Ирма замялась.
— Г-госпожа Соллей... мы будем только вдвоём? Против целой рати слуг Хедина?
Соллей выразительно подняла бровь.
— А разве нам с тобой нужен кто-то ещё? Ну, кроме твоего Серко, разумеется?
Ирма прикусила язык.
— Возьми свой мешок, я уже собрала туда всё, что нужно. За драконейта не беспокойся, о нём позаботятся. Ну, пойдём. Мои братья — занятые люди, нельзя заставлять их ждать.
Ник Перумов
*»~М---•---М-Н-------Н-
Его Гелерра не понимала и побаивалась. И — не любила. За вечную снисходительную полуулыбку на тонких губах, за надменный профиль, за едкие, если не ядовитые намёки на бездарность, тупость и неспособность, коими он обожал пересыпать речь, обращаясь почти ко всем в замке, кроме Соллей и Скьёльда. Адату он не задевал — напротив, раскланивался с ней с преувеличенной почтительностью, что казалась ещё хуже насмешек или ухмылок.
— Моя сестра Соллей отправилась в некоторое путешествие. — Он приближался, натягивая на ходу перчатки с широким раструбом, доходившие почти до локтей. — Она просила меня её подменить... ненадолго, пока не вернётся. — Чародей пристально оглядел Гелерру с ног до головы, и та вдруг ощутила жаркую волну стыда — он смотрел так, словно она была прежней крылатой адатой, и... и... и притом совершенно голой.
— Не надо стесняться, — невозмутимо заметил он тотчас. — Я врач, а лекарь, как известно — не мужчина и не женщина. У него нет пола. Он — целитель, вот и всё.
Гелерра кивнула. Вернее, с достаточным почтением, как ей казалось, склонила голову. Волшебник ответил — коротким кивком.
— Приступим, адата. — Он по-прежнему глядел на неё внимательно, изучающе. — Сестра моя добилась многого, очень многого, Гелерра. Ты на пути к излечению. Конец уж недалёк. Я очень рад — дело пошло даже быстрее, чем рассчитывала Соллей. Скоро ты будешь свободна, адата, и сможешь идти куда хочешь. Даже... даже к своему Хедину, если пожелаешь.
Гарпия ощутила, как внутри её всё сжалось. Она не раз и не два начинала с Соллей разговоры о Познав-
шем Тьму, о том, как он благ, и что любое противостояние с ним — есть великое зло, но волшебница только посмеивалась.
«Мы сами по себе, Гелерра. Свобода наша — превыше всего. Прости, но мы никогда не пойдём на службу, кто б ни предложил — Хедин ли, Дальние ли, Хаос, Спаситель или, я не знаю, Древние. Ни к кому и никогда. Запомни это, пожалуйста».
Гелерра запомнила.
И всё равно, ей всякий раз становилось неприятно и неудобно, когда троица магов при ней вот так вот поминала великого Хедина, а она... а она отмалчивалась. Отмалчивалась, словно всякий раз предавала и его, и свою любовь к нему.
— Начинаем. — Чародей потёр руки. — Нападай!
Прямо перед Гелеррой на песке арены возникла
отара овец. Рядом с матерями — совсем мелкие ягнята.
Адата заколебалась. Они с Соллей успешно задавили демоническую жажду крови и убийства, неистовое желание рвать живую плоть когтями и пожирать сырое мясо...
— Нападай! — уже резче бросил Кор Двейн.
Клыки и когти у Гелерры пока ещё никуда не делись, чешуя начала облезать только в одном месте. Демон демоном, что ни говори.
Демон-то она демон, да только лишь с виду.
Однако приказ есть приказ. Внутренне поморщившись, адата выпустила отливающие синевой когти, шагнула к отаре. Овцы сбились в кучу, толкаясь и прячась друг за друга, испуганно блея. Кругами бегал потерявший мать ягнёнок, тонкие ножки с маленькими копытцами взрывали песок.
— Нападай! — Голос Кора Двейна хлестнул, словно бич.
Гелерра нехотя повиновалась.
Стальные когти пронзили шею ближайшему барану, животное забилось в конвульсиях, по красно-чёрной броне потекла тёплая кровь. Демон с надеждой шевельнулся, осторожно приподнимая рогатую башку где-то там, в глубине подсознания Гелерры.
— Ещё! — крикнул чародей. Крикнул глухо и яростно; адату словно толкнул кто-то между лопаток, впихивая в самую гущу отары. — Бей! Рази! Быстрее! Без пощады!
Задыхаясь от отвращения, адата разила.
В её родном мире гарпии в основном питались рыбой и овощами, морскими растениями. Рыбу обычно растили на фермах. Конечно, в походах с учениками великого Хедина делать приходилось всё, в том числе — и свежевать убоину; Гелерра гордилась собственным хладнокровием в таких делах. Надо — значит надо. Отряд должен есть. А гном, не поевший мяса, — это не гном.
Но сейчас её почти что выворачивало наизнанку.
И демон, почувствовав слабину, ринулся в атаку.
У Гелерры вырвался неистовый, рвущий глотку рёв. Она застыла на месте, воздев окровавленные лапы с выпущенными на всю длину когтями. А потом ринулась на бросившихся врассыпную овец, настигая их огромными прыжками, сбивая на песок и одним движением вспарывая им брюха.
Демон пировал, наслаждался, выл, ревел, бушевал. Клыки и резцы работали без устали, разрывая ещё трепещущую плоть. Кровь и внутренности так и летели во все стороны, превращая арену в подобие жуткой скотобойни.
Демон настигал и убивал. Баранов, овец, ягнят. Последних — с особым удовольствием. Он завладел всем сознанием Гелерры без остатка, загнав саму адату в такие глубины, что она могла лишь скорчиться и судорожно рыдать, не в силах ни сопротивляться, ни даже помыслить о сопротивлении.
Оставался последний ягнёнок. Белая шубка забрызгана алым, он суматошно метался из стороны в сторону, жалобно взмекивая. Демон замедлился, смакуя страх и ужас беспомощного создания. Конечно, лучше, если б это оказался человеческий ребёнок — и демон представил его себе, мальчишку лет пяти-шести, с белыми, выгоревшими на солнце волосами и перепуганной мордашкой. Сейчас, сейчас, он медленно приблизится, замахнётся, ударит, пронзит, и...
В грудь демона словно грянуло морозным тараном, а сверху обрушился град пронзающих броню насквозь ледяных игл. Иглы пробивали чешую, рвали мышцы, все три сердца и лёгкие, застревали в толстых костях черепной коробки.
Рёв агонии сотряс стены замка, чёрно-красное существо заметалось, смертельно раненное. Демон слепо кинулся на человека, причинившего ему столь нестерпимую боль, но мышцы уже служили не так хорошо, отказывали; многочисленные раны извергали тёмную кровь. Демон поскользнулся на останках овечьей туши, рухнул, вздымая облако кровяных брызг, и тут его настиг последний удар.
Хлыст, составленный словно из множества камен-по-твёрдых ледышек, обвился вокруг незримой сути демона, захватив горло. Тварь захрипела, напрасно царапая когтистыми лапами стиснувшую шею удавку. Из пасти вывалился тёмный язык, затрепетал; красные глаза выпучились. Из глотки вырвалось неразборчивое сипение.
Чародей Кор Двейн молча наблюдал.
И, когда трепыхающееся тело замерло, просто вытянул руку. Просто вытянул руку, однако лицо его блестело от пота, а глаза запали.
С кончиков пальцев, словно капли крови, срывались золотистые бисеринки, тяжёлые, точно ртуть. Золотистое сияние подползло к поверженному демону, охватило его, и кроваво-чёрная чешуя вспыхнула, весело затрещав в огне, словно сухой хворост.
Чешуя горела, загибалась и сворачивалась в трубочки, точно кора. В огне проступили совершенно иные очертания — человеческого тела, застывшего ничком, с огромными нагими крыльями за спиной.
— Просыпайся, Гелерра, — с усмешкой сказал чародей.
...Адата возвращалась в сознание медленно и трудно. Всё её существо, казалось, сделалось болью. Сквозь муть в глазах медленно проступали очертания двух рук, бледных, перепачканных кровыо и гарью, но — её рук.
— Дело сделано, адата, — услыхала она. — Правда, перьев у тебя пока нет, но, надеюсь, они отрастут достаточно скоро. Вставай.
Она увидела протянутую руку, вцепилась в широкую и жёсткую ладонь. Её подняли на ноги сильным, уверенным движением. Она пошатнулась, и Кор Двейн немедля обхватил её за талию.
— Держись, адата. И... прости, что я несколько форсировал события. Но сестра Соллей всё так хорошо подготовила, загнала демона в такую ловушку, что ему уже просто и деваться-то было некуда. Мне оставалось его лишь прикончить.
Гелерра едва стояла, в глазах плавал красный туман. Кор Двейн мягко улыбнулся и окрикнул слуг.
...Сколько адата проспала после этого, она так и не узнала. В ответ на её настойчивые вопросы волшебник только посмеивался.
Она вновь сделалась сама собой. Да, крылья являли собой жалкое зрелище, и летать она не могла, но
Кор Двейн уверял, что это лишь дело времени. Демона больше не было, нигде не осталось ни одной чешуйки. Кормили, поили, не задавая больше никаких вопросов и ничего от неё не требуя.
А сама Гелерра всё никак не могла поверить в случившееся. Иногда где-то в глубинах сознания всплывали тревожащие, кровавые воспоминания, но чародей спешил успокоить и тут, говоря, что в этом нет ничего удивительного, «учитывая глубину и яркость переживаний».
И не уставал повторять, что, дескать, «всё пройдёт».
И не уставал повторять, что, дескать, «всё пройдёт».
Миновало, наверное, дней десять, прежде чем Кор Двейн начал наконец с Гелеррой «серьёзный разговор».
Они стояли на парапетах замка, и гарпия следила за катающимися по небосводу «солнцами». Кор Двейн, в неброском серо-серебряном плаще и высоких сапогах коричневой мягкой кожи, застыл рядом, утвердив ногу в проёме бойницы.
— Адата, мы излечили тебя. Я докончил начатое сестрой Соллей. Думаю, она будет довольна, когда вернётся.
— Да, — глухо ответила Гелерра, не глядя на волшебника. — Она... будет довольна.
С лица Кора Двейна сбежала улыбка.
— Что гнетёт тебя, свободная адата? Ты несчастлива, несмотря на излечение?
Гелерра молча потрясла головой. Как и предрекал чародей, на крыльях её стал пробиваться пушок, предвестник будущих маховых перьев.
— Я... потерялась, господин Двейн.
— Потерялась? Это бывает, смелая адата. Быть может, я смогу помочь тебе и здесь?
Гелерра вздрогнула. Пережитая при расставании с демоном боль до сих пор терзала её в ночных кошмарах.
— Прости, — правильно понял её волшебник. — Но... мне казалось... ты будешь счастлива вернуться в прежний облик. Разве не это было твоей целью?
— Да... и признательность моя не имеет границ...
— Но ты несчастна, — кивнул Кор. — Ты так страстно жаждала вновь сделаться прежней, что совсем забыла, для чего же именно ты хочешь стать прежней. Сушествовать ты могла и в демонической форме.
— Вы спасли меня. Ты, господин Кор Двейн, и госпожа Соллей.
Маг покачал головой.
— Ты по-прежнему подозреваешь нас в каких-то ловушках, хитрых планах, намерениях тебя обмануть и использовать? Не стесняйся, смелая адата. Скажи прямо. Я не обижусь.
— Как я могу сказать такое своему благодетелю?
— Можешь, можешь. Потому что ты — адата Гелер-ра, прямая и откровенная, словно стрела. Но мы не нарушим своего слова. Мы помогли тебе, и ты свободна. Свободна идти куда хочешь, в свой родной мир, обратно на службу к богу Хедину — тебя никто не ограничивает.
— Как так? — Гелерра подняла полные мукой глаза. — Вы не боитесь, что я...
— Выдашь богу Хедину какие-то наши секреты? — засмеялся Кор Двейн. — Как видишь, не боюсь, адата. И в свою очередь удивляюсь, что ты, пробыв столько времени на службе доброго, как ты уверяла меня, бога, защитника света и справедливости — поминутно ожидаешь предательства, удара в спину и требования высокой платы за оказанную помощь. Меня это печалит.
Гелерра склонила голову.
— Но ты ведь пришёл именно потребовать высокую плату, верно? — Она приняла вызов, тоже переходя на «ты».
Волшебник усмехнулся.
— Нет, адата. Я пришёл лишь сказать, что спасшая тебя Соллей очень обрадовалась бы тому самому кристаллу, творению Дальних, что ты нашла и передала твоему богу Хедину. Это не значит, что мы «посылаем тебя его добыть»; как мы можем тебя «послать», если ты вновь — прежняя адата Гелерра, и тебя здесь ничто не держит, кроме не отросших пока ещё перьев?
— Значит, я должна добыть вам этот кристалл...
— Гелерра. — Маг чуть сдвинул брови. — Ты нам ничего не должна, запомни это. Да, Соллей нужен этот несчастный камень. Но ты не в долгу ни перед кем. Брат Скьёльд винит себя за случившееся с тобой и тоже будет рад, что ты вернула себе привычный облик. Если ты захочешь — совершенно добровольно! — помочь нам, мы будем рады. Нет — мы прекрасно понимаем, насколько велика твоя преданность богу Хедину, и ни в коем случае не призываем и не заставляем тебя нарушать клятвы, обеты, присяги или что ты там ему приносила.
— Красивые слова... — Гелерра глядела на пару солнц. Какая ж это всё-таки дикость. Всё вокруг — дикость. Замок, затерянный в Межреальности, искусственные светила, искусственное небо... Всё — искусственное, ненатуральное, сотворённое магией, подобно тщательно вырисованным декорациям.
— Как тебе будет угодно, — вздохнул Кор Двейн. — Ты поражена безверием, адата. Не знаю, служба ли богу Хедину тому виной, или что-то ещё. Но ты не веришь никому и ничему.
— Неправда... я... верю... великому Хедину...
Ник Перумов
170 -и--—■—•—и-н—.—.—.—ч-н—■—•—■—и-
— Очень хорошо. Превосходно. Ты веришь великому Хедину, это уже что-то. А мне? Мне ты веришь, адата? Или моей сестре?
Гарпия долго молчала, не глядя на волшебника, что терпеливо ждал её ответа.
— В чём мне следует тебе верить, господин Кор Двейн?
— В том, что мы ничего тебя не заставляем сделать.
— Ну как же... заставляете принести вам кристалл Дальних...
— Да не заставляем! В жизни не встречал таких упрямых адат, прости, Гелерра. Мы честно говорим, что да, нам нужна помощь. Но не заставляем! На всё твоя вольная воля.
— Ты знал, кому оказываешь благодеяние, — тяжело сказала гарпия. — Ты знал, что для моего народа честь — первейшее сокровище. Ты знал, что для нас не отплатить за добро поистине немыслимо. И теперь, когда ты поведал мне свою нужду, ты прячешься за пустые слова о свободе выбора и воли? Я не могу не выполнить твоей... просьбы.
Кор Двейн долго молчал. Потом вздохнул, положил руку Гелерре на плечо — та отдёрнулась.
— Я настолько страшен и отвратителен? — печально осведомился маг. — Ты настолько презираешь и ненавидишь меня? За то, что я заставил тебя усомниться в вечной правоте бога Хедина, оставившего тебя в беде? За это ты меня невзлюбила, правда? Прости, Гелерра. Я... мы... мы хотели помочь, хотя ты в это и не веришь. Да, мы занимаемся множеством самых причудливых дел, нам потребно множество самых причудливых вещей. Что удивительного в том, что одна из них — в руках у твоего Хедина?
— Бога Хедина!
— Хорошо. В руках твоего бога Хедина — так лучше? И, прости ещё раз, Гелерра, но я имею своё мнение о нём. Мнение, от которого я не отступлю без весьма, весьма убедительных доказательств. Он оставил тебя в беде, Гелерра, он...
— Он не знал о моей беде! Он не мог помочь!
— Великий бог Хедин — и не знал о беде своей вернейшей из верных? Не знал, что любящая его и готовая умереть за него в любой миг — сделалась демоном? Всевеликое небо, адата, хотел бы я, чтобы меня гак любили!
— Сделайся достойным. Сравняйся с Хедином, и тебя полюбят так же, как я люблю его. — Адата с достоинством вскинула голову, взглянула прямо в лицо волшебнику. Тот вздохнул, кивнул с грустью.
— Тебя бросили, адата. Плох тот бог, что не ведает творящегося с преданными ему больше жизни соратниками. Мне тоже служат многие. Поверь мне, я всякий миг знаю, где они и что с ними. И могу прийти на помощь. Я отнюдь не бог, не владыка Упорядоченного, не король и не правитель. Дело не в титулах, а в желании. И в ответственности перед теми, кто встал под твоё знамя. Ну, взгляни мне в глаза и скажи, что я не прав.
— Ты следишь за своими слугами? Подсматриваешь за ними всякий миг? Не оставляешь без присмотра?
Кор Двейн вновь вздохнул.
— У любой монеты есть две стороны, верно? Но доверие, оно такое... такая штука... Я доверяю своим соратникам. А они доверяют мне. Они знают, что мне не придёт в голову подглядывать за их, скажем, любовными утехами. Я сам человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Я тоже не откажусь от жарких объятий, сладких губ, полных грудей и тонкой талии.
Ты покраснела? Прости. Я просто откровенен. Так вот, мы с моими товарищами верим друг другу. Они верят, что я не злоупотреблю своей властью. А я верю, что они не дадут мне повода... присматриваться к их личной жизни. Зато, как уже сказал, могу прийти на помощь. Окажи ты мне высокую честь и встань в ряды тех, кто сражается вместе со мной — и я спас бы тебя от попадания в плен к демонам, Гелерра. Тебе не пришлось бы пройти через такие мучения.
Силы адаты иссякали. «Хоть бы он ушёл, хоть бы перестал буравить сознание этим пристальным взглядом, этим вкрадчивым, как бы открытым и откровенным голосом...»
Маг как будто бы понял её чувства. Улыбнулся — одними губами, глаза оставались темны и непроницаемы — слегка похлопал Гелерру по плечу и отошёл, вновь повторив на прощание:
— Ты никому ничего не должна, адата.
Как же, как же, только и сказала себе Гелерра.
Кор Двейн сможет на тебя полагаться? Как он станет тебя учить, если ты стоишь перед Царицей Теней болван болваном, едва в силах вымолвить слово?
Какой ты чародей, если не можешь приказывать даже собственной плоти?!»
Матфей краснел, бледнел, грыз ногти, давал себе сотни самых разнообразных клятв и обещаний, но так и не смог сдержать ни одного. Говорил себе, что станет глядеть на пленницу холодно и безучастно, как и положено тюремщику, — однако, едва оказавшись наедине с нею, пожирал глазами, хотя теперь (благодаря ему же!) остатки платья скрылись под целомудренной домотканой накидкой. Убеждал себя, что речь его станет равнодушной и вежливо-ровной — а вместо этого запинался, заикался, сглатывал и чуть ли не шепелявил.
Царица же Теней, напротив, говорила с ним спокойно и ласково, ненавязчиво отдавая приказания, кои Матфей, как он каждый раз со стыдом признавался потом самому себе, выполнял с поистине постыдной поспешностью.