– Да сам все помню! Не в первой на дело иду, – огрызнулся Генка. – Обух, а я все спросить у тебя хотел. Почему ты револьвер левой рукой держишь, а ложку – правой? Не левша вроде?
– Потому, что пальца у меня указательного на правой нет. А как стрелять-то? Вот и научился левой.
– Родился такой? – прошептал Генка.
– Сам себе топором перерубил.
– Ба! Да как же это?! Нешто так можно? – удивился Безродный.
– Можно, можно. После дела одного мокрого оставил я отпечаток этого пальца. Полиция и дозналась. А дело-то на пароме было. Ну и повязать меня должны были. Так я по пальцу хватанул топором и в воду его выбросил. Урядник давай нырять за ним. А тот не тонет, скотина. Палец-то этот. А на улице ночь. Не видно ни зги. На реке течение сильное. Урядника сносить стало. Кричать начал. Так и подобрали его матросики ни с чем…
Обух не успел закончить рассказ. Скрипнула дверь трактира, и из нее вышли двое. Обух узнал голос Щербатого. Пацан подошел ближе и показал своему спутнику на ростовских. Затем, не говоря ни слова, развернулся и пошел прочь со двора.
– Ты и есть Крестовый? – Обух заговорил первый.
Напротив него стоял молодой человек ростом чуть выше среднего с чубом светлых волос. Промолчав, он скользнул взглядом по лицам ростовских.
– А вы кто будете?
– Да ты сперва на малину бы пригласил. Твое дело маленькое. Не с тобой толковать хотели, – продолжил Обух.
Крестовый смерил двоих пристальным взглядом. В темноте было видно, как блестят белки его глаз.
Кеша усмехнулся и направился к трактиру.
– Извольте… за мной следовать, – произнес он.
Отворив дверь, Крестовый шагнул в помещение. Гудеж и пьяные выкрики на мгновение прекратились. Завидев среди вошедших Кешу, местная публика потеряла к тройке всякий интерес. Картежная игра, шум и пьяные выкрики загудели с новой силой.
В свете трактирных ламп ростовские наконец могли рассмотреть Крестового. Кеша обладал весьма приятной наружностью. Открытое добродушное лицо, высокий лоб. Светлые волосы с залысинами, идущими от висков, собирались на макушке в высокий непослушный хохолок. Кеша то и дело приглаживал волосы рукой. Но они всякий раз занимали прежнее положение.
На Крестовом было длинное черное пальто, под распахнутым воротом которого просматривалась светлая рубаха. Правую руку Крестовый не вынимал из кармана пальто, что не скрылось от внимательного взгляда Обуха. Сомнений в том, что Кеша держит там револьвер, не было.
Крестовый, миновав трактир, повел гостей на второй этаж. Войдя в помещение, ростовские обомлели. Роскошь и богатство, с которыми были обставлены комнаты, откровенно ошеломляли. Тяжелые гардины, скрывавшие убранство залы от посторонних взглядов с улицы, изнутри были расшиты золотом. Посередине гостиной стоял покрытый белоснежной скатертью стол, ломившийся от всевозможной снеди.
Безродный удивлено присвистнул. Обух воспринял увиденное более сдержанно. Он едва заметно кивнул широкоплечему молодому человеку в расстегнутой на груди рубахе из черного шелка. Рядом с ним за столом сидел другой парень в белоснежной двойке с черной бабочкой.
Разговор между ними прекратился, как только в дверях появился Крестовый с двумя спутниками.
– Милости просим, господа хорошие. Вы как раз к столу. Просим вас. Выпить не желаете? – Парень в черной рубашке учтиво привстал и показал на два свободных стула, приставленных к столу, видимо, специально по случаю появления гостей. – Мое имя Арсений Мартынов. Хотя оно вам вряд ли о чем-либо говорит. Можете звать меня просто, Мартын. Так зовут меня мои товарищи…
Обух, игнорируя полушутливое приветствие Мартынова, перевел взгляд на Кешу.
– Похавать мы и дома успеем. Мы пришли сюда не для того, чтобы трепаться о том, кто вы такие. Нам обещали встречу с сестрами Вайсман…
– С сестрами? Я не знаю, какова цель вашего визита к нам, но, надеюсь, вы знаете, господа, что встреча хотя бы с одной из сестер может стоить вам жизни?
Мартынов взял в руки бокал, наполовину наполненный красным вином. То же самое сделал и молодой человек в белом костюме.
– Предлагаю выпить за встречу, Змей! – Мартынов поднял бокал и чокнулся со своим визави. – Крестовый, присаживайся. Вижу, что гости не решаются занять места за нашим столом, пока стоит хозяин.
– К шутам тебя, Мартын! Угодно им стоять, пусть стоят. Где Капитолина?
Крестовый направился к двери, ведущей во внутренние покои флигеля.
– Я сам позову сестер. – Мартынов махом осушил бокал и, выйдя из-за стола, скрылся за дверью.
Через минуту он вернулся в зал в сопровождении двух молодых женщин. Обе они, вопреки ожиданиям ростовских, были на удивление хороши. Совершенно не похожи на тех марух, которых им приходилось видеть повсеместно на малинах в ростовской Боготяновке. Особенно хороша была младшая из сестер. Светлые кудри обрамляли ее словно выточенное из мрамора с белоснежной кожей лицо. На ней было светло-голубое платье, перетянутое в талии тонким из ажурного кружева пояском. Вторая сестра, Капитолина, была, напротив, черноволосая. Вызывающе пухлые алые губы выделялись на смуглом лице.
Комната сразу же при их появлении наполнилась запахом дорогих духов.
Обух и Безродный, по-прежнему стоявшие возле стола, невольно переглянулись.
– Нам передали, что вы, господа, хотели нас видеть, – заговорила Капитолина, садясь рядом с Крестовым. Кеша предупредительно придвинул за дамой стул. – Так вот, мы к вашим услугам.
Капитолина достала из ридикюля, который небрежно свисал с ее локтя, золотую табакерку и положила ее перед собой. Затем жестом пригласила гостей занять свободные стулья на противоположной стороне стола.
Обух и Безродный сели. Две чистые тарелки с разложенными вокруг столовыми приборами свидетельствовали о том, что ростовских тут ждали.
– Отведайте сперва угощений, а затем уж поговорим о деле. – Младшая Вайсман слегка склонилась вперед, предоставляя Мартынову зажечь ее папиросу, вставленную в длинный дамский мундштук. – У нас чудный повар. Выписали из Парижа. Еще папеньке нашему кушанья подавал, так что не будете разочарованы.
Обух молча уселся за стол, заняв стул напротив Мартынова.
– Шамовка ваша нас не интересует. За дело приехали, не елдачить, – хрипло произнес он. Голос Обуха, сначала не шибко уверенный, понемногу становился все тверже. – Пока дело не уладим, зубы нам не заговаривайте. Сперва-наперво надо обсудить все. Порешать…
– Вот как? – Младшая Вайсман, выпустив в воздух несколько колец ароматного дыма, откинулась на спинку стула. – А я-то, грешным делом, надеялась, что гости все же составят нам компанию. А то наше общество, знаете ли, так однообразно… Когда мы видим новые лица, мы рады до крайности.
Обух иронично улыбнулся. Милое щебетание Лизы, как ни странно, придало ему решимости. Девушка, обладающая такой ангельской внешностью, едва ли сможет управиться с кем-либо из ростовской кодлы. Дело оставалось за малым. Если в Москве действительно заправляют, как и говорил Бесшабашный, эти две марухи, то через неделю Пафнутий приберет к рукам всю Москву. Митька Черный или тот же Колченогий установят здесь свои порядки. Московские и глазом моргнуть не успеют. А первым делом надо будет замочить этих двух – Мартынова и Крестового. Мартынова-то уж точно. Шибко говорливый. Дело с таким не затеется…
– Так мы вас внимательно слушаем, дорогие гости. Можете изложить нам цель вашего визита, если хавка наша вас не прельщает, – произнесла Капитолина, принимая из рук Кеши только что наполненный им бокал с шампанским.
Обух неторопливо раскурил папиросу. Сделал глубокую затяжку.
– Дело наше простое, – начал он, подыскивая, куда стряхнуть пепел.
– Принесите пепельницу, – громко потребовала Капитолина.
В ту же минуту в комнату вошла толстая дама, верно, служившая у Вайсман кухаркой. В руках у нее была тяжелая бронзовая пепельница, отлитая в форме пиратского корабля. Капитолина жестом показала, куда следует ее поставить. Обух проследил взглядом за действиями кухарки. Дождавшись, когда та покинет залу, продолжил:
– Пафнутий Бесшабашный. Его имя должно быть известно вам от покойного вашего батюшки… Так вот, от имени Бесшабашного мы и предлагаем вам вступить с нами в сделку. – Обух неловко из-за отсутствия части указательного пальца на правой руке стряхнул в пепельницу пепел свисавший с кончика папиросы. – А сделка заключается в следующем: семьдесят процентов от доходов, которые Бесшабашный планирует получать от московских дел, будут поступать в ростовскую кассу. Тридцать процентов, а это почти третья часть, мы готовы оставить вам. Но это только в том случае, если ваши будут оказывать нам всяческое содействие…
Речь Безродного оборвал громкий смех щеголя в белом костюме.
– Подожди, Змей. Ты не даешь господам изложить дело, по которому они наведались в наш скромный дом. – Звучный голос Капитолины заглушил хохот молодого человека в белом.
– Подожди, Змей. Ты не даешь господам изложить дело, по которому они наведались в наш скромный дом. – Звучный голос Капитолины заглушил хохот молодого человека в белом.
– Змей, ты бы и вправду заткнулся. Эти фраера так хорошо базарят. Я хочу послушать, что они еще скажут. – Крестовый перевел взгляд на Обуха. – И когда же вы планируете ваше нашествие?
– Все бы тебе, Кеша, глумиться над людьми. – Старшая Вайсман положила кисть на руку Крестового. – Какие именно из наших дел вас интересуют?
Обух, не удостаивая Кешу вниманием, продолжил.
– Мы не имеем ничего против вас лично и ваших людей. Бесшабашный уважает память старого пахана Михайло Вайсмана. Ваши по-прежнему будут заниматься своим делом…
Безродный молча слушал. Между тем взгляд его всякий раз возвращался к лицу Лизы. Ему, выросшему в крестьянской избе, десяти лет отроду переданному на обучение к ростовскому парикмахеру Терентьеву, никогда раньше не приходилось бывать в господских домах. И уж тем более общаться с дамами из высшего света. А Елизавета, как ему казалось, непременно должна была принадлежать к таковому. На старшую сестру он и взглянуть боялся…
Голос Капитолины вывел Безродного из оцепенения.
– Так… И что же вы хотите от нас? – Девушка откинула крышку табакерки и при помощи столового ножа собрала порошок, рассыпанный по донышку в горку.
– Сперва только наводки. – Обух бросил в пепельницу крохотный окурок, оставшийся от папиросы.
– Что-то я не понимаю, о чем он ботает? – вновь вклинился в разговор Змей.
– Подожди, Змей. Предложение ваше дельное. Пара наводок у нас уже есть. Не правда ли, Мартын? Лавка одна имеется аптечная. Как ее обчистить, так пару месяцев можно харчи халявные хавать. Но только до вас это не касается.
Крестовый отодвинулся от стола, и его правая рука стремительно скользнула в карман пальто. В тот самый, в котором Обух еще до этого заметил очертания «нагана». В следующее мгновение блеснул металл. Выстрел прогремел неожиданно. Обух даже не успел переменить позы. Его голова с простреленным лбом резко откинулась назад, стул покачнулся, и тело, завалившись на спинку, рухнуло на пол.
Реакция Безродного не заставила себя ждать. Выдернув револьвер, он навел его на Крестового, но выстрелить не успел. Мартынов, не вынимая оружия из кармана брюк, спустил курок. Пуля ударила Безродного в грудь, отбросив его на несколько шагов назад. Содрогаясь в конвульсиях, Безродный жадно хватал ртом воздух. С последним вздохом он выпустил из руки револьвер и замертво повалился на паркет.
– Надеюсь, мы доставили вам не слишком много огорчений? – Мартынов вынул из кармана «наган» и осмотрел отверстие, оставленное пулей. – Лиза, прости. Я не хотел стрелять в твоем присутствии, но Крестовый не оставил мне выбора. А ты, Капитолина, до сих пор не выпила ни глотка шампанского. Выдохнется же…
– Да. Надеюсь, мне составят компанию? Кажется, мы собирались выпить за встречу. За встречу, господа! – Капитолина подняла свой бокал и, сделав символический жест в ту сторону, где еще несколько секунд назад сидели ростовские, пригубила напиток. – Отрубите этому говорливому его куцый палец и отправьте в Ростов Бесшабашному. Пусть полюбуется. И я рассчитываю, что этот знак растолкует ему многое.
Крестовый опустил «наган».
– Сделаем, – мрачно произнес он. – Только…
– Что «только»?
– Боюсь, ростовских это ничему не научит. Не поймут они послания. И эти двое… – Кеша кивнул на распростертые тела. – Они лишь первые ласточки. Будут и другие.
– Что ж, – равнодушно пожала плечами Лиза. – Будем ждать. Как говорится, милости просим.
– Все не так просто, – буркнул себе под нос Крестовый.
– Брось, Кеша! – Мартынов дружески обнял его за плечо и слегка надавил. – Нечего раньше времени тень на плетень наводить. Садись, выпей, расслабься…
Глава 16 Пальчик в ларчике
– Ба! – Колченогий резко отшатнулся от ларца, который Бесшабашный выставил перед собой на стол. – Господи Иисусе праведный, помилуй! Что наделали, изверги!
Крестясь, Колченогий отошел в сторону.
– А что же сам-то? Неужто погубили? – едва шевеля губами, произнес Тетерев.
Никто из присутствующих на боготяновской сходке не решался нарушить тишину, установившуюся после страшного сообщения Пафнутия.
Бесшабашный повернул голову к полуглухому Ивану. Взгляд его был тяжел.
– Погубили-погубили, Тетерев. Как пить дать, погубили.
– Неужто и Безродного застрелили? – прошептал Иван, искоса поглядывая на содержимое ларца.
– Да кабы не застрелили, давно бы уже объявился. Верно оно. – Митька Черный единственный из всех не потерял присутствия духа. Сжав руки в кулаки, он напряженно ходил по комнате. – Пафнутий, сам я лично хочу в Москву поехать и отомстить за Обуха. Коли они нам палец его в ларце золоченом прислали, так теперь надобно головы ихние в таких же ларцах в Ростов привезти. Такое мое мнение!
– Молчи, Черный.
Пафнутий захлопнул крышку ларца, на дне которого аккуратно завернутый в шелковую материю лежал отрубленный палец Обуха. Обрубленный по верхнюю фалангу, с наколкой у основания культи, он не давал усомниться в том, что палец этот некогда принадлежала именно Василию.
– Лярвы! Что задумали! – продолжал сетовать Черный.
Бесшабашный поднял руку, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Затем жестом пригласил занять места за столом, который сегодня, вопреки обыкновению, не ломился от обилия яств. По центру стояло несколько бутылок водки да миски с поминальной закуской.
– Мысли мои такие, – начал Пафнутий, взяв бутылку «смирновки». Свернув с нее крышку, Бесшабашный принялся разливать водку в стаканы. – На этот раз в Москву поедешь ты, Черный. Колченогий и Тетерев с тобой. Прихватите с собой еще и пару храпов для острастки. Слепого да Бугая отправим с вами. Они покрепче будут.
– Уж мы их!.. – Митька принял из рук Бесшабашного наполненный стакан с водкой и потянулся к миске с кутьей.
– Выяснишь, кто на Обуха с Безродным осмелился руку поднять, – продолжил Пафнутий, поднимая свой стакан. Не чокаясь, Бесшабашный вылил его содержимое в рот. Тоже сделали и остальные участники сходки.
– Руку того, кто Обуха жизни лишил, в таком же ларце мне привези, – продолжил Бесшабашный, отирая бороду, по которой стекали тонкие ручейки водки, волосатой рукой. – А сестер привезите мне живыми и невредимыми. Видеть я их хочу. Что же это за бестии такие, коли двух здоровенных мужиков погубили? Разговор у меня с ними будет. Михайло покойного попомним да на будущее договоримся. Потому, вижу, не по зубам это вам с сестрами судачить. Кабы беды не вышло. Понял, Черный?
– А то! Чего ж тут не понять? – Митька, заметно осоловелый, пригладил ладонью непослушные черные вихры и вынул из кармана револьвер. Полюбовавшись своим оружием, сунул его обратно. – Сам лично тебе руку того негодяя привезу. Как есть, привезу.
– Завтрашним поездом и выезжайте.
Пафнутий взял вторую бутылку и принялся наполнять водкой опорожненные стаканы.
Глава 17 Наводка
Пороховицкий поспешно вошел в помещение арестного дома. Смотритель, Никита Артемьевич, справный немолодой уже мужчина, облаченный в штатный полицейский мундир, аккуратно застегнутый на все пуговицы, угодливо затворил за обер-полицмейстером дверь.
– К чему, ваше благородие, Петр Лазаревич, такое беспокойство с вашей стороны? Городовые к вам в кабинеты преступника бы этого сами доставили. Уж не упустили бы. Знамо дело, важная птица. Год почти от полиции уходил. Из-под самых пальцев, можно сказать, ускользал…
– Не до того сейчас, – торопливо оборвал смотрителя обер-полицмейстер.
По обеим сторонам узкого коридора размещались арестантские помещения. Каждая из дверей была снабжена тяжелым засовом с увесистым навесным замком. Потолки в коридорах были низкие. Петр Лазаревич, чтобы не задеть головой иную потолочную балку, низко пригибал голову. Мерцающее пламя двух-трех настенных фонарей тускло освещало путь. Время от времени обер-полицмейстер зло чертыхался, спотыкаясь о выбившуюся из общего строя доску в полу.
– Направо, пожалуйста, повернуть извольте. – Никита Артемьевич указал на ответвление от основного коридора, в тупике которого темнела тяжелая металлическая дверь с зарешеченным окошком. – Тут он, ваше благородие. Пожалуйте побеседовать…
Стражник, гремя ключами, открыл замок и пропустил посетителей внутрь. Камера представляла собой маленькое зловонное помещеньице.
Арестованный сидел в дальнем углу на нарах. Молодой еще весьма человек с миловидным лицом и наивным выражением глаз окинул фигуру обер-полицмейстера недоброжелательным взглядом. Пороховицкий брезгливо огляделся. Приложив к носу надушенный носовой платок, Петр Лазаревич прошел внутрь. Запах дорогого одеколона ветерком прошелся по камере не в силах заглушить камерный смрад.