– Вы Игорь Сергеевич? – обратился ко мне молодой человек с острым веснушчатым лицом. – Лейтенант Иванов.
– А где Анна Петровна? – спросил я.
– Ее уже повезли в больницу, как-никак сотрясение мозга. По внешнему осмотру, говорят, незначительное, но, наверное, там сделают рентген. Вы не волнуйтесь, думаю, с нею все будет хорошо. Хотя, конечно, такие стрессы в ее возрасте…
– Как это случилось? – Что-то в картине происшествия смущало, но я пока еще не мог понять, что именно беспокоило меня.
– Пока у нас нет полного представления о случившемся, но в общих чертах можно восстановить очередность событий. – Оперуполномоченный посмотрел в свои записи. – Около двенадцати часов двое неизвестных вошли в подъезд, представились консьержке сотрудниками милиции, показав какие-то корочки, сказали, что у них есть ордер на обыск вашей квартиры, и попросили проводить их к вам. Консьержка сказала, что вы ушли еще в десять и дома никого нет, тогда они предупредили, что поднимутся на этаж и будут вас ждать около квартиры. Лиц она, конечно, не запомнила, судя по всему, старушка не на шутку перепугалась…
– Конечно, – немедленно встряла с комментариями мама, – вот была бы сегодня Глафира Игнатьевна, она бы сама за ними до квартиры поднялась, а прежде еще и в милицию позвонила и удостоверения проверила.
– Это правда. – Я кивнул удивленно приподнявшему брови лейтенанту. – Есть у нас такой персонаж, добровольный помощник милиции и родителей. Я не шучу – у нее редкая наблюдательность и для ее возраста невероятно цепкая память на все. Кстати, она там внизу мается от скуки, вы ее порасспрашивайте, у Глафиры Игнатьевны есть привычка наблюдать за всем, что происходит вокруг и около подъезда, из окна своей лоджии.
– Учту, – кивнул лейтенант и продолжил: – Далее все происходило примерно так: оказавшись на этаже, неизвестные, как я предполагаю, прозвонили квартиры соседей и, убедившись, что из них дома никого нет, на всякий случай позвонили и к вам. И тут их встретила ваша соседка, как я понял, она поливала цветы и у нее есть ключ от вашей квартиры (краем глаза я увидел, как неприязненная судорога пробежала по маминому лицу). Итак, она открыла дверь, неизвестные и ей тоже заморочили голову своими удостоверениями и ордером, прошли в квартиру, стали осматриваться, а Горчакова взялась звонить вам, чтобы предупредить. Дальше она ничего не помнит – получила удар по голове. Сколько она так лежала, не знает, но, судя по хронометражу, не менее получаса. Вполне достаточно, чтобы навести шмон по всей квартире.
– Шмон? – взвилась мама.
– Умоляю, – сердито обернулся я к ней, – не надо благородного филологического возмущения, ты слышишь эти слова каждый день в своих любимых сериалах.
– Да уж, эти сериалы, – многозначительно усмехнулся лейтенант, – в общем, когда Горчакова пришла в себя, она вызвала милицию, а дежурная, принявшая ее звонок, – уже «скорую помощь». Потом приехали мы, Горчакову при нас увезли в больницу, с ней поехал пожилой мужчина, как я понимаю, ваш отец. Им Горчакова тоже успела дозвониться.
А я поставил мобильный в бесшумный режим и даже ни разу не взглянул, звонил ли кто мне за время разговора с человеком из прокуратуры. Бедная наша Анечка!
– Вы не могли бы все здесь внимательно осмотреть и сказать, что пропало? – попросил лейтенант.
– Да как тут сразу это увидишь! – воскликнула мама. – Все раскидано, разворочено!
– Мне можно пройти в кабинет, в спальную? – Я сделал вид, что не услышал ее слов.
– Разумеется, это ваша квартира, – сказал лейтенант, – и вы нам очень поможете, если постараетесь сосредоточиться и ничего не пропустите.
Мне хватило самого беглого взгляда, чтобы понять – это не ограбление, это инсценировка. Бумаги на столе были не перерыты – просто сброшены, ноутбук даже не сдвинули с места. Для виду опрокинули стакан для карандашей и ручек, часть из них лежала на столе, часть рассыпалась по ковру. Несколько книг снято с полок, растрепано и брошено на паркет – типично для вандала, но не для грабителя.
– У вас в квартире есть сейф? Ценности? Где вы их храните? – Лейтенант наблюдал за мной, стоя в проеме двери в кабинет.
– Какие ценности у одинокого ученого? – раздался мамин голос из-за спины оперуполномоченного. – Его книги и его мысли.
– Мама! – Я чувствовал, что начинаю терять терпение.
– Ну, – протянул лейтенант, – некоторые из этих книг – раритеты, не говоря уже о картинах. Я вижу три весьма неплохих и дорогих этюда маслом, да и рамы сами по себе уже антиквариат. Это передвижники?
– Да, – кивнул я, – приходилось сталкиваться?
– Разыскивать, – подтвердил лейтенант, – так что скажете?
Он мне понравился, не то что этот – следователь из прокуратуры. Стоп. Опер сказал, что псевдограбители предъявляли скорее всего фальшивые удостоверения. А я ведь так и не удосужился взглянуть на бумаги господина Парчевского. К тому же он обещал мне подписку о неразглашении, но никаких документов мы с ним не подписали. Неприятный холодок зигзагом скользнул по моей спине.
– Если честно, лейтенант, то сейчас я, пожалуй, соглашусь с матерью, мне понадобится время, чтобы во всем разобраться. Расставить вещи по местам, в моей квартире очень много мелких деталей, вполне возможно, что-то я пока просто не вижу из-за общего беспорядка. Вы дадите мне полдня, чтобы навести здесь порядок и определиться с пропажами, если они есть? А что до сейфа или ящика с драгоценностями, то их здесь нет и никогда не было, но картины, как вы сами видите, все на своих местах.
– Надо проверить столовое серебро, – обрадованная моим послушанием, снова вставила свою реплику мама.
– Еще коллекцию столетних вин и китайские вазы династии Мин. – Я увидел, как округлились ее глаза и поползли вверх брови лейтенанта. – Это шутка. Просто шутка.
– Что же, – опер покачал головой, – мы в квартире закончили, еще пройдем опросим соседей. Вот вам моя визитка, позвоните, когда закончите наведение порядка, хорошо? Мы оформим протокол и будем дальше разбираться в этом деле.
Нет никакого дела, хотел сказать я, но промолчал, мне самому еще стоило в этом убедиться. А пока сначала надо увезти отсюда маму и навестить Анну Петровну.
Я вышел в коридор проводить милицейских и соседей-понятых. Потом позвонил отцу. Он сказал, что уже собирается возвращаться, Аню положили в двухместную палату… «Почему? – нахмурился я. – У них что, не было люкса?» «Я предложил ей, – извиняющимся тоном объяснил отец, – но Аня сказала, что устала от одиночества в собственной квартире, так хотя бы в больнице с людьми пообщаться». «Глупости, – буркнул я, – это вечная ее щепетильность». «Я тоже так ей сказал, но ты же знаешь женщин, упрямство у них в характере, в общем, скоро буду, ждите меня».
Насчет упрямства так и есть. Выходя, я попросил маму ничего не трогать, вернувшись, застал ее за приборкой. Упираясь коленями, она вталкивала подушки сидений в углубление в диване, кресла уже стояли собранными. Я взял ее за руки и не без сопротивления увел на кухню. «Если хочешь помочь, сделай мне пару бутербродов и чаю». «Тебе с колбасой или сыром?» – Похоже, она с трудом сдерживала слезы. «Все вместе, а еще порежь помидор и положи лист салата». Мама открыла холодильник и, насупившись, начала доставать продукты. «Только бутерброды, никаких разговоров», – предупредил я, услышав, как она бормочет: «А все эта проклятая Анька, если бы она не была такой дурой, то не впустила бы в дом посторонних». «Они предъявили удостоверения», – заметил я. «По мне хоть сто таких удостоверений, я бы все равно не открыла», – парировала мама. И надо признаться, так оно и было бы – мама всегда отличалась подозрительностью и сомневалась буквально во всем и в каждом. Возможно, поэтому у нее особенно не было подруг, кроме разве что Глафиры, да и то я скорее отнес бы ее к категории верных холопов.
Наконец вернулся отец. Он позвонил из машины, не хотел подниматься. Я торопливо надкусил бутерброд и махнул маме – все, хватит страданий, пошли.
– Что-нибудь взяли? – спросил отец.
– Непохоже. – Я помог маме сесть на кресло рядом с водителем.
– Это никак не связано с тем, что случилось с Олегом? – Лучше бы он не задавал этого вопроса, потому что мама немедленно напряглась и выпытывающе впилась в меня взглядом.
– У тебя разыгралась фантазия? – отшутился я. – Ну залезли ребята в профессорскую квартиру, не думали, что дома кто-то есть. Напоролись и сбежали.
– С одной стороны, хорошо, что Аня оказалась у тебя в тот момент, – вздохнул отец, – с другой – сидела бы она лучше дома. Была бы сейчас здорова.
– Я тоже так говорю, – не удержалась от реплики мама, но мы оба пропустили ее пожелание мимо ушей.
Отец сказал, что заплатил за три дня. Я кивнул – не беспокойся, я съезжу в больницу, сделаю все, что надо, Анна Петровна не будет ни в чем нуждаться, пусть держат ее столько, сколько необходимо, лишь бы поправилась. А потом, наверное, отправлю ее в Геленджик, отдохнет у племянницы, придет в себя.
– Я тоже так говорю, – не удержалась от реплики мама, но мы оба пропустили ее пожелание мимо ушей.
Отец сказал, что заплатил за три дня. Я кивнул – не беспокойся, я съезжу в больницу, сделаю все, что надо, Анна Петровна не будет ни в чем нуждаться, пусть держат ее столько, сколько необходимо, лишь бы поправилась. А потом, наверное, отправлю ее в Геленджик, отдохнет у племянницы, придет в себя.
– Мы уже поехали или нет? – перебила меня мама, и я махнул им рукою – езжайте!
Проводив родителей, я вернулся в квартиру и стал решать, что делать – начать убираться или поехать к Аннушке. Первое меня удручало самим фактом своей необходимости, второе было временной отсрочкой от него. Я отправился на кухню доедать бутерброды, снова включил успевший остыть электрический чайник и вдруг вспомнил – Татьяна! Ну конечно! Не приглашать же службу быта наводить чистоту и порядок в моей квартире. Представляю, как она будет рада!
– Слушай, у тебя какие планы на сегодняшний вечер? – По ее молчанию я догадался, что мне удалось произвести должное впечатление своим звонком. – Мне очень нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты приехала ко мне, прямо сейчас. Если, конечно, я ничему не помешал в твоей личной жизни.
Она согласилась так быстро, что, кажется, только этого и ждала. Так, сказал я себе, это всего лишь акт милосердия к пострадавшему, не позволяй ей увидеть в этом случае иные светлые перспективы. И когда она приехала, я первым делом расставил все точки над i – я прошу ее о дружеском одолжении, и только. «Ты можешь отказаться, – предупредил я Татьяну, – я не хочу превращать тебя в техничку, просто мне надо еще заехать в больницу к Анне Петровне, соседке, а пока я тут возился бы, закончатся часы посещения». К моему удивлению, Татьяна не расстроилась ограниченностью своей роли в моем доме и с готовностью принялась поднимать разбросанные книги. «Таня, – я немного испугался ее горячего энтузиазма, – пожалуйста, просто собери вещи и сложи все стопочками на диване, на кровати в спальне, в кабинете, раскладывать все по местам я буду потом». «Не переживай, я знаю, что касается интеллектуальной и личной собственности – это дело всегда деликатное, особенно когда касается порядка в квартире неженатого мужчины, – кивнула она, – я только соберу твои вещи и помою пол». Я хотел было спросить, а откуда у нее такой богатый опыт, но сдержался – еще подумает, что ревную, и тогда уж точно не отвяжешься. Я отдал ей ключи, которые остались от Анечки, и сказал: если я не успею вернуться к тому времени, когда она закончит здесь всю работу, то может уйти, а ключи оставить консьержке. «Знаешь, – она обвела рукой вокруг себя, – глядя на все это, я не стану рисковать, лучше потом сама верну тебе ключи». Кажется, подставился, понял я, но уже ничего нельзя было поделать – зачем обижать ту, чья помощь тебе сейчас так нужна?
В больнице мне сказали, что Анна Петровна Горчакова сейчас спит, ей ввели снотворное. Я оставил фрукты в пакете на тумбочке у ее кровати, попросил медсестру поставить цветы в какую-нибудь вазу или банку – она забрала их и пообещала, что все сделает как надо. Потом я заглянул к дежурному врачу, которая заверила меня, что с Анной Петровной все будет в порядке. В договорном отделе мне сказали, что аванса, внесенного Карцевым Сергеем Леонидовичем, достаточно на первое время, остальное при выписке. После чего я снова поднялся в палату к Ане, пододвинул стул поближе к ее кровати и какое-то время сидел возле нее, пытаясь понять, почему прежде она не казалась мне такой худенькой, маленькой и совершенно беззащитной.
Я чувствовал себя виноватым за все, что с нею сегодня случилось. Возможно, я сам был бы дома в этот час, если бы не поддался панике после звонка из так называемой прокуратуры. Пока я ждал Татьяну, я дозвонился до Олеговой Марианны – она отчасти подтвердила слова господина Парчевского, но его фамилия ни о чем ей не говорила, Марианна попросту не запомнила имени того, кто ей звонил. Но когда я описал внешность моего собеседника, засомневалась – кажется, это был кто-то другой. Тогда я набрал номер лейтенанта Иванова, проводившего осмотр в моей квартире, и сообщил, что отец говорил с Анной Петровной в больнице и она будто бы вспомнила имя на удостоверении – я назвал фамилию человека, представившегося мне следователем из прокуратуры. Лейтенант удивился, еще раз пожелал побыстрее закончить с «разбором завалов», поблагодарил за информацию и обещал сообщить, как только что-то станет известно об этом персонаже. И теперь я ждал его звонка, время от времени поглядывая на свой затихший мобильный. Но лейтенант все не звонил, Анечка продолжала спать, и мне не хотелось разрушать ее умиротворение. К тому же дома Татьяна одна разбирала мои вещи, и червь сомнения, как бы чего не вышло, настойчиво грыз меня изнутри. Я поцеловал Анну Петровну в лоб и поднялся уйти. В дверях столкнулся с медсестрой – она принесла в палату вазу с моим букетом. Я хотел отблагодарить ее и полез в карман за деньгами, но вспомнил, что уже растратил снятую в банкомате наличку. Я почувствовал себя неловко, еще раз сказал медсестре смущенное спасибо и заторопился уйти из палаты. В следующий раз буду умнее!
Я вышел за территорию больницы и направился вдоль проспекта, высматривая по дороге банкомат – надо было еще ехать домой. Ближайший оказался со стороны переулка, на угол которого выходило отделение Сбербанка. Я поморщился: в отличие от проспекта переулок был слабо освещен – хотя на улице стояло летнее тепло, темнело пока еще по-весеннему рано. Я вставил карточку в приемное гнездо банкомата и собирался было уже ввести пароль, как почувствовал вибрацию мобильного. Это звонил лейтенант Иванов – следователя генеральной прокуратуры с такой фамилией, именем и отчеством не существует. Так и знал, подумал я, сказал лейтенанту спасибо и снова повернулся к банкомату. Но вокруг неожиданно стало беспроглядно темно и мертвецки тихо…
– Извините, что взяли вас с собой в эту поездку без предварительного приглашения, – услышал я голос, здорово напомнивший мне тембр моего недавнего собеседника из «прокуратуры», – но вы не оставили нам выбора, обстоятельства подгоняют нас, а мы по-прежнему не знаем, что было в том документе, который вам передал адвокат Емельянов.
– Вот это уже внятный разговор. – Я осторожно повертел головой: во-первых, она немного побаливала при движении, во-вторых, ко мне вернулся слух, но не зрение.
Удивительно, как быстро обостряются все иные рецепторы, если ты лишен возможности видеть происходящее! Придя в себя, я немедленно ощутил запах кожи автомобильных сидений, раздражающий холодок салонного кондиционера и приторный вкус лимонного ароматизатора. А еще – плавное покачивание рессор и почувствовал обычно едва уловимое встряхивание при попадании колес в неровности дорожного асфальта. Я понял – мы едем в машине.
– Давайте не будем тратить силы и время на словесную перепалку, – голос звучал убедительно, но немного театрально. – Отпираться бесполезно. Адвокат нам все рассказал. Просто скажите, что вам известно о содержании записной книжки Чернова, и мы расстанемся быстро и по-хорошему.
– Вы зря похитили адвоката и до смерти напугали Стеллу. – Я неожиданно ощутил в себе силу правоты и с достоинством распрямился на сиденье, слегка опершись на него ладонями. – Это было совершенно бессмысленно и жестоко. Могу вас уверить со всей определенностью – никакой записной книжки Чернова не существует. Это фальшивка, чья-то выдумка, игра. Нет ни сведений о тайной бухгалтерии, ни досье на друзей или врагов. Нет ничего, что могло бы вас интересовать, а тем более шантажировать.
– Вы напрасно упорствуете, – продолжал настаивать почти знакомый мне голос.
– Я говорю правду, а ее, как известно, говорить легко и приятно, впрочем, сомневаюсь, что вы понимаете, о чем я говорю. – Я даже попытался улыбнуться, не знаю, была ли видна моя улыбка из-под широкого темного платка на моем лице. – И это не я, это вы тратите время и силы на поиски того, чего нет.
– Вы так говорите, словно видели и читали этот текст…
– Послушайте, – перебил я его, – текста тоже нет. Это обман и самообман, в просторечье именуемый галиматьей.
– И все же мы хотели бы видеть эту галиматью, продолжайте работать, а чтобы вам было легче в ваших научных изысканиях, завтра же вы получите не отрывок, а весь текст мнимой, как вам кажется, записной книжки Чернова. И помните, ваши друзья живы, пока вы стараетесь им помочь.
– Что значит «живы»? – вздрогнул я.
– Неужели вы не рады? – поддел меня мой странный собеседник. – Перед тем как мы расстанемся сегодня, я передам вам фото, на котором вы увидите доказательства моих слов. Поможете нам – спасете их. Не спешите, никакой опасности вашим друзьям не угрожает. Главное, доведите дело до конца.
– А если это ничего не изменит? – Я почувствовал, что машина остановилась. – Если единственное, что мне удастся, – это подтвердить гипотезу о мистификации?