— Я решительно не знала, о каком добре идет речь, но мне совсем не хотелось, чтобы эти сволочи всем скопом ввалились в мою халупу и скрутили меня в бараний рог, — продолжала повествовать подруга. — А еще мне хотелось, чтобы о моем островном заточении узнали на Большой земле.
— И ты решила оповестить об этом мир в моем лице! — подсказала я.
— Совершенно верно! — Ирка кивнула. — На помощь Моржика я не слишком надеялась, мы с ним как раз здорово поссорились, он ушел из дома и до сих пор не появляется.
Подруга заметно погрустнела.
— Появится еще, — подбодрила ее я. — Он же тебя любит.
— Ты настоящая подруга, — с признательностью сказала Ирка. — Именно поэтому я решила перевести стрелки на тебя!
Чтобы предупредить возникшее у бандитов желание штурмовать хижину, Ирка стала шумно метаться — старательно изображала горячку, сопровождающуюся бредом.
— Я приговаривала: «Ленка! Ленка! Возьми его! Возьми!» — Ирка показала, каким был ее горячечный бред.
Оказалось, весьма разрушительным: коробочка с недоеденным «Оливье» полетела со стола на пол, пустая кастрюлька с засохшими остатками фондюшного соуса звонко брякнулась на пол.
— И еще я говорила: «Запомни, Ленка: это добро! Настоящее добро! Очень, очень доброе!» — продолжала буянить Ирка. — А напоследок, чтобы показать, как мне плохо, я еще немножко попричитала, как раненый боец в фильме про войну: «Сестра, сестра, брось, не донесешь!»
— А, так вот почему Пискля решил, что мы с тобой сестры! — сообразила я. — А твои слова «Брось, не донесешь», вероятно, навели его на мысль о том, что искомое добро очень большое. То-то он поначалу не хотел соглашаться на Голубую Булабонгу!
В коридоре зашлепало, в кухню притопал встревоженный Марик в достопамятных тапках с лишайчатыми кроликами.
— Я слышал грохот, что у вас случилось? — Юноша обеспокоенным взором обвел кухню, задержав взгляд на неаппетитных остатках разбросанного «Оливье».
— Ничего страшного, это я фондюшницу уронила, — успокоила племянника Ирка. — Ступай к себе, мы тут сами приберем.
Марик удалился.
— Кстати, о голубых, — сказала Ирка, поглядев ему вслед. — Как ты думаешь, с мальчиком все в порядке?
— Не знаю, не проверяла, — не подумав, брякнула я.
— Очень надеюсь, что не проверяла! — надулась Ирка. — Марик тебе в сыновья годится!
— И вовсе не годится! — справедливости ради возразила я. — Не могла же я стать матерью в двенадцать лет! Впрочем, о чем это мы с тобой болтаем? Давай вернемся к Булабонге. Я так понимаю, ты ее в глаза не видела?
Ирка со вздохом поднялась с табурета, достала из-под мойки совок и щеточку и принялась сметать с пола салатный мусор.
— Не видела и даже не знаю, кто она такая!
— Что она такое, — поправила я. — Голубая Булабонга — это марка, очень редкая. Ее стоимость, по разным оценкам, колеблется от ста до двухсот тысяч долларов.
— Да ну?!
— Если не веришь, сама посмотри в Интернете!
Ирка перестала махать щеткой и застыла на корточках с разведенными в стороны руками, сделавшись похожей на гигантскую курицу-несушку, сосредоточившуюся на процессе производства яиц.
— Меня украли, чтобы потребовать в качестве выкупа эту дорогущую марку? — наконец-то разродилась несушка. — Не понимаю… Где я, а где эта самая… Голубая?
— Рядом вы были, в одном доме! Я нашла конвертик с Голубой Булабонгой у тебя в библиотеке! Под столом, в мусорной корзинке!
— Офигеть! — изумленная Ирка села на попу, слегка промахнувшись мимо фондюшной кастрюльки. — Это у меня такой мусор в доме — на сотни тысяч баксов?! Обалдеть! А почему я об этом узнаю последней? Очуметь!
— Ошизеть, одуреть и офонареть, — я помогла подруге с синонимами. — Может, это Моржик где-то добыл такую диковинку? А тебе не сказал?
— Пожалуй, мог добыть, — задумчиво согласилась Ирка. — Он как раз только-только из Голландии вернулся, вполне мог притащить из-за границы какой-нибудь сувенирчик.
— Сувенирчик! — повторила я. — На пару сотен тысяч «зеленых»!
— А что мне ни о чем не рассказал, так свободно мог не успеть это сделать, — не заметив моей реплики, продолжила Ирка. — Я на него раньше наорала, чем он вообще рот открыл. Вот дура-то…
— Еще бы не дура, — поддакнула я.
Подруга с пола мрачно зыркнула на меня подозрительно блестящими глазами.
— Ты только реветь не вздумай! — предупредила я, присаживаясь рядом и проворно работая щеткой.
Сгребла в совок салатное свинство, свалила в мусорку, переставила в мойку грязную кастрюльку и сказала в утешение расстроенной подружке:
— Ты не совсем дура, раз догадалась посигналить на берег солнечными зайчиками. Сигналы твои благополучно приняли и именно благодаря этому я тебя и нашла.
— У меня была пудреница с зеркальцем, вот я ее и использовала. Сначала пыталась слепить летчиков в самолетах, но побоялась спровоцировать авиакатастрофу, — призналась слегка повеселевшая Ирка.
— Чай с конфетами пить будем? — спросила я, чтобы сменить тему.
Мне казалось, что ничего нового подруга мне поведать уже не может.
— А как же! Зови Марика, дети любят сладкое!
Сладкое любили все, поэтому конфеты кончились очень быстро. Ирка с сожалением закрыла опустевшую коробку с изображением плывущих в небе мягких зефирных тучек и спросила:
— Кстати, о голубых: как поживает моя синяя роза?
— Так же, как все предыдущие, — неохотно призналась я. — Посинела окончательно. Я хочу сказать, она умерла.
— Тоже засохла? — Ирка искренне огорчилась.
— Увы, — я развела руками, неосторожно смахнув со стола пустую конфетную коробку.
— Вот! — Ирка обвиняющим жестом указала на упавший предмет. — Вот так у тебя всегда!
— Все падает? — уточнил Марик.
— Все в упадке! — поправила Ирка. — Руки-крюки!
— Сама такая! — я искренне обиделась. — Между прочим, мы с тобой вместе эту розу сажали, и именно ты руководила процессом!
Ирка пару раз обмахнулась поднятой коробкой.
— Ага? — я поняла, что подруге просто нечего сказать.
— Ага, — вздохнула Ирка. — Ладно, я тебя не виню: ты не садовник, и я тоже. Надо было обратиться к настоящему специалисту. Эх! А я еще послала Лизу к тебе за консультацией!
— Какую Лизу? — встрепенулась я.
— Одну такую… никакую! Тусклую, невзрачную особу, примечательную только своим энтузиазмом садовода-любителя!
Заинтересовавшись, я поднажала с наводящими вопросами и выяснила, что к Ирке недавно приходила какая-то тетка, представившаяся Лизой и скупившая все голубые розы на корню. В смысле, прямо в коробках. Заплатила наличными, не торгуясь, помогла Ирке выволочь из гаража полсотни прямоугольных картонных коробок с саженцами, аккуратным штабелем уложила их в багажник своего допотопного «Москвича» и увезла. Причем Ирка так обрадовалась тому, что у нее прибавилось свободного места в гараже и свободных денег в кошельке, что не удосужилась спросить, где находится опытный участок любительницы диковинных цветов.
Только три кустика ушли «налево»: два Ирка подарила детскому саду для украшения дворовой территории, а третий — мне. Дотошная цветоводиха Лиза еще собиралась навести у меня и у ясельного садовника справочки, как эту колючую синюшку холить и лелеять. Теперь я поняла, кто такая была та ароматизированная хозяйственным мылом бесцветная дама, которая звонила в мою дверь.
— Почему ты не оставила ни одного кустика себе? — накинулась я на Ирку. — Эта Лиза, наверное, выращивает цветы на продажу, будет торговать ими втридорога, срезанными! А мы теперь никогда не увидим синюю розу в цвету в условиях произрастания!
— Почему — никогда? — подумав, возразила подруга. — Если тебе так интересно, можем сходить в ведомственный детский сад водников и посмотреть на тамошнюю клумбу!
— Это в какой детсад, «Водники»? В тот, что на улице Илюшинской? — встрепенулся Марик.
Ирка кивнула.
— Боюсь вас огорчить, но там с вашими синими розами тоже неувязочка случилась. Я сейчас, только газету принесу! — Марик сорвался с места и унесся в коридор.
— Да черт с ними, с розами, — начала было Ирка.
— Вот!
Прибежавший обратно Марик шлепнул на стол газету с фотопортретом Лаврового Листа.
— Я только что прочитал тут сводку ГУВД за вчерашний день. Заметочка поэтически называется «Как хороши, как свежи были розы…». Слушайте: «…С территории детского сада „Водники“ на Илюшинской похищена дюжина розовых кустов, еще не вступивших в пору цветения. Похититель, личность которого не выяснена, ночной порой выкопал все двенадцать кустов и увез в неизвестном направлении на строительной тачке, следы которой остались на разворошенной клумбе».
— Если следы отпечатались, почему направление неизвестно? — справедливо спросила я.
— Наверное, за пределами клумбы следы сразу потерялись, — предположила Ирка. — Ладно вам, я что хотела сказать? Я хотела сказать, черт с ними, с этими розами! Давайте устроим себе тихий час, а?
Подруга потянулась и зевнула.
— Не тихий час, а настоящую сиесту! — обрадовался Марик. — Я сейчас же заварю себе мате!
Ирка вздернула одну бровь.
— В калебасе, — уточнил Марик.
Подруга подняла вторую бровь.
— Мате — это такой богемный напиток, — пояснила я Ирке, которую явно впечатлили незнакомые слова. — Заваривается в калебасе, специальном сосуде из тыковки, и пьется через металлическую соломинку-бомбилью.
Подруга посмотрела на меня с уважением:
— Ты тоже такое пьешь?
— Нет, такое пьет твой племянник, — честно призналась я. — И еще латиноамериканские пастухи. Я просто прочитала про мате в Интернете. Вроде этот напиток тонизирует, не возбуждая, и успокаивает, не тормозя. Способствует позитивному мировосприятию и генерирует доброжелательность. Думаю, у брутальных мексиканских пастухов выбор небольшой: либо мате на брудершафт, либо перманентный мордобой.
— А это вкусно? — Ирка чутко повела носом.
Марик как раз залил в калебасу порцию горячей воды. В воздухе отчетливо запахло печеной тыквой.
— По отзывам, получается что-то вроде чая, только гораздо противнее на вкус, — тактично понизив голос, сказала я. — Примерно как настой полыни или коры хинного дерева. Ты, кажется, хотела пройти курс профилактического лечения лихорадки? Думаю, мате будет в самый раз.
— Пойдем, теть Ира, я дам вам глотнуть! — прокричал уже из коридора любезный Марик.
— Спасибо, дорогой, но я лучше глотну другой микстуры! — громко ответила Ирка, открывая холодильник, в дверце которого нашлась початая бутылка коньяка.
Определившись с выбором напитков, тетушка и племянник с полными емкостями разбрелись по своим комнатам. Мыть посуду пришлось мне, но я не роптала: Ирка как амнистированная узница имела временное освобождение от трудовой повинности, а Марик заслужил отдых как автор вкусного и питательного фондю.
Радуясь редкой возможности предаться сну среди дня, я поставила вымытые тарелки в сушку и побежала наверх, в библиотеку. Выключила свой голосистый мобильник и припала всем телом к уютному диванчику.
Укладываясь спать, я забыла включить кондиционер, удовольствовалась открытым окном и даже шторы не задернула. После пятнадцати часов солнце, благополучно перевалившее через островерхую крышу дома, скатилось на один уровень с моим окном и превратило библиотеку в печку типа «тандыр». В результате я проснулась мокрая как мышь и с головой вспухшей, как дрожжевая лепешка.
Посмотрела на часы: шестнадцать тридцать две. Самое время заканчивать тихий час. Растекаясь, как тающая снегурочка, и оставляя за собой мокрые пятна, поплелась в душ и встала под холодную воду. Когда зубы начали стучать, а вздыбленные волосы и мозговые извилины распрямились под действием водяных струй, вылезла из душа. Натянула на влажное тело штаны и майку, спустилась на первый этаж и прислушалась.
В доме было спокойно. Из-за двери комнаты для гостей, оккупированной Мариком, доносилась тихая медитативная музычка в стиле латинос. Вероятно, лирические напевы мексиканских пастырей мелкого рогатого скота шли в одном комплекте с мате из калебасы.
В Иркиной спальне царила тишина, за дверь не просачивалось ни единого звука. Я решила, что наша утомленная приключениями островитянка спит сладко и безмятежно, как Робинзон в каюте подобравшего его судна, и на цыпочках прокралась в кухню.
Выпила соку, съела печенье, выглянула в окошко на веранде и увидела в тени под забором спящего Томку. Пес переместился с крыльца на лужайку, совершенно не изменив позы.
— Эй, соня мохнатый! — вполголоса позвала я. — Есть хочешь?
Томка стукнул хвостом.
— А пить?
Хвост взлетел и опал дважды.
— А гулять?
Пес перевернулся на живот, поднял голову и открыл один глаз. Морда у него была недоверчивая.
Я сняла с гвоздика поводок и с намеком потрясла им в окошке. Собака радостно улыбнулась и порысила на крыльцо.
— Мы пошли гулять! — неизвестно кому сообщила я, обернувшись к пустой кухне.
Вышла на крыльцо, легонько хлестнула свернутым поводком по лохматому собачьему заду и потрусила в обход дома к калитке, которая уже прогибалась и гремела под натиском рвущегося на волю Томки.
* * *— Это она! — воскликнул Сереня тоном, в котором радость смешалась с удивлением.
— А ты говорил — зря сидим! — напомнил младшенькому Леня Пушкин, лучась самодовольством.
План подстеречь бабу — хранительницу Булабонги в кущах Пионерского-2 принадлежал ему. Лене казалось логичным предположить, что тетка, оставившая собственную квартиру на произвол судьбы, может засесть в доме своей то ли подруги, то ли сестры — черт их разберет, баб этих! Какая разница? Не потеряла же она интереса к судьбе дорогого человечка? Правда, на вчерашнее свидание с похитителями Ирины Елена почему-то не явилась, а сегодня с утра злонамеренно не отвечала на звонки, но Леня, успокаивая себя и встревоженных братьев, объяснял это вполне понятным нежеланием Елены расставаться с драгоценной маркой. Мол, противник взял тайм-аут, чтобы поразмыслить и изобрести хитрый способ обвести братьев Пушкиных вокруг наманикюренного пальца.
Леня решил не давать Елене времени на раздумье.
— Мы украли не ту бабу, — объяснил он свое решение внимательно слушающему Грине и нахохлившемуся Серене.
Младшенький Пушкин после вчерашнего похищения и бурной ночи, проведенной в оковах в бетонной трубе, был сверх обыкновения сердит и критичен.
— На тот момент это была та баба, — возразил он.
Гриня, не уяснивший сути возражения, молча хлопнул ресничками, но Леня братца понял.
— Правильно, — согласился он. — Я как рассуждаю?
— Медленно, — съязвил противный Сереня.
— Я рассуждаю по порядку, — не обратил внимания на шпильку Леня. — Первое: украв бабу номер один, мы заставили бабу номер два найти наше добро. Эта часть задачи выполнена. Теперь второе: нужно заставить бабу номер два отдать найденное добро нам. Менять его на бабу номер один долго и хлопотно, поэтому я предлагаю про первую бабу временно забыть, а вторую украсть вместо первой. Во-первых, личный контакт — это более короткий путь к успеху, во-вторых — баба номер два гораздо мельче, чем баба номер один, и мы втроем с ней легко справимся. Так, Гриня?
Гриня промолчал. По его лицу было видно, что он крепко запутался в номерах и в бабах.
— Эту тоже на остров попрем? — спросил более сообразительный Сереня.
— Нет, там уже сидит одна, — поморщился Леня. — Две бабы на одном острове — это перебор.
— Че у нас, островов мало? — удивился Гриня.
— Точно! Мы ее возле озера подкараулим! — воскликнул Леня без видимой связи со сказанным. — Она пойдет по тропинке, а мы ка-ак выскочим из камышей! Ка-ак скрутим ее!
— Ка-ак заставим отдать нам марку! — подхватил Сереня.
— Ка-ак накостыляем ей по шее! — обрадовался Гриня переходу разговора на понятную ему тему.
Леня, культивирующий образ благородного разбойника, посмотрел на него с укором.
— А че? Пусть ей Серенька накостыляет, они в одной весовой категории! — поумерил кровожадность Гриня.
Младший Пушкин обиженно засопел.
— Все, кончай базар, салаги, — на правах старшего распорядился Леонид. — Пообедаем — и геть в Пионерский. Засядем в камышах у озера и будем ждать. Я сказал!
Заметно повысив голос на последних словах, он с вызовом посмотрел на братьев, но ожидаемых возражений не последовало. Грине было в принципе все равно, что делать, а Сереня после давешнего фиаско с попыткой похищения Булабонги у бабы номер два не прочь был сложить с себя ответственность за происходящее.
Во второй половине дня, на три голоса проклиная жару, братья Пушкины залезли в камышовые заросли вблизи обмелевшего озерца и в просветы между сухими узловатыми стеблями в шесть глаз высматривали на петляющей поблизости тропинке одиноких путников. Таковых было крайне мало: более или менее оживленное пешеходное движение в поле имелось до наступления дневной жары и ближе к вечеру.
Баба номер два появилась на тропинке в начале шестого. Истомленные жарой Пушкины к этому моменту выпили весь запас принесенной с собой минералки и уже дискутировали, а не попробовать ли испить водицы из озерца. Это предложение выдвинул наиболее крупный и больше других страдающий от обезвоживания Гриня.
— Не пей, козленочком станешь! — процитировал сказочное предупреждение братец Леня.
— А ему не страшно, он уже стал! — съязвил невыносимый Сереня. — Причем козленочек и вырасти успел!
— Ме-е-е! — продолжая тему, заблеял Серенин сотовый.