– На кусок хлеба теперь всегда заработаешь, – сказал он.
Алексей хоть завтра рванул бы в побег, в Москву, но понимал – не готов он. Денег нет. Договорился с урядником о том, что по деревням ходить будет, печи класть, не всегда на перекличках бывать. За то урядник десятину от заработка иметь будет. Согласился урядник. За полгода Алексей ничего предосудительного не совершил. А кроме того, видел: трудится Алексей в поте лица, вина хмельного не пьет, в кости и карты не играет, за бабами не волочится. Все бы ссыльные такие были. А еще плюс – со ссыльными дружбу не водит, стало быть, не злоумышляет. Как обманывался урядник! Алексей деревню за деревней обходить стал, и везде работа находилась. Где за труды курочку дадут, где масла, где денежку. Алексей уряднику десятину честно отдавал, не жульничал. Надо, чтобы урядник доверял, спокоен был. Тогда, если Алексей в побег уйдет, хватится его нескоро. Седмица, а то и десять дней форы будет, за это время он до Хлынова доберется.
Все лето, когда для печников самый сезон, он трудился без устали. Ближе к осени посчитал заработанное – мало. У селян с деньгами туго, предпочитают расплачиваться натурой: рыбой, курочкой, яйцами, мукой. Лучше чем ничего, но все продукты недлительного хранения, в побег не возьмешь. Прикидывал варианты, а не получалось ничего толкового. Если пешком до столицы добираться, три месяца уйдет, а впереди зима. И получалось – еще на год остаться придется. Душа против такого решения протестовала, а разум говорил: терпи, не пришло время. Принял доводы разума, все же он современный человек, хоть не в своем времени живет, прагматичный, привык все действия наперед просчитывать. Да и подзабудут его в Москве, легче будет. Месть – она блюдо холодное. Тем неожиданней для Ивана Хлыстова отмщение будет. Считает – подлость совершил и все уже безнаказанно с рук сошло. Ан нет, заблуждается. Алексей хоть и христианин, а вторую щеку для удара подставлять не намерен. Зло должно быть наказано, тем более задета честь Алексея. Как немного позже оказалось, решение было правильным. Уже в октябре резко похолодало, и в средине месяца ударили морозы, выпал снег. Уйди он в побег, зима застала бы его в самом начале пути. Тогда туго бы пришлось. Продолжал заниматься ремонтом печей, чтобы время убить и копейку заработать. Урядник к постоянным отлучкам привык, к тому же выгоду имел от Алексея. Иной раз он по десять дней уряднику на глаза не показывался и хоть бы нарекание получил.
Из столицы слухи с опозданием на два-три месяца приходили, но пока ничего интересного для Алексея. Каких новостей он ожидал, сам не знает. Хлыстов всего лишь сотник, и произойди с ним что-либо, в Пермский край такие слухи не дошли бы.
По весне пригласили его на новостройку, печи класть у купца, причем разворотливого, зажиточного. Сначала в поварне русскую печь возвел, как без нее пищу готовить? А потом и для избы. Алексей возьми да и предложи купцу:
– Василий, а зачем тебе русская печь?
– Разве другие бывают?
– Ты еду готовить в избе будешь?
– Для этого поварня есть и печь там.
– Тогда голландскую надо. Места меньше занимает, а тепло хорошо отдает.
– А сладишь?
– А то!
Голландскую печь Алексей в столице видел не раз, об устройстве догадывался, имея уже опыт кладки. Готовить в ней нельзя, зато экономная, по манерам европейским. Те грошовую выгоду не упустят.
– Тогда делай.
– За обе печи, что в поварне, что голландскую в избе, расчет звонкой монетой, – предупредил Алексей.
Скривился купец. Но купеческую натуру знать надо. Если ни у кого нет, у него первого появится, будет чем перед товарищами похвастать. За хороших рысаков, да одной масти для парадной тройки, хорошие деньги давали. И все только для того, чтобы на Масленицу, когда гонки санные по льду устраивали, первым прийти. Тщеславен торговый люд, на что Алексей рассчитывал.
– Согласен!
По рукам ударили. Алексей печь класть стал. Ничего затейливого, только дымоход сложный, зигзагами, как лабиринт. Дым, охлаждаясь, все тепло камням отдает, по-научному, КПД выше. За неделю печь сладил, теперь две седмицы ждать, пока просохнет. Шамотная глина схватиться хорошо должна, сама в камень превратиться, тогда стоять многие года будет и не дымить.
Через две седмицы снова в избу Василия. А здесь уже полы свежеструганные постелены, деревом вкусно пахнет. Сначала запалил приготовленные лучины – тягу проверить, немного своды прогреть. Потом мелко наколотых щепок подбросил, с полчаса их подбрасывал в огонь, прогорали быстро. А уж потом полено, как прогорать стало, еще два. Загудел огонь в печи, стенки прогреваться стали, да ровно, со всех сторон. Алексей рад, если печь равномерно прогревается, это показатель мастерства, стало быть, печник все правильно сделал. Вскоре от печи тепло пошло.
– Василий, принимай работу.
Купец вокруг печи походил, бока огладил, руку отдернул – горячо!
– Надо же, в четыре раза меньше, чем наша, русская, а тепла не меньше.
– И в комнате места больше, просторнее.
– Верно.
Купец доволен, деньги отсчитал, правда – медяками. Алексею все равно, лишь бы деньгами, а не натуроплатой. А потом и другие купцы да ремесленники, из тех, что поудачливее, побогаче, заказы делать стали. Алексей только рад, с утра до темноты трудился. Но в августе, в первых числах, решил – пора. Если еще потянуть, до зимы не успеет. Одежда на нем поизносилась, новую надо, но это уже в столице обновки купит, если голову не сложит. При встрече Хлыстов его зарубить может и заявит: беглого ссыльного убил. Потому появиться неожиданно надо.
Алексей к уряднику пошел, немного денег дал, предупредил, что в дальние села-волости пойдет, две, а то и три седмицы его не будет.
– Промышляй, пока тепло, – одобрил урядник.
В принципе, против него лично Алексей ничего не имел. Дядька справедливый, строгий, так служба такая. Остальные ссыльные дурью в селе маялись, не зная, чем себя занять. Работал один Алексей. И ему хорошо, деньжат скопил, и уряднику прибавка к скромному жалованью.
Рано утром Алексей из села вышел. Налегке, только в кармане узелок тряпичный с монетами. Отойдя версты на две, стоя на пригорке, на изломе дороги, обернулся. Выжил в ссылке, не чаял живым остаться, но повезло. И деньжат скопил, и профессию приобрел, хотя в будущем не собирался печником работать. Вздохнул, все же долгое время в селе пробыл. Дай бог, чтобы не довелось снова сюда вернуться в кандалах. Все, оборваны все нити, отныне он беглый ссыльный и надо поторапливаться. Шел быстро, временами на бег переходя. Все же работа печником, тяжелая физически, помогла держаться в форме. Еще один неожиданный плюс его занятий в ссылке. До вечера верст двадцать пять – тридцать одолел. Путь сюда, в Верещагино, он запомнил, хотя местность изменилась. Тогда снег лежал, холодно было, а сейчас деревья зеленые, трава-мурава по пояс, а где поля возделанные, рожь стоит уже желтая, скоро косить – убирать начнут. Вечером на постой к одинокой старушке в деревне попросился за полушку. Для бабушки и это деньги. К тому же поужинал – кусок хлеба, пара вареных яичек и сыто. Для его ситуации вполне неплохо. На полатях почивал, на мягкой перине, чего давно не испытывал. Уснуть долго не мог, хоть и устал. Сам еще в Пермском крае, а мыслями уже в Москве. В Кремль, в стрелецкий полк, соваться нельзя. Домой к сотнику надо. Но не настолько он с Хлыстовым дружен был, чтобы в его доме бывать. Стало быть, проследить надо, а на это не один день уйти может.
Утром сердобольная старушка молочком парным напоила с краюхой хлеба. Алексей поклонился старушке за приют и доброе отношение. И снова в путь. Главное сейчас даже не до Хлынова добраться, а до Нижнего Новгорода. От Хлынова до Волги путь кружной – по реке Вятке до Камы, а потом по Волге вверх, против течения. Долго и затратно. Пешком еще дольше. На коня денег нет, потому выбор невелик. Как наметил Алексей – пешком до Нижнего, а там на судно. На судне, водным путем, быстрее, чем пеши, и силы сбережет. А еще безопаснее. Если кинутся его искать, то в первую очередь на дорогах. Плохо, что оружия нет никакого, даже ножа. Ссыльным иметь оружие запрещалось. А без сабли, кинжала или ножа Алексей себя чувствовал неуютно. После полудня на небо с тревогой стал поглядывать: кучевые облака появились, грозя пролиться дождем. Затем и ветер поднялся. Понял: надо укрытие искать, иначе вымокнет, а обсушиться негде, да и запасной одежды нет. Хутор впереди показался, верста до него, не меньше. Бегом припустил. Уже подбегал, как первые редкие и крупные капли упали. Успел на крыльцо взлететь под навес, как ливень хлынул. Алексей в дверь постучал, из-за которой испуганный женский голос:
– Кто там?
– Пустите от дождя укрыться.
Женщина помедлила, видимо боялась. Но все же загремел запор, дверь отворили.
– Заходи.
Алексей зашел. И чего боялась? В избе нищета, даже домотканого половика нет, а сама средних лет и страшна, почти уродина. На такую не позарится никто. Алексей извинился за вторжение, уж больно погода скверная. Посидел на лавке, отдыхая. Через час ливень кончился, и он поблагодарил хозяйку, вышел. Похоже – зря. Дорогу развезло, пришлось по траве, что за обочиной росла, шагать. Опять плохо, трава мокрая, через полчаса сапоги влагу пропускать стали.
Алексей зашел. И чего боялась? В избе нищета, даже домотканого половика нет, а сама средних лет и страшна, почти уродина. На такую не позарится никто. Алексей извинился за вторжение, уж больно погода скверная. Посидел на лавке, отдыхая. Через час ливень кончился, и он поблагодарил хозяйку, вышел. Похоже – зря. Дорогу развезло, пришлось по траве, что за обочиной росла, шагать. Опять плохо, трава мокрая, через полчаса сапоги влагу пропускать стали.
Так, с мелкими неудобствами, зато с чувством свободы до Хлынова добрался за две недели. В городе останавливаться не стал, в лицо узнать могут. Единственно – к Пафнутию зашел. Тот, как увидел, ахнул.
– Рад свидеться. По городу слухи ходили: в ссылку тебя определили, а ты здесь.
– Правильные слухи. За честную службу меня сослали в Пермский край, да сбежал.
Пафнутий осмотрелся по сторонам, не видит ли кто? Ссыльного у себя пригреть и не донести властям – чревато судом и тюрьмой. Алексей его понимал.
– Бумага твоя цела? Не откажешься?
– Цела, припрятал надежно. Бумагу отдам, а тебя не оставлю, прости. Я сам на птичьих правах здесь, да еще с семьей.
– Я не осуждаю. Отдай бумагу, и уйду я.
Пафнутий исчез во дворе, вернулся с листком бумаги, где его свидетельство записано, и с корзиной, в которой в рушнике каравай хлеба и несколько вареных яичек.
– Все что могу!
– И за это спасибо. Только о моем визите никому, даже супружнице.
– Нешто я не понимаю? Удачи тебе!
– Прощай!
Глава 6. Месть
И снова вьется грунтовка под ногами. Но повеселел Алексей, все же Хлынов он миновал благополучно. Однако расслабляться нельзя, время пока работает против него. Уже прошло две недели, как он не показывался на глаза уряднику. Тот торопиться не будет, договаривались на две недели, вдруг Алексей задержался? Подождет еще несколько дней, потом поднимет тревогу, в Пермь нарочного пошлет или сам поедет. Поиски начнут в крае, а не найдя, пошлют гонцов в Хлынов, Нижний, Москву. Выходит, две недели форы у него еще есть. Государев аппарат работает медленно, нерасторопно, но неотвратимо. Это как каток асфальтовый. Едет медленно, но если наехал, расплющит безжалостно, в блин тонкий. На постоялых дворах, что стоят на перекрестках дорог, останавливаться опасался. Если начнут искать, хозяин, трактирщики, половые сразу скажут: был похожий человек. Ночевал на хуторах, в деревнях. За постой и пропитание скромное платил медяками. От длительных переходов, от питания скудного похудел, хотя казалось – куда уж больше. В одном из сел, уже перед Нижним, волосы на голове постриг – «в кружок», как делали ремесленники. Еще бороду остриг коротко, оправил. В зеркало посмотрел – внешность изменилась. Лицо худое, загорелое, прическа другая, признать трудно. Не доходя до Нижнего, на берег Волги вышел, поскольку там Желтоводская ярмарка шумела по летнему времени. Покупать не собирался ничего, но от многочисленных причалов ярмарки корабли речные уходили во все концы России и за рубеж: в Швецию, Германские земли, Англию, южные страны – Персию, Османскую империю. Несмотря на периодические войны с соседями, купцы не прекращали торговлю. Судно, шедшее в Москву, сыскалось быстро, за час. Купец заканчивал погрузку товара – тюков, бочек с воском, – собирался отчаливать. Алексей сговорился – доставить до столицы и с кормежкой в пути. Купец, он же владелец судна, взял недорого, но Алексей отдал последние деньги. Не жалел, лишь бы в столице оказаться. Полагал – знакомые приютят.
Какое счастье – не идти пешком! Мимо берега проплывали, Алексей возлежал на носу судна, над ним холщовый навес, как защита от солнца и брызг. Кормили два раза в день – утром и вечером, готовя немудреную еду в котле на костре, все равно на ночной стоянке стоять. Дневное время экономили, весь путь приходилось встречное течение Волги, а затем Оки и Москвы-реки преодолевать. В помощь ветру, не всегда попутному, на весла садились корабельщики. Под команду кормчего дружно опускали весла в воду.
– И – раз, и – раз! – разносилось над водой.
Алексей знал, что в южных морях давно использовали косые паруса, позволявшие идти под встречным ветром галсами. А на Руси все еще использовали прямые. И только после вояжа посольства Петра многое в судоходстве изменилось.
Без одного дня две недели на плавание ушло, Алексей сошел на берег в пригородах, где купец причалил у складов. Оно и лучше, пройдется, город посмотрит. Время к вечеру, хотелось есть, а еще где-то ночевать надо. Денег нет совсем, даже за ночлежку для всякого отребья полушку берут, так и той нет.
Прошелся по городу. Не первый взгляд, ничего не изменилось. Помог две телеги с мукой у амбаров разгрузить, за что получил копейку. Сразу на постоялый двор пошел, перекусил, желудок уже сосал. Утолив голод, направился к Языкову. Все же рядом стояли за царским троном. Где дом его расположен, помнил. Слуга-привратник долго пускать не хотел.
– Ты хоть знаешь, чей это дом?
– Знаю. Ты доложи только – Терехов Алексей поговорить хочет.
Слуга калитку обочь ворот закрыл, во двор не впустил. А вернувшись, сказал:
– Господин мой гнать тебя в шею велел. С трусами ему разговаривать не о чем.
Конечно, не распростертых объятий Алексей ждал, но поговорить-то Языков мог, ничем не рискуя. Или уже прознал, что Алексей из ссылки сбежал, не захотел общаться с беглым преступником, чтобы гнев государя на себя не навлечь? Видимо, нет у Алексея в первопрестольной знакомцев, желающих оказать помощь в трудную минуту. Пристанище на ночь нашел у рыбаков в шалаше на берегу реки на окраине столицы. Вопросов там не задавали, даже миску ухи налили, а утром кусок лепешки дали. Алексей понял: без денег, без еды и какого-нибудь угла на ночь он долго не протянет. Поплелся на торг, где был угол с ремесленниками, продающими свои руки: плотниками, каменщиками, амбалами. Кому какие-то работы нужны были, шли сюда. Алексей поспрашивал – где печники, ему показали. К мастеровым люди подходили, договорившись, уходили вместе. И Алексея наняли – голландку сложить в богатый дом. В доме он еще не был, но оценил возможности хозяина по одежде слуги. Осмотрел комнату, где печь класть надо.
– А материалы где?
– Кое-что на заднем дворе лежит, я покажу.
Были только тесаные камни.
– Дверца чугунная нужна, такое же поддувало, заслонка. А еще шамотная глина, целый воз.
Слуга в затылке поскреб.
– Не знал, а хозяин не сказал ничего. Я управляющего позову.
Алексей объяснил, что еще нужно.
– Сам купить сможешь? Я деньги Прошке дам, а ты выбери, только самое лучшее.
– Не изволь беспокоиться, все высшего качества купим.
Управляющий дал слуге узелок с деньгами.
– За каждую копейку отчет дашь.
Слуга кивнул, к воротам направился.
– Стой, куда? – остановил его Алексей. – Разве мы в руках чугуняки тяжеленные унесем? Подвода потребна. В крайнем случае амбала с подводой нанять можно, но это уже тебе решать.
– Тогда наймем. У хозяина возок есть, но не везти же на нем глину. Испачкаем, кнута отведаем.
На торге продавалось все, что только за деньги купить можно. Для начала чугунные изделия купили, Прошка амбала нанял, на его телегу уложили. Потом воз шамотной глины. Ее Алексей долго выбирал – мял между пальцами, нюхал. Все как учил печник Афанасий. Глина, если ее мять, жирной быть должна, не рассыпаться в пальцах, а принимать любую форму. Прошка следил с удивлением.
– Чего ее нюхать? Глина – она и есть глина, можно сказать, грязь!
– Э, не скажи. Попадется сухая, хоть мочи ее, хоть нет, а затопишь печь – трещины пойдут, брак в работе.
Но купили воз. А еще Алексей взял мастерок, все равно Прошка платил. Обе подводы к дому поехали, на передней слуга хозяйский восседал. А навстречу кавалькада всадников пронеслась, впереди Хлыстов. Алексей его сразу узнал, ненависть в душе вскипела. Хлыстов же в сторону телег не глянул, зачем на черный люд смотреть? А зря, погибель свою увидел бы, если узнал.
Алексей клал печь не торопясь, тщательно. Даже если бы работал с утра, до вечера не успел. Ему перед уходом дали задаток. За несколько дней он впервые спал на постели в постоялом дворе. Поел жареной курицы. Хотелось вина, но дорого, ограничился кружкой пива. Утром снова на работу. Закончил кладку, проверил тягу. Управляющему сообщил, что печь высохнуть должна, минимум две седмицы, а лучше три, тогда служить долго будет.
– Слышал, – кивнул управляющий. – Пришел бы ты через три седмицы, сделал первую топку, как положено. Конечно, за отдельную плату.
– Договорились.
Деньги никогда не помешают. Получил расчет за работу. Несколько дней можно о пропитании не беспокоиться. Переночевав на постоялом дворе, поутру направился к дому Хлыстова, бывал у него как-то раз. Сел в сторонке на лавочке, на дом не пялился. Что-то не торопится на службу сотник. Лишь около десяти часов, судя по положению солнца, распахнулись ворота, выехал Хлыстов, сразу коня в галоп поднял. На Алексея, сидевшего на лавке, внимания не обратил. Оно и к лучшему. Стало быть, не съехал в другой дом, не стережется, не чувствует опасности. Неужели совесть не мучает? Стрельцов из боя увел, предал ополченцев, оставив на убой бунтовщикам. А еще и Алексея оговорил облыжно. Как только таких земля носит? Обошел квартал. В задах дома сотника избенка стоит. Алексей хозяина выкрикнул, в калитку постучал. А вместо хозяина женщина пожилая вышла.