— Скоро рассвет, пора домой, — сказала Верочка, начиная смущенно ерзать на Лесиковых коленках.
— Только не на рассвете! — притворно ужаснулся Лесик. — Не хочется угодить в толпу утопленников!
— Кого-о?! — ужаснулась Верочка, прекращая попытки отдалиться от пышущего жаром кавалера.
— Утопленников, — повторил Лесик. — Разве ты не знаешь, что после бури на рассвете на берег реки выходят утопленники? Зеленые, невыносимо смердящие, они с треском вылезают из камышей и идут на сушу, простирая вперед объеденные раками руки и жутко воя…
Верочка недоверчиво хмыкнула, но тут где-то совсем рядом с беседкой хрустнула ветка.
— Ой, кто это? — взвизгнула девушка, оплетая Лесика похолодевшими руками, как цепкое паразитическое растение.
Лесик изумленно вытаращился в темноту. Из кустов с громким треском выступил насквозь мокрый и грязный как черт Сереня. Протягивая к людям разбитую в кровь руку, он хрипло каркнул, и нежная Верочка, тихо всхрапнув, хлопнулась в обморок, опрокинувшись с коленок оторопевшего кавалера, как дохлый жук.
— Ой! — тихо сказал Лесик, борясь с дурнотой.
— Че вытаращился? Брюки давай! — проскрипел охрипший Сереня, хватая студента за штанину.
Спустя несколько минут повеселевший Сереня в конфискованных у Лесика одеждах бодро трусил по набережной, на ходу сочиняя обличительную речь, с которой он при встрече обратится к своим тупым и неразворотливым братцам. Самостоятельно осуществленный побег преисполнял Сереню гордостью и особо уважительным чувством к себе, любимому.
Раздетый Лесик некоторое время прыгал, обхватив себя руками за бока, по продуваемой ветром беседке, а потом решительно склонился над Верочкой, прикидывая размер ее брючек. Штаны в стиле «унисекс» вполне могли укрыть собой голые ноги Лесика, а Верочка при этом осталась бы в длинной майке, способной сойти за мини-платье.
Лесик решительно расстегнул «молнию» на девичьих брючках.
— Негодяй! — вскричала некстати очнувшаяся барышня.
Не слушая никаких объяснений, она нахлестала по физиономии незадачливого кавалера и убежала прочь, заливаясь истеричным плачем.
Проснулась я голодная, как тигр, ассоциативно вспомнила про разрядившийся мобильник и поставила его в зарядное устройство — питаться. Наспех одевшись, побежала на кухню. На ходу вспоминала: а когда я в последний раз что-то ела? Кажется, вчера вечером слопала пломбир… Желудок укоризненным ворчанием дал понять, что вчерашнее мороженое едой не считается. Это было лекарство для нервов!
— Большая чашка крепкого кофе и пара горячих румяных блинчиков с мясом. Пойдет? — предложила я урчащему желудку, чтобы он замолчал.
Пищеварительный орган затих в предвкушении завтрака. Я шумно сбежала вниз по лестнице, топая, как целый пионерский отряд. В коридоре прислушалась: в комнате для гостей слышались шорохи. Похоже, Марик тоже проснулся, надо готовить завтрак на двоих.
В кухне я залезла в морозилку и вырвала из ледяного плена заиндевелую упаковку насквозь промерзших блинчиков. Размер и форма брикета не соответствовали конфигурации сковороды, и, чтобы разбить блинный монолит на части, я с размаху стукнула его об угол прочного стола. Полуфабрикат крякнул, стол скрипнул, упаковка получила открытый перелом. В коридоре послышались шаркающие шаги, и на пороге кухни появился заспанный Марик с встревоженной мордой и в утреннем неглиже.
— Отличная комбинашка, — похвалила я, невозмутимо вытряхивая из побитой коробки каменной твердости полуфабрикаты. — И тапки просто супер! Это кто, зайцы?
Марик опустил взгляд на свои меховые шлепанцы, украшенные рельефным изображением ушастого зверька редкого окраса «в горошек».
— Черно-белый крапчатый заяц? — в голосе юного дизайнера слышалось сильное сомнение.
— Болел в детстве, — легко отмахнулась я. — Вероятно, ветрянкой.
— И не выздоровел, — подытожил Марик.
Я аккуратно перевернула блинчики на сковородке и спросила:
— Ты будешь кофе или чай?
— Я буду мате.
— Чего? — я подумала, что не расслышала.
— Из чего? — Марик тоже не обладал слухом летучей мышки. — Из калебасы, конечно.
Он немного подумал и добавил:
— С бамбильей.
Я отложила лопаточку, которой ворочала подрумянивающиеся блинчики, и встревоженно спросила:
— Кого бомбили?
Марик задумчиво скосил глаза.
— Ну, у тебя и вопросики: «Кого бомбили?» Ну, сербов, кажется, бомбили. Или хорватов? Да, и этих, в Ираке, тоже бомбили! А тебя вообще какой исторический период интересует?
— В каком смысле? — Я озадаченно почесала в затылке лопаточкой, замаслив себе волосы.
— В смысле хроники бомбежек?
Я вытаращилась на Марика, а он — на меня. Блинчики на сковороде начали дымиться.
— Вообще-то, бомбежки мне до фонаря, — осторожно сказала я, начиная подозревать, что милый юноша душевно нездоров.
В самом деле, кто, кроме ненормального, надел бы спозаранку шелковую разлетайку, расписанную в технике «батик», и шлепки с чучелками пятнистых зайцев?!
— До какого фонаря? — тупо переспросил Марик, машинально обернувшись к окну.
Я проследила направление его взгляда: за окном виднелась лампа, освещающая крыльцо и часть двора. Крыльцо было мокрым, а двор и вовсе затопленным — точь-в-точь декоративный бассейн с рыбками. Впрочем, водоплавающее в бассейне было только одно, зато весьма крупное, — Томка. Самовольно покинув свой собачий загон, пес с удовольствием принимал водные процедуры в огромной луже.
Я улыбнулась, но улыбка моя увяла, едва успев зацвести.
— Дай бинокль, живо! — скомандовала я Марику, укладываясь животом на широкий подоконник, как на бруствер окопа.
— А где? — юноша дернулся и замер, не зная, куда бежать.
— Как обычно, на своем гвоздике между теркой и шумовкой!
Не знаю, было ли творческой натуре известно, что это за предметы такие — «терка» и «шумовка», или же он просто опознал бинокль, но оптический прибор я получила. Покрутила окуляры, навела резкость, поглядела в чисто поле, и мои худшие опасения подтвердились: низменность превратилась в большой заливной луг.
Глинистая тропинка, по которой пешеходы вроде меня бегают через поле к ближайшей остановке общественного транспорта, скрылась под водой. Окруженное камышовыми джунглями озерцо, в обычное время сопоставимое по размерам с нормальным футбольным полем, разлилось вдоль и вширь, затопив несколько расположенных поблизости земельных участков — еще без капитальных строений, но с разновеликими сарайчиками, которые сейчас торчали из воды островками.
Боже мой, остров! Иркин приют посреди реки, во что после ночного разгула стихий мог превратиться он? В Атлантиду!!!
Я отпрыгнула от окна, едва не сбив неосмотрительно приблизившегося Марика, и оттоптала юноше ногу, а тапочному зайцу — голову. Походя выключила дымящую сковороду с обуглившимися блинами, выскочила из кухни, на бегу, как в упряжь, продела голову в длинный ремешок бинокля, проскакала наверх в библиотеку, там выдернула из зарядного устройства мобильник и сцапала свою сумку. Лавиной скатилась по лестнице вниз, еще раз налетела на Марика, зацепилась замком сумки за оторочку его неглиже, чуть не унесла это воздушное одеяние с собой, рявкнула оторопевшему дизайнеру:
— Надень портки и живо дуй за мной! — и прыгнула с крыльца в затопленный двор.
Навстречу мне тотчас же устремился Томка, вспарывающий серую воду широкой грудью. Держа в зубах наволочку, которую ветром унесло с бельевой веревки, рассекающий волны пес очень напоминал собой парусник.
— Свистать всех наверх! — крикнула я. — Томка, греби к машине!
Пес с готовностью сменил курс, накренился на левый борт и обогнул угол дома. Я пошлепала за ним, направляясь к крытой площадке перед въездными воротами, где стояла Иркина «шестерка». К счастью, эта территория не сообщалась с внутренним двором и потому не превратилась в лягушатник.
Машиной друзей я пользуюсь так же часто, как гощу в их доме, так что в комплекте ключей, выданных мне подругой в незапамятные, еще «безмужние» для нас обеих времена, есть и ключики от «шестерки». Я торопливо вытащила связку из сумки, открыла двери, ворота, впустила в машину собаку и села за руль. Хотела посигналить копуше Марику, но увидела, что он уже выгребает из-за угла.
Мое распоряжение надеть портки душка-дизайнер понял буквально и облек свои нижние конечности в укороченные штанишки, не произведя никаких иных изменений в своем утреннем наряде, разве что тапки с хворыми кроликами снял. Впрочем, я не могла быть в этом уверена, потому как ноги юноши по щиколотку утопали в воде.
На ходу затягивая расписную распашонку кушаком из полосок разноцветной кожи, Марик подгреб к машине и уселся на переднее сиденье. Я покосилась на его ноги: пятнистых меховых зайцев там уже не было.
На ходу затягивая расписную распашонку кушаком из полосок разноцветной кожи, Марик подгреб к машине и уселся на переднее сиденье. Я покосилась на его ноги: пятнистых меховых зайцев там уже не было.
Мы выкатились со двора, проворный Марик сбегал, закрыл моим ключом ворота, и белая «шестерка» покатила по гравийной дороге в направлении шоссе. Поглядывая по сторонам, я видела кругом обширные лужи и хвалила себя за то, что сообразила взять Иркину машину. Пешком через поле я бы нипочем не прошла, увязла бы в болоте. На проселке тоже попадались заполненные грязной водой рытвины и колдобины, но я их по возможности объезжала. А если вдруг застряну, пошлю Марика толкать машину, для того и взяла его с собой. Какой-никакой, а все-таки мужик, хоть и дизайнер!
Мобильник подал голос, когда я, высунув от старательности кончик языка, проходила особенно сложный, изобилующий водными преградами участок трассы и не могла отвлечься от процесса вождения. Улучив момент, я сдернула голосящую трубку с ремня джинсов и перебросила ее Марику.
— Алле-у? — томно проворковал он, отведя назад прикрывающий ухо локон.
Выслушал ответную реплику, отодвинул трубку и сообщил мне:
— Это тебя!
— Ясно, что меня, кого же еще! — нетерпеливо заметила я. — Спроси, кто?
— А кто ее спрашивает? — спросил Марик в трубку. — Нет, я Лене не секретарь. И не хахаль, что вы! Я дизайнер. Что значит, какой еще, на фиг, дизайнер? На фиг, хороший!
Я покосилась на расписную разлетайку и скептически хмыкнула.
— Дай сюда, — попросила я, имея в виду мобильник.
Марик прижал бубнящую трубку к моему правому уху.
— Иди на фиг, дизайнер! — услышала я сердитый голос капитана Лазарчука. — И передай Ленке, что ее квартиру разгромили!
— Выражайся конкретнее, — потребовала я. — Что значит — разгромили?
— То и значит! Взломали дверь и учинили настоящий погром!
— Ограбили, что ли? А что унесли?
— А я почем знаю? — капитан на пару секунд замолчал — должно быть, оглядывал помещение. — По-моему, наоборот, еще принесли!
— Что?
— Полпуда макулатуры и динамитную шашку!
Я попыталась себе представить, что могло получиться при таком сочетании.
— И как это выглядит?
— Даже не знаю… Как библиотека после бомбежки!
Это меня не слишком напугало. Картинка, которую нарисовало мое воображение, не слишком отличалась от той, которую я регулярно видела в реальности всякий раз, когда мой малыш добирался до выдвижных ящиков письменного стола и мебельной стенки. Чего же мне переживать? Денег и ценностей в доме нет, а Голубая Булабонга, из-за которой, я думаю, моя квартира и подверглась налету, у меня с собой.
— Кроме взломанного замка, еще какие-то разрушения есть? — деловито спросила я у Лазарчука.
— Еще какие-то осколки на полу валяются, но стекла в окнах целы, — ответил капитан. — И лужа на полу.
— Не иначе, это грабитель обмочился! — не удержалась я от язвительной реплики. — Вероятно, очень боялся, что его застукают!
Лазарчук промолчал.
— Серега, ты мне друг? — закинула удочку я.
— А что надо? — напрягся капитан.
— Не волнуйся, ничего криминального, — успокоила я. — Ты, я вижу, экономно звонишь мне с моего собственного домашнего телефона? Нет-нет, у меня нет к тебе претензий по этому поводу, наоборот, очень хорошо, что ты у меня дома сидишь. Будь другом, сбегай на третий этаж, попроси мужика из тридцать четвертой квартиры починить мне замок. Или дай ему рублей пятьсот, пусть новый замок купит и поставит, я тебе потом деньги верну. Договорились?
Серега пробурчал что-то, отдаленно похожее на согласие, и я отлепилась от трубки, которую Марик, наверное, уже устал держать в вытянутой руке.
Прижимая ухо к трубке, я так скривила шею, что потянула какую-то мышцу. Болезненно кривясь, я помассировала себе шею одной рукой. Мы как раз выехали с экстремальной проселочной трассы на ровное шоссе, и вести машину стало гораздо легче. «Шестерка» весело побежала по влажно блестящему черному асфальту. Марик откинулся в кресле, повозился, устраиваясь поудобнее, и включил радио.
— Ма-асковское время ровно ше-есть ча-асов сорок три ми-инуты, — растягивая гласные, как жвачку, сообщила барышня-диктор.
Марик вопросительно приподнял брови, очевидно, удивляясь представлению радиобарышни о «ровных» числах, и переключил канал. Сквозь хрипы пробился развеселый баритон радиоюноши:
— С вами хр-хр-радио и я, хр-хррей хр-хррянский! А выглядывали ли вы нынче в окошко, хр-хрзья мои?
Мы с Мариком, не сговариваясь, развернулись в разные стороны и посмотрели каждый в свое окошко. Мне были видны подтопленные дачи слева от шоссе, идущие навстречу грязные машины с работающими «дворниками» и серое ватное небо, отражающееся в лужах на обочине.
— Это изумительный хр-хр-риродный катаклизм, друзья мои! — откровенно ликуя, сообщил Хрюхрей Хрюхрянский.
— Вот сволочь! — прошипела я в адрес незнакомого мне, но заочно ненавистного Хрюхрея.
Небось сидит в удобной студии, в теплой сухой одежде, пьет в рекламных паузах сладкий кофе с плюшками и не думает о тех, кто страдает от «изумительного природного катаклизма»!
— Итак, что мы имеем? И что имеет нас, — бессердечный Хрюхрянский противно хихикнул. — Улица хр-храсноармейская затоплена от площади хр-хреволюции до хр-храматического театра! Трамваи стоят, пешеходы плывут вольным стилем! Семь футов под килем вам, хр-хрузья мои!
— А не пошел бы ты на хр-хрен, хр-хружок наш? — откликнулся Марик, от которого я никак не ожидала услышать крепкое слово.
Видно, не одной мне не пришлись по душе комментарии господина Хрюхрянского!
— Автовладельцы, с вечера припарковавшие свои машины на улице Чапаева, учитесь плавать! Ваши автомобили затоплены по самое «не хочу»! — продолжал веселиться диктор. — А теперь слово нашему хр-хреспонденту Севе Бубликову, которого мы спозаранку всей редакцией собирали в поход на природу, к хр-хр-реке! Сева? Сева, пригодились ли тебе сапоги-заброды?
— Надоел уже! — Марик потянулся к радиоприемнику, но я шлепнула его по руке:
— Не выключай! Я слушаю!
— Во-первых, хочу сказать спасибо нашему редактору Васе Дымову, рыболову-любителю, за сапоги и плащ-палатку! Все пригодилось! — радостный голос Хрюхрянского вытеснил из эфира смешливый бас Бубликова. — А ласты, маску с трубкой и акваланг нашего дайвера Димы Чижова я даже не примерял! Многодневные ливневые дожди в верховьях и таяние снегов в горах привели к тому, что река не просто разлилась! Бери выше!
— Именно — выше! — довольно хохотнул Хрюхрянский.
— Она превратилась в бурный поток! — с нескрываемым удовлетворением сообщил Бубликов.
— Я бы даже сказал — в бурый поток! — поддакнул Хрюхрянский.
— В черно-бурый! — подтвердил Бубликов.
Радийщики захохотали, как два сытых упыря.
— Грязная вспененная вода несет ветки, поваленные деревья и разнообразные обломки, в которых с трудом угадываются фрагменты мебели и поломанная домашняя утварь! — бодро доложил Бубликов.
— Скажи, Сева, а сидят ли на них зайцы? — поинтересовался Хрюхрянский.
— И спасают ли их мазайцы? — сострил Бубликов. — Нет, Андрей! Зайцев не видно, спасающих их добрых дедушек — тоже! И это неудивительно, сегодня по-настоящему опасно соваться в воду, даже профессиональные спасатели сидят на берегу!
— Вы их видите? Видите, как они сидят? — пуще прежнего оживился Хрюхрянский.
— Нет, но я их слышу. Я слышу, как они матерятся за кустами, отделяющими меня от базы Службы спасения на Кубани! — ответил Бубликов. — В переводе на литературный русский язык их ругань означает сильное недовольство погодой и глубокую озабоченность судьбою жителей станицы Марфинской, которые сидят на крышах своих домов!
Думаю, наводнение наносит марфинцам немалый материальный ущерб, потому что прямо сейчас мимо меня проплывает холодильник!
— И это очень кстати, потому что сейчас у нас должна быть реклама магазина бытовой техники «Мишень»! — обрадовался Хрюхрянский.
Дзинь!
— Плохую хозяйку гоните взашей! — доверительно посоветовал нежный девичий голос. — Купите замену ей в фирме «Мишень»! Стиралку и тостер, плиту, пылесос! И миксер, и тостер…
— Целуйте взасос! — язвительно срифмовал Марик, выключая радио.
Я посмотрела на него с растущим уважением: хм, у парня есть чувство юмора!
— Извини, не могу слушать эту чушь! — пожал плечами юноша, поймав мой взгляд.
Я кивнула.
— А куда мы едем? — с большим опозданием поинтересовался Марик, глядя в окошко.
«Шестерка» снова катила по грунтовой дороге. Впереди виднелась плотная шеренга деревьев, за которыми еще вчера была полоска пляжа. Сегодня мутная коричневая вода обнимала стволы акаций, оставляя на серой коре кольца белой пенки.