– Извольте встать, когда начальство входит! – рявкнул на арестованного Никита Артемьевич.
Эффекта, впрочем, его выпад не произвел никакого. Заключенный даже взглядом не удостоил смотрителя.
– Явки пришли испрашивать? Как бы не так! Ничего-то вы от меня не услышите! Не тратьте зря время! – зло окрысился арестант.
Борода и волосы его, давно не стриженные, были спутаны. Одежда изорвана в клочья. Вместо рукавов с локтей свисали лоскуты истрепанной материи.
– Дайте-ка, Никита Артемьевич, мы сами с ним потолкуем. – Обер-полицмейстер огляделся в поисках стула.
Пристав сделал знак стражнику, чтобы тот сообразил для начальства стул.
– Сейчас, ваше благородие, креслице вам подадут.
– Угодил-таки, Гришка, ты к нам. Сколько ни старайся, а все одна тебе дорога. – Пороховицкий присел на поданный ему стул. – Давно я тебе об этом толковал и сейчас тоже скажу. Не понял ты моих речей тогда, когда год назад попался. А теперь еще и за побег получишь. А умным был бы, так хотя бы отсиделся где. Ан нет, снова на ту же дорожку вступил и, как видишь, оступился. Надо, надо было тебе меня тогда послушать…
– И что же об этом вы толковать со мной пришли? Нешто с сочувственным словом пожаловали? – Арестант насмешливо оскалился. – Едва ли. Мы же тоже люди не глупые. Понимаем, что не воду в ступе толочь полицейский к Гришке в камеру пожаловал. Тут что-то поважней.
– Догадлив, догадлив, Гриша. Кабы только мозгов у тебя побольше было. Так ты бы их с пользой применил. А ты – дурак. Потому и сидишь здесь. А то бы, коли порядочным человеком жил, разве здесь тебе быть? – Пороховицкий посмотрел на законопаченное изнутри при помощи навесного замка окошко камеры. – Открыть бы, а то дышать тут у вас нечем.
Смотритель незамедлительно приказал стражнику растворить окно.
– И дышать вам тут нечем, Петр Лазаревич, а все одно явились. – Арестант внимательно разглядывал свои ногти, будто в данную минуту ничего более занятного его взгляду не представлялось. – Что-то тут не то, чует мое сердце. Что-то вам от меня надо. Говорите уж прямо. А то и воздух вам наш не по сердцу приходится. Чего долго мучиться?
– А мы и не мучимся. Совесть-то наша чиста. Это вам мучиться предстоит. Муками земными, а там уж и боженька рассудит. Так и на небесах, чего доброго, жариться придется. – Пороховицкий исподлобья глянул на Гришку. – Вайсман мне нужны. Обе девицы. И вся шайка их: Крестовый, Змей, Поликарп Скороходов… Кто там у вас еще?
– Кто такие? Не знаю никого. – Гришка простодушно посмотрел в глаза обер-полицмейстера.
– Ну как же? – Пороховицкий, нисколько не смутившись откровенным Гришкиным враньем, продолжил спокойным, размеренным тоном. – А как же ты, братец, угодил в квартиру Белоруковой? И ведь как будто знал все, где что лежит. Где бы ты, коли без наводки попал туда, сразу распознал все? Дом-то у нее богатый. Комнат эдак семь на первом только этаже имеется. Крестового это работа. Наставил он тебя, научил, куда сперва сунуться, куда – после.
– А коли и Крестового, вам-то что?
– А то! – неожиданно жестко произнес Пороховицкий. – Вайсман ты мне сдашь сегодня. И Крестового. А об остальном после поговорим.
– И с какого такого перепугу я Крестового сдать должен? – Гришка насмешливо покосился на обер-полицмейстера.
– А с такого. Знаешь ты, с кем говоришь? Кто к тебе в халупень твою смрадную пожаловал? – взревел Петр Лазаревич.
– Ну… – Гришкина прыть несколько спала. Голос его дрогнул. – Как же?..
– Не понукай. Не запряг пока. Знаешь, что на двадцать лет могу тебя за грехи твои прошлые сослать на рудники? – Пороховицкий продолжал наступление.
Глаза его налились кровью. Рот брызгал слюной.
Арестант молча кивнул:
– И чтой-то вы меня каторгой пугаете? Небось знаем и сами, какие грехи за нами. Вы, Петр Лазаревич, к делу.
– Ах ты татарин! – Пороховицкий нервно рассмеялся. – Да я тебя, негодяя, на виселице вздерну за такие слова. Будет тебе пожизненная! За тобой столько преступлений разных имеется…
Смотритель, присутствовавший при разговоре, попеременно смотрел то на одного из собеседников, то на другого.
– Ну ладно-ладно, – продолжил обер-полицмейстер после небольшой паузы. – Погорячился я. Сам знаешь, что коли арестант говорить начинает да сведения разные полезные для полиции сообщает, так ему за то многое и простить можно. Это уж как пить дать. Не будь я Пороховицким! Ты только одно мне скажи. Где ты сестер Вайсман видел. И майданы их где?
– А мне-то что за то будет? Вы уж сейчас, Петр Лазаревич, растолкуйте. Слову вашему, знаю, верить можно. Только оно высказано быть должно. А то какой же это договор?
Гришка заискивающе поглядел на Пороховицкого.
– Ну коли Вайсман с их шайкой выдашь, десять лет каторги в Омской губернии получишь. Режим там нестрогий. Глядишь, и воровать перестанешь…
– Нет, Петр Лазаревич. За такую информацию на десять лет меня упечь хотите? Да я за десять лет стариком там стану. На кой мне такая договоренность? – Гришкино лицо приняло обиженное выражение.
– Ты еще и торговаться! – взорвался Пороховицкий.
– А коли пришли вы ко мне сами, так вам шибко надо то, что просите.
– Так и быть, пять лет. Обещаю тебе, Гришка. При свидетелях обещаю.
Обер-полицмейстер призвал к себе смотрителя. Никита Артемьевич с готовностью подоспел к стулу начальника.
– Ну вот это ужо другой разговор. Но тут еще одна загвоздочка выходит. Не все я и сказать-то могу. Про Змея, да, знаю. Про Капитолину знаю. А Крестовый… Он, к примеру, всегда по марухам своим на Хитровке околачивается. А их у него!.. Сколько девок, да и по всей Москве. Надо будет самому, и не сыщешь его.
– А Вайсман? – Пороховицкий не спускал глаз с заключенного.
– А что Вайсман? Капитолина-то? В доме Завьяловой она часто бывает. Там комнаты потайные имеются. Так вот в этих комнатах ее и найдете. В первом этаже. Неприметные такие со взгляду, – арестованный замолчал, ожидая, что скажет ему обер-полицмейстер.
Тот поднялся со стула и прошелся по комнате.
– Так-то это лучше. А теперь Змей…
– Змея у Рычковой найдете. Знаете, вдова безглазая. Она ему комнату сдает. Майдан у нее постоянный. Вот Змей там и бывает. Про остальных, как на духу говорю, Петр Лазаревич, не знаю. Хоть пытать прикажите!
Обер-полицмейстер развернулся и, не глядя на арестанта, направился к выходу. Перед самой дверью он на мгновение приостановился.
– Коли обманул ты меня, ох и разозлишь!
Взгляд Петра Лазаревича на секунду задержался на Гришке.
– Обижаете, начальник. Какой мне резон врать? Знаю, с кем связался…
Пороховицкий не дослушал заключенного. Поспешно перешагнул порог, а следом за ним ринулся и Никита Артемьевич.
Глава 18 Юнкер императорского полка
– Я смотрю, ты не только с «наганом» лихо управляться умеешь. – Лиза лукаво улыбнулась, а затем, упершись руками в широкую грудь Мартынова, слегка отстранилась от него. – Женщин тоже обхаживать научился.
Голова у девушки немного кружилась. Шутка ли! Первый поцелуй в жизни. Да еще с таким красавцем. Грудь под платьем с открытым вырезом бурно вздымалась от сбившегося дыхания.
– Какие женщины, Лиза? Бог с тобой!
Мартынов попытался было вновь заключить ее в объятия, но Лизе удалось ускользнуть. Продефилировав по комнате, она легко опустилась в кресло и поправила сбившуюся прическу. Мартынов откровенно любовался ею, стоя на фоне окна в распахнутой на груди рубахе.
Был один из тех редких случаев, когда им удалось остаться наедине. Капитолина уехала к Завьяловым встречаться с ростовщиками, Крестовый и Евстафий отправились на дело, а Змей и Поликарп вообще пропадали неизвестно где. Медвежатник предпочитал не светиться и отлеживаться в каком-нибудь надежном месте, пока не наступала пора вновь браться за ремесло. Змей же, будучи по роду основной квалификации маравихером, частенько трудился в одиночку. Или кутил.
– Может, скажешь, что у тебя и женщин не было?
Вопрос Лизы был игривым, и она совсем не ожидала, что ее слова заставят Мартынова недовольно нахмуриться. Он застегнул две нижние пуговицы, примостился на подоконнике и, монотонно покачивая ногой, устремил взгляд на погружавшуюся в сумерки ночную Хитровку.
– Что с тобой? – Лиза встала и приблизилась к молодому человеку. – Арсений? В чем дело? Я не хотела тебя обидеть. Ты…
Он обернулся. Осторожно взял Лизу за руку и притянул к себе. На губах Мартынова появилась грустная задумчивая улыбка.
– Послушай, Лизонька. – Ему и самому казалось, что каждое слово срывается с губ с неимоверным трудом. – Я скажу тебе кое-что, но давай договоримся, что мы никогда и ни при каких обстоятельствах не будем больше возвращаться к этой теме…
– Это как-то связано с твоим прошлым?
Мартынов кивнул.
– С тем, о чем ты не хочешь вспоминать?
– О чем я не люблю вспоминать, – поправил он девушку. – Скажем так. Прошлое есть прошлое, и я не знаю ни одного человека, который бы любил жить им.
– О чем я не люблю вспоминать, – поправил он девушку. – Скажем так. Прошлое есть прошлое, и я не знаю ни одного человека, который бы любил жить им.
– Я поняла. – Лиза чуть сжала пальцы Мартынова. Приободрила. – И я тебя внимательно слушаю.
– У меня была одна женщина. Давно. В то время, когда я еще служил в императорском полку.
– Так Поликарп был прав? Ты – офицер?
– Юнкер, если быть точным. Но это к делу не имеет отношения. – Мартынов снова смотрел не на девушку, а за окно, словно там одна за другой скользили тени из его былой жизни. – Женщина эта была замужем. Причем за моим непосредственным наставником. Фамилий и званий я называть не буду, ты уж извини. Важно то, что я увлекся. По-глупому, как мальчишка. А она… Она крутила мною как хотела. Я понял это значительно позже. А тогда… – Арсений горько усмехнулся. – Мне казалось, что она жертва, находящаяся под тиранией деспотичного супруга. А я, как истинный герой, должен был ее из-под этой тирании освободить. Выход был только один. Я вызвал наставника на дуэль. Помню, он даже пытался дать мне шанс и хотел уладить все разногласия между нами полюбовно, но я заупрямился. Дуэль оказалась неизбежной. И я… Я оказался удачливее, Лизонька. Не опытнее, а именно удачливее… Я убил его. Стрелял первым и убил. Скандал в полку вышел грандиозный. Меня разжаловали и отправили в родительское имение. Благодаря отцовским связям трибунала удалось избежать. Но сам отец моей вольности не простил. Он жаждал сломить меня, но я предпочел уйти с гордо поднятой головой.
Мартынов замолчал, и Лиза тоже достаточно долго не решалась нарушить установившуюся тишину. Затем она осторожно спросила:
– А та женщина? Что сталось с ней?
– Я не знаю. Да и не интересовался.
– Ты любил ее?
Она с трепетом ждала ответа. Хотелось услышать «нет», но Лиза прекрасно понимала, что из-за нелюбимых женщин юнкера не стреляются на дуэли. Даже если потом признают, что это было по глупости.
Мартынов спрыгнул с подоконника. Образы прошлого остались за окном. Здесь рядом с ним была только Лиза. Он предпочитал жить настоящим. Жить и наслаждаться.
– Ты ревнуешь меня к ошибкам молодости? – Его губы коснулись Лизиного ушка.
– Нет. Я просто хочу знать.
Мартынов пожал плечами:
– Наверное, я любил ее. Но чувства, которые я испытываю к тебе, не идут с теми чувствами ни в какое сравнение. Рядом с тобой я чувствую себя на седьмом небе от счастья.
Лиза припала к его груди. Именно на такой ответ она и рассчитывала. Никто не мог бы ответить лучше.
– Может, проветримся? – неожиданно предложил Мартынов.
– То есть? – Она подняла на него глаза.
– Возьмем пролетку и прокатимся по вечернему городу. С ветерком.
– Кеша не рекомендовал этого делать. Тебя до сих пор ищут.
– Я никого не боюсь! – Мартынов взял девушку за руки и закружил по комнате. – А когда ты рядом со мной, у меня и подавно будто бы крылья за спиной вырастают. Поедем, Лиза!
– Ну, не знаю… – Девушка все еще колебалась.
– Поверь мне, беспокоиться не о чем. Тем более что мой верный товарищ будет со мной.
Мартынов похлопал себя по карману брюк, где покоился его верный «наган».
– Хорошо, – решилась Лиза. – Едем.
Глава 19 Откройте, полиция!
Склонив голову и прикрыв от ветра ладонью мерцающий огонек спички, Жердь в последний момент успел заметить бесшумно метнувшуюся к нему крупногабаритную тень. Он даже бросил спичку себе под ноги и разогнулся во весь рост. Но большего сделать Жердь не успел. Широкая мозолистая рука накрыла ему рот, лишая возможности издать хоть какой-то звук, а снизу была проведена профессиональная подсечка. Ноги бывшего беспризорника подкосились. Он непременно упал бы, если бы его вовремя не подхватили под локти.
Жердь попытался вырваться, но тщетно. Двое мужчин быстро и сноровисто поволокли его в темноту. Только под кроной раскидистого дерева пленника отпустили, и Жердь плюхнулся на пятую точку. В зубы ему уперлось дуло револьвера.
– Полиция! – сухо известил нависший над Жердем могучий широкоплечий мужчина в фуражке с околышком. – Только попробуй пикнуть – и тебе конец. Понял? Стрелять буду на поражение.
Жердь сразу уразумел, что с ним не шутят. Вид у широкоплечего был очень решительный. Страх мгновенно парализовал бывшего беспризорника, и все, на что он сподобился, так это затравленно кивнуть в ответ.
Широкоплечий удовлетворенно качнул головой.
– Ваше благородие!.. – негромко обратился в ночь второй мужчина, стоявший чуть поодаль от первого.
Затем оба они расступились, и перед сидящим на земле Жердем выросла атлетически подтянутая фигура полковника Пороховицкого. Жердь испуганно сморгнул. Личность главного обер-полицмейстера Москвы была ему отлично известна.
– Петр Лазаревич! Вот так сюрприз! Зачем же такие строгости? Кабы я знал, что вы меня видеть желаете, я бы…
Пороховицкий степенно заложил руки за спину.
– Ты мне, батенька, зубы не заговаривай! – размеренно произнес он, сдвинув брови к переносице. – С тобой не по строгости себя вести, так ты бы тут такие фортеля выкидывать выдумал бы!
– Обижаете, Петр Лазаревич, – делано возмутился Жердь. – Вы же меня знаете! Я с вами завсегда…
– Ну все, хватит! – вновь оборвал его обер-полицмейстер. – Я твоих соловьиных песен наслушался, Жердь. С завтрашнего дня в остроге петь будешь.
– Пошто же это, Петр Лазаревич?!
– Да, уж найдем пошто. В этом можешь не сомневаться. Лет пять я тебе точно оформить сумею. Не будь я Пороховицкий! – Полковник шагнул вперед и буквально пронзил Жердя своим пристальным взглядом. – Как есть говори. На стреме стоишь тут?
Жердь заколебался. Как можно незаметнее покосился в сторону дома Завьяловых и тут же отвел глаза. Кричать или подавать какой-либо иной сигнал было бесполезно. Револьвер широкоплечего по-прежнему был направлен ему в голову. Да и строгое лицо Петра Лазаревича не предвещало ничего хорошего.
Жердь кивнул. Пороховицкий склонился к нему еще ниже.
– Капитолина Вайсман здесь?
– Здесь.
– Превосходно, батенька, превосходно, – полковник довольно потер руки. – Вижу, ты уже встал на путь исправления. Все в твоих руках, Жердь. Рассказывай дальше.
– А что рассказывать-то?
Жердь предпринял попытку подняться на ноги, но нацеленный на него револьвер выразительно качнулся, и бывший беспризорник опустился на прежнее место.
– Кто еще сторожит подступы к дому? Потайные входы-выходы? Сколько человек внутри? Давай-давай, Жердь, – подбодрил пленника Пороховицкий. – Будешь со мной предельно откровенен, с острогом мы еще повременим. Слово даю.
Жердь тяжело вздохнул.
– Значит, так, – вымученно произнес он. – С противоположной стороны есть еще вход. Там Терентий Вислоухий на стреме торчит. В доме четыре человека…
– Кто? – Глаза Пороховицкого азартно заблестели.
– Сама Завьялова, Валет – барыга, Капитолина и один храп с нею. Кликухи не знаю. Он мне не представлялся, а я и спрашивать не стал.
– Все вооружены?
– Само собой.
Жердь, как в детстве, шмыгнул носом. Того и гляди, расплачется. Пороховицкий покачал головой.
– Я слышал, в доме какие-то потайные комнаты есть, – сказал он, не столько спрашивая, сколько утверждая.
– Все верно, – не стал отрицать Жердь. – Только не комнаты, а комната. Домишка-то у Завьяловой вон какой маленький. Это ж вам не хоромы царские. В гостиной, как зайдете, направо шкап здоровенный стоит. Только это и не шкап вовсе. Если дверцу отворить да платья раздвинуть, как есть в ту самую потайную комнату и попасть можно. Завьялова-то сама, конечно, в гостиной сидит, а Валет, Капитолина и храп ее – все тама. В этой комнате.
– Ясно, – мрачно произнес Пороховицкий. – А выход из этой комнаты еще какой-нибудь есть?
– Окно. На ту же самую сторону, где Терентий стоит, выходит.
Полковник обернулся к своим подручным.
– Платон Фиафилфактович, отправляйтесь на ту сторону, обезвредьте Терентия этого. Да поставьте заслон там. Я сейчас тоже подойду. Чует мое сердце, что все основные события у окошка, о котором нам Жердь сказал, разворачиваться будут. Игнат, ты пойдешь в дом через парадный. Как только я сигнал тебе подам. Скажешь грозно так, мол, откройте, полиция! Не забудь с собой пару околоточных взять. Завьялова тоже может вооруженное сопротивление оказать. Хотя это вряд ли. Возьмете ее и тащите в экипаж. А с остальными мы уж с Платоном Фиафилфактовичем как-нибудь сами управимся. Все ясно?
– Так точно, ваше благородие! – бодро откликнулся Игнат. – А с этим что же?
Он кивнул на Жердя, который все еще сидел на пожухлой осеней траве и бессмысленно крутил головой.
– А что с ним? – недовольно буркнул полковник. – Тоже в экипаж. Потом разберемся.
Платон Фиафилфактович с двумя подручными уже скрылся в темноте. Пороховицкий вознамерился было двинуться следом, когда рядом с ним возник еще один урядник.