– В определенных обстоятельствах – да. Кстати, я не удивлюсь, если окажется, что наш новый друг в недавнем своем прошлом боевой офицер, – высказал предположение Поликарп.
– А кого интересует его прошлое?
– Это к вопросу о человеке и о системе. Но я за то, чтобы попробовать.
– Я тоже, – поддержала медвежатника Капитолина. – Есть вероятность, что со временем Арсений пооботрется. Многое поймет и многое переоценит. Люди надежные нам и впрямь надобны. Чувствую я, господа, что кольцо вокруг нас с каждым днем все сужается.
– Ты о чем это? – вскинулся Крестовый.
– Не о чем, а о ком. О легавых, конечно. Слухи до меня дошли, что к нам из Питера какая-то высокая комиссия пожаловать изволит. Так вот наши, чтобы в грязь лицом перед ихними не ударить, землю рыть сейчас носами начнут. А с какой стороны, догадываетесь?
– А чего тут догадываться? – Поликарп не спеша развязал кисет с табачком и принялся набивать изогнутую на турецкий манер трубку. – Ясное дело, с нас и начнут.
– Оттуда информация, Капочка? – Крестовый облокотился на стол.
– Есть человек, – туманно ответила Вайсман. – Из приближенных губернатора. Некто Силуянов. Он еще и батюшку моего знавал. А сейчас меня обхаживать кинулся.
– Стучит, что ли?
– От него дождешься! – Капитолина презрительно хмыкнула. – Большой и чистой любви добивается. А взамен покровительство мне сулит.
– А ты что же?
– А что я? Мне с легавыми шашни крутить совесть не позволяет. И корни воровские…
Глава 13 С прибытием
Под стук колес спалось хорошо. Обух так и продрых до самой столицы, пока проводник не стал стучаться в двери купе, предупреждая о приближении к стольному граду.
Не то что Гена Безродный. Для него, всю недолгую жизнь проведшего на улицах Ростова, не видавшего ничего, кроме боготяновских трущоб, путешествие это было куда интереснее. Безродный неотрывно глазел в окно и, только когда поезд уткнулся в тупик на перроне Казанского вокзала, протер воспаленные от бессонницы глаза и посмотрел на Обуха.
– Приехали, Вась! Вот она, Москва-то! Вишь, как людишки снуют! Шнырь-шнырь. – Безродный, как завороженный, сидел перед своим соседом, продолжая пялиться на платформу.
– Чего расселся, Ген? Бери чемодан и пошли. Нас уж встречать должны. – Обух энергично поднялся с узкой купейной кушетки и поспешно стащил с полки для поклажи два чемодана. – Давай-давай, поспешай. Пошли!
Генка, как очнувшись, вскочил на ноги и, подхватив могучими ручищами свой и Васькин чемоданы, направился к выходу.
– Обух! – Безродный неожиданно остановился в узком проходе поезда.
– Чего тебе еще? Ты как сам не свой, честное слово! Пошли, люди торопят, – подтолкнул его в спину Василий. – Чего спросить-то хотел?
Генка двинулся в сторону выхода. Москва, встретившая ростовских воров снующей по перрону разночинной толпой, была уже в нескольких шагах. За дверью вагона.
– Да так, ничего. Хорошо здесь, в Москве! – протянул Безродный и, протиснувшись через самое узкое место в вагоне рядом с купе проводника, шагнул в тамбур.
На перрон, поддерживаемая своим кавалером, спускалась дама из соседнего купе. Здесь начиналась Москва. Безродный поставил чемоданы на булыжную мостовую площади Казанского вокзала и осмотрелся.
– Где уговорились-то с Щербатым?
Генка широко раскрытыми коровьими глазами жадно глазел на кишащую извозчиками и приезжим людом площадь.
– Здесь, у третьего фонаря с разбитым стеклом. – Обух поднял голову и еще раз удостоверился, что это именно тот фонарный столб, у которого их должен был ждать встречающий.
– А коли он не придет, что делать будем?
Безродный проводил взглядом проезжавшую мимо карету на рессорах с ливрейным лакеем на козлах.
– Придет, Генка, придет! Куда ему деться? У Бесшабашного здесь прихват хороший. Как миленький придет. – Утешая своего неопытного спутника, Василий беспокойно оглядывался по сторонам, высматривая в толпе Щербатого.
Неожиданно за спинами ростовцев раздался звонкий голосок.
– Дядька! А, дядька!
Обух и Безродный одновременно оглянулись. Перед ними стоял босоногий мальчишка лет десяти в рваных штанах и таком же драном, с чужого плеча, пальтишке. Щегольской картуз был надет набок, козырьком к уху.
– Пошли со мной, отвезу вас на хазу, куда велено было. – Мальчишка присвистнул, обнажив белоснежные зубы с заметной щербинкой между передними резцами.
К приезжим подкатила пролетка, запряженная нечищеным кабыздохом.
– Полезайте, дядьки. – Щербатый ловко запрыгнул за приезжими гостями в пролетку, и колеса тут же застучали по булыжнику.
– Куда едем-то, Щербатый? – поинтересовался через четверть часа пути Обух.
Разговаривать со своим подручным он не мог, поскольку тот был всецело увлечен созерцанием московских улиц.
– Тут слободка одна есть. – Щербатый сплюнул через расщелину в передних зубах. – Там вас и примут. Если захотите что-то передать, через меня можно. Кучер этот в соседнем с вами доме жить будет. Он деревенский. Много не просит. На водку ему дадите, если что, он и доставит, куда надо.
Дом, в который отвез приезжих Щербатый, находился недалеко от усадьбы Шереметева в Кусково.
– Слушай, Обух, а тут и вправду есть где развернуться. Были бы у нас в Ростове такие развалы, как здесь, так и впрямь разбогатеть можно так, что и государю не снилось. Правду Бесшабашный говорил, тут не только дорожки можно платиной устлать, но и пить золотыми чарками будем. Вот жизнь-то настанет!
Безродный уселся на массивную дубовую лавку, приставленную к столу, когда хозяйка избы вышла за крынкой молока для гостей во двор.
Обух молча кивнул, придвигая к себе тарелку с вареными яйцами.
Глава 14 Пострадавший купец Крепышкин
– Это как же ты, батенька, со двора-то ушел? – острый взгляд Пороховицкого буравил бородатое лицо старого сторожа.
– Так ведь как же? Он мне про их степенство стал говорить. Толкует, колесо у него соскочило. Я и пошел на соседнюю улицу колесо починять.
Старик Викентий единственный из всех присутствующих сохранял относительное спокойствие. Все происшедшее он относил к себе в последнюю очередь. По его твердому убеждению, в случившемся был виноват только прохвост-мальчишка. Как показал допрос, прохвоста Викентий не знал и в глаза прежде никогда не видывал.
Даже полковник Пороховицкий заметно нервничал. Не говоря уже о пострадавшем. Их степенство Крепышкин сидел за своим рабочим столом в состоянии, близком к умопомешательству.
– Все мое состояние! Все состояние, – бубнил он себе под нос так, что никто из присутствующих не мог толком ничего разобрать из сказанного.
Да этого и не требовалось. Вскрыв сейф, злоумышленник одним махом лишил лесопромышленника его состояния. Все, что у него осталось, так это роскошная усадьба, которая требовала огромных денежных вложений, конный двор, ибо купец слыл страстным любителем породистых лошадей, да целый штат прислуги.
– Одних только драгоценных камней там на миллион было, – продолжал стенать Крепышкин.
Время от времени купец все же отвечал на вопросы делопроизводителя.
– Так и запишем, ваше степенство, украшение для прически. В два колоска. Золотое. С жемчугом розового отлива… – Писарь, худощавый седеющий мужчина, аккуратно макнув перо в чернильницу, сделал в протоколе очередную запись. – Так. Что еще?
– Это только начало, – простонал Крепышкин. – Я вам еще и половины не назвал, что хранилось в сейфе.
– Охо-хо-хо! – Писарь сочувственно покачал головой. – Что же это вы, ваше степенство, в банке-то драгоценности не содержите? Надо было в банке. Оно-то надежнее.
– Легко вам советы давать! Кабы знал я, что такое может выйти, нешто бы в дому хранил… Ведь сейф-то самой последней работы был. С секретным замочком.
Крепышкин закрыл лицо руками, и его могучие мужицкие плечи затряслись мелкой дрожью.
– Продолжим, ваше степенство. – Писарь вновь окунул перо в чернильницу и изготовился писать. – Вы уж извиняйте, что душу вам рвем напополам, но такой порядочек. Надобно все подробно запротоколировать, чтобы урядника описью этой снабдить. Глядишь, у перекупщиков ваше состояньице и обнаружится.
Крепышкин перевел дух.
– Пиши: браслет золотой с природными цитринами в виде змеи. И две шпильки, как бабочки отлиты были. Из серебра. Женино ищо наследство… Бушероновское колье из сапфиров и бриллиантов… Штуф изумруда… Крест. Наперсный. Производство фирмы Хлебникова. Золотой.
– Так и запишем. Зо-ло-той. А в шкатулочке той, что преступник в сейфе-то оставил, что, ваше степенство, было? – Писарь, прищурившись, отчего его и без того маленькие глазки стали еще меньше, посмотрел на Крепышкина.
– Брошь с рубинами и бриллиантом посередине…
Обер-полицмейстер, не дослушав Крепышкина, вновь перевел взгляд на старика Викентия.
– А дальше что было? Ты мне толком скажи. Что было после того, как ты вышел на улицу?
– А дальше что было? Ты мне толком скажи. Что было после того, как ты вышел на улицу?
– Пошел я, ваше благородие, Якова Ликсеича искать, – с готовностью продолжил старик. – Как за угол зашел, так смотрю, нет там никого. Да как же так, думаю. Этот прохвост мне так и сказал, что здесь, мол, их сиятельство ждут, чтобы я ему колесо починил. А их сиятельства-то и нет!
– А как же ты, любезный, дом-то без присмотра оставил? – Пороховицкий был бы рад сейчас отправить старика в часть, где бы его розгами за его шалопутство и высекли. Не будь он таким олухом, преступники получили бы от ворот-поворот, а там и до облавы недалеко. Выпотрошил бы он эту шайку. Не будь он Пороховицким!
– Так ведь он мне, ваше благородие, про их степенство толкует, – как по написанному, твердил старик. – Говорит, колесо у него соскочило. Я и пошел на соседнюю улицу колесо починять.
– Э-эх, – Пороховицкий с досадой махнул рукой. – А звал-то он Якова Алексеевича как?
– Да как-как? Барином, так и звал. У барина, говорит, колесо соскочило.
– И что же ты поверил ему? – продолжил дознание полковник.
– Да как же, ваше благородие, людям-то не верить? – как ни в чем не бывало ответствовал Викентий.
– Какой же он тебе человек, батенька. Он – не человек вовсе, а вор! Преступник! – вскричал обер-полицмейстер.
– Да как же это? – Старик всплеснул руками.
– А вот так! Шайка это целая. Грабят всех без разбора. Будь человек честный или прохвост какой, разбору не делают. Грабят всех подчистую. Надо и самим бдительными быть. Слыхали небось, что воры по Москве орудуют, так надо и самим беречься. – Полковник заложил руки за спину и прошелся по комнате. Старик Викентий не спускал с него глаз. – Что дальше-то было, расскажи. Пошел колесо выправлять, а потом?
– Да кто же знал-то, что такое может выйти? – Викентий наконец сдался и виновато потупил взгляд. – Ну повинен я, ваше благородие, что калитку не запер. Но в доме там своя прислуга. Они свое дело тоже должны знать. А то… Воры по усадьбе барской, как коты, ходют! А они себе и знать ничего не знают! Непорядок это!
– «Кто же мог знать, кто же мог знать!» Что ты заладил? – Пороховицкий махнул рукой и отошел в дальний угол комнаты, где стоял сейф с раскуроченными замками.
Дверца сейфа была распахнута, являя присутствующим пустое нутро. На дне ящика лежала маленькая коробочка, в которой когда-то хранилась наверняка изумительной красоты драгоценная брошь. Теперь футляр был пуст.
Злодеяния, совершаемые преступной группировкой, становились раз от раза все более дерзкими. И полиция пока не могла противопоставить преступникам чего-либо существенного. Шайка процветала, подрывая общественное спокойствие. Грабежи, убийства, разбойничьи нападения на состоятельных граждан и их имущество продолжались.
И всегда один и тот же почерк! Преступник пользовался одними и теми же инструментами. Это обер-полицмейстер мог утверждать доподлинно. Результаты всех судебных экспертиз свидетельствовали об одном и том же. Взломами занимался один и тот же человек. Медвежатником этим являлся не кто иной, как Поликарп Дмитриевич Скороходов. Поликарп был из сибирских обратников. Ему удалось бежать во время этапирования партии заключенных на каторгу.
– Как вы обнаружили пропажу? – Полковник обратился к Крепышкину.
– Поутру. Ночью, извиняйте, пьян был. До этого ли было! А поутру ко мне приказчик. Я – в кабинет за документами. Только сунулся… Ба! Сейф-то открыт! – Купец вновь уронил голову на ладони и прорычал нечто нечленораздельное.
– Так. А дальше что было? – продолжал расспрашивать Пороховицкий.
– Протрезвел! – прорычал купец.
– Гм-м… Понимаю! – Пороховицкий прошелся вдоль рабочего стола купца. – А свидетели тому были?
– Барышня…
– Барышня? А можно с ней потолковать? Как бы это устроить? – Полковник желал побеседовать с кем-то еще, поскольку добиться от купца сколько-нибудь вразумительных ответов было сейчас невозможно.
– Это зачем такое? – попытался возразить Крепышкин.
– Порядок такой, – пояснил обер-полицмейстер.
– Глашка, вели Аделаиду позвать, – приказал купец.
С небольшого кабинетного дивана, где расположилась прислуга, поднялась толстуха-кухарка и, переваливаясь с ноги на ногу, заспешила в покои. Вскорости она вернулась. Ее сопровождала средних лет дамочка в пышном малиновом платье с высокой стойкой и с унизанными перстнями руками.
– Сударыня, не могли бы вы ответить на несколько вопросов? – произнес Пороховицкий, обращаясь к барышне и одновременно изучая опись украденного имущества.
– Да, если вам угодно. – Женщина раскраснелась и покорно присела на предложенный ей стул.
Глава 15 Предложение
– Тьма-то какая! Глаз коли…
Безродный, выпростав ногу из ямы, наполненной скользкой зловонной жижей, заспешил за Обухом. Силуэт Щербатого, провожавшего ростовских на малину, уже растворился на фоне очередной мрачной подворотни ночной Хитровки.
Из подвала дома по левой стороне переулка послышался хрипатый стон пьяного. Безродный отшатнулся на середину дороги и на всякий случай выдернул из-за пояса револьвер.
Ускорив шаг, Генка догнал Обуха.
– Я спросить хотел… А если что не заладится вдруг? Что как московские бучу поднимут? Что тогда?
– Сдрейфил, что ли, Безродный? Как щенок шелудивый затрясся. Эх, рвань ты дохлая! – Обух харкнул через передние зубы.
– Не боюсь я! Кого мне тут бояться? Баб, что ли? – Безродный шлепал по лужам, стараясь не отставать от напарника.
Даже хорошо знакомый с Хитровкой житель Москвы ночью вряд ли пожелал бы стать ее гостем. С наступлением темноты из многочисленных притонов, грязных трактиров, заброшенных подворотен выходили «на промысел» обитатели Хитровки. Ни один не покидал свое обиталище без тесака, кастета или какого иного оружия.
Изредка из-за домов возникали тени хитрованских оборванцев. Щербатый обменивался с ними одному ему известными фразами, пересвистывался, и тени так же незаметно исчезали во тьме.
Наконец Щербатый повернул во двор двухэтажного особнячка. В нескольких шагах от ночных путников промелькнули четыре силуэта. Люди эти были явно хорошо знакомы со всеми закоулками Хитровки.
Обух с Безродным старались не отставать от провожатого. Тишину двора нарушил лай собаки, потревоженной ночными визитерами. Через несколько секунд она, повинуясь уговорам Щербатого, смолкла, и улица снова погрузилась в тишину.
На дворе было так же темно, как и везде вокруг. Единственный источник света – зыбкое, красноватое мерцание уличного фонаря, над входом в покосившийся флигель в глубине двора.
– Ждите меня здесь, у трактира, – прошепелявил Щербатый, теребя за ухо вьющегося у его ног пса. – Коли повезет и здесь сестры, ждать недолго придется. Без меня в трактир не ходите… Коли Крестовый тут, местные задираться станут. Только шуму наделаете.
Щербатый зашлепал босыми ногами по скользкой земле в трактир, растворил дверь и перешагнул порог. Из подвала вырвались пьяные голоса и зловоние кабацкого духа. Скрипучая дверь затворилась, и вновь стало тихо.
– Вот чертово место какое! Все одно Богтяновка наша, – прошептал Генка. – Смотри, Обух, кто это там?
Безродный показал на арочный проем, через который Щербатый только что провел ростовских во двор особняка. В темноте отчетливо вырисовались те же четыре силуэта, которые несколько минут назад повстречались путникам перед входом в арку. Тени стали стремительно приближаться к ростовским. Из четверки отделились двое. В руках у них было по тесаку.
– Давите их по-тихому. Платья-то у них приличные вроде. Должно и в лопатниках золотишко кое-какое имеется. Слышь, Слепой, режь их скоро, и уходим, – прохрипел один из четверки.
В свете фонаря можно было разглядеть его лицо. Широкоскулое, заросшее волосами, сбившимися в колтуны, с огромными белками глаз.
– А ты кто такой будешь? Смотри, кабы сам без ушей своих не ушел отсюда, – прошипел в ответ Обух, выставив перед собой револьвер.
Четверо резко отпрянули.
– Свои это, видать! Уходим, Леший!
Волосатый первым бросился прочь. Четверка растворилась в темноте так же незаметно, как и возникла. Обух попытался было догнать налетчиков, но они как сквозь землю провалились. Обшарив близлежащие подворотни и никого не обнаружив, Обух вернулся к напарнику.
– Видать, все-таки здесь они. – Отдышавшись, он показал на окна второго этажа, занавешенные тяжелыми гардинами, между которыми пробивалась полоска света. – Малина у них тут. А Щербатый ведь черт какой! Все окольными путями, чтобы дорогу найти не смогли. Свое дело знает, поганец!
– Да-а… Заморыш заморышем, а бывалый! Такой сгодится, когда…
Безродный не успел закончить фразу. Обух оборвал его.
– Ты одно помни, как Бесшабашный учил: если что, пали из «нагана» без разбору. Если вдруг кто быковать вздумает, супротив меня пойдет или еще что, ты стреляй сразу. Понял?