Через месяц и десять дней посыльный вызвал Алексея к воеводе. С тревогой и надеждой быстрым шагом Алексей шел к Осипову. Что скрывать, волновался.
Постучал в дверь, распахнул, и сердце оборвалось. За столом воевода с хмурым лицом, а в углу стоят двое стражников. Осипов встал, взял лист бумаги, стал зачитывать:
– Государь высочайше повелевает за трусость и малодушие, проявленные в сече при защите Кунгура, Алексея Терехова сослать в ссылку, местом для которой определить Пермский край. Об исполнении доложить.
Алексей несколько мгновений молчал, переваривая услышанное, в которое верилось с трудом. Потом вскричал:
– За что? В чем моя вина? У меня видак есть, ратник из Кунгура, вместе выбирались.
– Кто ему поверит? Он такой же беглец, как и ты! – с негодованием сказал Осипов и бросил стражникам:
– В железа его! Исполнять!
Стражники подскочили. Один сразу саблю с Алексея снял, другой веревкой принялся вязать руки, хотя Алексей сопротивляться не думал.
– Выходи, да бежать не вздумай, – предупредили стражники.
– Поделом! – бросил вслед воевода. – Моя бы воля – на каторгу отправил, в каменоломни. Благодарить государя должен, что наказал легко.
Нечего себе легко! Ссылка может быть на годы, десятилетия, а то и вечной. Хотя вечной не будет, это Алексей точно знал. Вскоре Милославский в немилость впадет, будет удален от государя, многие сосланные люди будут возвращены из мест отдаленных. Но возвратят, вернут поместья и будут обласканы царем те, на ком вины нет, кто опале подвергся из-за козней боярина. На Алексее же черное пятно – бегство с поля боя. Такие проступки не прощаются, таким руки не подают – честь уронил, что дороже жизни. Алексей ошарашен, раздавлен морально был, находился в растерянности. Был бы настоящий суд, когда заслушивают видаков с обеих сторон, дают слово обвиняемому. Тогда и обвинения были бы сняты, а теперь выходит – государь поверил Хлыстову, не узнав о событиях из уст противоположной стороны. Несправедливо! И положение Алексея незавидное. Беженцы в темноте да и в отдалении не видели ничего. Ополченцы и местные воины, что из острога, полегли на поле бранном. Спасшиеся стрельцы будут на стороне Хлыстова, иначе их самих обвинят в бегстве с поля боя, хотя они исполняли приказ сотника. Куда ни кинь, всюду клин! Алексей шагал за стражниками в полной прострации. Периодически его подталкивал в спину второй стражник, шагавший сзади. На улицах на них смотрели, не каждый день такое представление увидишь. Когда Алексея завели в деревянное здание тюрьмы, один из стражников, развязывая веревку на руках узника, сказал:
– Милостив государь! Другим и ноздри рвут, и клейма на лбу выжигают, дабы видно всем было – государев преступник!
Алексей хотел ответить, да передумал, ничего он стражникам не докажет, да и зачем? На решение царя это не повлияет. Его втолкнули в камеру, темную, переполненную, и воздух тяжелый, спертый. С трудом нашел место, где можно присесть. Шок! Полагал – для разбирательства повелят ехать в Москву, а лучше бы расследовать на месте, в Хлынове, где можно найти каких-то свидетелей. То-то сейчас недруги в столице радуются его несчастью, руки потирают. Мысли лихорадочно метались, не знал, что предпринять. В такую худую и бесславную ситуацию он попал впервые. Уж лучше бы бой, даже с превосходящими силами, там активно действовать можно, и от тебя лично многое зависит. А что сделаешь в тюрьме, в четырех стенах с решеткой на маленьком окне и со стражей? Он бесправен, даже государю прошение подать не может. Хуже, если в его вину поверят Языков и Лихачев или князь Голицын, тогда конец. Что скрывать, мелькнула малодушная мысль воспользоваться перстнем с бриллиантом и камнем-артефактом, вернуться в свое время, и гори синим пламенем и государь, и Милославский. Только трусливо получится, да и какая память о нем будет? Трус, преступно бросивший своих воинов в сече? Нет, не дождутся! Милославский свою невесту царю подсунет, и ход истории по другому пути пойдет, а не так, как мы знаем. Сейчас терпения набраться надо, в спокойной обстановке все продумать. Не может быть, чтобы выход не нашелся.
Ближе к вечеру принесли ведро воды и хлеб. Арестованные набросились на каравай, разорвали руками, кто больше урвал, кому небольшой кусок достался, а кому и вовсе ничего. Закон сильного. Алексей даже не вставал, аппетита не было. Но, наблюдая со стороны, понял: в следующий раз зевать нельзя. Передачек с воли ему никто не принесет и разносолов не будет. Чтобы выжить, надо есть, иначе и до ссылки не доживет, неизвестно, сколько в узилище просидеть придется. Со слов арестантов он понял, что сначала формируется этап – на каторгу или ссылку, да еще в разные местности, только потом отправляют. И ждать узникам иной раз приходится долго: месяц-два, а то и три. Поэтому кусок хлеба в его положении – жизнь. Утром снова принесли хлеб и воду. Каравай амбал схватил, полагаясь на свою силу, отломил едва не половину. Арестанты зашумели, негодуя. Алексей решил проучить наглеца. Подошел. Предвидя драку, арестанты расступились, образовав круг. Амбал осклабился, показывая щербатый рот: часть зубов выбита, другие гнилые. Алексей реально оценивал свои силы. Амбал физически крепок и силен, если Алексей пропустит пару ударов пудовыми кулаками, будет худо, сам без зубов останется. Амбал отдал свой кусок хлеба соседу.
– Подержи! Ты что-то хотел от меня?
– Справедливого дележа!
Алексей не стал дожидаться ответа, лучшая защита – это нападение. В кулачных боях ему приходилось побывать, и надо работать не на публику, а вырубать противника сразу. Ударил резко в печень, а потом левой в кадык. Двоечка! Так в боксе называют сдвоенные удары. И бил жестко, без жалости. Узилище – не богадельня. Надо сразу поставить амбала на место. Удары достигли цели. Он бил резко, со всей силы. Амбал сначала открыл рот, не в силах вдохнуть воздух, потом левой рукой схватился за шею, засипел и упал.
– Плесните ему воды, – посоветовал Алексей.
Кто-то из арестантов набрал в кружку воды из ведра, плеснул. Амбал вздрогнул, открыл мутные глаза. Попытался встать и опять рухнул.
– Еще раз повторишь неправедный дележ – убью, – твердо сказал Алексей.
Взял из рук арестанта большой кусок хлеба, что отдал ему амбал подержать, отломил часть, оставшееся отдал другим.
Арестанты начали жадно есть хлеб. Амбал поднялся с трудом, когда хлеб уже съеден был.
– А моя доля? – Он грозно повел глазами. Но его уже никто не боялся, нашелся человек, поставивший его на место.
– Так нет ее! Ты же на полу валялся, есть не хотел, – засмеялся неказистого вида молодой парень.
Алексей уставился на амбала, ожидая, что тот предпримет. Но амбал уселся в угол, на самое удобное место. Там можно было сидеть, опершись на обе стены. Алексей понял: амбал затаил злобу. Как же, держал в камере главенство, и вдруг ниспровергнут новичком. Болезненный удар по самолюбию. Наверняка попытается отомстить, поэтому ночью придется бодрствовать, иначе нападет во сне, придушит втихую.
За окном стемнело, в камере тоже почти темно. Через маленькое оконце над дверью пробивается свет от масляных светильников в коридоре, слышны шаги стражников, громыхание железных ключей.
Понемногу обитатели узилища отошли ко сну. Кто-то храпел, один тихонько всхлипывал, видимо, кошмары снились. Алексей дремал, обратясь в слух. Около полуночи, судя по лунному свету, со стороны угла шорох. Алексей глаза открыл. Большая темная фигура надвигалась, амбал решил мстить. В последнюю секунду перед нападением Алексей обе ноги в коленях согнул и, когда амбал наклоняться стал, ударил обеими ногами в грудь. Ноги человека значительно сильнее рук. От неожиданного и сильного удара амбал отлетел, упал на спящих арестантов. Те с испугу и спросонья закричали, разбудив остальных. Узники повскакивали, шум, крик. В оконце в двери показалась физиономия стражника.
– Будете шуметь, не получите завтра хлеба. А кто бузотерить продолжит, отведает дубинки.
Угроза серьезная, видели узники, как после такой обработки в камеру забрасывали едва живого избитого арестанта. Амбал поднялся, но с трудом, держась за бок. При каждом вдохе постанывал сквозь стиснутые зубы. Алексею ясно стало: сломано ребро, а может быть, и несколько. Амбал с ненавистью посмотрел на Алексея, с трудом примостился в свой угол. На том верховенство его кончилось, в дальнейшем вел себя смирно, как побитая собака. Алексей же стал пользоваться среди арестантов уважением, его слово в распрях, если возникали, было последним. Конечно, он не жаждал почтения среди такой публики, но другой не было.
Отсидеть в переполненной камере пришлось две недели – без прогулок, на скудной еде. Но однажды утром стражник открыл дверь в камеру и выкрикнул несколько фамилий, в том числе и его. Алексей поднялся, попрощался с сокамерниками:
– Прощайте! Желаю всем остаться живыми.
– Прощайте! Желаю всем остаться живыми.
Пожелание актуальное. За две недели, что он провел в камере, некоторых увели не на этап, а на эшафот. Этап в ссылку на землях Пермского края был невелик, десять человек. Сначала кузнец под приглядом стражников надел ножные кандалы, расклепал заклепки. Между кандалами короткая тяжелая цепь. Большой шаг сделать в кандалах невозможно, цепь не дает, приходится семенить. Неплохое средство от побега. Затем этапируемых усадили на телеги, по три человека в каждую. Еще на двух телегах уселись стражники, и этап тронулся в дальний путь. Холодно, снег уже по щиколотку, на арестантах легкая одежда. На Алексее кафтан и сапоги, а на некоторых рубахи со штанами, видимо, арестовали еще в конце лета, когда тепло было. Телеги трясло нещадно. Один из ссыльных сказал:
– На сани пора пересаживаться.
Слова услышал ездовой, обернулся.
– Мы за вами выезжали, когда еще снега не было, путь-то далек.
– А куда едем?
– Увидишь.
За день, с двумя остановками – покормить и напоить лошадей, – проехали около тридцати верст. Людям дали только воды.
– Не сдохнете, – объяснил старший из стражей. – А и случится, беда невелика, поскольку вина каждого перед государем судом доказана. Нам бы по головам отчитаться, когда доставим, а живые или мертвые, нам без разницы.
Жестко, а может, и жестоко. Как понял потом Алексей, через тридцать верст, суточный переход обоза, были тюремные избушки для этапов. Арестанты замерзли сильно, их трясло от холода, да еще железные кандалы на ногах как морозильники. В тюремной избе теплее, чем на улице, всех в одну камеру определили, дали котелок жидкой каши, естественно без мяса или масла. Повезло тем, у кого ложки были, их пускали по кругу. Есть хотелось сильно. Голодный человек мерзнет сильнее. В холода хорошо сало помогает. И съесть кусок, и лицо намазать, тогда не обморозишься. Ездовым и стражникам хорошо, у них шапки, тулупы, валенки. Алексей прикинул – от Хлынова до Перми добрых триста верст, десять дней пути минимум. Предположил, что доедут не все из ссыльных. Ноги подогнул, так теплее, попытался уснуть, так живность беспокоить стала. Изо всех щелей полезли клопы, стали кусать. Алексей голову приподнял, сотоварищей по этапу осмотрел. Все спят беспробудным сном. Неужели он один такой чувствительный? Кое-как уснул, а утром побудка. Дали воды и по куску хлеба. И снова в путь. К вечеру двое ссыльных начали сильно кашлять, их знобило. А утром обнаружили одного из заболевших умершим. Все равно труп уложили на телегу. И обоз тронулся. Но чем дальше двигались, тем больше становилось снега. Временами ссыльным приходилось толкать телеги, помогая лошадям. К вечеру из сил выбились, к этапной избе к полуночи добрались. Ссыльные недовольны были, ругались, Алексей молчал. Зачем силы тратить на словесную шелуху? Их стенания и жалобы никто не услышит. Поел и спать.
С трудом, отморозив щеки и благодаря бога, что не заболели, добрались до Лысьвы. На реке уже тонкий лед, но ехать опасно. Алексея до Перми не довезли, оставили в селе Верещагино, согласно разнарядке. Поместили в избу к старухе, под пригляд местного урядника. На следующий день урядник его к кузнецу отвел, где сняли кандалы. Только носивший на ногах эти тяжелые и холодные вериги поймет, как без них хорошо! Алексей два дня отсыпался и отогревался в избе. Работать не заставляли, государство через Приказы выделяло деньги местным жителям за постой и пропитание ссыльных. Немного, но с голоду не помрешь. В селе были еще ссыльные, с которыми Алексей быстро перезнакомился на перекличке. Каждое утро ссыльные были обязаны являться к уряднику и отмечаться. Не возбранялось работать, если кто желал, а заработанные деньги пускать на питание, одежду. Однако за побег карали сурово. Ловили почти всегда. Далеко ли уйдешь без оружия для защиты от диких зверей, запасов провизии, без денег и добротной одежды? Пойманных отправляли по суду на каторжные работы, благо – Урал рядом, а каменоломни всегда нуждались в работниках, поскольку тяжелый труд не оставлял шансов выжить сколько-нибудь долго. Камни после обработки отправляли баржами в крупные города для строительства. Перспективы нерадужные, но Алексей сразу решил: по-теплому летом обязательно сбежит. Зимой невозможно, замерзнет в лесу, да и перехватят где-нибудь по дороге, их на Хлынов всего одна. А по снежной целине идти – лыжи нужны.
Потому вел жизнь спокойную, размеренную. Сам присматривался, где подработать можно. Работа любая была необходима. Работа – это деньги, которые помогут добраться до Москвы. В том, что он туда стремиться будет, Алексей не сомневался. Цель у него теперь была – взять за горло сотника Хлыстова, притащить к царю или Языкову, пусть расскажет, как на самом деле было. Риск большой, если его не поймают по дороге, то в Москве. И тогда он ни до Хлыстова не доберется, ни до царя тем более. Но честь свою восстановить непременно надо, не трус он, не смалодушничал, на месте Алексея должен Хлыстов сидеть. Надо стиснуть зубы и выжить. Начал анализировать: что он может делать? Получалось – только воевать, воин он, никакими специальностями не владел. Не подросток уже, а придется к какому-нибудь мастеру в подмастерья идти, трудовые навыки приобретать. Стал после утренней переклички по дворам ходить, работой интересоваться. Сразу спрашивали:
– Что умеешь? Чем славен?
Да и не очень ссыльных жаловали, опасались. С трудом через месяц, когда почти все село обошел, нашел место подмастерья у печника. Печник для села – профессия уважаемая. Сложит печь плохо – та дымить будет, плохо тепло отдавать, замучается хозяйка щи варить либо кашу на плохой печи. А еще плохая печь дрова просто пожирать будет, а вместо тепла – дым один. Все это печник Афанасий в первый же день объяснил. А еще – подмастерье денег получать не будет, пока мастерством не овладеет. Самые тяжелые работы на нем: камни таскать, глину месить, за все – только еда. Согласился Алексей, выбора не было. Началась трудовая жизнь. Печи возводили летом, кладка высохнуть должна, а по зиме только ремонт. У кого из хозяев труба покосилась, у других от старости трещины по кладке пошли, дымить печь начала. Работы много, в каждой избе одна, а в больших хозяйствах и по две-три печи. Одна в доме для обогрева, другая на кухне для приготовления пищи. Не будешь же летом, когда жарко, еще и избу отапливать, чтобы хлеб испечь? Алексей к действиям печника приглядывался, что непонятно – спрашивал. Главная хитрость в дымоходах. Хороший дымоход извилист, пока горячий дым по лабиринту идет, отдает тепло камням. И тяга сильная должна быть, иначе дрова в печи не гореть, а тлеть и дымить будут. Но не все секреты мастер выдавал, небольшими порциями. Да все не утаишь, Алексей рядом стоит, все видит, как ряды каменной кладки растут, а память у него отменная. Удивительно, но кладка печей Алексея заинтересовала, он интересовался каждой мелочью: почему глину из одного карьера берут, хотя глинистых почв вокруг полно, почему свод полукругом перекрывают? Старый мастер на все вопросы обстоятельные ответы давал, не скрывал. Для него Алексей – не конкурент. Окончится срок ссылки – и уйдет он из села. А, кроме того, мастер в солидных годах, опыт передать хочет. Молодежь более легким и прибыльным ремеслом заниматься хочет, так во все времена было. Печник – профессия тяжелая, грязная. Камни таскать, глину, раствор делать. Как ни бережешься, а одежда грязная, даже если в кожаном фартуке. После ремонта печи несколько дней сохнуть она должна, потом печник Афанасий сам приходил для первой топки. Сначала лучины разжигал, потом тонкие ветки. Печь медленно прогреваться должна. Брось охапку дров сразу, и печь трещинами пойдет. Зато, если все правильно сделано, печь при малой закладке дров долго тепло отдает, печет и томит ровно, без пригаров. Вот тут мастеру почет и уважение и денежка, честным трудом заработанная. Алексей уже не голодал. В избах, где ремонт делали, мастера и подмастерье кормили. За трудами весна подошла, поздняя, как в этих краях бывает. Снег набух, проседать стал, потом лед на реке Лысьве трескаться стал, затем ледоход начался. А дороги развезло, непроезжие стали даже для одиноких всадников, не то что для саней, тем более подвод. Все, всякое передвижение остановилось. Дороги – извечная беда России. Да и то – расстояния такие, ни одной другой такой стране не снились в страшном сне. Как снег сошел, появились подснежники, за ними первые полевые цветы. От запаха раскрывающихся почек в лесу запах особый, птицы поют. У Алексея томление в груди, свободы хочется. Уж полгода, как не больше, минуло с той поры, как в немилость впал, сослан был в край отдаленный. Казалось – не жил здесь, а пережидал, прозябал. По лету сам печи класть стал под наблюдением Афанасия. Старый мастер иногда поправлял, делал замечания, но в целом доволен был.
– На кусок хлеба теперь всегда заработаешь, – сказал он.