Однажды вечером Эмма поехала к одной из своих подруг по команде на вечеринку с ночевкой. Девочки не так уж часто видятся в межсезонье и таким образом поддерживают свою дружескую сплоченность. Я был рад за них. Ее команда состоит из невероятно талантливых девочек, да еще и лучших спортсменок в лиге. Каждый во время их игр испытывает необыкновенное воодушевление, даже зрители.
Нас предупредили, что в доме есть животные, а у Эммы время от времени проявляются аллергические реакции. Мы думали, что все же попробовать стоит. Но когда Эмме в самом начале вечера стало нехорошо, мы коллективно решили, что для нее будет лучше поехать домой.
Я выехал из дома в 10 вечера, чтобы забрать ее. Это был нелегкий день, и обычно в 10 вечера я уже сплю. Отдых для меня важен, но не так важен, как моя дочь. Я провел в дороге 25 минут, в темноте, без единой мысли об усталости. Я был счастлив совершить эту поездку.
Эмма забралась в мой грузовичок, и я спросил, все ли с ней в порядке. Она ответила:
– Весь вечер и ночь я бы не выдержала. Спасибо, что приехал за мной.
Я посмотрел ей в глаза и просто сказал:
– Я всегда буду приезжать за тобой.
Она вроде как кивнула головой, и я повторил:
– Я всегда буду приезжать за тобой.
Она подумала, что мне показалось, будто она меня не расслышала, и подтвердила, что поняла мои слова. Я же знал, что она меня слышала, но мне нужно было, чтобы она меня слушала.
– Я всегда буду приезжать за тобой.
Я на мгновение сжал ее руку и дал ей прочувствовать то, что имел в виду. Она медленно кивнула. До нее дошло. Она улыбнулась.
После этого я перечислил ряд причин, по которым мне, возможно, нужно будет приезжать за ней: спущенная шина, неудачное свидание, тоска по дому или даже подружка, которая слишком много выпила и не должна садиться за руль.
– Я всегда буду приезжать за тобой. Я твой папа, и буду рядом. Позвони мне – и не будет никаких вопросов, по крайней мере пока ты не окажешься дома и в безопасности. Я никогда не скажу «нет».
Только позднее до меня дошло, что в этой фразе тоже шесть слов. И она была так же значима, как и «Я люблю смотреть, как ты играешь».
Говоря Эмме эти слова, я просто думал о ней, о том, как сильно я ее люблю и как буду о ней заботиться, если ситуация хоть в какой-то мере будет меня касаться. Теперь я понял, насколько эта фраза близка к тем чувствам, с которыми, вероятно, относится к нам бог.
Я всю свою жизнь был католиком. Я вырос в ирландской католической семье. Это означало, что в основном наши домашние праздники совпадали с религиозными праздничными и памятными днями. Они также включали длительные турниры по пиноклю и разнообразные напитки, содержавшие ржаной виски. «Простыни» с записями счета партий в пинокль сохранялись от одного семейного сборища до другого, потому что поглощение «ржаного» нередко создавало ложные воспоминания о сыгранных матчах. Я так и не пристрастился к ржаному виски, зато способен достойно выступить в игре в пинокль или религиозной дискуссии.
Порт-Лейден – городок маленький, но у нас было целых пять церквей. Бóльшая часть горожан посещали одну из месс по воскресеньям. Мои первые воспоминания о религии связаны с воскресной школой, занятия в которой вела сестра Мария-Агнесса. Она была несгибаемой монахиней и не терпела баловства. Выучивая молитвы и стихи из Библии, мы получали серебряные звездочки в наши катехизисы. Если же не выучивали, наказание могло варьироваться от удара линейкой по костяшкам до чтения молитвы вслух, снова и снова. Религиозное обучение у Марии-Агнессы было невообразимо далеким от Каникулярной библейской школы с ее рукоделием, пением и разбавленным водой пуншем «танг».
Через пару лет после первого причастия я стал мальчиком-алтарником и служил во время мессы. Нередко священнику у нас помогали до шести мальчиков-служек. Мне было приятно помогать в церкви, но не сказать, чтобы я ощущал в себе огонь веры. Мои действия казались банальными и не имеющими значения. Только когда в наш приход перевели отца Мулвейни, я по-настоящему узнал, что такое вера.
Отец Мулвейни был воплощением веры. Каждое произнесенное им слово шло от сердца. Он любил бога, и его призванием было рассказывать другим об этой любви. Отец Мулвейни взял на себя личную ответственность за то, чтобы мальчики-алтарники понимали, почему определенные действия во время мессы важны. Моя роль обрела новый смысл.
Приближаясь к таинству конфирмации, я должен был выбрать себе конфирмационное имя. Я выбрал Эндрю – не в честь св. Андрея, покровителя рыбаков и изготовителей канатов, но ради того влияния, которое отец Эндрю Мулвейни оказал на мою жизнь. Благодаря ему я вырос в своей вере в бога. Я вступил в музыкальную группу и стал служить во время евхаристии.
Несмотря на всю внешнюю атрибутику, в глубине души я был слишком упрям, чтобы верить, что бог действительно играет ежедневную роль в моей жизни. Я обладал свободной волей и был властен над своей судьбой. Отчасти сопротивление мое вызывал тот факт, что я был настолько человеком. Я совершал ошибки. Выносил ошибочные суждения. Не всегда поступал правильно и не всегда был хорошим. Я был очень эгоистичен, в особенности в том, что касалось моего времени. Не слышал, чтобы бог поправлял меня, – но, с другой стороны, не очень-то внимательно и прислушивался. Взрослея, я постепенно перестал участвовать в мессе и даже стал пропускать воскресные службы. В конечном счете я даже больше не мог называть себя догматическим католиком.
Став взрослым, я нередко шутил, что мне следовало бы выбрать в качестве конфирмационного имя Томас – в честь Фомы Неверующего. Я изо всех сил старался быть лидером для своей семьи, но часто спотыкался. Только когда Эмме исполнилось 10 лет, она прошла через крещение и первое причастие. Мы вступили в группу FIRE (семейную межпоколенческую группу религиозного образования) и стали вновь ходить на мессу.
Когда мне был поставлен раковый диагноз, я сразу же внес себя в молитвенный список в церкви. Увы, именно так многие мои друзья в церкви узнали о моем диагнозе – мое имя было внесено в список людей, нуждающихся в молитвах за них в борьбе с раком. Когда назвали мое имя, я услышал целую лавину ахов и охов. Мне было неприятно то, что невозможно было сказать об этом каждому индивидуально, но мне нужно было драться в бою! Мне нужно было удерживать в целости семью!
Перед своей первой операцией я попросил нашего приходского священника совершить помазание болящего – одно из семи таинств. Я никогда раньше не принимал это таинство и был пристыжен, когда священник обихаживал меня, произнося надо мной молитву. Я хотел ощутить божие присутствие, быть уверенным, что он присматривает за мной, но меня не оставляли сомнения. Однако одно мне запомнилось, пока я слушал, как отец Дэн говорит с богом от моего лица. Он молился не только о моем исцелении, но и о моих хирургах, о том, чтобы бог вел их и они хорошо сделали свою работу.
Для меня это было важное отличие. Я об этом раньше не думал. Идти на операцию, зная, что люди молятся не только обо мне, но и о множестве врачей и медсестер, которые будут заботиться обо мне в операционной, – это было сильно. Пожалуй, я скорее верил в то, что бог сможет исцелить меня руками врачей, чем в то, что он способен исцелить меня сам.
Мне также повезло в том, что больница, в которой я стал частым пациентом, была учреждением религиозным. Персонал мог носить на своей униформе пуговицу, на которой было написано: «Я молюсь». Было так утешительно видеть заботящихся обо мне медсестер и врачей – и одновременно визуальное напоминание о том, что эти люди тоже верят в бога.
После операции, когда я выздоравливал дома, великодушные люди носили мне святое причастие, поскольку я сам не мог ходить к мессе. Но когда я полностью оправился, вернулся к работе и получил чистую историю болезни, я больше ни разу на мессу не ходил.
Кто не ищет, тот не найдет. –
Автор неизвестенКогда мне поставили второй диагноз, что-то внутри изменилось. Обычно я еще как-то держался, пока не появлялось время для себя. Оставаясь в одиночестве, я впадал в ярость. Честно говоря, гнев во мне кипел с самого первого дня, когда поставили диагноз. Гнев, источником которого был страх. Будущее моей семьи было поставлено под удар. Я так и не понял, как мне победить в этой битве. Моих знаний было для этого недостаточно. И мне нужно было кого-то в этом обвинить.
Второй диагноз сделал этот гнев по-настоящему взрывным. Он уже не кипел тихонько, под крышкой. Я пытался заключить сделку с богом. Я не хотел, чтобы Эмма росла без отца. Я был готов сделать что угодно, отказаться от чего угодно, чтобы не дать этому случиться. Как ни странно, сколько бы ярости ни бушевало внутри меня, я все равно верил в бога. Я все равно знал, что он существует, но ненавидел его за то, что он со мной сделал. Я ненавидел его из-за Эммы.
Как мог он так поступать со мной? Как мог он позволить этому случиться?!
Наш приходский священник, отец Дэн, не так давно перенес рак простаты. Поэтому, получив диагноз, я решил поговорить с ним о его опыте. Я надеялся, что он сможет дать мне хорошую точку отсчета. Перед встречей я нервничал. Отец Дэн знал, что в последнее время наша семья не ходит в церковь.
Я уселся в его наполненном светом кабинете. Это было первый раз, когда мы с ним действительно разговаривали один на один. Мы говорили о моей семье и о том, как мы со всем этим справляемся. Мы даже почти не затрагивали вопрос веры как таковой. Но под конец он спросил меня:
– Вы сердитесь на бога?
Я сидел, уставившись на собственные руки. Как он может меня об этом спрашивать? Если бы я ответил отрицательно, он понял бы, что я лгу. Скажи я «да», это было бы богохульством. Способа выиграть не было.
Он видел происходившую во мне борьбу. Я сжался на своем стуле. Как раз когда я был уже готов соврать и сказать «нет», он заговорил:
– Если да, то это нормально. У него достаточно широкие плечи, чтобы с этим справиться.
Внутри меня словно прорвалась плотина, и я заплакал. Слезы текли по моим щекам. Я был благодарен за то, что мне дали разрешение чувствовать то, что я чувствовал. За то, что такой человек, как отец Дэн, сказал мне, что это нормально.
Я так старался удерживать все это. Мои эмоции. Мои страхи. Мою семью. Мое здоровье.
И мне было стыдно за то, что я гневался на бога. И поэтому я не отдавал ему ни крупинки своего бремени. Я просто тащил его сам. И шел ко дну под этим грузом.
Это значило так много – получить разрешение на трудные отношения с богом. Получить напоминание о том, что, как я всегда буду заботиться об Эмме, что бы она ни натворила, как никакие ее поступки не заставят меня любить ее ни на йоту меньше, так и бог относится ко всем нам. Темные времена, которые достаются на нашу долю в жизни, приходят не потому, что бог нас покинул, а потому, что мы от него отвернулись.
И радость, которую он испытывает, когда мы возвращаемся, невообразима.
Урок № 35Помни, что вещи – это всего лишь вещи
Тебе следует любить людей. Тебе нужно также любить своих домашних животных. Ты можешь любить переживания, связанные с людьми. Не люби вещи. Вещи можно заменить, когда они ломаются или повреждаются. Людей – нельзя.
У нас были финансовые трудности в прошлом году. Росла гора медицинских счетов. Мне ставили один диагноз за другим, и конца этому не было видно. Я не был уверен, что смогу выплачивать нашу ипотеку. Я обвел взглядом свой домашний кабинет – и увидел вещи. Некоторые из них были очень мне дороги. Да, можно даже сказать, что я любил обладать ими. Я увидел коллекционный набор LEGO «Звездные войны». Коллекционную фигурку Бобы Фетт (одну из двухсот пятидесяти в мире!), свой Sony PSP, который купил в день его выхода на рынок (я был первым в очереди!), ноутбук и iPad. Я все это продал. Не раздумывая. Вещи – это вещи.
Глава 12 Ощущение призвания
С тех пор как я увидел, что Эмма коллекционирует мои записки в общей тетради, я стал подумывать о том, что стоило бы рассказать о моей практике на некоторых страницах в социальных сетях. Я думал, что это может показать другим родителям, как легко ежедневно поддерживать контакт со своими детьми, несмотря на загруженное расписание, и как эта малость, похоже, много значила для Эммы. Но пока пребывал в нерешительности. Я не делал ничего особенно замечательного. У многих родителей заведено писать что-нибудь на салфетках, собирая обеды для своих детей.
Я был особенно заинтересован в том, чтобы вдохновить отцов собирать детям обеды и вкладывать в упаковку особенные записки. Работая на полную ставку вне дома, я никак не мог примириться с тем, что моя жена проводит с Эммой намного больше времени. Записки на салфетках стали моей фирменной придумкой. Тем, чем я делился со своей дочерью. Это связывало нас. Я думал, что другим отцам, возможно, понравится эта идея.
Эти мысли бродили у меня в голове не один месяц, но я так ничего и не сделал. Мне было чем заняться: куча работы, семейная жизнь, мое здоровье. Не успел я оглянуться, а на нас уже надвигался сезон Рождества. Прошло почти пять месяцев с тех пор, как мы решили «жить» с этой опухолью. Меня выводило из себя то, что еще одно Рождество будет запятнано тенью моего диагноза. Но мы были благодарны за возможность быть вместе и праздновали так же, как в любой другой год. Если не считать подарка, который вручила мне Лисса.
Я видел эту большую коробку, идеально упакованную, под рождественской елкой. Я весь горел предвкушением, гадая, что же она подарит мне в этом году. Наконец настала моя очередь вскрывать подарки, и Лисса подошла ко мне с этой большой коробкой и широкой улыбкой на лице.
Я разорвал обертку. Я не из тех, кто щадит бумагу. Думаю, чем больше беспорядка в рождественское утро, тем лучше. И – вот он. X-box 360.
Я заплакал. В голове появилось две мысли.
Во-первых, я понимал, скольким Лисса пожертвовала, пойдя в магазин и купив игровую видеосистему. Она не любительница технологий, в отличие от меня. Я знал, что разговоры с продавцами о том, какая система может мне подойти, были для нее трудным делом. Моя жена не видит никакой привлекательности в большинстве видеоигр, и моя увлеченность цифровыми развлечениями ее несколько тревожит. В прошлом я проводил слишком много времени, играя на компьютере или приставке.
Во-вторых, зная о ее предубеждении против электроники и видеоигр, я, честно говоря, пару секунд подозревал, что она, возможно, перехватила звонок моего врача и узнала, что я умираю. Зачем бы еще ей понадобилось дарить мне игровую систему, если для меня не настали последние дни? Нет нужды говорить, что этот подарок переполнил меня радостью.
Когда я начал играть в Halo, мои кошмары прекратились. Сразу. Не постепенно сошли на нет. Не становились шаг за шагом менее жестокими. Они исчезли. В один день. Кошмары, которые преследовали меня больше года, часто заставляя вскакивать с постели в три часа ночи, чтобы больше не видеть их, – они канули в Лету.
Великолепное Рождество на пару с исчезновением кошмаров наконец погрузило меня в нужное состояние ума, чтобы действительно начать рассказывать о моих записках на салфетках в Интернете. Я думал, что даже просто делиться цитатами, которые я каждый день писал Эмме, может быть для кого-то полезно. Кроме того, это был позитивный фокус для мыслей. Последние два года я тонул в раковой статистике, МРТ, анализах крови. Мне это надоело. Вместо того чтобы бороться со злом, я хотел создавать добро.
Начинал я медленно. Я даже не говорил, что делаю. Просто постил цитату и начинал пост с заголовка: «180NN». 180 – это число оставшихся полных учебных дней, в которые я каждый школьный год буду писать записки для Эммы; у меня оставалось 180 возможностей вдохновлять, делиться, формировать. Буквы NN означали Napkin Notes – записки на салфетках. Итак, через два дня после Рождества я запостил следующее:
Мы делаем себя либо несчастными, либо сильными. Количество затраченного труда при этом одинаково. –
Карлос КастанедаВ следующие несколько недель я время от времени делился своими мыслями и заметками в Интернете. Придумал слоган: «Упакуй. Напиши. Создай контакт». Я чувствовал, что он полностью охватывает то, что я пытаюсь делать. Упакуй обед. Напиши записку. Создай контакт со своим ребенком.
Я ничего не усложнял. Чтобы показать людям, как просто сделать маленькое дело, которое имеет большое значение.
К лету несколько коллег упомянули, что следят за моими постами. Получив их отзывы, я решил завести «официальную» страничку «Записок на салфетках» в Фейсбуке. Первой опубликованной там картинкой стала фотография записки, которую я написал для Эммы в последний день учебы.
Тебя самой достаточно. Ты не обязана никому ничего доказывать. –
Майя АнгелуА потом случилось замечательное событие.
Я обедал с человеком, с которым не был прежде знаком. Дэвид Брамфилд был рекрутером, и мне было интересно поговорить с ним о рабочих возможностях. В какой-то момент мы заговорили о том, как каждый из нас проводит время по утрам, пока не проснутся наши семьи. Я упомянул, что обычно сам готовлю обед для дочери и часто занимаюсь поиском цитат, чтобы выписать их на салфетку и вложить в коробку. Рассказал, как ощущаю свою связь с Эммой, готовя для нее и еду, и записку. Он подхватил:
– А, прямо как в «Записках на салфетках»! Я тоже читаю этого парня в Фейсбуке.