Видимо, компания находилась здесь давно, потому что половина напитков была выпита, закуски съедены и все перешли на сладкое, чай, кофе, лунный мед и горячие ягодные взвары. Ставр не сразу сообразил, что это прощание, поначалу он принял всех за команду, уходящую на поиски Сеятелей и Конструктора, поразившись, что она так велика.
– Если бы мы знали, почему Архитекторы и Конструкторы создали именно такой тип Вселенной, – прогудел, очевидно заканчивая беседу, Железовский, – именно с таким набором констант, нам была бы ясней стратегия Игры.
– Вы напрасно приписываете им функции творцов нашего метагалактического домена, – сказал Ян Тот; разговор шел на звуке, а не в мыслесфере. – Принципы формирования фундаментальных постоянных, физических законов, установила воля «генома» Универсума, все остальные – исполнители.
– Откуда это? «Кто создал эту природу в то время, когда не было ни чего бы то ни было, ни ничего, и мрак покрывался мраком?»[55] – продекламировал Велизар. – Древние мыслители тоже задавались теми же вопросами, что и мы, а разгадки как не было, так и нет. Голос Пустоты не зря советовал «искать забытые следы чьей-то глубины». Кто мне ответит, по какой причине Универсум воюет с другим таким же Универсумом, с другой равноподобной ему Вселенной?
– Для него это может быть не Война, а Игра.
– Суть дела термины не меняют. Я понимаю, что концепция совершенства природы – иллюзия, но война, в которую втягиваются помимо их воли целые цивилизации, какие бы цели она ни преследовала, – отвратительна!
– Люди, глядя на Вселенную с поверхности Земли, – обронил Грехов, – напоминают мне ученого, рассматривающего картину в микроскоп. Что он может увидеть? Только текстуру краски. Чтобы увидеть картину целиком, надо взглянуть на нее издали. Так и в нашем случае: чтобы оценить стратегию Игры – Войны Универсумов, надо выйти за пределы Вселенной.
– Ты выходил? – спросил Ян Тот с жадным любопытством.
Габриэль засмеялся.
– Для этого надо стать Конструктором или хотя бы ФАГом. Нет, за пределами Универсума я не был, за границей домена – был.
– И что там?!
– А ничего, – под общий смех ответил Грехов. – В языке человеческом нет слов, чтобы описать ту метавселенную. Могу лишь сказать, что Игрок-ФАГ добивается, судя по всему, упрощения континуума нашего мира, вырождения сложных форм взаимодействий, что ведет к «короткому замыканию» домена и к выходу его из Игры. Естественно, при этом «выбываем из Игры» и все мы, живущие в домене.
Наступила тишина.
Потом Баркович сказал, по своему обыкновению глядя на Грехова, откинув голову:
– Но кто может поручиться, что Конструктор выступит на нашей стороне, а не на стороне ФАГа? Ведь он запросто может уйти в другую метавселенную.
Грехов погрустнел.
– Конструктор – символ мира, который давно не существует, чьи законы нам неизвестны, я имею в виду – этические нормы, законы морали. Конечно, он может принять сторону Игрока, обладая собственной оценкой этических состояний, но он родился здесь, в Системе, и наш дом – его дом, а мы – его меньшие братья, странным образом ставшие приемными родителями. Да и не в нас, собственно, дело. Конструктор, как пресаниенсы до него – Архитекторы, рожден Универсумом, который не враг самому себе. Я не знаю, заложены ли в его геноме этические принципы типа «не повреди» или это уже наше, человеческое изобретение, но все то положительное, духовное, что мы создали за время существования Вселенной, наверняка передается выше, из домена в домен через поле Сил в «мозг» Универсума, изменяя матрицу мира. Любое другое изменение есть насилие, что и демонстрирует ФАГ. А Конструктор насилия не любит. Это все, что я знаю.
Снова короткая тишина повисла в комнате. Потом встал Пайол Тот, за ним Велизар и Баркович.
– Пора за работу, друзья. Счастливого вам пути!
Они пожали руки Грехову, Вирту и Ставру, ушли. Остались Железовский, Боянова и Прохор Панкратов, чувства которых читались в их поведении столь же хорошо, как и на экране.
– Если бы не обстоятельства, – пробасил Железовский, – я бы пошел с вами.
– Да и я тоже, – кивнул смущенно Прохор. – Да что уж там, не люблю я долгих прощаний. Ни пуха вам, ни пера! – Он повернулся к сыну. – Забежишь на минуту домой?
Ставр кивнул.
– Не забывайте, что он в розыске, – сказал Железовский. – Еранцев не оставляет надежды заполучить «террориста» и устроить показательный судебный процесс.
– Вряд ли это ему удастся, – сказал Ставр.
Трое интраморфов тоже вышли, причем Забава Боянова передала Ставру слоган нежного сочувствия и прощания, но ему не хватало еще одного прощания, и Грехов это понял:
– Два часа тебе хватит?
Ставр покраснел, но взгляда не отвел.
– Хватит.
– Тогда встречаемся здесь же через два часа. Попытайся не ввязываться в сомнительные истории, тем более если тебя разыскивает служба безопасности.
– Спасибо, попытаюсь. Один только вопрос: кто еще пойдет с нами?
– Все, кого ты видишь.
Ставр оглядел улыбающихся Яна Тота и Диего Вирта, кивнул:
– Годится. А чужанин?
– И он тоже.
– Тогда все в порядке. – Ставр поднял вверх кулак и стремительно вышел, уже видя, как он обнимает Видану.
Слова Грехова: «Попытайся не ввязываться в сомнительные истории» – он вспомнил в бункере под Тибетом, где встречался с Виданой.
Им никто не мешал, и два часа пролетели незаметно, а потом в бункер ворвался Ярополк Баренц в боевом «бумеранге» и взял на прицел замерших друг возле друга молодых людей.
– У меня мало времени, ребята. Я знаю, Ставр, что ты улетаешь с Греховым. Ответь на вопросы, и я вас отпущу. Кто в команде? Когда старт? Откуда? В каком направлении?
– Зачем это вам? – спокойно спросил Ставр, хотя внутри у него все сжалось. Он знал, что Баренц закодирован и работает на ФАГа. Каким же образом ему удалось проникнуть в заблокированный для него канал метро? – Как вы сюда попали?
– Пути Господни неисповедимы, – мрачно пошутил бывший воевода синклита. – Давай говори, мальчик, не заставляй меня применять силу. У меня тут целый арсенал в костюме: «шукра», «универсал» и кое-что помощней. Даже тебе не противостоять выстрелу в упор.
– Может быть, поработаем в контакте?
– Я уже не молод, да и после того, как ты «поработал» с Джезенкуиром, вряд ли найдется охотник составить тебе конкуренцию. Давай, не тяни.
– А если я не скажу, вы нас убьете?
Видана, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого.
– Ты о чем, Ставр? Чего вы хотите, Ярополк?
– Я не один, – медленно сказал Баренц, темнея. – Там ждет взвод гуррах с аппаратурой зондажа. Я убивать вас не буду, вас убьет зондаж. У меня нет выбора.
– Выбор есть всегда, – раздался сзади ровный голос, и в помещение вошел Габриэль Грехов собственной персоной. Не обращая внимания на готового открыть стрельбу Баренца, прошел на середину комнаты, мельком взглянув на полуодетых Ставра и Видану, на пустую бутылку шампанского на столике возле кровати.
– Идите, ребята.
– Я… буду… стрелять! – скрежещущим голосом произнес Баренц.
– Идите, идите. – Грехов подтолкнул растерянную Видану к выходу. – Старик шутит. – Повернулся лицом к Баренцу и шевельнул пальцем. Комната с гулом качнулась, изменила форму, сжалась и снова стала прежней. – Пусть дети уйдут, Ярополк, а мы поговорим.
Ставр хотел возразить, но встретил взгляд черных, бездонных глаз Грехова и повел Видану к двери, захватив по пути одежду.
В коридорчике они оделись, заняли кабину метро, вышли в метро Софии, поднялись на холм, освещенный лучами вечернего солнца. Ставр поцеловал девушку в щеку, собираясь тут же стартовать в бункер, где остался Грехов, но Видана удержала его:
«Что происходит, эрм? Почему Баренц… там… с оружием? Он с ума сошел?»
«Нет, Дана, его запрограммировали».
Глаза Виданы расширились, она приложила ладонь ко рту.
«Боже мой! Что же теперь будет?»
«Не знаю. Грехов найдет выход. Кстати, ты совершенно не обратила внимания на… мой… на меня…»
«Обратила, мой милый. Ты теперь похож на металлическую статую, разве что чуть более теплую. А вот ты – действительно не заметил…»
«Что?»
«Я тоже сделала Д-прививку, так что мы теперь неразлучны. Попроси Грехова, чтобы он взял меня с вами. Я просила, но он отказал».
Ставр долго смотрел на зябко вздрагивающую девушку, на губах которой играла легкая улыбка, осторожно обнял, словно драгоценную вазу из хрупкого хрусталя, поцеловал в губы:
– Ты очень красивая на фоне вечернего солнца. – Отступил на шаг, откровенно любуясь ею. – Но ведь кто-то должен ждать меня здесь, дома? Какой еще стимул может гнать интраморфа из дальних далей на Землю?
– Лицемер! – Она сердито топнула ногой, отвернулась. – Уходи, видеть тебя не желаю.
Когда она повернулась обратно, его уже не было рядом, и душа девушки рванулась следом, плача и смеясь, обнимая и целуя…
В бункере Железовского уже никого не было, и Ставр завернул к Баренцу, который жил на окраине Североморска. Однако дома воеводы синклита не оказалось. Постояв в задумчивости возле дома, Ставр сел в такси и вернулся обратно к метро, с горечью пережив встречу с бандой ублюдков на аэрах, которые с визгом и хохотом облили светящейся краской монумент Славы на берегу Кольского залива, возведенный в честь погибших моряков во время Второй мировой войны сотни лет назад.
Мир не менял своих ориентаций на вседозволенность и продолжал смеяться, любить, веселиться, искать наслаждений, беситься и ненавидеть, несмотря на неумолимое приближение «конца света» в паутине нагуалей. А те, кто это ощущал, спешили воспользоваться своим знанием, презирая всех, в том числе и самих себя, низводя свои потребности в ранг высшего закона, отрицая законы морали и этики.
Проводив глазами армаду «ангелов ада», закусивших удила, Ставр повернул аэр на восток и вскоре вылетел из городской визуально-рекламной зоны, остановил такси над лесом, оглянулся.
Сзади над ночным городом вставали столбы и облака света, носились рои цветных огней, пронзали небо трассы звезд, струи искр соединялись в слова и образы, распадались, чтобы снова собраться в объемные фигуры и радуги реклам. Ветер принес шум, беспечный смех, крики, обрывки музыки, и Ставр, передернув плечами, бросил машину вниз, к метро.
Однако точно такая же свето-шумовая феерия встретила его и в Брянске, где жил Грехов. Ставр не стал выходить прямо в доме Габриэля, а решил воспользоваться такси и пожалел об этом, когда наткнулся точно на такую компанию, что и в Североморске. С окончательно испорченным настроением он снизился и так, на бреющем, на высоте не более метра над водой, добрался до владений Грехова, расположенных на обрыве над Десной.
Никто не бросил ему упрека в задержке экспедиции, хотя все давно уже были готовы к походу.
«Извините за опоздание, – сказал Ставр без особого раскаяния. Повернулся к Грехову, который возился над каким-то живым с виду черным «слизняком». – Что вы… сделали с Баренцем?»
«Ничего, – оглянулся Габриэль. – Он будет спать в одном из моих ранчо до нашего возвращения. Надевай-ка вот это». – Грехов ткнул пальцем в «слизняка».
«Что это?»
«Твой новый костюм взамен «бумеранга». Д-прививка дает тебе возможность носить защитную оболочку из «чистой энергии».
«Но мне необязательно…»
«Мы пойдем туда, где люди жить не могут, и защита понадобится крутая. Эта штука – подарок Сеятеля, можно сказать, кусочек его плоти. С ним тебе не страшны будут никакие низкоэнергетические процессы вплоть до ядерного синтеза или распада».
«А… остальные… как же?»
«За нас не беспокойся, – поднял отсутствующий взгляд Ян Тот. – Мы с Диего в Д-прививках не нуждаемся, а наш друг Мориончик имеет свой защитный костюм».
«Кто это – Мориончик?»
«Мы есть вот», – ответил, входя в комнату, скалообразный чужанин.
Диего Вирт засмеялся, дружески потрепал Ставра по плечу, и тот молча принялся стаскивать с себя «бумеранг».
«Слизняк чистой энергии» растекся по телу упругой, покалывающей электрическими разрядами пленкой, и прошло немало времени, прежде чем Ставр привык к новому костюму, угадывающему желания, подчиняющемуся любой мысленной команде и вообще ведущему себя как дополнительный, но вполне естественный орган человеческого тела, как вторая кожа. Он мог формировать дополнительные конечности, оружие – типа лазера или «универсала», мог встраивать в себя другие виды оружия от парализатора до аннигилятора «шукра» и кайманоидских уничтожителей, а также любую другую аппаратуру и снаряжение. Кроме того, костюм утилизировал все отходы метаболизма и превращался в любой вид одежды, вплоть до «хамелеона», костюма-невидимки. Еще несколько лет назад, до изобретения уников, такой костюм мог бы произвести на владельца неизгладимое впечатление, нынче же Ставр не пришел в восторг от возможностей новой одежды, и не в последнюю очередь по той простой причине, что «чистую энергию» мог носить далеко не каждый человек. Если уж новая Д-кожа меняла не только энергетику тела, но и психику испытателя, то «сверхкожа», то есть «чистая энергия», тем более, придавала человеку новое качество, превращала его в «птицу пространства», свободную от пут земного тяготения, смены дня и ночи, воздуха, земного образа жизни.
Ставр даже начал было опасаться, не изменится ли его психика до такой степени, что он забудет и родителей, и Видану, и вообще Землю, но Грехов, тонко понимающий состояние контрразведчика, успокоил спутника:
«Не уходи в самоанализ слишком глубоко, мальчик. Ты стал дигамбара[56], не более того. Природа лепила тебя миллионы лет, и база твоя – база человеческого существа с его трагической раздвоенностью. Даже мне не удалось сбросить с себя ярмо человеческих эмоций и желаний, хотя я и вышел за пределы смысла жизни. Но, в общем-то, дальнейшая твоя судьба зависит только от тебя, от твоего ума, запасов духовности и воли. Не уверен – не берись за дело совсем».
«Я – воин!» – помедлив, мрачно ответил Ставр.
«Тогда все в порядке. Поехали, орлы».
Но в этот момент кто-то вышел из кабины метро, большой и сильный, заглянул в гостиную. Пятеро молча смотрели на Аристарха Железовского.
– Пришел проводить, – сказал тот вслух. – Уж простите старика за сентиментальность. Возвращайтесь с серым призраком или лучше с Конструктором. Только пусть он не слишком сильно трясет Систему.
– Хорошо, что зашел, – сказал Грехов. – Передай начальству «контр-3», что К-мигрантов необходимо нейтрализовать в первую очередь. Найти и уничтожить! Иначе они наделают много бед. Было время, когда с ними можно было договориться, теперь же в их психике произошли необратимые изменения. Этот случай лечению не поддается.
– Да я знаю.
– Гуррах тоже не подарок, но их мало и с ними нужно говорить на их языке, языке насилия и равнодушия. Проиграв, они уходят. Их цивилизация практически выродилась, Вселенной не нужны такие сверхагрессивные, хотя и технически талантливые существа, и мне их жаль. И еще: как только появится эмиссар-два, уходите в подполье. До нашего возвращения.
– Как мы это обнаружим?
– Вы это почувствуете. Прощайте, Аристарх.
Железовский качнул головой, отступил.
– Ну уж нет, прощаться я не намерен. Желаю удачи!
Ставру очень хотелось обнять деда Виданы, но он боялся, что эти суровые люди, в окружение которых он попал, его не поймут.
ОРИЛОУХ – М13
В метро зашли вчетвером. Чужанин Морион имел собственную станцию метро и стартовал первым.
Мигнули стены, сердце ухнуло в пятки, прыгнуло к горлу, и сквозь зелень в глазах проступил новый рисунок на стенах кабины. Грехов шагнул в проем двери первым, за ним вышли остальные.
Кабина метро оказалась установленной в центре круглой башенки с прозрачными стенами, сквозь которые виднелся снежно-хрустальный пейзаж Орилоуха. Прыжок на сто парсеков занял всего несколько секунд.
Ставр, конечно, видел ландшафты Орилоуха, как и спутники, хотя не в натуре, а в записи, на виом-картинке. Теперь же он мог любоваться красотами этого странного мира напрямую.
Мир Орилоуха представлял собой сложнейшее многомерное планетарно-инженерное сооружение размером с такую планету Солнечной системы, как Сатурн. Издалека, из космоса, оно смотрелось как планета, окутанная снежно-ледяной, геометрически идеального рисунка ажурной коркой, однако на самом деле «планета» орилоунов была делом их рук, искусственным объектом, приспособленным для проживания в нем таких сверхэкзотических существ, как орилоуны. С новой точки зрения, что орилоуны – потомки чужан, «живые математические формулы», рассматривать их обиталище было интересней втройне.
Самым поразительным в жизни орилоунов было не мгновенное, но очень быстрое и плавное изменение ландшафтов планеты при каждом их действии. И Ставр только теперь воочию убедился – что такое жизнь «математических формул»: каждый их шаг действительно представлял собой процесс математического преобразования, который существенным образом менял жизненное пространство этих формул и сами формулы. Представить этот процесс в уме было несложно, увидеть его реализованным – поразительно!
Ставр, да и Ян Тот, и Диего Вирт с одинаковым любопытством рассматривали бы поминутно меняющиеся пейзажи Орилоуха достаточно долго, но в один из моментов трансформации возле башенки метро, установленного, очевидно, Греховым много лет назад, возник словно из-под земли трехметровый, ажурный, ослепительно белый «одуванчик», на котором восседала черная с золотом глыба чужанина.