Ханнуил довольно ржал, покровительственно похлопывал его по плечу.
— Теперь понимаешь, что сделал глупость?
— Какую?
— А твой дурацкий ковчег!
Ной сказал потерянно:
— Он не дурацкий. Потоп должен был начаться еще во вторник, но Господь отсрочил его из-за смерти Мафусаила.
Ханнуил так хохотал, что в бессилии сполз под стол и ржал там, заливался так, что уже и говорить не мог, только показывал знаками, чтобы Ной не смешил, а то прямо тут кончится.
— Хочешь сказать, что из-за одного человека?..
— Да, — ответил Ной неуверенно, сейчас и самому казалось это невероятным. — Да, мир держится на праведниках, сказал Господь. Умер последний праведник, мир стал бесполезным.
— В каком смысле?
— Люди должны развиваться, — объяснил Ной все еще неуверенно. — Должны идти к Цели, которую пока видит только Господь, но когда-то узрим и мы… когда приблизимся. Пока существуют праведники, мир развивается, потому что праведник тащит на себе весь мир… Без праведников мир стоит на месте, а то и отодвигается назад. А такой мир Господу не нужен.
На прощанье Ханнуил сказал издевательски:
— Эх, Ной… Наступит вторник, что скажешь, если потоп не начнется?
— Паду на колени, — сказал Ной воспламененно, — и возблагодарю Господа!
— А то, что останешься в дураках? И посмешищем?
Ной вскрикнул пламенно:
— Пусть!.. Пусть до конца жизни надо мной смеются. Пусть плюют и бросают камни! Но если бы это было возможно: остаться посмешищем, а мир спасти…
Ханнуил раздосадованно плюнул ему под ноги и ушел. Ной закрыл за ним двери и вернулся в комнату, слыша, как Хам, хохоча, рассказывает:
— …а вот яблоки краснеют с тех самых пор, когда яблоня услышала, что Ева сказала Адаму…
Сим торопливо прервал:
— Почему яблоки? Нигде не сказано, что запретный плод — яблоки! Нокуэль учил, что это сливы, Изель полагает, что это груши, а наш прадед Енох вообще утверждал, что это фиги, потому что только фиговое дерево дало им листья, разделяя с ними вину…
Хам беспечно отмахнулся.
— Да мы не забиваем головы такой ерундой. Сами решили, что яблоки, так интереснее.
Яфет подумал, пожал плечами.
— Для меня не так важно, что за плод Адаму и Еве запретили есть. Вон те яблоки в долине, что становятся ярко-красными, когда созреют, люди называют райскими. Наверное, старые люди знали!
— Надо было у Адама спросить, — сказал Хам.
Сим вздохнул.
— Да, многое надо было у него узнать. И многое — можно. Но мы всегда вот так… Спохватываемся, когда поздно. Говорят еще, что Ева не только Адаму дала поесть плодов от запретного дерева.
Хам спросил с интересом:
— А кому еще?
— Да вообще всем, — ответил Сим. — Покормила ими животных, птиц, зверей. Не поддалась искушению одна только птица Феникс. С тех пор она живет вечно, через каждые тысячу лет сгорая в пламени, выходящем из ее гнезда, и снова возрождаясь из пепла.
Хам сказал деловито:
— С момента падения Адама прошло полторы тысячи лет… Значит, феникс уже сгорал?
— Да, — подтвердил Сим. — Потому и говорят, что он единственный, кто отказалась от яб… от запретного плода.
Ной слушал и дивился странному свойству человеческой души: вот-вот грянет конец света, каждый день все трое работают так, что к вечеру едва волочат ноги, поужинать не хватает сил, засыпают иной раз голодными, но вместо того, чтобы думать, как вообще выжить, спорят об устройстве мира. Странное существо Творец вылепил из глины. Что это за прах земной, если думает не столько о своем огороде, а о звездах и устройстве мироздания?
Он очнулся от дум, слушая, как веселый Хам говорит покровительственно Яфету:
— Начинают всегда с малого, понял? В первый день Творец создал только небо и землю. Так и ты не торопись, не торопись, понял? Ты ж по Его образу и подобию?
Ной вздохнул. Если Всевышний таков, как полагают, Он должен быть несчастнее всех во Вселенной. Он наблюдает ежечасно мириады созданных им существ, испытывающих неисчислимые страдания. Он знает также о страданиях, какие им еще предстоит перенести. Можно о Нем сказать: «Несчастен, как Вездесущий».
— Если бы Змей был запретным, — донесся голос Хама, — Адам и его бы съел…
Ной вошел в комнату, сыновья тут же замолчали. Он сказал невесело:
— Заканчивается траур по великому Мафусаилу.
Сыновья молчали, только Ноема спросила:
— Потоп… завтра?
— Да, — ответил Ной тихо. — Или сегодня. Если Господь не смилостивится.
Яфет пробормотал тихо:
— А ты бы смилостивился на Его месте?
Ной сказал строго:
— Не подставляй себя на Его место! Он добрее нас.
— Он добрее всех, — добавил Сим благочестиво.
Хам хотел вставить острое словцо, но не успел: язык примерз к гортани, а глаза смотрели через плечи Ноя. Все торопливо обернулись.
Белые облака медленно и страшно темнеют, словно неожиданно наступает ночь. Разом стали пугающе серыми, опустились ниже, темень перешла в черноту. Грозное небо нависло над землей, Ной почти физически ощущал его неимоверную тяжесть.
Ной вскинул голову, на сухую землю упала первая робкая капля. Следом посыпались капли воды, словно кто-то с горы выплеснул ведро, затем их стало так много, что слились в струйки.
Дождь стучал бегло и мерно, Ной подумал, что если вот так, то землю никогда не зальет, а если и зальет, то через тысячу лет, да и то если земля не будет впитывать влагу… однако ощутил, что стук капель становится все громче, торжествующее, победнее.
— Шанс, — прошептал он, — все-таки Он даже сейчас дает шанс… Еще можно опомниться, признаться в преступлениях… что и есть грехи, раскаяться и… получить прощение.
Он открыл дверь, шум дождя стал громче. А когда вышел под навес на крыльцо, по земле прыгали фонтанчики. Воздух оставался теплым, Ной вытянул руку, на ладонь упало несколько капель, он не поверил себе: теплый ласковый дождь, нежный и просто замечательный, его зовут часто грибным, хотя после него растут не только грибы, но и все-все посаженное или воткнутое в землю. Дождик наконец полил настоящими струями, тонкие ниточки превратились в веревки из воды, но и те все утолщались. Создатель долго терпит, мелькнула мысль, но больно бьет. Терпение Его истощилось… Последний праведник умер, а я… я не праведник. Человечество выродилось в сорную траву, а сорной траве не место на поле, которое предстоит засеять заново.
Дождь медленно, но неуклонно усиливался. Стало грязно, все звуки исчезли, кроме монотонного стука водяных капель о крышу, окна, крыльцо. Грязь и пыль унесло, утоптанная земля блестела, как рыбья чешуя.
По крыше дождь уже не стучал, а лил шумно и грозно.
— Разверзлись хляби небесные, — прошептал Ной в благоговейном ужасе. — Никогда еще такого не было…
Хам спросил в изумлении:
— Неужели вправду будет потоп?
Яфет спросил с недоверием:
— А ты не верил?
— Нет, — признался Хам.
— А почему же строил?
— Вы же таскали бревна, — ответил Хам с ухмылкой, — как ишаки. Разве могу братьев оставить?.. Я ж вас люблю, баранов эдаких… Да и отец велел, а я послушный сын…
Он ухмыльнулся еще шире, показывая, что он, конечно, не какой-нибудь послушный дурак, а помогал строить ковчег вовсе не потому, что отец велел, а так вот, захотелось — и рубил лес, тесал бревна, таскал на площадку и прилаживал к другим бревнам.
Воздух оставался теплым и влажным, Хам не выдержал и выскочил с ликующим криком, заплясал под падающей с неба странной водой.
— Как здорово! Что это за чудо? Неужели это и есть потоп?
— Это пока только дождь, — проговорил Ной с крыльца, он чувствовал растерянность, то и дело поглядывал вверх. — Его не было сто сорок лет. Потому ты и не знаешь, что это такое…
Яфет и Сим тоже вышли к отцу под навес на крыльцо. Оба смотрели с жадным удивлением, к ним выбежали и жены. Даже Ноема появилась и смотрела с тихим восторгом, как на земле начали собираться первые лужицы.
Хам скакал, прыгал, веселился, вскидывал ликующее лицо к небу.
— Как здорово!.. Как замечательно!.. Идите все сюда!
Яфет сбежал с крыльца, Сим посмотрел на отца и, не получив запрета, присоединился к братьям. Пугливые их жены не решились последовать за мужьями, наблюдали за ними с боязливым восторгом.
А братья носились перед домом, прыгали, расплескивая лужи, наслаждаясь новыми ощущениями. Хам то и дело вскидывал лицо к небу и, счастливо щурясь, раскрывал рот пошире и ловил живительные капли. Яфет и Сим хлопали друг друга по блестящим от воды плечам и спинам, что-то орали весело и ликующе.
Ной то и дело поглядывал на небо.
Дождь все усиливался.
И шел он сорок дней и ночей. Обыкновенный теплый летний дождь. Ной видел, как люди выбегали даже из города, радуясь дождю, устраивали под падающими с неба струями пляски.
Ной то и дело поглядывал на небо.
Дождь все усиливался.
И шел он сорок дней и ночей. Обыкновенный теплый летний дождь. Ной видел, как люди выбегали даже из города, радуясь дождю, устраивали под падающими с неба струями пляски.
На десятый или пятнадцатый день, Ной уже не помнил, пришел очень довольный Ханнуил, запыхавшийся, мокрый и почти до пояса в грязи.
— Так это и есть твой потоп? — провозгласил он весело с порога. — Ной, это же долгожданный дождь, которого мы так ждали!
Ной заметил осторожно:
— Не много ли воды?
Ханнуил энергично замотал головой.
— За сто сорок лет его столько накопилось в небе! Теперь пока не выльются все запасы… Но это дождь, Ной. Он не затопит мир.
— Господь сказал, — ответил Ной, — что Он наведет на мир потоп. И вода покроет даже вершины гор на пятьдесят… или сколько-то локтей.
Ханнуил хмыкнул недоверчиво:
— На пятьдесят? Зачем так много?
— Чтобы нефилимы и стокимы не спаслись, — пояснил Ной. — Когда до них дошла весть о потопе, они смеялись: мы, дескать, встанем на вершины гор, и никакая вода не покроет наши головы!
— Господь предусмотрителен, — согласился Ханнуил весело. — Но даже за сто сорок лет не могло накопиться столько дождя.
Ной спросил невесело:
— Ты сомневаешься в возможностях уничтожить мир Того, Кто его сотворил?
Ханнуил хохотнул:
— Ломать проще, признаю! Но я вообще не уверен, что этот мир кто-то создавал. И вообще… Говорят, что богов уже много! В лесу живут, в речках, в болотах…
Ной отшатнулся. На лице его было такое отвращение, что Ханнуил расхохотался, поднялся и ушел, только на пороге обернулся и сказал тепло:
— Хороший ты человек, Ной. Не очень умный, но… хороший.
Глава 7
На сорок первый день струи воды все еще падали с неба, но сами тучи ужасающе грозно и неотвратимо темнели. Наконец стали совершенно черными, и уже самые беспечные из людей с тревогой и страхом смотрели вверх.
Затем чернота неспешно уступила грозной лиловости и даже темно-багровому оттенку, словно в тучах созревал огромный нарыв. Постепенно этим нарывом, нависающим над миром, стало все небо от края и до края.
На землю пал зловеще-багровый отсвет гниющего мяса. Струи дождя стали похожи на сукровицу пополам с кровью.
Ной вздрогнул, когда мощно и властно прозвучал Голос:
— Пора, Ной.
— Слушаю, Господи, — прошептал Ной. — Что велишь?
— Бери семью и уходи на ковчег.
— Хорошо, Господи, — ответил Ной послушно. — Как велишь. А… все эти люди… Они… остаются?
Он вздрогнул сильнее, когда Голос ответил с яростью и гневом:
— Настанет день… День Страшного суда!.. Я подниму всех из могил, даже если и сами могилы будут развеяны ветром. И пусть от человека не останется даже костей, но восстанут все на Мой Суд. И всяк будет отвечать за дела и поступки свои. И всяк будет наказан или вознагражден. Но только из этого поколения никто… никто!.. не воскреснет. Да будут они забыты все, ибо грехи их и преступления настолько велики, что…
Голос оборвался. Ной выждал в смятении и трепете, потом повернулся и закричал:
— Ноема!.. Собирай детей, все уходим на ковчег!
Ноема выбежала из другой комнаты, встревоженная, в глазах медленно угасала надежда.
— Навсегда?
— Ноема, со мной говорил Господь.
Она тяжело вздохнула.
— Значит, не простил…
— У них был шанс, — огрызнулся Ной. — Даже сейчас еще есть!
— Но если мы уходим на ковчег…
— …как уходим, — крикнул он, — так можем и вернуться! Я лучше переживу стыд и насмешки, чем увижу, как мир гибнет. Вещи все на ковчеге?
— Да, Яфет и Хам только что перенесли туда кузницу, а Сим еще вчера разложил там столярные и вообще все инструменты…
— Тогда нам здесь больше делать нечего!
С неба уже не капли падали, а лились багровые струи, похожие на толстые веревки. Иногда приходилось идти буквально сквозь водяную стену, недобро подсвеченную красным, словно близко бушевал лесной пожар.
Наконец из водяной пелены выступили очертания ковчега. Ной ускорил шаг, дверь в стене открылась со скрипом, хотя совсем новенькая, все ввалились вслед за Ноем, Яфет сразу же повел носом и сказал с чувством:
— Ну и воняет же!
Хам заметил со злорадным весельем:
— Это просто запах самих зверей, брат. А вот когда они проснутся, гадить начнут, вот тогда скажешь… насчет запаха.
Ной закрыл за вошедшими дверь и собственноручно залил проем расплавленной смолой. Сыновья посерьезнели, один за другим поднялись наверх, для них и их семей приготовлены комнаты на самом верхнем и потому самом малом этаже.
Дождь, как ни странно, начал стихать, однако ужасающе багровое небо опустилось еще ниже, тяжелое и грозное. Ной видел на лицах жены и детей страшный отсвет огня, понимал, что и у него такое же лицо и такие же отчаянные глаза.
Внизу у подножья холма бежали бурные потоки, несли мусор, вывороченные с корнями кусты.
Сквозь поредевшую пелену воды проступил город. И хотя Ной не видел, что там творится, ему почудились отчаянные крики и мольбы о спасении.
Он схватился за голову.
— Господи! Но почему, почему людей убить, а животных спасать?.. Прости меня, но не могу понять своим убогим разумом!
Голос ответил с печалью:
— Твой разум не убогий, Ной. Просто в тебе сейчас говорит отчаяние, а не разум. Ты, как и остальные люди, стараешься не принимать страшненькую мысль, что за все свои поступки отвечаешь ты, а не кто-то другой. Взрослеете, а все равно считаете, что за вас несут ответственность родители… А уж когда совсем взрослые, родителей уже нет, киваете на старейшин племени, на градоначальников, на всякого, кто управляет племенем или городом.
Ной ухватился руками за голову.
— Да, стыдно признать, мы всегда киваем на других. Мы виноваты в своих поступках сами. Но… почему надо было брать животных? Или только для будущего человечества?
— Животные безгрешны, — ответил Голос. — У них нет воли, у них нет права выбора. Лев убивает лань не по злобности или кровожадности, такова его природа. Он не может не убивать! А человек может. Человек может совершать поступки добрые и недобрые.
— Но… Ты же милосерден!
— Но и справедлив, — напомнил строгий Голос. — Ашем во Мне милосерден, но Элоким настаивает на справедливости!.. И прегрешения человека слишком велики, чтобы милосердие пересилило… Потому Мы и приняли такое тяжелое и горькое решение, Ной. Сейчас оно уже окончательное, пересмотра не будет.
Ковчег пошатнулся, Ною почудилось, что земля под ногами подпрыгнула и нехотя опустилась. Накатился страшный гул, грохот и треск, словно разломился небосвод. Ной в страхе посмотрел вверх. Если обрушится крыша, то рухнут все этажи, затем в ужасе опустил взор под ноги: страшный треск идет из глубин земли…
Донесся крик Яфета:
— Отец!.. Треснул хребет земли!
И тут же звенящий голос Сима:
— Что-то небывалое ломает ей кости…
Грохот усиливался, земля дрожала и тряслась. Ной крикнул, чтобы все выбегали наружу, пока не завалило, сам ухватил Ноему за руку и потащил к выходу. Она хваталась за вещи, все нужное, и все нужно взять, Ной дотащил до двери, пинком отворил и застыл…
Небо из багрового стало кроваво-красным. Горы далеко на горизонте выстрелили вершинами, словно пучками горящих стрел, донесся далекий грохот. Вершины гор исчезли, а вместо них, как из горшков нерадивых хозяек, оставленных с тестом без присмотра, наверх полезла масса раскаленного теста, красного, оранжевого и ярко-желтого, начала сползать по стенам и потекла в долины, сжигая все на пути.
Одна из таких исполинских гор дрожала и вибрировала, рассыпаясь на гигантские глыбы, потом рухнула в невидимый провал, а вместо нее выплеснулся целый океан расплавленной добела земли, жидкой, как горячее красное вино.
Ноема охнула и попятилась, однако Ной удержал за руку и не дал вернуться под опасную крышу. Сим и Яфет вышли и, оставаясь также под навесом, смотрели с благоговейным ужасом. Их жены плакали, падали на колени и в страхе закрывали глаза.
— Смотрите на небо, — сказал вдруг Сим.
Дождь почти прекратился, но с красного неба вместе с водой начали падать кипящие капли смолы. Их становилось все больше, наконец к земле понеслись похожие на крупные виноградины камешки. Все видели и вскрикивали, когда комья смолы попадали в воду, та с шипением сразу вскипает, обращаясь в пар.
Шум льющейся с неба воды, уже горячей, почти заглушал далекий грохот. Мир озарялся кроваво-красными вспышками, под ногами земля то поднималась, то опускалась, Ною почудилось, что он уже на волнах, однако ковчег стоит на земле прочно.
Хам примчался сверху, запыхавшись, будто одолел большой путь, и закричал в страхе: