Надо было кончать с Викой. Всю дорогу в самолете я хладнокровно обдумывал, а точнее, настраивался это сделать. Еще утром, там, в Москве, у Юры, когда мы все втроем завтракали, я сидел молчаливо, и Вика наверное начинала понимать или чувствовать приближение чего-то нехорошего, потому что в самолете она уже совсем расстроилась, ей было неуютно сидеть в тесном кругу моего молчания, а если я и отвечал на ее какие-нибудь вопросы, то очень кратко и сухо…
Но, к моему счастью, все произошло абсолютно свободно, без паники, легко для меня…
Вика мешала мне, она являлась свинцовой привязкой, может быть, именно она больше всего удерживала меня в моем теле!
…Когда мы оба приехали из аэропорта на такси, и поднялись на Викин этаж, и остановились у ее дверей, она уже была готова к убийству…
Ее глаза метались по сторонам под непоколебимостью моего взгляда. Ко мне она не прикасалась, а просто — стояла рядом.
Нет! Я вовсе не был зло настроен к этой девушке, и я не ревновал! Я должен был выполнить задуманное: убить Вику сейчас.
— Вика, — сказал я.
— Что? — тут же отозвалась она, и в ее глазах еще промелькнула надежда!
«Нет!.. — подумал я. — Пора!..»
— Уйди прочь! — резко сказал я и равнодушно впялился глазами в бедную девушку. — Уйди прочь! — сказал я еще раз Вике в упор, и добавил. — Я больше не хочу тебя видеть!..
Вика прислонилась к своей двери и тихо заплакала так, будто доплакивала то, что уже отрыдалось в душе.
Так я убил Вику…
ПРОСТИТУТКА
И снова одинокий в поселке, опустошенный от суеты дня кинотеатр. Приземистый, доверчивый свет ночника. Я хожу в кабинете по скрипучему полу и думаю.
Прошел целый месяц, как Вика убита… С тех пор я ее даже не видел! Но я до сих пор так и не в силах был покинуть свое тело, хотя и продолжал заниматься энергетическим дыханием и жить по образу, определенному учителем.
Всего один раз, с неделю назад, мое тело, когда я лег было уже спать, разуверившись научиться покидать его, начала сотрясать неведомая мне сила! Будто могучие волны перекатывались от ступеней до макушки. Тело содрогалось как резиновое, волны словно ударялись в какое-то препятствие и пружинили в голове. Но, не находя выхода — метались по всему телу! И улеглись наконец… Как в прошлый раз, — не случилось хлопка в макушке (будто вылетевшей пробки), и волны не вырвались наружу, как я ни силился им помочь: будто мою макушку заварили, запаяли, заклеили!.. И все… И больше ничего, даже подобного, до сих пор…
И все-таки я понимал, Вика, Вика держала меня!.. Она несомненно вспоминала Сережу и мешала ему… А думала она обо мне все потому, что я сам был в этом виноват, все потому, что где-то что-то никак не могло отключиться у меня в сознании, как я ни настаивал на этом! А может и потому, что я слишком настаивал, хотел опустошенности памяти о девушке и тем только усугублял свою принадлежность к этому, воспитанному мною символу…
Несомненно нужно было построить противоположность, довести свою бессознательную привязку к Вике — до абсурда, до противоречия, до самоотрицания.
Надо было сжечь, растворить мыслительную тропу, по которой так долго и нежно прогуливалась девушка в моем сознании.
На любовь ни в коем случае нельзя тратить энергию! Лучше, когда тебя любят, а ты хладнокровен, чем когда любишь ты и сгораешь!
Когда любят тебя, — тебе посылают, передают энергию, но этой же энергией, если ты среагировал на нее положительно, связывают тебя по рукам и ногам!..
Неожиданно дверь кабинета резко открылась настежь!
Я встрепенулся!.. Еще бы!..
В двух шагах от меня, я сразу же узнал ее, стояла в разноцветном восточном халате, и кто бы мог подумать, — Екатерина!
— Екатерина Васильевна? — пробормотал я и отступил пару шагов назад.
— Не ждали? — сказал она своим осипшим от сигарет голосом.
В этот момент на моей руке прожужжали электронные часы. Машинально я протянул потяжелевшую руку к лицу, чтобы глянуть, который час.
— Не трудитесь, Сергей Александрович, — двенадцать! Самое время, не правда ли?
Я ничего не сказал на это, молчал… Не шевелившись, стоял я в тупике кабинета… Нет, я не боялся ведьму, это мое тело, оно упрямилось подчиняться мне…
— Ну, что? — спросила Екатерина.
— А что? — переспросил я.
— От тебя не требуется много, — сказал она. — Но одну-то ты в состоянии сегодня обслужить?
— Тебя? — поинтересовался я.
— Да! — подытожила ведьма. — Пойдем наверх, в библиотеку, попьем чайку.
— Пойдем, — согласился я.
Когда мы вышли в темную тишину малого фойе, в руках у Екатерины откуда-то появилась зажженная свеча…
Мы поднимались по ступенькам на второй этаж, и две наших тени властно сопровождали нас, проплывая над нами.
Вскоре мы оказались в книгохранилищной комнате библиотеки. Здесь, прямо на полу была разостлана кипельнно-белая постель. Ведьма поставила свечу на стол и обратилась ко мне:
— Садись, попою чайком…
Я послушно сел на стул, но задрал на секунду голову на потолок и глянул на тени, а когда снова обратил внимание на стол, то убедился, что передо мною уже стоит в черной подставке стакан горячего чая. Чай золотисто шевелился в стакане, будто кипел.
— Не бойся, не обожжешься! — успокоила Екатерина.
Я взял стакан, осторожно поднес его к напряженным губам и только хотел сделать крохотный глоток, как чая в мгновение не стало! Даже черной подставки со стаканом не оказалось у меня в руке…
Ведьма неистово расхохоталась!
Потом она подошла ко мне и бесцеремонно уселась на колени.
— Ты хотел сделать глоток? Тебя мучает жажда? Да? Я тебе помогу ее утолить!
Екатерина умело стянула с меня свитер. Затем расстегнула и сняла с меня рубашку, освободила меня от майки…
— Ну, что, голенький мой?! — спросила она и, не дожидаясь ответа, сочно вцепилась своими горячими губами в мои губы и гибко обвила руками мою шею.
Я сидел, будто вкопанный, и повиновался.
Нацеловавшись, ведьма погладила мою мускулистую грудь, нащупала и расшевелила своими острыми пальчиками смуглые ядрышки моих сосков и принялась покусывать из острыми зубками.
И вот ведьма встала с моих коленей, подошла к постели, остановилась, помедлила секунду-другую и сорвала с себя разноцветно переливающийся халат.
С минуту я продолжал сидеть на стуле, околдованный блеском голого тела ведьмы. Я ощущал, как обсыхают обслюнявленные ядрышки моих сосков…
Я встал со стула и потянулся к ведьме. И когда я обнял ее, она, будто подкошенная, ослабела, обмякла у меня в руках, и тяжесть ее тела начала увлекать меня за собой на постель.
Екатерина ложилась так женственно и уступчиво, но слегка капризничая в едва ощутимых движениях бедер, что, когда я подмял ее тело, у меня все преждевременно содрогнулось, и мне стало не по себе, и я стыдливо оставил Екатерину, и, глубоко вдохнув, лег рядом с нею на спину, и замер…
— Слабачок, — просипела возле моего уха ведьма и пожурила меня, потрепав за щеку.
— Что поделать, — снова вздохнул я. — Я уже месяц не был с женщиной…
— Ладно, на первый раз прощаем, — сказала ведьма.
Где-то с пару минут мы пролежали молча… Я набирался новых сил.
— Екатерина, — позвал я.
— Что, уже?! — обрадовалась она.
— Да…
Прошло часа два — два с половиной. Мы лежали, утомленные, поодаль друг от друга, отдыхая. Приподнявшись на локти, я предложил ведьме:
— А хочешь, я тебе прочту стихотворение?
— Новое? — весело поинтересовалась ведьма в искорках радости.
— Да! — подтвердил я ее догадку.
— Читай!
И я заговорил, снова опрокинувшись на спину, заговорил громко и облегченно и посматривал на почему-то сказочно до сих пор не догоревшую свечу на столе:
Я закончил читать.
Екатерина любила стихи, и сейчас, завороженная, прижалась ко мне.
— Хорошо! — сказал ведьма. — Ты знаешь, а я тебе, пожалуй, скажу одну очень важную для тебя вещь.
— Какую? — спросил я.
— Ведь меня специально подослали, чтобы совратить тебя!
— Организовать новую привязку? — уточнил я.
— Да!.. Чтобы ты не научился выходить из тела! У тебя золотистое начало, правда, с помесью светло-коричневого и коричневого, но и этого достаточно! Ты мешаешь кое-кому!..
— Я понимаю, — проговорил я. — Но почему же ты мне все это выложила?
— Потому что ты — настоящий мужчина и поэт! И мне тебя жаль… Они тебя погубят… Так задумано… Ведь все равно ты где-то, да промахнешься, и тогда… — она замолчала.
— Я понимаю, — проговорил я. — Но почему же ты мне все это выложила?
— Потому что ты — настоящий мужчина и поэт! И мне тебя жаль… Они тебя погубят… Так задумано… Ведь все равно ты где-то, да промахнешься, и тогда… — она замолчала.
Я тоже молчал…
— О чем думаешь? — через некоторое время спросила ведьма.
— О Наташе… — ответил я.
— О той, что похоронили? — поинтересовалась Екатерина.
— Как — похоронили?! — подскочил я с подушки от неожиданности.
— Да так!.. Как всех хоронят!
— А когда? Она же была жива?..
— С месяц назад, — сказал Екатерина и добавила, припоминая. — Да ты как раз в Москве был, вот, на открытии… — и больше она ничего не сказала, умолкнув. Но меня уже не интересовало то, что им известно: где и зачем я был, я снова, но опечаленно, лег на подушку.
— Красивая она была в гробу: лежала в подвенечном платье, вспоминала ведьма, будто и не для меня, а просто так, вслух.
— А дочь?! — опомнился я и всполошился. — А дочь? Ее дочь жива?!
— Какая дочь?! — удивилась Екатерина.
Тихо я перевернулся лицом в подушку и проговорил про себя: «Вот и все…»
РАЗГОВОР С ТЕЛОМ
Тело!.. Освободи меня, дай мне вольную!.. Я раб твой, крепостной житель…
Мне все чаще и все нестерпимее хочется порою прикоснуться к горизонту, погладить Луну, разбушевать океан или заглянуть по ту сторону пространства, а ты, мое неуклюжее тело, — на это не способно, и ты не позволишь мне этого сделать, потому что тебе этого — не понять!..
Ты повелеваешь мне жить в своем одномерном пространстве, где такая спрессованная теснота и духота, что с непостижимым трудом едва вмещаюсь в тебя, и зачем же я в тебя втиснулся!
Но как только я начинаю протестовать и отвергать тебя, то ты, мое тело, таешь и тускнеешь! И уверен, что если мне удастся вырваться надолго из твоего заключения, а если повезет — навсегда, то ты погибнешь, растворишься в пространстве моего сознания!..
Вот почему я нужен тебе, и вот почему ты ежесекундно привязываешь меня к себе страстью всех новых и все больших ощущений! Ты хочешь, чтобы я забыл о Свободе, забыл о своей Родине!..
А иногда, когда я совсем отчаиваюсь верить в удачу покинуть тебя, я пробую распирать тебя, шевелиться в тебе, мое тело — изнутри! И это, хоть нанемного, но открывает передо мною иные возможности. И я начинаю ощущать: упругость твоих мышц, тело, и прочность твоих костей!..
О! Мое тело! И тогда я хватаю в руки музыкальные инструменты, и многие окружающие восторгаются, будто твоей изумительной игре, тело; я принимаюсь ласкать женщину, и она не нарадуется опять же тобою, тело!..
Каждый день ощущать твой соблазнительный вкус, мое тело, и оставаться собою, это ли не мука!..
Все, все вокруг думают, что это ты такое красивое и веселое, мое тело, что это ты поднимаешь тяжести и творишь грациозные жесты, что это ты, и то — тоже ты…
А на самом деле — это я, и даже, когда ты якобы — плачешь, плачу я, а не ты, мое тело!..
Но мало кто об этом догадывается!..
Отпусти меня, тело, дай мне вольную или я начну убегать из тебя в «самоволку»!.. И когда-нибудь уйду и не вернусь. Я раб твой… Но почему же это так?!
Ведь это я в тебе хожу, думаю, ем, сплю, целуюсь, а не ты во мне!.. Ты должно служить мне!.. И я добьюсь этого, ты слышишь, тело?!
А пока, уже тридцать лет подряд, я сижу в твоей одиночной камере, в тюрьме твоих страстных ощущений, и потому одинок океан и некому его разбушевать так, как я смог бы это сделать, одинок горизонт, и никто к нему не прикоснется, пока ты не отпустишь меня, тело, и одинока Луна, и никто не погладит ее так, как это смог бы сделать я…
И вот что еще удивительно: я стал замечать, что все люди обязательно проходят через тюрьму!.. Одни проходят — застенки своего тела, а те, кого сильно увлекают страсти твоих ощущений, тело, те, кто из-за этого забывает о твоей телесной тюрьме, попадают в еще одну, земную тюрьму людей, чтобы там, в теснине камеры, наконец-таки понять и осознать свою истинную тюрьму, тебя, тело!..
Итак, я отсидел в тебе, мое тело, уже тридцать лет, и одному Богу ведомо, сколько мне осталось еще… Но, видимо, еще много…
Я твой раб, тело, но, позволь мне хотя бы иногда, хотя бы ненадолго, хотя бы в ошейнике и на цепи, но покидать твои застенки, где каждая стена окровавлена мною и полна наслаждения и боли!..
ЗАПИСКИ ИЗ ДНЕВНИКА
Где-то на протяжении трех часов состоялось несколько выходов! Такое впервые, как по количеству, так и по качеству. Если раньше мне приходилось самому усиленно работать и удавалось вылезать по пояс, малоосознанно, но, сглотнув слюну, возвращаться тут же — обратно! Или же вообще не смочь выскочить, сложно, что-то закупорено — только порывы, и не более того! Но теперь все стало по другому! Усилий минимум, осознанности максимум!..
Под утро, около четырех часов, в состоянии, достаточном для ощущения сна, а также и для ощущения себя в состоянии бодрствования (полное ощущение личности и хода времени!), вспыхнуло мое тело, словно оно превратилось в колыхания, во всполохи ветра и вот: слышится шум, будто проносишься с невероятно огромной скоростью куда-то, шум, слегка напоминающий отдаленный гул реактивного самолета. Бездна и тьма вокруг, а тела твоего нет, оно как бы не существует, ты — ветер! Вместо тебя всполохи ветра, но ты в полном резком сознании себя! Через некоторое время, будто ты вонзился и замер в объемном кадре, пробуешь незримый трансфокатор, и он — срабатывает, хотя, как ты его передвигаешь неведомо! Видимо, с помощью мысли, чувств! Трансфокатор приближает, очень близко, землю под твоими воображаемыми ногами, приближает настолько близко и резко, что ты начинаешь видеть мельчайшие трещинки ее, соринки и пылинки!
Озираюсь по сторонам, оказывается, я на старой улице, там, где я начинал свою жизнь, с пеленок! Да, чуть не забыл: освещение вокруг какое-то едва уловимое, необъяснимое, то ли фиолетовые полусумерки, то ли еще что-то подобное?! Появляется желание (понимаю, что здесь, в этом мире, в котором я сейчас нахожусь — дозволено все!), желание отыскать какую-нибудь девушку, чтобы утолить свой пыл, но нет, совесть подсказывает, чтобы я попробовал как ветер — просто отрешенно пощупать ее, сделать то, что мы так часто себе не позволяем в обществе — свободу движения и мыслей, их неразрывную гармонию! Проплываю или прохожу мимо частных домов: где же, в каком из них может быть девушка? Потому что, чувствую, что смогу пройти сквозь любое препятствие: забор, стену. Для моих размышлений и реализации желаний — нет преград!.. Сворачиваю налево, в сторону таксопарка, полулечу… Появляются мысли, что я еще все-таки невежественный человек в своих помыслах и желаниях! О девушке забываю сам, легко и свободно! Ощупываю себя сзади, вот это — да! — у меня небольшой хвост! Хохочу! Но снова мысль: «Мира и добра всему окружающему меня…» и вдруг: навстречу, такой же, как и я, с небольшим хвостом, человек, и тоже — полулетит! Он тоже говорит, но не так, как говорим мы обычно, а говорит как бы — мысленно: «Мира и добра, мира и добра!» Я понимаю, что это он мне желает. Проплываем мимо друг друга. Он — крестится, я — тоже! Потом: еще и еще один, такой же проплывает мимо меня, один из них особенно черный! А мы все — серые… А вот какой-то очень крупный! Я думаю: «Наверное, вышел подраться!» Его мышцы так и играют, что-то заставляет меня обратиться к нему, хотя я его и боюсь немного.
Меня тянуло к этому крупному, проплывающему медленно мимо меня. Начинаю думать: «Нет, я тянусь к нему, к своей опасности, для того, чтобы преодолеть страх». Я предполагаю, что мы, те, что помельче, — все-таки добрее тех, кто покрупнее, здесь, в переулке, и начинаю обращаться к этому крупному, которого я заметил первым и к которому я потянулся: «Давайте мы, те, что добрые, и вы, «злые», — но это я говорю не впрямую, а только подразумеваю такой смысл, как это происходит — не понимаю, — давайте между нами проведем философскую беседу!» — говорю я. Вокруг меня и него останавливаются еще другие крупные и такие, как я, помельче, они оживленно разговаривают, соглашаясь на философскую беседу. И тут… у меня не хватает энергетики, — все тает, и я возвращаюсь в свое физическое тело, лежащее на диване у меня в комнате…
Отделяюсь от тела, поднимаюсь к потолку в свой комнате, останавливаюсь в углу, там, где стыкуются две стены и потолок. Очень отчетливо вижу мельчайшие детали поверхности потолка, покачивается крохотная паутинка, прилеплена какая-то соринка… Рук нет, но я начинаю мысленно воображать, что я дотрагиваюсь до потолка руками, но на самом деле рук своих — даже не вижу, и все же, — дотрагиваюсь до потолка! Неведомо чем, но ощупываю его! Мыслями или чувствами… Потом, словно уцепившись за потолок, я начинаю подтягиваться к нему весь, целиком, своим энергетическим воздушным пузырем. Подтягиваюсь и вхожу, втискиваюсь в потолок! И вот бездна, тьма, ощущение все того же полета, мое тело всполохи ветра, гул турбинный, приглушенный. Я начинаю понимать, что я в Космосе! Потому что звезды роятся впереди меня, но тускло! Мысль: «Надо попасть на планету, очень хочу на планету!..», но я боюсь заблудиться, не найти обратной дороги к своему телу, лежащему там, на земле, дома, на диване! Может быть, потому не получается попасть на планету, хотя я уже улавливаю ее очертания впереди… И тут: неожиданное приземление! Я точно свалилися с неба неподалеку от какой-то автобусной остановки, стоит автобус, из него выходят люди, вокруг тоже ходят люди. Из автобуса вышла какая-то девушка, я бросаюсь к ней навстречу, у меня одно, единственное желание — овладеть ею! По пути к ней я подворачиваю свою ногу на обочине тротуара, но, удивительно — нет никакой боли, и нога слушается, будто я ее и не подвернул! Девушка отошла от автобуса метров на пять, я то ли подбегаю, то ли подлетаю к ней, хватаю ее, она в ужасе кричит что-то, но никто не вмешивается, потому что я ощущаю это и чувствую — это мой мир. Я резко бросился на перепуганную девушку, я даже не помню ее лица: она больно ударилась о тротуар, я это почувствовал, но я ожесточенно терзаю ее тело. Мысль: «Мне не больно, а ей-то наверное больно сейчас!» Девушка кричит умоляюще: «Мне же больно!.. Но я уже наслаждаюсь ее телом.