– Франсуа! – послышался оклик. – Мы зажарили хорошую пулярку! Иди сюда, не то Жорж сожрет все вместе с костями!
– Подождите меня! – всполошенно закричал часовой, и Лидия услышала быстрый топот: он мчался к пулярке, то есть курице, забыв обо всем на свете. Истинный галльский петух![16]
Итак, повезло. Хорошее начало полдела откачало.
Судя по тому, что телега безостановочно двигалась дальше, Кеша знал, куда ехал. Но вот он остановил коня, и Лидия услышала его голос:
– Эта самая изба, барышня. Ждать будем?
– Придется…
План их, конечно, нельзя назвать самым надежным, но другого просто не было. Правда, неведомо, сколько придется ждать. И главное – не заснуть! Теперь вся надежда на Кешу. Он знает, кто им нужен, а Лидия – нет.
Может быть, вылезти из-под сена? Попытаться заглянуть в окно? Вдруг да увидишь что-нибудь при свете лучин, во множестве зажженных в тех избах, где расположились на постой французы?
И вдруг совсем рядом затопали чьи-то шаги по деревянному крылечку, раздался оклик:
– Oщ est monsieur lieutenant?[17] Je cherche monsieur lieutenant!
– Кто тут? – отозвались с крыльца. – Что случилось? Чего тебе, солдат?
– Господин лейтенант! – запыхавшись, выговорил голос. – Мы схватили крестьянина, который хотел зарыть в землю несколько мешков муки! Нам он поклялся, что отдал все свои запасы, а сам ночью хотел зарыть их в своем амбаре!
– Каналья! – сердито проговорил лейтенант. – Все русские – обманщики! От них жди или вилы в бок, или кражи да обмана!
– А вы ждали полных самоваров водки, мой лейтенант? – насмешливо произнес третий голос. – И прекрасных русских дам, которые будут бросаться вам на шею и радостно тащить в свои будуары?
– Неужели русские пьют водку из самоваров?! – с ужасом спросил лейтенант. – Дикари… истинные дикари! Что касается русских дам, то слухи об их прелестях изрядно преувеличены. Ты не поверишь, но за все время пребывания в России я видел только одну, с которой хотел удалиться в ее будуар. К сожалению, встреча произошла на большой дороге… Правда, с такой женщиной я не отказался бы встретиться не только на дороге, но даже под кустом или в канаве, но она умудрилась сбежать от меня. И у меня нет никакой надежды снова увидать владычицу моих грез.
– Да вы поэт, сударь! – отозвался его собеседник с наигранным, насмешливым почтением.
– Поэт не поэт, но красивую женщину от некрасивой отличу одним глазом! – похвастался лейтенант – и немедленно сделался озабочен: – Однако нам нужно идти. Следует примерно наказать русского вора! Чтобы другим было неповадно. Идем со мной, доктор. Мне может потребоваться переводчик.
Доктор, встрепенулась Лидия! Неужели тот, кто им нужен, так близко?!
– Ну, извольте, – без особой охоты согласился человек, которого назвали доктором, и Лидия услышала шепот Кеши:
– Барышня! Готовьтесь!
По улице зазвучали удаляющиеся шаги, и Лидия поняла, что французы пошли разбираться с тем несчастным мужиком. И почти тотчас вслед за ними тронулась телега.
Ехали недолго, и вот телега снова остановилась.
Лидия чуть разгребла сено и увидела лучи света, пробивающиеся из распахнутых ворот большого амбара. Там, внутри, два испуганных мужика стояли на коленях перед пятью французскими солдатами. Когда подошли офицеры, солдаты вытянулись во фрунт и наперебой принялись докладывать, что застигли этого русского преступника в самый разгар его работ, вон он уже и яму вырыл, чтобы спрятать муку!
– Его надо расстрелять и похоронить в этой яме! – пуще других буйствовал обладатель густого баса.
– Помолчи, сержант, – неприязненно прервал его доктор. – Неужели ты добровольно отдал бы все, что у тебя есть, если бы в твой дом пришли русские солдаты? Неужели не попытался бы припрятать что-то, лишь бы спасти от голодной смерти детей?!
– Русские во Франции! – так и закатился смехом сержант. – Ну вы и скажете, господин доктор!
Лидии очень хотелось высказаться на эту тему… у нее было что сообщить насчет «русских во Франции», однако, само собой разумеется, не только любое высказывание, но и само ее появление было бы сейчас, мягко говоря, неуместным.
– Как вам удалось его выследить? – спросил лейтенант.
– На него донес его сосед, – доложил сержант. – Донес из ненависти – ведь у него мы отобрали все, а у этого, как видите, осталось еще немало муки.
– Какой добрый сосед… – пробормотал лейтенант, и все захохотали.
– На вашем месте, мсье лейтенант, я расстрелял бы этого соседа, – вдруг раздался голос доктора.
Смех стих.
– Это почему?! – изумился лейтенант.
– После нашего ухода в деревне настанет голод, ведь мы забрали все подчистую. У этого человека оставалась мука, как видишь, довольно много. Он поделился бы со своими соседями. А теперь по милости предателя голодать будут все! И его собственная семья! По-моему, будет справедливо поставить его к стенке!
– Ты спятил, доктор, – проворчал лейтенант. – Честное слово, ты спятил! Для меня куда важней, что не будет голодать французская армия, чем то, пустые или полные желудки будут у русских мужиков. А ты несешь ужасную чушь, Сташевский.
«Доктор?! Сташевский?!» – чуть не вскрикнула Лидия и на всякий случай даже рот себе ладонью зажала.
Ничего себе… вот это называется совпадение!
– Ну, впрочем, ты поляк, славянин, а значит, мыслишь так же, как и русские, – пренебрежительным тоном продолжал лейтенант. – Ведь вы, поляки, только корчите из себя европейцев, а на самом деле такие же дикари, как обитатели этой страны.
– У меня есть сильное желание вызвать вас на дуэль, мсье лейтенант, – ровным голосом проговорил доктор.
– Изволь! – усмехнулся лейтенант, и у Лидии замерло сердце. Вот только дуэли им сейчас не хватало! – Изволь, но только когда вернемся в Москву. Найдем какой-нибудь уединенный пустырь – благо скоро стараниями московитов-поджигателей весь этот огромный город превратится в один большой выжженный пустырь, – и я буду к твоим услугам. Но не здесь! Не сейчас! Мы не имеем права показать этим дикарям, а также нашим солдатам, что между французскими офицерами может возникнуть ссора. Это ослабит боевой дух нашего отряда и придаст силы нашим врагам. Так что дуэль придется отложить! Ну а что касается твоего совета – расстрелять соседа этого мужика, – то я, пожалуй, так и поступлю. Но, конечно, того, кто хотел ограбить армию нашего великого императора, тоже нельзя оставить в живых. Поэтому я приказываю расстрелять обоих. Уведите их и поставьте к какой-нибудь удобной стенке! Слышали, сержант?
– Так точно!
Лидия увидела, как из амбара вышли пятеро солдат во главе с сержантом. Они тащили несчастных крестьян, которые даже не вырывались – видимо, не вполне поняли еще, куда их ведут.
– Слушай, Сташевский, – раздался голос лейтенанта, – я тебя не пойму. Ведь все поляки ненавидят русских! Я отлично знаю, что вы примкнули к нашему императору только потому, что он пообещал вам свободу от тех кабальных условий, которые навязала Польше императрица Екатерина. Вы хотите взять реванш! И поляки берут его! Я слышал, что московиты ненавидят ваших даже сильнее, чем нас, французов, что ваши уланы необыкновенно жестокосердны с русскими: говорят, встретив женщину на улице, не стесняются сорвать с нее всю одежду, пустив нагой, и даже если не изнасилуют, то вырвут серьги из ушей. Так почему же ты…
– Да потому, что мне противно вырывать серьги из женских ушей, – перебил Сташевский. – И безоружных мужиков убивать противно. Я прежде всего человек, а уж потом поляк.
– Ты не просто человек или поляк. Ты служишь в армии великого Бонапарта! – запальчиво вскричал лейтенант.
– Я служу по медицинской части, – спокойно сказал Сташевский, но по голосу было ясно, что это спокойствие дается ему с трудом. – Я врач! Я давал клятву Гиппократа. Вы понимаете, что это такое, лейтенант? Я пытаюсь спасти тех, кого погубила или норовит погубить война, и мне все равно, французский солдат это или деревенский мужик.
– Ты просто тряпка, а не военный врач, – сказал лейтенант и вышел из амбара. Видно было, как блеснули его эполеты в свете факела, который нес сопровождающий его солдат, и две фигуры, позванивая шпорами, скрылись в глубине улицы.
Кеша так и дернулся вслед, но Лидия успела поймать его за рукав и погрозить кулаком. Кеша покорно кивнул – только вздохнул сожалеючи.
Лидии тоже очень хотелось бы настигнуть этого лейтенанта и… может быть, у нее даже не дрогнула рука навести на него пистолет и спустить курок, да только пистолета не было, это раз, а может статься, и рука дрогнула бы. Кеша, конечно, мог бы пристукнуть его ударом по затылку – запросто! Но рядом с ним шел солдат, и рисковать сейчас было никак нельзя. Минута выдалась – удобней трудно представить: доктор остался в амбаре один, сейчас он выйдет – и…
И не успела Лидия подумать, как заскрипела амбарная воротина, и высокая фигура в длинном плаще показалась на пороге. Шаги доктора не сопровождались характерным звоном шпор – понятно, он носил не такую форму, как кавалеристы.
И не успела Лидия подумать, как заскрипела амбарная воротина, и высокая фигура в длинном плаще показалась на пороге. Шаги доктора не сопровождались характерным звоном шпор – понятно, он носил не такую форму, как кавалеристы.
Лидия снова дернула Кешу за рукав – теперь уже требовательно, – но его не нужно было понукать. Он метнулся вперед, занося сцепленные в замок ладони… доктор получил мощный удар по голове и упал.
В одну секунду Кеша подхватил его и швырнул в сено. Лидия проворно забросала сухой, душистой травой неподвижное тело. Зарылась рядом сама. Пронзило воспоминание, как она лежала в такой же телеге рядом с Алексеем, так же пахло сено…
Она прогнала это ненужное и мучительное воспоминание.
– Ну, помогай нам Бог, барышня, – прошептал Кеша, вскакивая на облучок. – Как бы стрелять вслед не начали!
Они еще не достигли околицы, когда поодаль ударил стройный залп. Итак, приказ лейтенанта все же был исполнен!
Лидия медленно перекрестилась. Царство небесное убитым. А им с Кешей… Да, помоги им Бог!
Глава 17 «Умерла… умерла!»
И он им помог-таки! До опушки леса, где ожидали кони, добрались беспрепятственно. Здесь оставили телегу – ее поутру должен был отогнать в деревню сын Фоминичны, у которого Кеша ее и брал.
Спутав руки все еще бесчувственному доктору, с усилием водрузили его верхом на запасного коня, привязали к седлу, а поводья Кеша взял в руку. Лидия на своей лошадке ехала последней, замыкая цепочку всадников и прижимая к себе ножны и кобуру, снятые со Сташевского. В ножнах была сабля, в кобуре – пистолет.
Когда Лидия взяла его в руки, откуда ни возьмись прилетела строфа:
Ну откуда это могло быть, как не из Пушкина?! Наверное, будь сейчас посветлей, она могла бы различить на рукояти пистолета надпись: «Jean Le Page». Ну как же, как же: «Лепажа стволы роковые…»
Сташевский сначала качался в седле мешок мешком, поникнув на шею коня, потом начал поднимать голову и стонать. Наконец он смог выпрямиться в седле и слабо пробормотать:
– Oщ je suis localisе? Lequel de moi a fait se produit?[18]
– Vous comprenez dans le Russe?[19] – вместо ответа спросила Лидия.
– Dans le Russe? Certainement[20], – растерянно ответил доктор.
– Очень хорошо, – хладнокровно проговорила Лидия, переходя на родной язык. – Тогда прошу вас не беспокоиться.
– Pour ne pas s’inquiиter? Mais qui vous? Partisans de Davydov hussar[21]?! – с ужасом проговорил доктор, видимо, не в силах так быстро избавиться от привычки говорить по-французски.
– О, вы слышали о Давыдове? – усмехнулась Лидия. – Это хорошо. Значит, дает он вам дрозда, верно? Я так и думала!
Можно было ожидать, что Сташевский переспросит, цо тако ест «давать дрозда» и як то будэ по-польску, однако он только вздохнул:
– Трудно подобрать более точное выражение!
Говорил он по-русски так же хорошо, как и по-французски, разве что шепелявил слегка, так ведь польский язык вообще полон шипящих звуков.
– Вы из его отряда? Я слышал, там есть какая-то женщина… Василиса… Это вы?
В голове его прозвучал откровенный страх, какого не было даже, когда он говорил о Давыдове. Лидии стало смешно:
– Нет, успокойтесь, я никакая не Василиса. И к партизанам не имею отношения. Мы везем вас, чтобы вы оказали помощь одной больной женщине.
– Женщине? – изумился Сташевский. – Наверное, принять роды? Но я ничего не понимаю в женских болезнях. Я бы вам посоветовал найти повивальную бабку в какой-нибудь деревне.
– А я бы посоветовала вам не давать дурацких советов, – сухо проговорила Лидия. – А также посоветовала бы вспомнить все, что знаете о болезнях желудка, печени и кишечника. Роды вам принимать не придется. Я подозреваю, что эта молодая дама отравлена.
– Матка Боска… – пробормотал Сташевский. – Езус Христус! Отравлена?! Чем же я могу ей помочь? Вряд ли вы догадались, похитив меня, прихватить также мой медицинский чемоданчик?
Лидия различила в темноте, что Кеша сокрушенно покачал головой.
Да… это никому из них и в мысли не взбрело. Ну, хороши оба…
– Значит, у меня даже клистирной трубки не будет, – сокрушенно констатировал Сташевский. – Кошмар!
– Клистирную трубку найдем! – оживился Кеша. – От старого барина осталась. Он это дело шибко уважал.
– А может быть, от него еще что-нибудь осталось? – с надеждой спросил Сташевский. – Слуховая трубка, активированный уголь…
– Да вы сами посмотрите, господин доктор, – пообещал Кеша. – Ничего от вас не утаю, только помогите голубушке нашей, Ирине Михайловне!
– Значит, эту даму зовут Ирина Михайловна? – полюбопытствовал Сташевский. – Красивое имя.
– Она и сама хороша собой, – проговорила Лидия, решив, что малая толика вранья в таком деле очень даже на пользу пойдет. – Вообще вы должны постараться изо всех сил, доктор. Вообразите, что вы… – Она не смогла удержаться от толики цинизма… скажем так: хроноцинизма! – Вообразите, что вы будете врачевать свою будущую супругу!
– Ну, для этого понадобится неизмеримо более богатое воображение, нежели мое, – недовольно сказал Сташевский. – Я, видите ли, жениться пока не собираюсь, а если соберусь, то очень не скоро. Я ведь беден, как церковная мышь. Кто за такого пойдет? К тому же война… На войне убивают как пехотинцев и кавалеристов, так и врачей.
– Я вас не тороплю, – утешила его Лидия. – В самом деле – всему свое время!
– Вы думаете, оно у меня будет? – мрачно спросил Сташевский. – Что произойдет со мной после того, как я сделаю то, для чего меня сюда везут? Меня убьют?
– Вот еще, – рассердилась Лидия. – Вас отпустят, но вы должны будете дать слово, что забудете дорогу сюда. Вообще забудете о том, что были здесь!
– Я готов поклясться… – начал было доктор, но Лидия перебила его:
– А впрочем, можно ли верить вашим клятвам? Вы обещали крестьянам, что приедете только за кор-пией, а вместо этого привели туда не только мародеров, но и убийц.
– Вы зря вините меня, – с горечью сказал Сташевский. – Меня выследили, отряд увязался за мной. Этот лейтенант… Он очень упорный, умный, жестокий, хитрый человек, его невозможно остановить. Но скажу честно: сейчас в окрестностях Москвы все меньше остается уголков, куда не пробрались бы мародерские отряды. Армия голодает, Москва вся подчистую разграблена, надо быть готовым ко всему! Но я клянусь именем моей покойной матери, что ничего не выдам! И если французы придут к вам, можете не сомневаться: это произойдет без моего участия.
– Ну, мне придется поверить вам, – вздохнула Лидия.
Кеша проворчал что-то неразборчивое, но сразу умолк. От мерной рыси Лидию начало клонить в сон. Вот еще не хватало!
– Слушайте, Сташевский, – сказала она, подавляя зевок. – Меня всегда интересовала работа врачей во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Об этом очень мало литературы, а про французских врачей я вообще ничего не читала. Может быть, расскажете, пока мы едем?
В темноте Лидия не увидела, а ощутила, как доктор повернул голову и пристально всматривается в нее.
– Вы очень странно говорите, – сказал он наконец. – Очень странно… Помнится, когда я начинал изучать медицину, у меня была мечта: обмануть время и оказаться в ту эпоху, когда жил Гиппократ. Мне очень хотелось задать ему несколько вопросов. И вы…
Лидия даже зубами скрипнула с досады. Что-то забылась она, да уж! А Сташевский очень внимателен, с ним надо поосторожней.
– Ладно, ладно, – перебила она нарочито грубо. – Вы не болтайте, вы рассказывайте!
Сташевский помолчал, потом неохотно проговорил:
– Ну что я могу вам сказать? В этой кампании все встало с ног на голову, в том числе и военная медицина. Прежде ни один полководец не вступил бы в сражение, не имея при себе лазаретных фур, а теперь мы то и дело отставали от регулярных частей, верст порой на двести… Армия шла вперед ускоренным маршем, русские не предупреждали о нападении, самые кровопролитные сражения начинались когда угодно, и горе тем раненым, которые не дали себя убить…
– И это говорите вы, доктор?! – изумленно воскликнула Лидия.
– Вас поражает мой цинизм? Да ведь он вызван жизнью. Уже в Смоленске мы стали ощущать страшный недостаток в перевязочных материалах. В госпиталь было обращено здание архива, и вместо белья[22] мы пользовались бумагою. Да это еще что! Сколько раз мы принимали раненых со страшными огнестрельными ранениями, которые требовали немедленной ампутации одного, а то и двух членов! Сколько раз мне приходилось оперировать сутками, не прерываясь даже на ночь! Передо мной держали зажженную свечу, а впрочем, я нуждался в ней лишь при наложении лигатуры на кровеносные сосуды. Как-то в течение суток я сделал до двухсот ампутаций. Причем самое ужасное, что почти все труды мои были заранее обречены – я знал, что раненые умрут. После таких операций необходимо тепло, уход, обильная еда, а что мы могли предложить этим людям? Санитары выносили их из операционной палатки, складывали вповалку, а потом из этой горы укороченных на руку или ногу, залитых кровью тел разбирали живых от мертвых… И те, кто оставался жив, все равно должны были умереть. Ведь у нас не было еды, чтобы кормить их, не было фуража для лошадей, чтобы вывезти их в безопасное место. Русские тоже понесли много потерь, им было так же тяжело, как нам, и тоже приходилось делать тяжелейшие ампутации, в лучшем случае лишь одурманив страдальца спиртом, но вашим раненым был дом в любой избе, куда бы их принесли и где оставили, а мы не могли доверить своих никому, мы знали, что крестьяне ваши не станут за ними ходить…