— День добрый. Когда приехали?
— Часов пять назад, — ответил Йог. — Мы даже поспать успели.
— В таком случае покатаете меня по городу, хочу познакомиться с ним. Номер мне в гостинице сняли?
— Обижаете, шеф, — сказал Йог.
Урбас с интересом разглядывал современное здание вокзала и, выйдя на площадь, огляделся, будто примеривался, с чего начнет штурм этого города. Ребята ждали, они привыкли к святой обязанности — не мешать шефу, что бы тот ни делал. Любуется божьей коровкой на пальце, но при этом опаздывает на самолет? Да, божья коровка важнее, потому никто не напоминает: пора, а то самолет улетит без вас. Ну и улетит — что с того? Есть другие рейсы.
Но вот Урбас бросил взгляд на Йога, тот понял и жестом указал, куда надо идти, вскоре они расселись в салоне внедорожника. Тамтам легко встроился в поток автомобилей и, краем глаза поглядывая то на улицы, то на шефа на заднем сиденье, озадачился: зачем шефу знакомство с городом, в котором он не собирается жить? Но свои вопросы он оставил при себе, ведь шеф может их проигнорировать, словно не услышав, а ты потом сиди, как дебил, которого молчанием приземлили к плинтусу. Но Йог развернулся всем корпусом к шефу:
— Павел Давыдович, когда начнем поиски?
— Завтра, Юра, завтра.
* * *— Что такое? Почему лежим? Почему бутылку к лобику прижимаем?
— Не надо, не надо ерничать, — неласково встретила Щелокова Юлия. — А вот ты меня удивил столь ранним визитом.
— Дорогая, сейчас день, утро минуло давно.
Он плюхнулся в кресло, фактически разлегся и ноги вытянул, скрестил их — так чувствуют себя хозяева в собственном доме, а не в чужом. Что это с ним?
— А я имела в виду под ранним визитом праздник, ты что же, поработать решил в законный выходной?
Щелоков выдержал паузу, подперев кулачком свой короткий подбородок и с особо пристальным вниманием разглядывая тело на диване, приложившее дно бутылки к виску. Его интонация на этот раз не несла и доли шутливости:
— Где это ты так набралась!
— Какая разница? Хочу — пью, имею право.
— М-да… Плохой признак, раз ты заговорила о правах.
— Хватит о плохом. С чем вы прибыли, дорогой товарищ? Вы же оторвались от сто пятой кандидатки в жены не просто так.
Несмотря на очень-очень плохое самочувствие, Юля заметила в лучшем друге семьи не свойственную ему нерешительность. Он как будто пришел с определенной целью, но внезапно потерял ее и теперь не знал, что ему делать. Прозорливостью Юля никогда не отличалась, но сейчас видела Саню насквозь и, честно сказать, не нравилось ей то, что она видела.
— Понимаешь, Юла, тебе нужно уехать на время.
— Почему?
— Мы не знаем, кто свел счеты с Иваном и за что. Я должен в этом разобраться.
— Вот-вот, — подхватила Юля, правда, слабо. — Ты адвокат, занимался всеми делами Ивана, почему же не знаешь, кто и за что его мог пришить? Тебя-то почему там не было, если деловая встреча планировалась? Разве ты не должен проследить, под какими документами Иван ставит подписи? Странно, знаешь ли. И вообще, сколько было народу на нашей даче? Почему ты не в курсе?
Во как приложила Саню прямыми вопросами, что тоже с ней впервые случилось, сама себе удивлялась. Люди крайне осторожно говорят прямо, обычно неловко задать скользкий вопрос, сказать правду в лицо находится тысяча обходных приемов, которые оппонент попросту не слышит или делает вид, будто не понимает, потому что невыгодно. И первый раз, когда ехали к следователю Косте, Саня лихо ушел от ответов. Кто для него Юля? Дура, домашняя клуша, одноклеточное, она миллион раз чувствовала снисходительно-высокомерное отношение в свой адрес не только Сани, но и многих Ванькиных друзей-прихлебателей. Терпела. А сейчас — хрен ему. Сейчас — бунт!
— Юля, твой муж далеко не всегда советовался со мной, — наконец произнес он после длинной паузы, во время которой якобы изучал картины на стене (а ведь видел их бессчетное количество раз). — Если бы советовался, избежал бы многих неприятностей.
— Каких, например, м?
— У твоего Вани тяга к интригам причем, он на голубом глазу откалывал номер, а потом сообща приходилось выпутываться. Например, распустил слух, что строительство за городом маленького лекарственного завода приостановлено, так как бюджет разворован, а подрядчик смылся. Это была банальная сплетня.
— Мой Ванька проделывал подобные штуки?
Щелоков принялся гулять по гостиной, а это явный признак, что он занервничал, поэтому заговорил как робот — чеканным слогом:
— Да, милая, твой Ванька. Перепуганные инвесторы, весьма уважаемые в городе люди, кинулись спасать свои кровные…
— То есть забирать? Говори ясней, а?
— В результате строительство было заморожено, пока все выяснилось, время было упущено, сроки работ нарушены, деньги закончились. Это не все. Знаешь, зачем он это сделал? Отомстил собственнику завода! Тот его в упор не видел, а твоему мужу хотелось с ним дружить. Дру-жить! Дурацкое слово. Как, интересно? Вместе весело скакать где-нибудь по баням? Но с Ваней дружить народ опасался, его лишь терпели, зная каторжный характер твоего мужа.
— М-да, я бы Ваньку на месте подрядчика и хозяина завода точно грохнула.
— Ну, вот видишь… Так что грохнуть нашего Ваню — заветная мечта многих граждан любимого города. Знаешь, а ведь и у тебя есть повод… мотив…
К этому времени он подошел к дивану и наклонился к Юле. Улыбнулся. Этакой всезнающей улыбкой иезуита, поймавшего жертву за неприличным занятием. И Юля снова сделала открытие: Саня не просто неприятный тип, а она ему не доверяет… Нет, не так. Она никогда ему не доверяла, просто раньше не замечала за собой наблюдательности с проницательностью.
— У меня? — переспросила Юля. — Мотив?
— Да, дорогая, у тебя.
«Вот змей, он что-то хочет», — догадалась Юля, но вслух бросила ему вопрос, это же ее любимый формат диалога:
— А какой мотив?
— Ревность.
— Да ну?
— Ревность — очень серьезный мотив, Юла. Ревностью страдает все человечество, все нации, все расы, даже в племени Юмба-Мумба на почве ревности жестоко убивают. Она, как правило, влечет за собой второй мотив.
— Второй?
— Да… Месть. Ревность и месть ходят рука об руку, а результат данного тандема — жестокость и к тем, кто случайно оказался рядом с главной жертвой.
— Целых два мотива на одно преступление? — Юля делала вид, что соображает туговато, и ей это неплохо удавалось. — Какой ужас…
— Я всего лишь обозначил логику следователя Басина. Тебе нужно подготовиться к самому неожиданному повороту, просчитать, что говорить в тех или иных случаях, сделать домашние заготовки ответов, и при этом нужно взвешивать каждое слово до того, как произнесешь его.
Он проговорил свою речь таким противным-назидательным тоном сноба, вместе с тем так напористо, что Юля, несмотря на похмельный синдром, блокирующий всякую здравую мысль, взбунтовалась. Однако про себя. Обнаружить бунт и возмущение — это неумно, делать из Санечки врага — еще глупее, но не удержалась, опять же виновата не она, виноват бодун:
— А если… если это я взорвала Ваньку вместе с дачей?
Сама испугалась того, что сказала, да только поздно — фразочка попала в уши Ромуальдовича, и наступила пауза. Томительная пауза. Юля даже о головной боли забыла, видя перед собой Санечку, всегда самоуверенного и находчивого, а тут впервые растерянного друга и хранителя семьи. Но Саня человек стойкий, у Юли пробежали по спине панические мурашки, когда он неожиданно улыбнулся. Только улыбка улыбке рознь, на лице Щелокова она трансформировалась в оскал крокодила перед проглатыванием живой пищи.
— Я же сказал: взвешивай каждое слово, — процедил он без оттенков в интонации. — Запомни, Юла: никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не произноси глупость, которую ты сейчас сказала.
— Но если это я… — понесло ее, однако он монологом говорил, видимо, это свойство юристов:
— Даже если сто раз виновата. Завтра мы поедем в офис, и ты все бумаги из сейфа Ивана, компьютер, записные книжки отдашь мне. Заодно собери здесь все бумаги и ноутбук в его кабинете.
— А зачем тебе… бумаги и все такое?
— Буду разбираться, думать, как твою персону вытащить. Потому что тебя могут реально привлечь. Реально! И надолго посадить.
— За что? — рассердилась Юля, ей порядком надоел Саня, с которым нельзя говорить по-простому, всегда нужно думать: что он имеет в виду.
— Юла, не прикидывайся дурочкой. За последние дни я открыл в тебе много нового…
Неожиданно… Юля невольно дернулась и села, едва не стукнувшись лбом о лоб Щелокова, когда услышала резкий женский голос:
— Не похоронив мужа, она уже флиртует!
Хотелось бы ошибиться и списать этот стервозный тембр на слуховую галлюцинацию. Юля скосила глаза в сторону — какая уж тут галлюцинация, это Марья, сестра мужа собственной персоной. Младшенькая сестричка, разумеется, находится в стане свекрови, значит, не любит Юлю. Им обеим — маме с дочкой — видится жена Вани недоразумением, неумехой, дурехой и далее по списку, но главное — недостойной спутницей такого чуда, как сын-брат. И Саню перекосило, но до того момента, пока он не выпрямился и не повернулся к Марье, натянув улыбку профессионального лгуна:
Неожиданно… Юля невольно дернулась и села, едва не стукнувшись лбом о лоб Щелокова, когда услышала резкий женский голос:
— Не похоронив мужа, она уже флиртует!
Хотелось бы ошибиться и списать этот стервозный тембр на слуховую галлюцинацию. Юля скосила глаза в сторону — какая уж тут галлюцинация, это Марья, сестра мужа собственной персоной. Младшенькая сестричка, разумеется, находится в стане свекрови, значит, не любит Юлю. Им обеим — маме с дочкой — видится жена Вани недоразумением, неумехой, дурехой и далее по списку, но главное — недостойной спутницей такого чуда, как сын-брат. И Саню перекосило, но до того момента, пока он не выпрямился и не повернулся к Марье, натянув улыбку профессионального лгуна:
— Кого я вижу! Прекрасная Мэри…
Ну, тут он не покривил душой, Марья по внешним данным звезда: фигура модели, шея лебедя, лицо одалиски, на котором ярко выделяются раскосые и блудливые глаза. Но характер… Два мужа сбежали, разве это не показатель? А ей всего тридцать лет (не старуха ведь), у нее шикарная квартира, две шикарные машины. Это при том, что делать она ничего не умеет, да и не делает. Марья готовилась, кстати сказать, в звезды, однако, не имея талантов, так и осталась звездой в узком кругу, что обозлило девушку несправедливостью.
— Ой, да ладно дешевые комплименты раздавать, — отмахнулась от Щелокова незваная (и нежеланная) гостья, усаживаясь в кресло. — Ребята, вы бы хоть полгода выждали. Ради приличия.
— А где доказательства? — вяло произнесла Юля.
— Мои глаза! — бросила ей Марья. — Я видела…
— Да кто ж тебе поверит, — промямлила Юля, ощупывая ступней пол в поисках тапочек. — Надо было сфотографировать то, на что топорно намекаешь. А без компромата твои слова ничто. Сплетня. Я правильно говорю, господин юрист?
Саня утвердительно кивнул, но это никак не воздействовало на Марью, наоборот, она презрительно фыркнула и громко заявила:
— Вы целовались, а я намекаю? Ну, даете…
Щелоков не мог позволить оговору пуститься гулять по знакомым, слухи — штука опасная, до следствия дойдет и — вся компания дознания выстроит пикантную версию. Следовало приструнить Марью, что, ой, как непросто.
— Ты уверена? — усмехнулся он. — Ты обозревала меня со спины, я закрывал собой Юлу, ее вообще не видела, следовательно, твои утверждения про поцелуи пустой треп. А будешь настаивать, привлечем за клевету. Поверь, со мной лучше не связываться, я страшный и зубастый.
В довершение он постучал зубами, показав со всех сторон Марье довольно крупные бивни, а потом заулыбался, словно сделал нечто очень хорошее, доброе, милое.
— Угрожаешь?! — вскипела Марья.
— Что ты, дорогая. Всего лишь предупреждаю. Тем более, ты знаешь, что… неправа.
— Это все твои дешевые уловки! — огрызнулась Марья. — Вам не хочется, чтобы о вашей связи узнали, я вас понимаю, но погиб мой брат. Мой брат убит. И все, что сейчас нежданно-негаданно открывается, но что не понравилось бы Ване, должно интересовать не только меня.
Видимо, она слишком громко растрещалась, и результат не заставил себя ждать: Марья разбудила раненого героя, а его Юля не предупредила, как предупредила Владу, чтобы не смел показываться. Алик появился, словно на боевой зов, но остановился на пороге, видя, что в гостиной никто никого не бьет, а просто беседуют. Марья и Щелоков буквально рты раскрыли, да-да, раскрыли — не образно говоря, а в самом что ни на есть прямом смысле. И глаза у обоих попросту вылезли из орбит, на то была причина.
Мало того, что чужой мужик с перебинтованной головой явно провел здесь ночь, он еще и в халате разгуливает. А халат принадлежит… естественно, Ивану. Марья онемела, но Щелоков, привыкший к разным жизненным коллизиям (как правило, чужим), хотя бы осведомился у хозяйки:
— А это… прости, кто?
Как ни в чем не бывало Юля представила гостя:
— Это? Алик.
— Алик… — задумчиво повторил Щелоков, а Марья рот так и не закрыла. — И кто он? Откуда взялся? Почему здесь?
Юля вспомнила, как Саня сказал, что за последние дни узнал о ней много нового… Собственно, она тоже в себе обнаружила немало такого, о чем не подозревала. И сейчас страстно потянуло делать назло Маруське (так она за глаза называла Марью) и Саньке, чтобы их обоих крутило и перекручивало от злости. Так ли уж плоха Юля, неужели она провокаторша? Нет, на все есть причина. За какой-то миг память выдала массу эпизодов, когда Марья вместе с мамочкой издевались над ней, унижали прилюдно, а Юля хамство оборачивала в шутку. Главный вопрос: за что обе цеплялись к ней, чего хотели? А нет ответа. Они ее не любили, и — все. Но теперь баста.
— А какая тебе разница? — вопросом на вопрос ответила Юля. — Он человек, этого не достаточно?
— Не достаточно, — по-хозяйски повысил голос Щелоков, разглядывая незнакомца, прислонившегося к дверному косяку. — Алик… вы давно встречаетесь с Юлей?
— Почему сразу — встречаетесь? — заворчала Юля. — Не видишь? Человек ранен. Вы идите, Алик, к себе, идите.
— Вы уверены, моя помощь не нужна? — заговорил тот.
— Нет-нет, у нас тут семейный кружок… мои гости могут обидеть вас, а мне будет стыдно. Идите и отдыхайте.
Послушно развернувшись, он поплелся назад в сторону библиотеки, держа ладонь на голове. Во время паузы Юля зевнула, давая понять, как она устала, что являлось чистейшей правдой. Именно своим «безобразным» поведением она привела в чувство Маруську:
— Почему на нем халат моего брата?!
Юля мгновенно парировала:
— По-твоему, он должен надеть мой халат? Маловат будет.
— Но почему он вообще! В халате! — не унималась потрясенная Марья.
— Извини, я не могла позволить ему ходить голым.
— Го?.. Голым?! — ужаснулась святая Марья, а ее раскосые глаза стали круглыми-круглыми. — Он что, голым ходил по дому, поэтому ты дала ему…
Щелоков, поймав момент, вставил обеляющую себя фразу:
— Видишь, Мэри, а ты про нас подумала бог знает что.
— Значит, так… — встала Юля, затянула потуже поясок на халатике и решилась: — Дорогие гости, не надоела ли вам хозяйка?
Нет, она никогда так не поступала — не выгоняла из дома гостей, даже незваных и препротивных, но случилось. Ибо нестерпимо возмечтала освободиться от обоих разом. У нее появилось стойкое ощущение, будто оба жаждут управлять ею. Ну, это уж дудки.
Марья кондовый намек поняла, встала, правда, от последнего слова не отказалась:
— Я мчалась сюда поддержать ее, поплакать вместе, а она тут одного целует, второй голым в халате у нее ходит… замечательно оплакивает смерть мужа. Кстати, мой брат занял у меня крупную сумму, четыреста тысяч, так что попрошу вернуть…
— Предъявишь доказательства, что занял, верну, — парировала Юля. — Но только через полгода, вступив в наследство обеими ногами.
— Какие доказательства! — пыхнула Марья. — Я не брала у Вани расписок, у родного брата их не берут…
— А я не обязана верить на слово сестре мужа, — отрезала Юля и отвернулась, давая понять, что больше не намерена с ней разговаривать.
Следующий явно не мирный порыв Марьи упредил Щелоков, показав жестами, мол, иди лучше, я тут сам разберусь. Сестра Ивана, запыхтев, словно дореволюционный паровоз, ушла, бормоча невнятные угрозы и в завершение хлопнув дверью.
Юля медленно выпила воды, ожидая, что и Саня отчалит вслед за Марьей, а он не спешил. Ей пришлось сесть на диван и уставиться на него с немым вопросом: ты еще здесь, чего надо?
— Ты давно знаешь этого мужика? — поинтересовался Щелоков, да такой озабоченной интонацией, что Юля чуть не рявкнула: какое твое собачье дело? Но грубости… это нехорошо, она сдержала себя и подчеркнуто холодным тоном ответила:
— Саня, ты мне не муж, чтобы требовать ответа.
— Я твой адвокат. Мне не все равно, кто подбирается к тебе, вдруг он засланный казачок?
— Ну, засланный, ну и что? Все, закрыли тему.
— Ладно.
Щелоков подхватил кейс и пошел к выходу, но перед тем, как покинуть негостеприимный дом, обернулся и предупредил:
— Ты все же подумай об этом парне, чтобы не плакать впоследствии.
Наконец-то! Убрались оба, можно лечь и расслабиться. Юля рухнула на диван, натянула плед до плеч. Через пару минут послышались шаги на лестнице, это спускалась Влада.
— Юля, кто были эти люди? — спросила девушка.
— Ты их видела?
— Нет, но почти все слышала, вы же громко общались. Почему они с тобой разговаривали как с прислугой?
О! Точнее определения не подберешь. К ней именно так относились все приближенные к персоне мужа. В какой же момент, когда именно Юля допустила перейти грань? В конце концов, как мы позволяем, так к нам и относятся, стало быть, она сама преступила черту, спровоцировав публику продемонстрировать свою «воспитанность».
— Они считают себя высшими созданиями.