Старуха в ярком платье, шляпе с цветами и с длинной сигарой – та самая, что требовала песо, за каждое нажатие кнопки фотоаппарата – расцеловала Алехандро.
– Хочешь ее сфотографировать? Эй, старая кошелка, давай-ка мы тебя увековечим!
Старуха не только не обиделась, но и развеселилась и начала выделывать всякие смешные па.
Алехандро взял у меня фотоаппарат и сфоторгафировал меня вместе со старухой.
– А теперь ты нас сфотографируй, старая карга!
Старуха повиновалась.
– У вас будут очень красивые дети! – сказала она, глядя на получившиеся фото.
Мы расхохотались.
– Ага! Обязательно! Всенепременно! Такие же красивые балбесы и раздолбаи, как мы!
Воспоминание о муже и мысль, что я не имею права предавать его и свекров, с которыми мы пережили так много горя, выскочило, как сноска на полях моего сознания, вернув меня в реальность. Я не должна пытаться разделить счастье с кем-то другим. Алехандро – всего лишь темнокожий гид, от которого следует откупиться парой сотен баксов и забыть его навсегда.
Он мгновенно почувствовал перемену в моем настроении, быстро распрощался со старухой, и мы вышли на площадь, выбеленную солнцем.
Жара навалилась на нас с новой силой. Мы шли молча. Мои ноги, не привычные к выщерблинам и провалам на мостовой, не слушались меня и заплетались от внезапно навалившейся усталости.
Мне вспоминались неприятные семейные разговоры, ночные исчезновения мужа, звонки некой Люси. И еще более неприятные, хотя к нам вроде бы и не относящиеся, исповеди знакомых мужчин о неизбежности супружеских измен и кризисе семейных отношений.
– Ты устала? Я хочу пригласить тебя в ресторан, который тебе понравится. Там прохладно, есть белое вино во льду.
Он постучал в полукруглую кованую дверь, как по волшебству возникшую в ближайшей стене. Мы оказались в зале пышного испанского особняка, где витражи на окнах создают полумрак, а на столах горят свечи.
Официант во фраке открыл бутылку риохи.
Я взяла кусочек льда из ведерка и наблюдала, как он медленно тает в руках.
– Прекрасный ресторан.
– Я знаю владельца. Для своих здесь хорошие цены. Ты теперь женщина Кахакинта. Ты мафия.
Он сжал мою руку со льдинкой. Его глаза казались в теплом свете свечи фиолетовыми.
– Я буду скучать по твоему храпу. – Мы долго смотрели друг на друга. – Я уезжаю в старость.
– Куда уезжаешь? – Мне было неловко за глупую фразу, но он продолжал допытываться: – Ми рейна! Скажи мне, я не понял, куда ты уезжаешь?
Он никак не мог понять, что я говорю, и я написала на листочке: «Я уезжаю в старость».
Он перевел со словарем. Перечитал и еще раз проверил слова по словарю, чтобы убедиться, что правильно понял. Поднял на меня глаза. Он посмотрел удивленно и одновременно серьезно, и от этого мне стало еще более неловко.
Я закрыла лицо руками:
– Не важно. Забудь.
– Нет, я понимаю… Я понимаю тебя. Но это не наступит завтра. Поверь.
Меня вдруг прорвало:
– Я хочу жить с тобой в твоем доме!
– Ты просто так говоришь сейчас. Ты не сможешь.
– Смогу! – сказала я фанатично. – Я хочу забыть все и жить с тобой…
И замолчала, чтобы не сказать «в твоей хижине».
«И мне плевать, что ты моешься моим дорогим, изготовленным на заказ шампунем! Мне плевать, что ты потерял крышечку от моей драгоценной зубной пасты «Рембрандт»! Мне наплевать, что ты пердишь и рыгаешь после еды и сморкаешься в кулак, стряхивая сопли в окно! Все это, а также твой грибок на ногах совершенно не мешает мне быть с тобой самой счастливой женщиной на Земле! Я вылечу твой грибок. Это несложно».
Все это быстро пронеслось в моем сознании, а вслух я сказала:
– Только давай купим стиральную машину.
Он рассмеялся:
– Купим стиральную машину! Ха-ха-ха! Стиральная машина в моем доме! Ха-ха-ха!Глава 4
В офисе «Аэрофлота» нам пришлось ждать своей очереди среди русских. На нас не смотрели. От нас подчеркнуто отворачивались, и я почувствовала себя очень некомфортно. Мои щеки начали пылать.
Алехандро обнимал меня за талию как ни в чем не бывало. Попытался меня поцеловать, я отвела глаза.
Девица, которая стояла перед нами, кашлянула и отодвинулась, встав в нескольких шагах от очереди.
– У нас не принято целоваться в общественных местах, – шепнула я ему.
– Я не глупый, я все понимаю. Все эти люди спали с кубинцами, но только ты этого не скрываешь.
– С чего ты взял, что все они спали?
– Я видел, как ведут себя такие люди в отелях. Поверь. Это они здесь такие – о-о-о! Важные…
Я уже отвыкла от русской речи и от волнения чуть было не заговорила со служащей по-английски.
В этот день я сдала обратный билет, вернее обменяла его на другой, доплатив полцены и продлив свое пребывание на Кубе на максимально возможный для туриста срок.
На балконе с причудливой кованой решеткой и карнизом, сплошь заросшим папоротником, большой, как бутылочная пальма, темнокожий мужчина развешивает красные простыни, которые свисают до следующего этажа. Заметив нас, он сделал знак, чтобы мы поднялись.
– Это мой старый друг Ариэль. У них твой чемодан. Пойдем, я вас познакомлю.
Мы зашли в арку и поднялись по раздолбанной мраморной лестнице некогда роскошного подъезда.
Дверь нам открыла жена Ариэля. Меня поразило количество массивных браслетов из красного золота на ее руках. А в ушах и носу у нее было проколото несколько дырок с продетыми в них крупными золотыми кольцами, украшенными орнаментом и цветными камнями, и ее крупные черты лица терялись от такого изобилия украшений.
– Они торгуют ганжей, – шепнул мне Алехандро, – очень богатые люди! У них есть телевизор и даже ди-ви-ди!
Волосы женщины выбелены и заплетены в косу, торчащую вверх на макушке. Короткий джинсовый топ не скрывает живота, на котором татуировка в виде бабочки на ветке плюща скрывает шрам от кесарева. Массивные бедра женщины обтягивают джинсовые шорты.
Хозяйка провела нас в гостиную с мягкой мебелью.
Я уже обращала внимание, что на Кубе утеряна традиция чистки мебели. Вот и в этом доме диван и кресла, обитые гобеленом, оказались грязными и вонючими. Ариэль настойчиво предлагал мне присесть. Я, естественно, этого делать не хотела. Но, чтобы не обижать хозяев, села на самый краешек.
В гостиной, кроме Ариэля и его жены, находилась еще одна женщина, тоже в джинсовых обтягивающих шортах и также увешанная браслетами. Она молча изучала меня недобрым взглядом. Оказалось, сестра жены.
– Алехандро, твоя чикита – белая?! – спросила она по-испански, но я за время пребывания на Кубе научилась немного понимать этот язык.
– Да та самая, о которой я вам рассказывал, – гордо ответил Алехандро.
Воцарилась тишина, все воззрились на меня, а я не могла оторвать взгляд от алтаря во всю стену с композициями из костей, переплетенных бисером и ракушками. В центре алтаря возвышался коровий череп, украшенный ракушками каури и кистью из волос.
Невольно вспомнился текст в нете про религиозные культы с человеческими жертвами, каннибализмом и ритуалами вуду.
– Что ты такая напряженная, расслабься! – похлопал меня по плечу Алехандро.
Алтарь размещался на полках стенки из полированного шпонированного ДСП. Такие стенки были в СССР в каждом доме. Здесь же стоит телевизор и DVD-магнитофон, а над ними, рядом с черепом, лежит маракас и пятибаксовая купюра.
На шее у Ариэля болтается на толстых цепях крупный крест из красного золота.
Алехандро поймал мой взгляд.
– Эти люди, которые курят ганжу, они такие религиозные! Очень религиозные! Они постоянно молятся своим богам. – Он начал тыкать пальцем в икебаны из костей и бисера: – Это Обатала – бог, который создал людей, это Йемайа – прародительница, это Очун – женское начало, а это Чанго – мужское.
– А это? – Я показала на чучело из тряпочек и палочек в виде человечка.
– А это Абакуа. Ха-ха-ха! Он отвечает… э… за образование.
Хозяева смастерили и закурили косяк. Передали нам.
– Попробуй. Хорошая ганжа. Сорок баксов за два чистых косяка.
Я не выдержала:
– Сорок баксов?! Откуда такие цены? В Москве и то дешевле стоит. А у вас-то можно растить на балконе!
– У нас это нелегально. Поэтому дорого.
– А у нас, ты думаешь, легально?!
– Такие цены. Мы не можем снижать их.
– Да это как билет на шоу Мадонны! Да на хрен мне, ваще, ваша ганжа!
– Для тебя двадцать!
– Вы что думаете, я тупая туристка?! Я инсайдер! Я сама на подоконнике выращивала, когда помоложе была. – Ариэль и его баба вытаращили глаза от моей наглости. Но меня прорвало. Я не собиралась покупать у них ганжу, и мне надоело, что меня здесь все пытаются развести. – Короче, я знаю цены, я – человек бизнеса.
Ариэль сглотнул и сказал:
– Ок, десять.
Но я уже догадалась, что пятибаксовка на алтаре – это и есть реальная цена.
И тут я вскочила. Не потому, что собралась уйти, а потому, что мне показалось, будто какое-то мелкое существо прыгнуло с кресла мне под юбку.
Ариэль сглотнул и сказал:
– Ок, десять.
Но я уже догадалась, что пятибаксовка на алтаре – это и есть реальная цена.
И тут я вскочила. Не потому, что собралась уйти, а потому, что мне показалось, будто какое-то мелкое существо прыгнуло с кресла мне под юбку.
– Систео! Для тебя пять!
– Другой разговор!
Я все равно считаю, что это дороговато, но не хочется людей обламывать, у них двое детей все-таки.
– Только для тебя, систер! – сказал Ариэль, кладя баксы на алтарь.
Его жена принесла бутылку рома.
– Ариэль семь лет отсидел за бизнес, – пояснил Алехандро, зажимая одну ноздрю пальцем и втягивая дым через нос. – У нас все мужики побывали в тюрьме. Все мои друзья сидели. Только пидоры не сидели.
– Ты втягиваешь дым, как кокс.
– Я не нюхаю коку. Все мои друзья нюхают коку, но я не такой. Если у меня появляются деньги, я несу их в семью.
– Ты уже говорил.
Ариэль открыл ром, набрал в рот и опрыскал алтарь. Так делают домохозяйки, когда гладят белье, в фильмах, снятых до появления утюгов с парораспылителями.
– Респект, бразер! – Я проводила взглядом облако пыли, поднявшееся с богов.
Меня беспокоит, что неопознанная мандавошка того гляди совьет у меня под юбкой гнездо. Если бы не моя стыдливость, я бы немедленно задрала юбку и изловила эту тварь.
Сестра Ариэля врубила диск с клипами и начала подпевать хриплым голосом.
Ариэль разлил остатки рома по стаканам. Все, кроме меня, дружно накатили. Мне ром, особенно теплый, не нравится, но я лизнула край стакана, чтобы соблюсти приличие. И выбежала в туалет.
Кто прыгал под моей юбкой, мне увидеть так и не удалось из-за крайне тусклого освещения. Воды в бачке не оказалось, так же как и в кране. Судя по тому, что раковина завалена всяким хламом, воды нет давно.Вернувшись в гостиную, обнаружила, что вся компания подпевает клипам.
Алехандро пригласил меня танцевать под какой-то безумно лиричный джаз-рэп. Прижался ко мне щекой и зашептал:
– Ты понимаешь, о чем эта песня? О том, что ты далеко и мы не можем быть вместе, но мы постоянно думаем друг о друге, потому что не можем перестать любить.
Я почувствовала, как его горячая слеза скатилась по моей щеке. Он прячет слезы от друзей в моих волосах. А когда песня закончилась, выпил мой стакан рома залпом и шумно высморкался на пол. Затем схватил маракас и начал молиться перед Очун.Жена Ариэля, гремя браслетами, показывает мне фотографии. На них дети, выхваченные фотовспышками из темноты каких-то дешевых ресторанов. Свадьба с Ариэлем, огромные, во весь стол, торты всех цветов радуги, толстые женщины и множество глазастых детишек. Как я поняла, свадьба состоялась, когда дети уже существовали. Ариэль на фото – совсем худой.
– Только вернулся из тюрьмы, – поясняет она. – Это он после свадьбы растолстел.
– Наелся тортов, – шутит Алехандро и кладет ноги мне на колени, демонстрируя этим жестом нашу близость.
Ариэль, его жена и сестра посмотрели на него с уважением. Видимо, никто из них никогда не клал ног на белого человека.
Видели бы меня сейчас московские друзья! Я и сама не могу поверить в происходящее. Сижу, уставившись на его жуткие растрескавшиеся пятки, и не знаю, что делать. Надо бы скинуть их и сказать, что он много себе позволяет. Но на самом деле мне почему-то нравится, что он положил мне на колени свои ножищи.
– Тебе надо сходить к врачу, у тебя грибок.
– Я знаю. Мне надо купить в аптеке лекарство, мне знакомый врач говорил.
– Завтра же! Купишь и будешь лечиться!
– Завтра! Конечно!
Почему мне так хорошо с этими людьми? Почему я нахожусь в этом странном месте, на обитом грязной тряпкой кресле, в этой безумной мизансцене?
Не я хочу сбросить его ноги, а мое воспитание говорит мне, что я должна это сделать. Но мне так хорошо и спокойно сейчас, что хватает сил на то, чтобы не действовать по шаблону. Я не хочу разбираться, что правильно, а что неправильно. Я подумаю об этом потом. Важно, что я, настоящая, не имею ничего против ног Алехандро. Я не хочу их сбрасывать с демонстративным негодованием. Я, настоящая, испытываю странное женское блаженство – от его самости, его доминирования и даже от его дикого грибка.
Да здравствует свобода от себя и свобода быть собой! Как же это здорово – жить только по своим правилам и вести себя как заблагорассудится!
И я не хотела думать о том, что будет дальше. Я гнала от себя мысли, что это всего лишь отсрочка перед принятием главного решения. Я не знала сколько еще буду наслаждаться этой странной свободой. Я не знала, сколько я пробуду в Гаване. День? Месяц? Всю жизнь? Я просто парила над бездной, как бывает в счастливых снах.
И я поцеловала его пораженные грибком ноги.
Ариэль, его жена и сестра замолчали и уставились на нас, как божки на их алтаре.
Пауза длилась долго.– Я хочу тебя познакомить с семьей, – сказал мне Алехандро. – Надень свое лучшее платье. По дороге мы зайдем в магазин, где продается много-много всякой еды.
– Да? Такие здесь существуют?
– Да. Много-много всего.
– Типа супермаркет?
– Да. Супермаркет. Мы пойдем в супермаркет, купим свинью и будем ее готовить.
– Надеть лучшее платье, чтобы готовить свинью?
– Конечно! Тебя все увидят! Много-много народу. Завтра воскресенье, никто не работает.
– Воскресенье?! А какое число? – всполошилась я. – Боже мой, да завтра же Пасха! Это же очень важный праздник! Это так интересно: отметить Пасху в твоей семье! Я бы хотела приготовить что-нибудь! – Я уже порядком устала от местной ресторанной кормежки, и шанс повозиться на кухне, приготовить что-то на свой вкус меня обрадовал. – Я очень люблю готовить!– Вы такая красивая пара, – сказала сестра Ариэля, увидев меня в новом платье. – У вас будут хорошие дети.
Обычно в такие моменты у меня все силы уходят на то, чтобы следить за лицом. Я, как лампочка, вспыхиваю перед тем, как перегореть. Я собралась применить свой обычный успокаивающий прием с половодьем в лесу, но поняла, что этого не требуется. Тема детей перестала вызывать болевые ощущения.
Я подумала о бесчисленном множестве улыбающихся друзей Алехандро, постоянно желающих нам счастья, о благословениях нищих, которым он подавал милостыню, объясняя, что его жизнь изменилась. О том, как быстро он расположил к себе почти всех постояльцев отеля, со всеми перекинулся парой шуток, со всеми подружился. Я вспомнила, какими вожделеющими взглядами награждают этого самца женщины, и поняла, что мысль о детях уже не кажется мне шокирующей. И если я беременна, то, может, это и к лучшему. А если я ВИЧ-инфицирована, то теперь уже не важно.
Потому что с Педро я узнала легкость и бесстрашие, и покой снизошел в мою душу.
Я уже давно перестала запирать мой чемодан. Не потому, что убедилась, что у меня не крадут деньги, ноутбук и айфон, а потому, что мне это стало по барабану.
Я спокойно оставляю всю технику на столе. Алехандро хорошо знает, где лежит конверт со всеми моими деньгами. И он знает, что там такая сумма, которую ему, может быть, не заработать за год.
А ведь, если задуматься, я для него всего лишь девочка, которую он знает две недели. Девочка, которая с легкостью проматывает в день его трехмесячную зарплату, не беспокоясь, что с ним будет, когда она отчалит.
Алехандро безразличен к деньгам, но он понимает самую суть жизни. И меня, приехавшую из города, где все помешаны на деньгах, он сумел вылечить от моих страхов.Мы отправились за свиньей и овощами для пасхального стола. День уже клонился к вечеру. Мы засиделись у Ариэля и теперь увидели лишь закрытый универмаг и пустые рыночные ряды, где один грустный нищий продавал грустные мятые помидоры. Рядом с ним в мусоре рылись дети, мальчик и девочка. Мясной ряд было легко определить по кровавым лужам на полу, продавцы уже разошлись. Мне вспомнилось, как в девяностые годы мама приспособилась варить томатный суп из помятых помидор, потому что другие были слишком дороги. Она срезала испорченные части, и получалось неплохо, если удавалось раздобыть еще хотя бы пол-луковицы.
Зато рядом с рынком я увидела работающую аптеку. И купила мазь против грибка.
Потом Алехандро убежал куда-то и вернулся с мужиками, в руках у которых были длинные ножи. Они то и дело клацали лезвием о лезвие. А еще один нес свиную ногу, которую гордо бросил на мраморный разделочный стол. Нога оказалась размером с крупный хамон, что продаются у нас в правильных магазинах, только мясо здесь было сырое.
Вокруг ноги разгорелся торг. Алехандро и мужики вопили как безумные. Глаза у всех налились кровью, и мне стало казаться, что продавцы сейчас прирежут Алехандро.
– Все в порядке? – робко спросила я, готовая бежать за полицией.
– Они хотят за свинину двадцать куков, – как бы извиняясь, сказал он.
На наши деньги это шестьсот пятьдесят рублей. Столько стоит в Москве два кило мяса. Здесь его было раз в десять больше.
Я дала продавцам двадцать куков, и мужики засияли как лампочки.