– Это до тебя не касается, пострел.
Кеша отвесил пацану хлесткий, но не сильный подзатыльник. Тот мигом ретировался. Крестовый выудил из кармана пальто «наган» и положил его перед собой на стол. Подвинул кружку так, чтобы оружие сразу не бросалось в глаза.
– Ты хотел работы, Боров? Вот сейчас и будет тебе работа. Ты при козырях?
– Не обзавелся еще.
– Евстафий, есть запасной ствол?
– Найдется.
Предвкушая веселую заварушку, Короткопалый с сияющей улыбкой на устах достал из-под полы пальто два револьвера. Один протянул Борову, другой опустил себе в карман. Мартынов только сейчас занял прежнее место за столом.
– Поговорить с ростовскими по душам хочешь? – спросил он Крестового.
Тот криво ухмыльнулся:
– А чего с ними разговаривать, Мартын? Разговоров они все одно не поймут. Да и не затем приехали ребятки. Иная у них цель, я так полагаю. Прав Евстафий. Нам только убедиться нужно, что это именно они.
Мартынов снял шляпу и вновь накрыл ею свой «наган». Принял более удобную и расслабленную позу. Боров, держа револьвер у бедра, развернулся вместе со стулом лицом к выходу. Белобрысый храп, сидящий подле Крестового, тоже вооружился. Такого рода инциденты для него были делом привычным.
– Только без моего сигнала не палить, – предупредил Крестовый. – К тебе это особо относится, Евстафий. Понял меня?
– Да понял. Не маленький.
– Не хочу, чтобы вышло, как в прошлый раз.
– Они же не оставили мне выбора.
– Теперь выбор у тебя есть. – Крестовый нахмурился. – Только по моему сигналу.
– Да ясно, ясно. Я же…
– Все, тихо! – жестко осадил подельника Крестовый. – Кажись, это они пожаловали.
На порог трактира действительно шагнула пестрая компания из пяти человек. По центру располагался маленький вертлявый тип с черными, как вороново крыло, волосами. На нем было старенькое суконное пальтишко с глубокими карманами, в котором вертлявый и прятал обе руки. За его спиной возвышался двухметровый детина с мрачным одутловатым лицом в пятнистом картузе на голове. Еще двое стояли по бокам от вертлявого. Их мятые сюртуки больше напоминали киргизские бешметы, а выражения лиц, как нельзя более кстати, соответствовали данным одеяниям. Такие же мятые и бесформенные. Последний из прибывших, высокий нескладный парень лет двадцати со свернутым набок носом, остался стоять в дверном проеме.
Рядом с вертлявым возник юнец в фуражке и грязным пальцем указал на Крестового. После чего стремительно испарился. Кеша сомкнул пальцы на рукоятке «нагана». В трактире вдруг стало тихо и напряженно. Разговоры за столиками прекратились. Даже Сипатый, занимавший место за барной стойкой, замер и уставился на вновь прибывших гостей.
Вертлявый решительно зашагал по проходу, не сводя глаз с Крестового. За ним последовали и трое подельников, отставая от центрового на полметра.
– Ты Крестовый? – Гость остановился.
Кеша секунду изучал его смуглое лицо с маленькими глазками.
– Ну я.
– Тебе привет из Ростова. От Пафнутия Бесшабашного.
С этими словами вертлявый лихо выхватил из каждого кармана по «нагану». Один из стволов успел извергнуть огневую вспышку. Крестовый припал к столу, вскинул свое оружие и прицельно выстрелил. Второй «наган» вертлявого дал осечку. Пуля Крестового разворотила гостю плечо и отшвырнула его назад. Вертлявый упал на пол. В ту же секунду грохнул и револьвер Евстафия. Один из ростовских рухнул замертво. Боров выстрелил дважды, но промахнулся. Зато Мартынов оказался гораздо удачливее. Вспрыгнув на стол, Арсений пальнул от бедра и уложил еще одного неприятеля. Простреленный череп парня в бешмете треснул, как переспелый арбуз.
Двухметровый бугай чрезвычайно ловко для своей комплекции перевернул ударом ноги ближайший к нему столик и нырнул под него. Три пули со свистом вонзились в дощатую поверхность.
Боров вскочил на ноги и тут же поймал пулю раскрытой грудью. В него попал лежащий на полу вертлявый тип с черными волосами. Крестовый шмальнул по обидчику в ответ, но ростовский успел сгруппироваться, кувыркнуться через голову и уйти с линии обстрела. Схватившись скрюченными пальцами за край стола, Боров стал медленно оседать на пол. В него угодила еще одна пуля.
Белобрысый храп из московской кодлы отважно рванулся вперед и уже настиг было отползающего вертлявого, когда его самого зацепила пуля, пущенная от двери. Оставленный на шухере пятый визитер подоспел на помощь своим подельникам. Мартынов еще дважды выстрелил и достал парнишку.
Многие из завсегдатаев трактира повскакивали со своих мест. Послышались грозные пьяные выкрики. Вертлявый, держась за простреленное плечо, кувыркнулся еще раз. Пуля вонзилась в пол там, где он находился всего секунду назад.
– Уходим, Тетерев! Уходим, мать твою!
Двухметровый бугай не слышал этого крика из-за врожденной глухоты. Но ему этого и не требовалось. Он сам прочувствовал ситуацию. Подхватив перевернутый стол, он со всего маху швырнул его на московских. Дубовая ножка больно ударила Евстафия по колену. Он оступился и растянулся на дощатом полу лицом вниз. Попытался поймать Тетерева на мушку, но не смог. Мартынов спрыгнул со стола. Рядом с ним истекал кровью беглый каторжанин Боров.
Крестовый выстрелил еще раз. Потом второй, третий… Но ни одна из его пуль не нашла цели. Тетерев, расшвыривая локтями хитрованских бродяг, несся к выходу, как пущенный в галоп вороной мерин. Входная дверь застонала под натиском его плеча. Он вывалился наружу. Следом за ним в проем выскочил и Черный. Рукав пальто последнего успел основательно пропитаться кровью.
– За ними, Крестовый! – Евстафий снова был на ногах. – Чего мы ждем? Уйдут же, паскуды!
Кеша опустил «наган».
– Пускай. – Он коротко сплюнул на пол. – Пускай себе уходят. Мы еще поговорим с ними, Евстафий. Но в другой обстановке.
– О чем ты?
Крестовый не ответил. Он опустился на корточки рядом с поверженным телом Борова. Мартынов поддерживал на весу голову беглого каторжанина. Большие рыбьи глаза на испещренном мелкими шрамами лице безжизненно закатились.
– Готов?
Мартынов кивнул.
– А с Альбиносом что? Евстафий, глянь.
Евстафий приблизился к корчившемуся на полу белобрысому храпу. Пуля угодила парню в живот. Храп силился подняться на ноги, но не мог. Евстафий сочувственно покачал головой. Подобные ранения ему уже приходилось видеть неоднократно. Он отошел в сторону и негромко сказал, обращаясь к Крестовому.
– Он не жилец, Кеш.
– Вот суки!
Крестовый вернулся к столу и залпом допил пиво. «Наган» по-прежнему покоился в его правой руке. Евстафий следовал за подельником как тень.
– Я же говорил, нужно было нагнать их! Может, еще успеем?
– К дьяволу! – Крестовый покачал головой. – Никуда они от нас не денутся. Расслабься, друг.
– О чем ты толкуешь, я не пойму. Что ты задумал, Кеш?
– Я объясню тебе. Только чуть позже. Ладно? А сейчас давайте сваливать отсюда. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь пристав сунулся в это заведение. Мартын?
Арсений стоял над телом Борова, как скала, заложив руки за спину. Однако на голос Крестового он заставил себя обернуться.
– Я должен проверить, все ли в порядке с Лизой, – сказал он. – И… поговорить с ней.
– Поезжай. – Крестовый махнул рукой. – Только через пару часов непременно будь на хазе у Лабуха. Тебя хотел видеть Поликарп. Мы с Евстафием тоже будем там.
Он взял со стола перевернутую шляпу Мартынова и бросил ее подельнику. Арсений поймал. Только после этого Крестовый убрал оружие в боковой карман пальто.
– Хорошо. Я буду.
Мартынов быстрым шагом вышел из трактира. Оказавшись на улице, огляделся по сторонам. Внешне все выглядело достаточно спокойным. Словно и не было никакой перестрелки с жертвами и спешно убегающим неприятелем. Однако Арсения не оставляло чувство беспокойства за Лизу.
В конце проулка появилась пролетка и на полном ходу устремилась в его сторону. Мартынов шагнул ей наперерез. Кучер натянул поводья. Арсений запрыгнул в экипаж.
– Пошел!
– Куды? – кучер оглянулся через плечо.
– По ходу объясню. Пошел, пошел!
Глава 21 Разговор по душам
– Оказание сопротивления властям – это, милочка моя, уже серьезное обвинение. Вы не находите? Один пристав, один околоточный, два урядника. – Пороховицкий демонстративно загибал пальцы, не забывая следить при этом за производимым на задержанную впечатлением. – По-вашему, это ничего не значит, дражайшая Капитолина Михайловна? А по мне, так это все очень и очень серьезно. И я попрошу также учесть, что мы с вами не берем еще пока во внимание ваши прошлые заслуги. А они отнюдь не забыты. У меня по вашей персоне толстенная папочка накопилась, знаете ли. Так-то! Подвиги ваши широко известны, Капитолина Михайловна. Не меньше, чем подвиги вашего покойного батюшки. И даже если в каких-либо разбойничьих налетах вы и не принимали, так сказать, непосредственного участия, то нам-то с вами доподлинно известно, что при всем при этом вы являлись их вдохновительницей. Если так можно выразиться, Капитолина Михайловна. Так что же вы молчите?
На самом деле тирада обер-полицмейстера не производила на задержанную Вайсман никакого эффекта. И полковник не мог этого не заметить. Капитолина вела себя так, словно находилась не в кабинете главного полицейского в Москве, а на светском рауте. Картинно сложив на коленях ладошки, она с невозмутимым видом рассматривала висящий на стене портрет покойной императрицы. Прямая величественная осанка, горделиво вздернутый подбородок, легкая снисходительная улыбка на губах. Общее впечатление портила только ссадина на носу старшей Вайсман. Та самая, что осталась после удара Пороховицкого. За истекшие сутки, что Капитолина провела в участке, рана уже стянулась и не причиняла ей видимых неудобств. Однако время от времени девушка подносила к носу ажурный батистовый платочек с именными вензелями. Представить Вайсман с «наганом» в руке в такой момент уже было попросту невозможно. И это тоже в немалой степени сбивало Петра Лазаревича с толку. Хотя он-то отлично знал, кто перед ним находится. И знал, что, дай Капитолине сейчас волю, она с превеликим удовольствием бросится на него и перегрызет горло зубами.
Пороховицкий перестал мерить шагами кабинет, остановился и скрестил руки на груди.
– Я, милочка, к вам обращаюсь, – строго произнес он.
Капитолина оторвала взгляд от портрета императрицы и удивленно посмотрела на обер-полицмейстера.
– Отчего же вы молчите? – повторил свой вопрос Петр Лазаревич.
– Я не вижу необходимости разговаривать с вами, – с достоинством ответила Вайсман. – Полагаю, вы в состоянии и сами сказать все, что необходимо. Зачем вам собеседник, Петр Лазаревич? Вам скучно?
– Напрасно. – Пороховицкий покачал головой. – Напрасно вы так, Капитолина Михайловна. Я же вам добра желаю…
– В самом деле? – Вайсман усмехнулась.
– Да. Подумайте хорошенько. Подумайте и скажите, как вы считаете, что вам грозит за все ваши деяния?
– Полагаю, меня вздернут.
– Правильно полагаете, милочка. Всенепременно вздернут. И жизнь ваша оборвется в молодых летах, по сути, так еще и не начавшись. Если только…
– Что «только»? – вскинулась Капитолина.
Она в очередной раз коснулась платочком ссадины на носу и поморщилась. Ее изящные ухоженные руки также не позволяли представить себе картину, чтобы в них когда-либо способно было покоиться огнестрельное оружие.
– Если только вы не пойдете нам навстречу.
– Нам – это кому?
– Мне, например. В первую очередь мне.
– И в чем же это должно выражаться?
Хотелось табаку. Хотя бы одну понюшку. Или на худой конец вставленную в мундштук папиросу, как это любила Лиза. Но Капитолина не могла себе позволить обратиться с просьбой к полицейскому. Это бы означало явный признак капитуляции. А она привыкла в любых, даже самых непростых ситуациях держаться с достоинством. Как учил ее отец.
– Нас интересует ваша так называемая группировка, дражайшая Капитолина Михайловна, – продолжил полковник, усаживаясь за стол и придвигая к себе чернильницу. – Группировка, о которой мы тоже знаем, по сути, все. Вот только изловить вас не можем. Вы ведь, как угри. – Пороховицкий поморщился. – Ну да это вопрос времени. Изловим. Все равно изловим, даже не сомневайтесь. Жаль только драгоценное время на такой сброд тратить. Комиссия у нас вот серьезная из Петербурга ожидается. Сами понимаете: дела, заботы и все такое. Потому и предлагаю вам, Капитолина Михайловна, договориться полюбовно, так сказать. Вы мне рассказываете сейчас, где и как можно изловить дружков ваших, а я, в свою очередь, обещаю похлопотать за вас перед петербургским ведомством. Заменим вам смертную казнь на пятнадцать лет каторги, скажем. Понимаю, не самый лучший расклад, но что поделаешь? – Обер-полицмейстер развел руками. – Грешки ваши, милочка, не позволяют… А пятнадцать годков – это, скажу я вам, не так уж и много. Вы еще молоды… Все лучше, чем на висельнице-то болтаться. Сами посудите.
Пороховицкий взял в руки перо и аккуратно макнул его в чернильницу.
– Рассказывайте, Капитолина Михайловна.
– Рассказывать? – Казалось, девушка была немало удивлена такой постановкой вопроса. Ее тонкие брови рельефно изогнулись. – Что?
– Да все рассказывайте. Про Крестового Иннокентия. Про Евстафия. Про Поликарпа Скороходова. Да и про Мартынова тоже. Он ведь теперь с вами? Не так ли?
Вайсман рассмеялась. Затем легким движением откинула со лба челку. Вновь сложила ладошки на коленях.
– Вы в своем уме, Петр Лазаревич? Вы, что же, и впрямь думаете, будто я с вами откровенничать начну?
– Ну а почему бы и нет, милочка?
Капитолина враз стала серьезной. Решительно подалась всем корпусом вперед, и ее холодный взгляд буквально вонзился в лицо обер-полицмейстера. Черты лица заострились.
– Во-первых, я вам не милочка, господин Пороховицкий. И прекратите так называть меня. А во-вторых, и это главное, мне с вами на сделку пойти память папочкина не позволяет. Полагаю, он бы предпочел видеть меня на висельнице, но с чистой совестью, нежели задушевно разговаривающей с вами. И с запятнанной репутацией. Так-то, Петр Лазаревич. Я вам все сказала и давайте на этом закончим душеспасительные истории. Я, признаться, сильно устала.
Некоторое время Пороховицкий молча смотрел на девушку, затем тяжело вздохнул, отложил перо и взял в руку колокольчик. На зов обер-полицмейстера явился адъютант. Покорно замер на пороге начальственного кабинета.
– Уведите госпожу Вайсман, любезный, – мрачно произнес полковник.
Капитолина поднялась на ноги. Привычным движением расправила платье.
– До свидания, Петр Лазаревич. Приятно было с вами пообщаться.
Пороховицкий тоже поднялся.
– Не скажу, что взаимно, Капитолина Михайловна, – сдержанно отозвался он. – И насчет свидания… Боюсь, тут вы ошибаетесь, дражайшая. Виделись мы с вами сегодня последний раз.
– Ну и славно. – Капитолина улыбнулась.
Обер-полицмейстер внимательно проследил за тем, как адъютант вывел задержанную из его кабинета, а затем снова опустился в кресло. Нервно скомкал лежащий перед ним лист бумаги и швырнул его в мусорное ведро.
Глава 22 Ссудная касса Флебушевича
Мартынов огляделся.
– Тихо все. Начинай, – бросил он Поликарпу, и взгляд его снова устремился в темноту.
Предрассветный город спал. Поблизости не было ни души. В той части улицы, где она поворачивала налево, тьма казалась особенно густой. Никаких предметов и вовсе нельзя было разобрать. Единственный фонарь, расположенный у подъезда соседнего особняка, тускло освещал крыльцо и часть палисадника. Лучи его не заходили дальше ограды.
Над входом в дом болталась прикрепленная к козырьку двумя цепями большая деревянная вывеска. Покачиваясь и скрипя на ветру, вывеска объявляла название заведения: «Кошелек богача». Чуть ниже было приписано: «Ссудная касса Флебушевича».
Касса ссуд Исая Флебушевича занимала весь первый этаж небольшого двухэтажного дома. Здание было старинное, добротное. С просторными сенями и большой залой на первом этаже, которую и приспособили под кассу ссуд.
Сам ростовщик, еврей Исай Флебушевич, жил бобылем, ютясь в одной из семи верхних комнат. Остальные шесть зарастали паучьими тенетами да толстенным слоем пыли, лишь изредка прибираемые прислугой. Так как семьи у Флебушевича не было, то и нужды в уборке большого дома тоже не возникало. А сдавать комнаты в наем Исай не стал, поскольку от жильцов было «слишком много беспокойства», а доход они приносили ничтожный. По сравнению с тем, что давало Флебушевичу ростовщичество.
В пятницу (касса ссуд на субботу не выдавала под залог) Исай Рудольфович Флебушевич уезжал к тетушке в Коломну. Дом оставался на попечение лакея. Для слуги в первом этаже была отведена специальная комната, служившая также кладовой, которая, впрочем, по назначению не использовалась уже пару десятилетий. Переняв свое дело из рук отца, Исай поставил дело так, что, кроме серебра и золота, в залог ничего брать не стал. Соответственно и в кладовой нужды не стало. А хлам, оставшийся еще со времен первого хозяина кассы, Рудольфа Флебушевича, лежал там до сих пор. Поеденные молью шубы, кацавейки, старинная кухонная утварь, не стоившая теперь ни гроша, и прочий хлам.
Поликарп неспешно снял свое золоченое пенсне и бережно уложил его в карман пиджака. Затем привычным движением перевернул котелок и с ловкостью фокусника извлек из тульи донышко. Выбрав из имеющихся в потайном отделении отмычек подходящую, Поликарп приступил к работе.
Инструмент беспрепятственно вошел в замочную скважину. Насечки зацепились с первого поворота отмычки. Поликарп весь превратился в слух. Замок будто говорил с ним на каком-то секретном, известном только им двоим, языке. Пальцы медвежатника делали едва заметные постороннему взгляду движения. Через несколько секунд язычок послушно выскользнул из углубления в дверной раме.