– Чего стучишь? Нет хозяина, вдовая я.
– Угол не сдашь?
– С харчами?
– Можно и так.
– Сколько платить будешь?
О цене сговорились, все равно вдвое дешевле вышло, чем на постоялом дворе. Алексей избу осмотрел. Оконце маленькой комнаты как раз на дом Хлыстова выходило.
– Здесь обоснуюсь.
– А рухлядь где же?
– Не нажил еще.
– Да и не наживешь. В твои годы мужики избы имеют, семью.
– А кто сказал, что у меня семьи нет? Из Твери я, там семья, сюда на заработки приехал.
Вечером Алексей вышел во двор, вроде свежим воздухом подышать. А сам к забору на задах, к щели приник. Место для наблюдения отличное, задний двор сотника – как на ладони. Слуг двое, один молодой, другой сильно в возрасте. А еще семейство у Хлыстова – супружница и двое сыновей, лет семи и десяти. Сотник поздно приехал, уже темнеть начало. Что хорошо, во дворе собаки нет. В избу вернулся, хозяйка Марфа спит уже, даже не обеспокоилась, не проснулась, когда он в свою комнатушку проходил. Все в масть, вопросов никаких задавать не будет. Утром у окна уселся. Сотник сегодня немного пораньше уехал. В принципе, до вечера делать нечего. Алексей на торг отправился, надо деньги зарабатывать. Господа благодарил, что надоумил в ссылке профессию приобрести, сейчас знания выручали. Ремонт печной трубы сделал. Работа не тяжелая, но опасная – на крыше. И никаких ограждений, сверзнешься невзначай – шею свернешь. Но свои две копейки к вечеру получил.
В избе на полати улегся, стал обдумывать, что предпринять. Попытаться убить сотника можно. Но он мужик тертый, не куренок, которому шею свернуть что сплюнуть, за себя постоять сможет, тем более при оружии, которым хорошо владеет. За слабое место брать надо. На службу соваться нечего, там стрельцы из сотни Хлыстова, враз порешат, у самих рыльце в пушку. Значит, остается дом. И слабое место для Хлыстова – семья. Недостойно с женщинами воевать, да он и не собирался. Возьмет семью в заложники, а там и поговорить с сотником можно. А чтобы припугнуть, приготовит поджог. В Москве, как и многих городах того времени с деревянными постройками, пожары происходили часто. По царским указам в центре дома каменные возводить стали, но занималась этим знать, люди властные и богатые. Пиленый камень стоил дорого, простому люду не по карману.
Начал продумывать детали, весь план. Кое-что вырисовываться стало. Следующим утром на торг отправился, купил в оружейной лавке хороший боевой нож, едва не в локоть длиной, затем у армянских купцов склянку земляного масла, как называли нефть в то время. Ее применяли для лечения больных суставов, втирали наружно. Кремень и кресало не нужны, в каждой православной избе лампадка масляная горит перед иконами. Для Алексея она источник огня, поскольку действовать надо будет быстро и помощников у него нет. Пригодился бы сейчас Пафнутий Ожерельев, да струхнул он. Одно дело сражаться под государевым стягом супротив врагов, а другое – помогать беглому ссыльному, так и самому на каторгу угодить можно, а то и хуже – на эшафот.
День следующий Алексей назначил для акции. Дождался, когда сотник уедет, перемахнул через забор и к избе Хлыстова подошел. Из сеней молодой слуга вышел, столкнулись внезапно. Алексей к неожиданностям готов. Ударил под дых слугу, а когда тот согнулся, добавил замком из сцепленных рук по шее. Упал слуга, Алексей сразу ремень с него снял, руки назад заломил. Связав, поднял оброненное слугой полотенце, затолкал в рот вместо кляпа. Взвалил тщедушное тело на плечи, к хозпостройкам понес. Большие постройки у сотника: конюшня, амбар, дровяной сарай, подклеть для провизии – овощей, фруктов. Занес в дровяной сарай, на пол уложил, предупредил очухавшегося слугу:
– Лежи тихо и останешься жив. Я не тать, с хозяина твоего должок взыскать пришел. Где второй слуга?
А сказать-то пленный ничего не может, мычит.
– Отвечай на вопросы. Слуга в доме?
Кивнул пленный.
– А супружница, дети?
Опять кивок.
– Второй слуга во двор выходит?
Снова кивок.
– Ноги тебе свяжу, не дергайся.
В дровяном сарае куски веревок, видимо перевязывали охапки, когда с телег перетаскивали, для удобства. Связал ноги, иначе пленный во двор выйти может в неподходящий момент, все дело сорвет. Алексей вернулся к дому, встал сбоку от дверей. Рано или поздно второй слуга, что в возрасте, выйдет. Долго ждать не пришлось. Распахнулась дверь, прикрыв Алексея от слуги. Тот закричал:
– Акинфий! Ты где! Тебя только за смертью посылать, бездельник!
Алексей, как черт из табакерки, из-за двери выскочил, схватил ручищами за шею слуги, сдавил. Сбоку на шее сонные артерии проходят, сдави их, и человек сознание потеряет. Так и вышло. Обмяк слуга, заваливаться начал. Алексей тело подхватил, чтобы не упал, шума не наделал, в дровяной сарай повлек. Уже уложив на пол, руки и ноги связал, старым тряпьем рот заткнул.
– Ну, вам двоим не так тоскливо будет, только лежать тихо. Будете шуметь, языки отрежу.
Алексей не был человеком кровожадным, но доведись сейчас, убил бы. Дошел он до грани. Его оболгали и предали, и он пощады никому не даст, жалеть не будет. Перебрался через забор, взял склянку с нефтью, вернулся во двор сотника. Через приоткрытую дверь движение в доме слышно, разговоры. Пора! Время даже не идет, а летит. Не дай Бог, сотник раньше времени вернется, сорвется план. Склянку пока в сени поставил, сам в избу вошел. На него мальчуганы уставились, потом старший сказал:
– А тятеньки нет.
И сразу закричал:
– Мамка, у нас гость незваный, иди встречай!
На крик супруга сотника вышла, удивилась сильно.
– Ты к кому? Сейчас слуг крикну.
– Не стоит, они оба связаны. Бери детей, иди в спальню.
– Да как ты смеешь? Ты знаешь, кто мой муж? Да он тебя…
– Заткнись, не то мальцам худо сделаю.
В глазах супружницы испуг мелькнул.
– Меня Алексеем Тереховым звать. Не говорил муж? По облыжному обвинению твоего муженька меня в края дальние сослали, а я убег. Так что мне бояться уже нечего, вам бояться надо. А ну быстро в комнату!
Дети к матери кинулись, за юбку схватились. Она в комнату прошла, за ней Алексей. Комната о двух окнах, но они маленькие, чтобы зимой холод не пропускать, через них не вылезти во двор.
– Сидеть тихо, не кричать, тогда вреда не причиню.
Алексей за порог шагнул, собираясь дверь прикрыть, а супружница спросила:
– Ты убить его хочешь?
– Видно будет.
Алексей взял табуретку, ножку в ручку двери просунул. Теперь из комнаты никому не выйти. Вышел в сени, взял склянку с нефтью, на лавку в красном углу, где иконы висели, поставил. Руку протянул, лампадку снял, рядом со склянкой поставил. Теперь стоит опрокинуть рукой лампадку и склянку, начнется пожар. Нефть водой не потушишь, сгорит изба. Но Алексей уже твердо решил не отступать и никого не жалеть, его никто не пожалел – ни сотник, ни царь.
Алексей вернулся в дровяной сарай, проверить: как там пленники? Пожилой вертелся ужом, пытаясь освободиться от пут.
– Зря дергаешься.
Алексей взял еще веревку, стянул ею между собой уже связанные руки и ноги пленника, согнув тело пополам.
– Неудобно? Сам виноват. Лежал бы спокойно, не испытывал мое терпение. Я сегодня не в настроении, могу сделать больно. Ты меня понял?
Надо за пленниками периодически приглядывать, иначе быть беде. Алексей в избу вернулся. Из-за дверей комнаты, где сидела с детьми супружница сотника, доносился тихий плач. Алексей уселся на табуретку за дверью. Если сотник войдет, он не сразу Алексея увидит, его дверь прикроет, и Терехов окажется за спиной Хлыстова. Позиция удобная. Время тянулось медленно. Часа через два Алексей вышел во двор, осмотрелся, размялся. По улице, по мостовой, крытой дубовыми плашками, прогромыхали подводы. Звуки привычные. И снова в избу, на табуретку. Хорошее жилье у сотника, просторное, пятистенка. Не в самом центре Москвы, но долго ли на лошади добраться? Алексей проверил, легко ли выходит нож из ножен. На кухню прошел, нашел кусок сала, лезвие протер, чтобы беззвучно из ножен выходило. Сходил в конюшню, нашел вожжи – новые, крепкие, в избу принес. Сотника связать надо будет, он единственный, кто может отпор дать. Кроме того, от него можно ждать любого подвоха, а словам и обещаниям верить нельзя. Чтобы убить время, Алексей избу обошел. В одной из комнат нечто вроде кабинета. На столе чистые листы бумаги, чернильница, очиненные перья. Алексей бумагу и письменные принадлежности взял, принес в первую комнату, где засаду сделал.
Из-за двери, где супружница с детьми сидела, попросили:
– Дети есть хотят.
– Могу хлеба с поварни принести.
– Им бы каши сварить и дать, привыкли.
Алексей молча поднялся, принес из кухни каравай хлеба и кусок сала, которое ножом на пластинки нарезал. Открыл дверь, отдал женщине хлеб и сало.
– На поварню не выпущу, не взыщи.
И дверь запер, хотя женщина протестовать начала. За дверью притихли. Видимо, есть стали. Голод не тетка, пирожка не дает. А наевшись, попросили пить. Чтобы не ходить лишний раз, Алексей принес сразу целое ведро. Наконец стало темнеть, хотя летом солнце заходит поздно. В ворота стук раздался, хозяин приехал. Слуги должны ворота отворить. Алексей думал недолго. Если не открыть, сотник через забор перелезет, но сразу насторожится – где слуги? Побежал открывать, глядишь – в темноте Хлыстов не сразу поймет, кто перед ним. Молча ворота распахнул, сотник коня тронул, въехал во двор. Алексей быстро ворота закрыл. Сотник с лошади спрыгнул, пошатнулся.
Из-за двери, где супружница с детьми сидела, попросили:
– Дети есть хотят.
– Могу хлеба с поварни принести.
– Им бы каши сварить и дать, привыкли.
Алексей молча поднялся, принес из кухни каравай хлеба и кусок сала, которое ножом на пластинки нарезал. Открыл дверь, отдал женщине хлеб и сало.
– На поварню не выпущу, не взыщи.
И дверь запер, хотя женщина протестовать начала. За дверью притихли. Видимо, есть стали. Голод не тетка, пирожка не дает. А наевшись, попросили пить. Чтобы не ходить лишний раз, Алексей принес сразу целое ведро. Наконец стало темнеть, хотя летом солнце заходит поздно. В ворота стук раздался, хозяин приехал. Слуги должны ворота отворить. Алексей думал недолго. Если не открыть, сотник через забор перелезет, но сразу насторожится – где слуги? Побежал открывать, глядишь – в темноте Хлыстов не сразу поймет, кто перед ним. Молча ворота распахнул, сотник коня тронул, въехал во двор. Алексей быстро ворота закрыл. Сотник с лошади спрыгнул, пошатнулся.
– Акинфий, помоги!
Алексей поближе подошел, на него винным духом зашло. Ага, набрался сотник до поросячьего визга, сам бы не дошел, хорошо – лошадь дорогу к дому знает, привезла. Алексей помог сотнику в избу войти, в комнату завел, отпустил. Сотник с размаху на пол упал, издав грохот изрядный и поток ругательств.
– Акинфий, пес шелудивый! Ты что, придержать не мог, усадить!
Алексей нагнулся, пояс с саблей расстегнул, в сторону отбросил. Потом Хлыстова поднял, на лавку усадил. Для отрезвления, а еще от злости влепил ему две пощечины – справа, слева. Голова сотника моталась, но взгляд стал более осмысленным. Вперился глазами в Алексея, потом рукой махнул.
– Сгинь! Ты в ссылке, а может, и сдох уже.
– Живой я! Специально к тебе пожаловал. Не ждал?
Не сдержался Алексей, врезал кулаком в подбородок. Сотник головой о стену сзади ударился, с лавки на пол сполз. Пьяному много ли надо? Алексей связал Хлыстову руки и ноги. Так спокойнее. Сам рядом уселся, ждать, когда немного протрезвеет. А сотник храпеть стал, как у супружницы под боком. Ну что ты будешь делать, не получится разговор с пьяным, надо ждать, пока протрезвеет. Алексей рядом со связанным сотником уселся, оперся о стену и незаметно сам задремал. Проснулся от движения рядом. В комнате почти темно, только лампадка едва светит. Сотник дергался.
– Ирина, воды подай, пересохло во рту!
Ага, в себя пришел, во рту сушняк. Алексей сходил на кухню, принес ковш воды, приподнял голову, дал напиться. Сотник половину ковша опростал, а вторую часть Алексей на лицо ему выплеснул. Сотник выругался.
– Ты в состоянии соображать?
Хлыстов икнул, попытался сесть.
– Какая сволочь меня связала?
– Сволочь – это я, Терехов.
Хлыстов все же сел.
– Терехов? Думал, привиделось. Убьешь меня теперь?
– Вину свою осознал?
– Нет на мне вины!
– Как же! Ополченцев бросил, фактически на смерть обрек, а мирных жителей – детей, баб – на плен, а скорее всего рабство в чужой стране. И язык у тебя поворачивается говорить, что вины нет? Тогда зачем воеводе Хлыновскому сказал, что это я с ополченцами и ратниками из острога струсил, с поля боя сбежал? Я за то оболган облыжно, в ссылку сослан царем, урон чести понес.
– Не говорил я ничего!
Алексей влепил пощечину.
– Хоть тут не ври. Свидетелей нет, мужем до конца будь. Думаешь – сгинули все в том бою, против тебя обвинителей нет? Я еще живой, ратник из Кунгура остался, раненый, но у меня его показания есть, подписаны собственноручно. Полагал – мертвые сраму не имут? Ан не все полегли. Наверное, есть высший суд!
Алексей палец вверх поднял, к потолку, намекая на Господа.
– А еще и царь, как помазанник божий, и он нас рассудит.
– Коли так дело обстоит, все отрицать буду, не докажешь ничего.
Сотник голову от Алексея отвернул. Остался последний аргумент, если Хлыстов свою жену и детей любит – подействует.
– Как думаешь, где слуги твои?
– Убил?
– Я не настолько кровожаден, по себе не меряй. В дровяном сарае, оба связаны, но невредимы. А жена и мальчонки твои?
Глаза сотника забегали по комнате, уперлись в дверь спальни, прикрытую ножкой табуретки за ручку дверную.
– Там?
– Там, с утра еще. А теперь голову вправо поверни. Видишь лампадку на лавке?
– Вижу. А почему она не перед иконами?
– Рядом с лампадкой склянка стоит, в ней земляное масло. Знаешь, для чего его используют?
– Греческий огонь?
– Угадал. Сейчас руки развяжу, и ты все сам напишешь, как на самом деле было. Откажешься, сожгу избу с тобой вместе и семьей. Сам знаешь, мне терять нечего. Я беглый ссыльный ноне. Не оправдаюсь перед царем, в лучшем случае на каторгу попаду.
– Круто!
От услышанного Хлыстов вмиг протрезвел. Ситуация не в его пользу. И сколько он ни размышлял, выхода не находил, спросил только:
– Мои точно там?
– Точно.
Алексей подошел к двери, вытащил ножку табуретки из ручки, распахнул дверь. А за нею супружница стоит, бледная. Мальчонки спят на кровати, она от разговора проснулась, видимо подслушивала. Женщина шаг вперед сделала.
– Иван, это правда, что он сказал?
Голос ее прервался от волнения. Тяжело ей было осознать, что муж, доселе уважаемый сотник, вдруг не тем человеком окажется, рядом с которым жила, от которого родила и воспитывала сыновей, носителей и продолжателей фамилии. Хлыстов же оказался героем дутым – струсил, сотню из боя вывел, бежал, спасая жизнь. Мало того, оказался человеком подлым, за свой низменный поступок другого обвинил, что до конца бился. Женщина, широко открыв глаза, смотрела на мужа, ожидая ответа. Хлыстов повернул голову к Алексею.
– Убери ее отсюда, смотреть не могу, тяжело, как перед Матерью Божьей.
– И божий, и царский суд еще впереди, отопьешь свою чашу до дна. Почувствуешь, через что я прошел. Но ты за свою вину страдать будешь, а я два года потерял. Садись и пиши!
– Руки развяжи и убери ее.
Алексей женщину деликатно в комнату подтолкнул, дверь запер. Развязал руки Ивану, тот прыгнул на связанных ногах к столу, как заяц. Скок – скок – скок. Алексей сбоку зашел, подвинул лист бумаги, чернильницу. Ох, зря он подошел, знал ведь, что Хлыстов гнилой мужик, подленький, пакости от него ожидать надо. Сотник к перу потянулся, и вдруг резкий удар кулаком в живот. От сильной боли Алексей согнулся, а сотник еще раз ударил. Иван вскочил, бросился на Алексея, а ноги связаны, шага или прыжка не получилось, на Терехова рухнул. Оба упали на пол. Сотник левой рукой Алексея за горло схватил, а второй по поясу шарит, пытаясь до ножа добраться. Несколько секунд Алексей в прострации пребывал после ударов, но пришел в себя. Надо за жизнь бороться, иначе сотник или задушит, или зарежет, если до ножа доберется. Алексей правой рукой за руку сотника схватился, пытаясь ослабить хватку, пальцы левой руки растопырил и ударил ими в глаза Хлыстову. Один из пальцев точно в глаз угодил. Взвыл сотник, обеими руками за лицо схватился, из-под пальцев его кровь по щеке потекла. Алексей нож нащупал, вырвал из ножен, всадить в брюхо сотника хотел, но в последний момент передумал, ударил в ягодицу, потом извернулся и еще два удара в бедро нанес. Сотник ему живой нужен, чтобы показания на суде или царю дать. Если Алексей его убьет, скажут – месть, а доказательств не будет. Сотник ослаб как-то сразу, о борьбе уже не думал. Алексей сбросил Хлыстова с себя, вскочил и ну пинать его ногами! Синяки будут, но не сдохнет. Сотник вопить стал:
– Убивают!
Супружница его в дверь кулаками стучать начала.
– Угомонитесь!
Алексей ножом кафтан на сотнике разрезал, задрал рубаху, от исподнего полосу отрезал, от подола. Перевязал раны на бедре, чтобы кровотечение остановить. Потом за ворот сотника взял, усадил на стул, ткнул пальцем в бумагу.
– Пиши, тварь! Иначе на полосы порежу, но своего все равно добьюсь.
Алексей кольнул острием ножа сотника в правый бок. Хлыстов вздрогнул, голову в плечи втянул, за перо взялся. Алексей сзади зашел, так сотник удар неожиданный, подлый не нанесет.
Хлыстов писать начал. От окровавленных пальцев пятна на бумаге. Алексей рушник взял, бросил на стол.
– Руки вытри.
Заляпанный кровью лист скомкал, бросил на пол. Видимо, сломался сотник, руки послушно вытер, взял новый лист.
– Пиши как было, я перечитаю. Если соврал, переписывать будешь.
Сотник писал медленно, практики мало, в стрелецком полку для этого писарь есть. Но все же лист с двух сторон исписал. Алексей бумагу взял, перечитал.
– Переписывай. Ты пишешь, что команду уходить подал воевода. Он мертв, иначе бы объявился. На павшего на поле брани вину валить – последнее дело. Кроме того, сотня стрельцов подчинялась тебе, а не Оконешникову. Если суд или царь читать будут, не поверят.
Хлыстов возражать не стал, принялся переписывать. Осознал: если до расследования дойдет, стрельцов опросят, все укажут – приказ Хлыстов отдавал. И тогда вранье будет свидетельствовать против сотника. Ждать пришлось долго. Мало того, что сотник писал медленно, так еще каждое слово обдумывал, чтобы обтекаемо получилось. Кому охота против себя доводы приводить?