На этот раз она решила нанести мне удар:
– Просто Сережа говорил, что у него на вас… не встает. – Она густо покраснела.
– А что еще он мог бы тебе сказать? Что у нас с ним регулярный секс? А как без секса, милочка? Или ты думаешь, что все то, что я покупала ему, никак им не оплачивалось? Иначе на чем бы держался наш брак? Я же не идиотка какая – жить с ним как сестра или, еще хуже, как мамочка. Я его ровесница, я молода, и у меня есть желание любить и быть любимой. Мы были хорошей парой!
Я понимала, что говорила гадости, знала, что демонстрирую не самую красивую сторону своей души, но она, эта Лена Юдина, которую я много раз в своих фантазиях убивала, была здесь, в двух шагах от меня, и я не могла не воспользоваться этим обстоятельством, чтобы не наносить ей колкие, ядовитые удары.
Понимала я также и то, что этими своими словами окунаю в грязь память о Сереже.
– Но мы отвлеклись. Итак, Лиза, – я решила сменить резко тему, пожалела ее, – она могла бы его убить? Что ты вообще знаешь о ней?
– Она дура, но у нее есть деньги. Одевается она в шляпки и все такое, люди воспринимают ее как большую оригиналку. Я знаю, что у нее квартира за театром, совсем рядом. Но я не знала, что Сережа бывал у нее.
– Мужчинами иногда хочется экзотики, они же в большинстве своем извращенцы.
– Да?
– Конкретный вопрос: Лиза могла его убить?
– А почему бы и нет? Ей ничего не стоит пойти на рынок, – она царапнула в воздухе сложенными вместе и согнутыми в крючки указательными и средними пальцами обеих рук, изображая кавычки, – и купить пистолет. Может, ей драйва захотелось!
– А машина у нее есть?
– Нет, машины нет, это точно. Думаю, чокнутой не дали бы водительские права. Хотя кто знает. Но я ни разу не видела ее на машине. Вы имеете в виду, что она могла отвезти его в Лобаново? Не знаю.
– В волосах Сережи найден черный женский длинный волос.
– У Лизки рыжие кудри, а у меня, сами видите, каштановые. А вот у вас – черные, длинные…
– Хорошо, положим, это мой волос зацепился, все-таки я его жена, – парировала я, подразумевая нашу с ним возможную близость, во время которой я могла бы уронить свой волос на его голову. – Следователь говорит (правда, я не имею права разглашать все это), что тело Сережи побывало в женском шкафу.
Лена машинально повернула голову в сторону небольшого платяного шкафчика, в котором не поместилась бы и половина Сережиного тела – все-таки он был высоким мужчиной.
– Микрочастицы тканей и все такое, понимаешь? – продолжала я и вдруг замерла, увидев в углу, за шкафом большую напольную вазу из белой глины с букетом засохших красных роз. – И лепестки красной розы.
Я уходила из квартиры Юдиных с номером телефона женщины, представившейся медсестрой гинекологического отделения. Но в машине, открыв свой ноутбук и вбив в поисковик этот номер, я с грустью констатировала, что этот номер принадлежит самой поликлинике, значится как номер регистратуры. Значит, женщина, которая выдала себя за сердобольную медсестру, пришла в поликлинику, отвлекла медсестру из регистратуры, чтобы воспользоваться ее телефоном.
Я поехала в поликлинику. Но надо знать наших медсестер, особенно из регистратуры. Полная немногословная женщина с миной уставшего от жизни человека смотрела на меня поверх своих очков с толстыми стеклами и, казалось, не воспринимала мои слова. Словно я говорила с ней по-китайски.
– Я всегда на своем рабочем месте, – наконец сказала она. – И никто меня никуда не отвлекал. Что вы такое придумываете? И вообще, у меня очередь, видите, люди ждут?
Думаю, что я раздражала ее уже своим видом. На мне была блузка, белая, с ирландскими кружевами стоимостью как чугунный мост. А изумрудов и бриллиантов на мне было больше, чем шариков на рождественской елке. Плюс мои духи, которые своим цитрусовым ароматом заполнили всю поликлинику, нейтрализовав вонь непромытых полов, людского пота и медикаментов. Да она меня просто возненавидела, эта женщина из регистратуры, которую я попыталась оторвать от работы. К тому же она не знала, что привело меня к ней, возможно, она подумала, что я хочу «проехаться» по ее трудовой дисциплине.
Ну и ладно, решила я, выходя на свежий (относительно свежий) воздух. Мало ли кто мог ее отвлечь? Может, она и не запомнила бы женщину-аферистку, воспользовавшуюся ее рабочим телефоном.
Я поехала к Лизе Воронковой.
– Вы? – Она захлопала своими длинными ресницами. В ее глазах я прочла страх. – Зачем вы здесь?
– А ты зачем, маленькая рыжая сучка, коллекционировала сперму моего мужа? Чтобы забеременеть от него?
– Да что вы такое говорите? – воскликнула она, кутая свое тощее тело в прозрачный розовый пеньюар.
Между тем я вошла, оттеснив хозяйку в глубь прихожей.
Да, это была не квартира, а музей! Чего в ней только не было! Права была Юдина, у Лизы водились деньги. И немалые. Если бы не этот факт, может, и не посмела бы она приблизиться к Сереже. Да и он вряд ли стал заглядывать в грязную берлогу, чтобы справить свою сексуальную нужду. Квартира Лизы была огромная, светлая, в престижном доме с консьержкой (которая не могла меня не впустить уже хотя бы по тому, как уверенно я вошла, кинув небрежно «К Воронковой!», не говоря уже о моих брилллиантах, которые не раз играли свою сверкающую роль пропуска в разные места).
Очень красивая мебель, картины, антикварные вазы, украшения, ковры. При всей общей захламленности квартиры, которая напоминала филиал антикварного магазина, в целом она выглядела чистой, привлекательной. По всей квартире распространялся аромат лимонов. Я удивилась, пройдя с хозяйским видом на кухню, где на столе были рассыпаны штук пятнадцать разрезанных лимонов, лежал пучок свежей мяты и два хрустальных высоких графина. Словом, моя придурковатая соперница, одна из самых непостижимых любовниц моего мужа, готовила домашний лимонад, такой же, как каждый день готовила я сама! Должно быть, промелькнуло у меня в голове, ее научил этому Сережа.
– Что вам здесь нужно? – спросила совсем уж нормальным тоном Лиза, нервно почесывая пальцем свою щеку.
– Ты что, антиквариатом торгуешь? – спросила я, беря одну половинку лимона и отжимая сок в графин. Сок потек по моим пальцам.
– Нет, папа.
– Ясно. А твой папа знает, что ты собиралась зачать от моего мужа?
– Знает. Он против, конечно.
– А все эти шляпки, цветочки и прочая дребедень – ты нарочно разыгрываешь из себя полоумную?
– Нет, ничего я не разыгрываю. Просто живу в своем мире, – сказала она, нахмурившись.
Все равно клиника, подумала я, двигаясь дальше по квартире в поисках любовного гнездышка. И я его нашла. Огромная резная кровать темного дерева, кружево, балдахин. Действительно, почему бы после спектакля не поваляться здесь в обнимку с уступчивой и все позволяющей дурой?
Была бы здесь моя Катя, она бы сказала: «Не жалей ты своего Голта. Туда ему и дорога».
Я словно услышала ее голос!
Красных засохших роз в квартире было больше чем достаточно. Конечно, цветы оставлял здесь Сережа. Ведь он редко когда выходил из театра после спектакля без охапки цветов от поклонниц.
– Розы бы надо выбросить, – заметила я тоном хозяйки.
– Выброшу, – закивала эта девочка-женщина. – Хотите чаю? У меня есть очень хороший, мне папа привез из Китая.
Мы сидели за столом и разговаривали. Думаю, у нее был один из тех редких случаев шизофрении, когда в момент прояснения рассудка она казалась совершенно здоровым человеком. Но все же она была больна. Один взгляд ее чего стоил!
– Лиза, ты знаешь, кто убил Сергея? – спросила я ее прямо.
– Да я уже говорила и еще раз повторю – Лена Юдина! Она ревновала Сергея ко мне, но ничего не могла поделать – ведь он любил только меня!
– А это ничего, что ты находишься в обществе его законной жены?
– Да, я все понимаю, вы его жена, но только ведь на бумаге! Он любил меня, мое тело, мою грудь…
С этими словами Лиза распахнула пеньюар и продемонстрировала свои белые, острые, с розовыми сосцами груди.
– Лиза, ты это серьезно? – Я кивнула на ее прелести. – Или ты валяешь дурака? Никак не могу понять!
– Вы толстая и некрасивая, Сережа вас никогда не любил. Он любил меня, потому что я молодая, у меня хорошая кожа, как у ребенка! А еще я делала ему подарки, но в основном давала деньги. Я понимала, что ему влом спрашивать у вас, унижаться, а я сама давала ему, мне было для него не жалко.
Прикормила, молодая блудница.
Мне вдруг стало скучно.
– Ты любила его, Лиза?
– Да, очень любила. – Она неожиданно, словно преодолев тысячу зажеванных, проглоченных кадров, составляющих контекст предыстории, разрыдалась. Больше того, она, вдруг увидев в моем лице человека сочувствующего и родного, бросилась мне на шею. Я почувствовала, как по моей щеке и шее потекла теплая влага.
И, странное дело, я вдруг на каком-то инстинктивном уровне, словно эта девочка пробудила во мне спящие крепко материнские чувства, обняла Лизу и заплакала вместе с ней.
И, странное дело, я вдруг на каком-то инстинктивном уровне, словно эта девочка пробудила во мне спящие крепко материнские чувства, обняла Лизу и заплакала вместе с ней.
Когда мы с ней немного успокоились, я снова спросила ее, кто убил Сережу.
– Лиза, я серьезно. Забудь ты свою ревность к Юдиной. Она же нормальная девочка, она не стала бы стрелять в Сережу. Она тоже любила его. Она скорее убила бы тебя.
– Может, и так, – внезапно согласилась Лиза. – Но кто же тогда его убил? Кто-то же убил!
– А у тебя есть пистолет?
– Конечно, есть!
С этими словами Лиза спокойно выдвинула один из ящиков старинного громоздкого письменного стола и достала большой, тяжелый с виду пистолет.
– И разрешение имеется? – спросила я, мысленно уже рапортуя Мишину о наличии огнестрельного оружия у малахольной.
– Нет, разрешения нет. Но оно имеется у папашки. Так что с этим все нормуль.
Как-то не вязались эти ее романтические наряды и золотые локоны с пробивавшимся время от времени молодежным сленгом. С другой стороны, не в лесу же она жила, общалась со сверстниками.
– Лиза, а у тебя друзья есть?
– Да есть вроде бы, – неуверенно ответила она. – Но им от меня только бабки нужны. Но папа отвадил парочку моих друзей от меня, его телохранитель врезал им. Одному даже руку сломали. А что? Нечего было нагло тянуть с меня деньги…
В большом шкафу в спальне мог бы уместиться не один Сережа, а целых четыре! И розы были, и сумасшедшая была. И пистолет был. Интересно, почему Мишин еще не наведался сюда?
Вечером этого же дня я, уставшая и злая, прикатила на улицу Гороховую, где располагался большой антикварный магазин Александра Борисовича Воронкова. Он был предупрежден о моем визите и встретил меня в своем кабинете, куда я прошла, минуя заставленный мебелью, старинными часами и бронзовыми статуями салон.
Его кабинет мог бы спокойно быть частью квартиры его дочери – тот же стиль, запах, дороговизна вещей.
Полный, в белой батистовой рубашке господин жадно глотал ледяную минеральную воду из голубой прозрачной запотевшей бутылочки. Его письменный стол – миниатюрный по сравнению со столом Лизы – был завален документами и раскрытыми альбомами по искусству. Чувствовалось, что передо мной профессионал, настоящий антиквар, разбирающийся в своем деле.
– Здравствуйте. – Он кивнул. – Присаживайтесь. Я знаю, кто вы, мне Лиза сообщила. О чем вы хотели со мной поговорить?
– Мой муж убит, я спрашивала у вашей дочери, не знает ли она, кто и за что его мог убить. Вы же знаете, что они встречались.
– Да знаю я все. – Он откинулся на высокую, обитую красным бархатом спинку кресла. – Я очень люблю свою единственную дочь, понимаете? И готов для нее на все. Но женатый актер, да еще и известный! Нет, это уже не в моих силах. Не знаю, вправе ли я вообще разговаривать с вами, ведь вы вдова Сергея Голта, а моя дочь была с ним в отношениях, но уверяю вас, Лиза совершенно безобидный человек. Она понятия не имеет, кто и за что убил вашего мужа. Она любила его, по-своему, конечно. Довольствовалась его короткими визитами, думаю, что унижалась перед ним, а он этим пользовался. Но вряд ли ваш муж делился с ней какими-то своими проблемами. Разве что денежными. Не стал бы он рассказывать, если бы его преследовали за долги или за что-нибудь еще. У меня есть знакомства в определенных кругах, конечно, я пытался что-то узнать, но следствие все-таки склоняется к выводу, что ваш муж покончил с собой.
– Эта версия рассматривалась до того, как были получены результаты экспертизы тела. Но он не покончил с собой. Выяснилось, что его тело после того, как наступила смерть, было сброшено с высоты… А нашли тело, как вам, я думаю, известно от ваших знакомых в правоохранительных органах, в лесу, рядом с нашим садом в Лобанове. Ну не дракон же его сбросил с высоты! Его убили в одном месте, откуда-то сбросили, затем привезли в Лобаново и закопали в лесу.
– Да-да, я тоже все это слышал. Вот только не могу понять, зачем его привезли в Лобаново? Разве что он сам туда приехал?
– Неизвестно. Но его машина стоит на месте рядом с домом. Или же он отправился туда с кем-то, кто его и убил, либо на такси… Но Сережа не любил этот дом. Ох, не знаю, зачем я вам все это рассказываю.
– Да вы успокойтесь. Хотите холодной минералки?
В какой-то момент я поняла, что разговариваю с очень приятным человеком, с которым в принципе неплохо бы и подружиться. А еще – глубоко несчастным, зависимым от своей дочери.
– Где мама Лизы?
– Понятия не имею! – развел руками Воронков. – Она давно уехала из страны и не интересуется дочерью. Правда, когда у нее возникают какие-то сложности, она звонит мне и просит денег. Обычная история.
– Александр Борисович, скажите, что мне делать?
Не знаю, как это у меня вырвалось. Я вдруг увидела перед собой взрослого, адекватного, серьезного и умного человека, который, как и я, сумел построить самостоятельно свой бизнес и теперь мог бы жить счастливо. Но ни он, ни я со своими миллионами не сумели построить это самое счастье. Что с нами было не так?
– Вы хотите услышать мое мнение… – Он задумался. – Полагаю, его убил кто-то из близких ему людей. Из ближнего круга.
– Да? Но почему?
– Да потому что Лобаново. Я вот, к примеру, чужой вам человек, понятия не имею, где находится ваша дача. А убийца знает многое. Я бы на вашем месте попытался разыскать человека, который следил за вами.
Я вспыхнула. У него действительно хорошие связи.
– Вы о чем?
– О фотографиях. Эти фотографии как-то связаны с убийством. – Он вдруг широко улыбнулся. – Наташа Соловей! Несмотря ни на что, я рад нашему знакомству. Всегда знал, что наша встреча будет не из приятных, все-таки Лиза и Голт…
– Постойте, вы хотели что-то сказать…
– Только, пожалуйста, не обижайтесь… Но если бы не ваше железное алиби, а в следственном комитете хорошо осведомлены о том, где вы были в момент убийства вашего мужа, то я бы подумал, что это вы убили своего мужа.
– Что? – Я сидела и, хватая ртом воздух, качала головой. Сказать, что я была возмущена – это ничего не сказать!
– Я сам сто раз мысленно убивал свою жену. Она, Стелла, была (и есть, конечно) очень красива, независима… Стерва, одним словом. Столько рогов мне наставляла! Изменяла мне с людьми, которые прежде считались моими близкими друзьями, всех нас перессорила. Поэтому, когда я услышал о том, что Голта убили, то сразу же подумал на вас. Честно. Но не осудил, нисколько. Я понял вас.
– Вы это серьезно?
– Говорю же, сам был в вашей шкуре. Всем известно, что ваш муж изменял вам… История грустная и вместе с тем трагичная. И не знаю, как кто, а я вот лично всегда уважал и уважаю вас, Наташа, вы позволите мне так вас называть? Ваши рестораны – это произведение искусства. А я в этом кое-что да смыслю. Я бываю там довольно редко, а в последнее время вообще не бываю. Мне стыдно. Но раз уж вы, Наташа Соловей, сами ко мне пришли и наше общение происходит на такой высокой трагической ноте, я думаю, что сама судьба решила за меня, как мне поступить с двумя удивительными вещицами, которые мне давно хотелось вам подарить. Не продать, а именно подарить!
– Думаю, что это как-то связано с моими ресторанами, – предположила я. – Рецепт фаршированной курицы, которую любил Шопен, или кофе по-жоржсандовски? Утка La Tour d'Argent, пирожное Grand Marnier?
– Не угадали! Это вообще не из этой оперы! Подождите минуточку.
Он поднялся, высокий, грузный человек, вышел из своего кабинета и вернулся минут через десять, неся в руках небольшой обитый бархатом футляр. Положив на стол, он с торжественным видом раскрыл его и извлек нечто упакованное в тончайший пергамент, размером со стандартный печатный лист.
– Смотрите. – Он медленно принялся доставать из пергамента рисунок, на котором была изображена женщина в профиль, лоб и уши которой прикрывались тонкими прядями волос… – Карандашный рисунок Альфреда де Мюссе, портрет Жорж Санд! 1834 год!
– Не может быть.
– Но это не все! Вот! – Он достал еще один рисунок, поменьше, выполненный черной тушью и очень тонким пером. Мне показалось, что я уже видела нечто подобное… Буквально несколько линий, изображавших сидящего за роялем человека с «брызгами» нот! – Одна из чудом сохранившихся карикатур Жорж Санд на Франца Листа! Дата, к сожалению, неизвестна.
– Потрясающе. – Я едва прикоснулась к рисункам, потрогала, словно проверяя, не сон ли это.
– Это мой подарок вам, большой почитательнице таланта великой писательницы и чудесной, интереснейшей женщины – Жорж Санд.
– Но я не могу принять это в дар. Это невероятно дорогие вещи.
– Бросьте! Это мы с вами знаем, что они дорогие. Человек же, который привез их мне сюда из Парижа вместе со старинными журналами мод, вообще их не заметил! Они достались мне бесплатно!
Я не поверила ему. Он сказал это, чтобы я приняла подарок. И я сдалась. Мысленно я уже поместила рисунки под стекло на специальном столике между двумя небольшими лимонными деревцами в «Мопра».