таяло. Юэ прекрасно понимал, что где-то там, совсем недалеко, проходит невидимая граница, переступить которую, опасно приблизившись к запретному городу, для них означает смерть. Однако сейчас он начал всерьез тревожиться за своих людей. Даже если им удалось сбить с толку бьетов хотя бы на время, удастся ли Синтаю не обнаружить их и достигнуть своей цели?
Вторую ночь они провели столь же беспечно, расположив костер так, что все их перемещения оставались видными, как на ладони. Долго болтали у костра. Юэ осваивал свой бессмысленный язык, придумывая на ходу новые слова. Кроме того, с помощью нескольких придуманных слов они, как оказалось, могут общаться, хоть нередко и не понимают друг друга. Вторую ночь они тоже практически не спали.
Бьеты не пришли, по-видимому, решив, что жертвы никуда не денутся. Едва рассвело, они со своим нарочитым энтузиазмом двинулись в путь. Цой забирал все севернее. Ассавы начало попадаться больше, собранная добыча оттягивала сумки. Юэ сознательно выбирал для сбора как можно более открытые места, – так была хоть какая-то гарантия, что бьетская игла не вонзится в тебя прямо сейчас. Не сговариваясь, они выбрали место для ночлега намного выше, невзирая на пронизывающий холод, долетающий с вершин, которые стали заметно ближе. Запалили костер, гоготали, как очумелые. Их смех эхом отражался от стен, так что слышно их было, наверное, многим. Наконец, по еле заметному сигналу руки Юэ они улеглись рядышком, словно согреваясь, закрылись одним плащом.