Все это время Скруджъ такъ волновался, будто потерялъ разсудокъ. Его душа и сердце слились съ душою и сердцемъ его второго я. Онъ все вспомнилъ, все узналъ, всему радовался и испытывалъ какое то необычайное безпокойство. И только когда сіяющія радостью лица его другого я и Дика скрылись изъ виду, онъ вспомнилъ о духѣ и замѣтилъ, что тотъ внимательно къ нему приглядывается, а свѣтъ на макушкѣ его головы разгорается все ярче и ярче.
— Немного надо, чтобы снискать благодарность этихъ простаковъ, — сказалъ духъ.
— Немного… — повторилъ Скруджъ.
Призракъ сдѣлалъ ему знакъ прислушиваться къ разговору подмастерьевъ, изливавшихся въ самыхъ сердечныхъ похвалахъ своимъ хозяевамъ. Когда Скруджъ исполнилъ его приказаніе, духъ продолжалъ:
— Что-же, развѣ я не правъ? Хозяинъ истратилъ нѣсколько несчастныхъ фунтовъ стерлинговъ, быть можетъ три, четыре и неужели стоитъ его за это такъ благодарить?
— Не въ этомъ вѣдь дѣло, — перебилъ его Скруджъ, задѣтый за живое и говоря, самъ не сознавая того, отъ имени Скруджа своей юности. — Не въ этомъ дѣло, духъ. Въ рукахъ Феззнунга находится возможность сдѣлать насъ счастливыми или несчастными; поставить насъ въ такое положеніе, чтобы жизнь наша была легка или тяжела, обратить трудъ нашъ въ радость или въ муку. А что власть, которою онъ можетъ дать намъ то или другое, и проявляется въ словѣ, взглядѣ, въ вещахъ столь незначительныхъ, столь неуловимыхъ, что ихъ невозможно подсчитать и анализировать — такъ не все ли равно? Развѣ въ этомъ суть? Счастье, которое оно намъ дастъ, для насъ такъ же дорого, какъ еслибы оно ему стоило всего его состоянія!
Встрѣтивъ пронизывающій взглядъ духа, Скруджъ остановился.
— Что съ тобою? — спросилъ призракъ.
— Ничего особеннаго, — отвѣчалъ Скруджъ.
— Нѣтъ, съ тобою что-то творится, — настаивалъ тотъ.
— Да, нѣтъ же, ничего. Мнѣ бы только очень хотѣлось сказать два, три слова моему конторщику. Вотъ и все.
Въ то время, какъ Скруджъ произносилъ эти слова, его второе я загасило лампы и духъ со Скруджемъ снова очутились на улицѣ.
— У меня остается совсѣмъ мало времени… Скорѣе! — сказалъ призракъ.
Слова эти не были обращены ни къ Скруджу, ни къ кому-нибудь другому, кого онъ могъ видѣть, но онѣ мгновенно произвели необычайное дѣйствіе, такъ какъ Скруджъ вновь увидѣлъ самого себя. Но теперь онъ былъ старше, въ самомъ цвѣтущемъ возрастѣ. Черты его лица еще не приняли выраженія сухости и черствости, свойственнаго Скруджу въ зрѣломъ возрастѣ, но въ нихъ уже проглядывала скупость и какая то тревога. Въ его взглядѣ было что-то хищническое и алчное, такъ ясно выражавшее захватившую его всецѣло страсть — наживу. Не могло уже быть сомнѣнія, въ какомъ направленіи раскинется тѣнь пустившаго ростки дерева. Скруджъ былъ не одинъ. Рядомъ съ нимъ стояла красивая молодая дѣвушка въ траурномъ платьѣ, съ глазами полными слезъ, такъ ярко блестѣвшими при свѣтѣ, исходящимъ изъ призрака прошлогоднихъ святокъ.
— Конечно, все равно, — говорила она тихимъ голосомъ, — по крайней мѣрѣ для васъ. Другое божество замѣнило меня въ вашемъ сердцѣ. Но если оно вамъ дастъ ту радость и то утѣшеніе, какія я старалась вамъ доставить, то быть можетъ я напрасно такъ убиваюсь.
— Какое божество замѣнило васъ? — спросилъ онъ.
— Золотой телецъ!
— Вотъ она людская несправедливость! — воскликнулъ онъ. — Ничего не проклинаютъ они съ такимъ озлобленіемъ, какъ бѣдность, и въ то же время ничего такъ не осуждаютъ, какъ погоню за богатствомъ.
— Вы слишкомъ боитесь общественнаго мнѣнія, — возразила дѣвушка. — Вы отдали ему все свое будущее. Я видѣла, какъ всѣ ваши благородныя стремленія гасли одно за другимъ, пока вами всецѣло не завладѣла главная ваша страсть — Нажива. Развѣ неправда?
— Ну, такъ что-же? — вызывающе отвѣчалъ онъ. — Что изъ того, что я сталъ болѣе практичнымъ, болѣе разсудительнымъ? Развѣ я измѣнился въ отношеніи васъ?
Она покачала головою.
— Измѣнился? — повторилъ онъ.
— Мы давно дали слово другъ другу — сказала она. — Мы ото сдѣлали тогда, какъ мы оба были бѣдны и не жаловались на свою судьбу, ожидая того времени, когда будемъ въ состояніи улучшить наше матеріальное положеніе нашимъ скромнымъ заработкомъ. Когда мы дали другъ другу слово, вы были другимъ человѣкомъ.
— Я тогда былъ ребенкомъ, — сказалъ онъ нетерпѣливо.
— Ваша собственная совѣсть говоритъ вамъ, что вы теперь не тотъ, чѣмъ вы были тогда, — возразила она. — Что же касается меня, то я все та же. Все то, что намъ сулило счастье, пока мы одинаково чувствовали и одинаково думали, теперь является для насъ источникомъ страданія и муки. Сколько разъ и съ какою душевною болью думала я обо всемъ этомъ, я не въ силахъ высказать. Достаточно, что я была въ состояніи такъ думать. И теперь я вамъ возвращаю ваше слово.
— Развѣ я когда-нибудь высказывалъ желаніе взять его обратно? — спросилъ онъ.
— Словами? Нѣтъ. Никогда.
— Чѣмъ же тогда?
— Вашимъ измѣнившимся отношеніемъ, угнетеннымъ настроеніемъ. Все перемѣнилось въ васъ, все стало инымъ: весь духъ вашей жизни, цѣль къ которой вы стремитесь. Еслибы тогда вы не дали мнѣ слово, — продолжала молодая дѣвушка, нѣжно смотря на него, но твердымъ голосомъ, — скажите мнѣ, просили бы вы меня теперь быть вашей женой? О, конечно, нѣтъ!
Казалось, что онъ помимо своей воли готовъ былъ согласиться съ этимъ, слишкомъ справедливымъ предположеніемъ. Тѣмъ не менѣе онъ еще попробовалъ бороться съ собою.
— Вы сами не думаете того, что говорите, — сказалъ онъ.
— Какъ бы я была счастлива думать иначе, еслибы я только могла, одному Богу извѣстно! — отвѣчала она, — Вѣдь лишь непреоборимая сила могла привести меня къ подобному заключенію. Но, еслибы вы были сейчасъ свободны, могла бы я развѣ вѣрить, что вы избрали бы себѣ въ жены бѣдную дѣвушку, — вы, который даже въ минуты самаго сильнаго увлеченія, не перестаете взвѣшивать все на вѣсахъ наживы и смотрѣть на все съ этой точки зрѣнія? Еслибы даже вы на мгновеніе забыли тѣ единственныя начала, которыя руководятъ вашею жнзнью, и остановились бы на этомъ выборѣ, то развѣ для меня можетъ быть сомнѣніе, что вы очень скоро пожалѣли бы и раскаялись въ сдѣланномъ вами шагѣ? Поэтому я и возвращаю вамъ ваше слово. Дѣлаю я это отъ чистаго сердца, во имя любви, которую я питала къ вамъ, когда вы были столь не похожи на того, кѣмъ вы стали теперь.
Онъ хотѣлъ прервать ее, по она продолжала, отвернувшись отъ него.
— Быть можетъ, — и я даже въ этомъ увѣрена, — память прошлаго заставитъ васъ страдать отъ этого рѣшенія. Но это будетъ недолго, о, очень недолго! Вы сумѣете прогнать всякое воспоминаніе о нашей любви, съ радостью, съ какою возвращаются къ дѣйствительности послѣ тяжелаго сна. Будьте счастливы, если можете, въ избранной вами самимъ жизни.
Она оставила его, и такъ они разстались.
— Послушай духъ, — простоналъ Скруджъ — довольно! Веди меня домой! Я болѣе не въ силахъ выносить этихъ мукъ!
— Еще одна тѣнь! — воскликнулъ призракъ.
— Нѣтъ, больше ни одной, ни одной больше! Я не могу! Довольно мучить меня! — кричалъ Скруджъ.
Но неумолимый духъ охватилъ его обѣими руками и заставилъ смотрѣть на то, что произошло дальніе.
Они перенеслись въ другую обстановку и иныя картины развернулись передъ ихъ глазами. Это была ни большая, ни роскошно обстановленная, но очень уютная и удобная комната. Около весело и ярко пылавшаго камина сидѣла молодая дѣвушка, такъ напоминавшая ту, которую онъ только что видѣлъ, что Скруджъ принялъ ее за ту, пока не замѣтилъ, что она теперь обратилась въ серьезную мать семейства, сидящею напротивъ своей дочери.
Невообразимый гвалтъ, царившій въ комнатѣ, происходилъ отъ находившихся тамъ дѣтей, которыхъ Скруджъ при своемъ волненіи не замѣтилъ. И въ противоположность той прославленной поэмой ватагѣ изъ сорока дѣтей, которыя держали себя такъ, какъ будто вмѣсто ихъ сорока былъ одинъ, каждый, изъ находившихся здѣсь, оралъ и шумѣлъ за сорокъ. Неизбѣжнымъ послѣдствіемъ подобнаго положенія вещей былъ гвалтъ, о которомъ невозможно себѣ составить точнаго представленія, но никого изъ окружающихъ онъ не безпокоилъ. Даже, напротивъ, мать и дочь смѣялись отъ всего сердца и видимо были очень довольны. Сестра было попробовала даже принять участіе въ ихъ вознѣ, но подверглась самому безжалостному нападенію этихъ маленькихъ разбойниковъ, по своему расправлявшихся съ нею. Что бы я далъ, чтобы быть однимъ изъ нихъ! Хотя, конечно, я бы не поступилъ съ нею столь жестоко, о, нѣтъ! За все золото въ мірѣ, я бы такъ грубо не растрепалъ ее красиво причесанные волосы! А что касается очаровательной, миніатюрной туфельки, то даже ради спасенія своей жизни, я бы силою не снялъ ее, сохрани меня Боже! Обнять ее за талію, какъ это сдѣлали во время игры безъ всякаго стѣсненія маленькіе храбрецы, я бы, конечно, также никогда не рѣшился. Я бы боялся, что въ наказаніе за подобное святотатство, моя рука навсегда останется согнутой, никогда уже не имѣя возможности выпрямиться. А между тѣмъ какъ бы я хотѣлъ коснуться ея губъ своими губами; какъ бы хотѣлъ задать ей вопросъ, чтобы отвѣчая мнѣ, она вынуждена была раскрыть свои губки; хотѣлъ бы остановить свой взоръ на ея опущенныхъ глазахъ и чтобы она не покраснѣла отъ этого; хотѣлъ бы распустить ея благоухающіе волосы, каждый локонъ которыхъ былъ бы для меня цѣлымъ откровеніемъ. Однимъ словомъ, я бы хотѣлъ, сознаюсь въ этомъ, чтобы мнѣ было разрѣшено воспользоваться вблизи нея всѣми преимуществами ребенка, и въ то же время остаться взрослымъ, чтобы оцѣнить всю ихъ прелесть.
Но тѣмъ временемъ, послышался стукъ въ дверь и вслѣдъ за нимъ невѣроятный шумъ и крики — и вся веселая ватага дѣтей, не давая опомниться сестрѣ, быстро схватила ее за руки и съ радостными, торжествующими криками, побѣжала къ двери, на встрѣчу отцу, входившему въ сопровожденіи человѣка, навьюченнаго рождественскими игрушками и подарками. Представьте себѣ крики, драки, наскоки и натиски на безпомощнаго посыльнаго! Кто взбирался на него по устроенной изъ стульевъ лѣстницѣ, кто вырывалъ изъ его рукъ различные пакеты, завернутые въ желтой бумагѣ, кто хваталъ за концы его шарфа, кто виснулъ на его шеѣ, кто въ припадкѣ нѣжности дубасилъ его въ спину. А при какихъ радостныхъ, восторженныхъ восклицаніяхъ открывался каждый свертокъ! Какое отчаяніе вызвало предположеніе, что одинъ изъ малютокъ положилъ въ ротъ жестяную кастрюлечку изъ кукольной кухни и проглотилъ сахарнаго индюка, приклееннаго къ деревянному блюду! Какой вздохъ облегченія вырвался у всѣхъ, когда узнали, что это была ложная тревога! Ихъ радость, ихъ благодарность, ихъ восторгъ не поддаются описанію. Наконецъ настало время ложиться спать и мало-по-малу, всѣ дѣти, одинъ за другимъ, вышли изъ гостиной и поднялись наверхъ, гдѣ находились ихъ комнаты. Скоро они улеглись, и въ домѣ воцарилась тишина.
Послѣ ухода дѣтворы, хозяинъ дома, на плечо котораго нѣжно опиралась старшая дочь, сѣлъ между нею и женою возлѣ ярко пылавшаго камина. Скруджъ съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ за ними. При мысли, что другое существо, такое же милое и граціозное, какъ эта дѣвушка, могла называть его отцомъ, могла замѣнить ему грустную, мрачную зиму его жизни, свѣтлымъ, радостнымъ лѣтомъ, глаза его наполнились слезами.
— Бэла, — сказалъ мужъ, обернувшись къ женѣ, съ нѣжной улыбкой, — я видѣлъ сегодня одного изъ твоихъ старыхъ друзей.
— Кого?
— Отгадай?
— Какъ могу я отгадать? Ахъ, я знаю, — прибавила она, улыбаясь, какъ и ея мужъ. — Вѣроятно Скруджа?
— Именно. Я проходилъ мимо его конторы и такъ какъ ставни не были закрыты и въ комнатѣ было свѣтло, то я невольно увидѣлъ его. Говорятъ, что его компаньонъ при смерти, и онъ теперь тамъ совсѣмъ одинокъ. Я думаю, что онъ одинокъ во всемъ мірѣ.
— Духъ, — сказалъ, прерывающимся голосомъ Скруджъ — уведи меня отсюда.
— Я вѣдь предупреждалъ тебя, — отвѣчалъ ему призракъ, — что покажу тебѣ тѣни твоей прошлой жизни. Вини же себя, что онѣ таковы, какъ эти, а не иныя.
— Уведи меня, уведи меня! — кричалъ тотъ. — Я не въ силахъ долѣе выносить подобныя зрѣлища.
Обернувшись къ духу, онъ замѣтилъ, что тотъ смотритъ на него лицомъ, на которомъ, по какой-то непонятной случайности, отпечатлѣлись черты всѣхъ лицъ, которыя призракъ ему показывалъ. Въ изступленіи Скруджъ бросился на него.
— Оставь меня! — кричалъ онъ. — Уведи меня домой, перестань мучить меня!
Во время борьбы съ призракомъ, если только это можно было назвать борьбой, такъ какъ духъ безъ всякаго видимаго усилія отразилъ всѣ нападенія Скруджа, онъ замѣтилъ, что свѣтъ на головѣ призрака разгорался все сильнѣе и ярче. Объяснивъ этимъ обстоятельствомъ непобѣдимость духа, Скруджъ схватилъ гасильникъ и изо всей силы нахлобучилъ его на голову призрака. Духъ такъ съежился подъ тяжестью этого фантастическаго головного убора, что его совсѣмъ не стало видно. Но какъ Скруджъ ни напиралъ на него всѣмъ своимъ тѣломъ, онъ никакъ не могъ добиться, чтобы гасильникъ скрылъ собою свѣтъ; напротивъ, онъ вырывался изъ подъ гасильника съ какою то особенною яркостью, озаряя все вокругъ себя.
Скруджъ вдругъ почувствовалъ себя до нельзя утомленнымъ и одержимымъ непреодолимою потребностью сна. Вскорѣ онъ очутился у себя въ спальнѣ и въ то время, когда онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе, чтобы еще больше надвинуть гасильникъ, рука его вытянулась и онъ только успѣлъ упасть на постель, чтобы заснуть крѣпкимъ сномъ.
Строфа III Второй изъ трехъ духовъ
Разбуженный посреди громогласнаго храпа, Скруджъ сѣлъ на своей кровати, чтобы собраться съ мыслями. Онъ чувствовалъ, что наступило время, когда стѣнные часы пробьютъ часъ и что сейчасъ ему придется познакомиться со вторымъ духомъ, который долженъ былъ явиться ему черезъ посредство Джэкоба Марли. Но находя слишкомъ непріятною охватившую его дрожь въ ожиданіи разрѣшенія мучительнаго для него вопроса, какую именно изъ занавѣсокъ его кровати духъ отдернетъ, Скруджъ своими собственными руками раздвинулъ ихъ, послѣ чего опять легъ, уставившись глазами въ пространство возлѣ кровати, такъ какъ онъ рѣшилъ храбро встрѣтить призрака въ моментъ его появленія, не имѣя ни малѣйшаго желанія быть застигнутымъ врасплохъ, или поддаться черезчуръ сильному волненію.
Господа, крѣпкіе умы, привыкшіе никогда ни въ чемъ не сомнѣваться, хвалящіеся тѣмъ, что они видали всякія виды и воображающіе, что всегда находятся на высотѣ положенія, доказываютъ свою неустрашимую храбрость при встрѣчѣ съ опасностью тѣмъ, что объявляютъ себя готовыми на все, начиная съ игры въ орлянку, до человѣкоубійства. Между такими крайностями, конечно, обрѣтается достаточно обширное поле для самыхъ безконечныхъ градацій. Не желая нисколько изобразить въ лицѣ Скружа; а подобнаго хвастуна, я, тѣмъ не менѣе, не могу отрѣшиться отъ желанія просить васъ повѣрить, что онъ также готовъ былъ броситъ вызовъ цѣлому сонму самыхъ поразительныхъ и фантастическихъ призраковъ, не поддавшись ни малѣйшему удивленію при видѣ чего бы то ни было въ этомъ родѣ — начиная съ ребенка въ колыбели и кончая носорогомъ!
Но если Скруджъ и былъ готовъ ко всему самому необыкновенному, то онъ нисколько не подготовился къ тому, чтобы ничего не случилось. Вотъ почему, когда стѣнные часы пробили часъ и ни одинъ призракъ не явился, то онъ весь похолодѣлъ и затрясся, какъ въ лихорадкѣ, Прошли пять, десять, пятнадцать минутъ… — Все нѣтъ ничего! Впродолженіе всего этого времени, онъ не двигаясь, лежалъ на кровати, на которой, какъ въ фокусѣ сосредоточивались красные лучи, освѣтившіе ее всю въ то мгновеніе, какъ часы, пробили часъ. Уже одинъ этотъ свѣтъ волновалъ Скруджа сильнѣе, чѣмъ то могли сдѣлать десятки призраковъ, такъ какъ онъ совершенно не могъ объяснить себѣ ни его значенія, ни происхожденія. Временами онъ даже опасался, что представляетъ собою интересное и рѣдкое явленіе внезапнаго самовозгоранія, не имѣя притомъ утѣшенія быть въ этомъ увѣреннымъ. Въ концѣ концовъ онъ началъ думать (съ чего конечно и я и вы начали бы, какъ это всегда, впрочемъ, бываетъ съ людьми, не находящимися въ затруднительномъ положеніи и потому всегда хорошо знающими, что надо было предпринять въ такомъ-то случаѣ и что именно сдѣлали бы они), наконецъ, повторяю я, онъ началъ думать, что таинственное начало этого необъяснимаго свѣта находится, быть можетъ, въ сосѣдней комнатѣ, такъ какъ слѣдя за свѣтомъ, такъ сказать, по направленію его исхожденія, можно было видѣть, что онъ начинался именно въ той комнатѣ. Это предположеніе такъ захватило Скрѵджа, что онъ быстро соскочилъ съ кровати, надѣлъ туфли и безшумно проскользнулъ къ двери.
Въ тотъ моментъ, какъ онъ брался за ручку, какой то странный голосъ позвалъ его по имени, приказывая войти. Скруджъ повиновался.
Безъ сомнѣнія это была его гостиная, но какъ удивительно преобразилась она! Всѣ стѣны и потолокъ были роскошно разукрашены гирляндами сверкающей, свѣжей зелени, такъ что она казалась настоящей рощей, пестрѣвшей кроваво-красными ягодами. Кудрявая листва падуба, омелы и плюща отражала въ себѣ свѣтъ, какъ будто все это было увѣшано милліономъ маленькихъ зеркалъ. Въ каминѣ пылалъ яркій огонь, какого этотъ окаменѣлый очагъ не знавалъ ни во времена Марли, ни во времена Скрѵджа, ни много, много лѣтъ! На полу огромною кучею, образуя родъ трона, громоздились индюшки, гуси, всякаго рода дичь, жирныя куры, огромные куски мяса, молочные поросята, ветчинные окорока, цѣлыя сажени колбасъ, паштеты, пуддинги, корзины устрицъ, жареные каштаны, румянныя яблоки, сочные апельсины, сладкія груши, огромныя, дымящіяся кулебяки, груды печеній, торты и чаши съ горящимъ пуншомъ, наполнявшимъ комнату своимъ утонченнымъ ароматомъ. На верху всѣхъ этихъ прелестей, возсѣдалъ, какъ на тронѣ, великанъ, великолѣпный съ виду, такой веселый и румяный, что пріятно было на него смотрѣть. Въ рукахъ онъ держалъ зажженный факелъ, въ формѣ рога изобилія. Въ то мгновеніе, когда Скруджъ заглядывалъ въ пріотворенную дверь великанъ поднялъ надъ своею головою факелъ, и свѣтъ его озарилъ фигуру Скруджа.
— Войди! — закричалъ призракъ. — Не бойся поближе познакомиться со мною, мой другъ.
Скромно вошелъ въ комнату Скруджъ и склонилъ голову передъ духомъ. Это не былъ прежній суровый Скруджъ и, не смотря на добродушное и привѣтливое выраженіе глазъ призрака, онъ опустилъ передъ нимъ свои.
— Я Духъ наступающихъ Святокъ, — сказалъ призракъ. — Взгляни на меня!