– Вы домой не собираетесь? – спросила Вероника. – Мама, наверно, обед уже накрыла. И, по-моему, дождь сейчас ливанет…
В самом деле – непонятно откуда налетевший ветер взметнул с земли пыль, прошелестел валявшимися у обочины обертками от шоколадных батончиков, а потом донес до них отрывистые слова Макса:
– Олег, я думал, мы все уже выяснили. Я же вам сказал – в течение месяца. В течение месяца у меня появятся деньги, я гарантирую.
Вероника тут же обернулась в его сторону, вскинула брови и, кукольно округлив губы, протянула:
– Интересное кино! Значит, в течение месяца у него появятся деньги? Откуда бы это?
Ася пожала плечами и отвернулась.
Пусть эти долбаные родственнички сами плетут свои омерзительные интриги, а ее не впутывают!
Она ничего не желает об этом знать!
Гроза разразилась во время обеда.
Сквозь распахнутые окна столовой видно было, как небо прорезала ветвистая золотая молния – и тут же грохнуло прямо над крышей. Белые занавески, взметнувшись на ветру, завились какими-то немыслимыми узлами, зазвенели стекла в захлопавших рамах. Дождь обрушился на землю мгновенно, встал за окнами прозрачной пахнущей свежестью стеной.
Бабка Лидия едва не уронила от неожиданности тяжелую супницу. Быстро опустив ее на стол, она бросилась закрывать створки окон. На помощь ей поспешили Макс и Вероника. Лишь Александра, как обычно каркавшая что-то в телефонную трубку по-английски, кажется, даже не заметила обрушившегося на поселок стихийного бедствия.
Вероникины сыновья, воспользовавшись общей сумятицей, выскочили из дома и теперь, босоногие и полуголые, плясали во дворе под секущими их дождевыми струями, как туземцы.
– Закрывай скорей! – вопила бабка. – Максюша, вот тут прижми. Ах, проклятые рамы, совсем рассохлись! Вконец с ними измучилась…
– Ничего, мамик, – отозвался отец, с силой захлопывая рвущуюся из рук створку. – Недолго тебе осталось с ними бороться. У меня в квартире стеклопакеты.
– Это вы о чем? – Вероника тут же насторожилась и вскинула голову, как гончая, услышавшая свист.
Макс, кажется, понял, что проговорился, и, не обращая внимания на сестру, принялся сосредоточенно запирать шпингалеты. Лидия Сергеевна отозвалась:
– Ника, твои мальчики простудятся. Позови их в дом!
– Да черт с ними, пусть бесятся, – отмахнулась Вероника. – Замерзнут – сами придут.
Через несколько минут, когда все окна наконец были надежно закрыты, а семья вернулась за стол, так и не дозвавшись Ивара и Камиля, Вероника, помешав в тарелке с супом ложкой, возобновила разговор:
– Так о чем ты тут обмолвился, Макс? Мама к тебе переезжает?
– Никто ни к кому не переезжает. Отец еще жив, а ты говоришь такое, – оскорбленно поджала губы Лидия Сергеевна и всхлипнула. – Мы просто…
– Мы прикидывали варианты, на случай… если все закончится плохо, – вступил Макс. – Нельзя же закрывать на это глаза. Конечно, все мы хотим, чтобы папа оправился и прожил еще лет сто. Но Саша права: случается всегда именно то, чего никто не предусмотрел. Поэтому мы поговорили… чисто гипотетически…
– И ты, значит, благородно готов забрать маму к себе, – подытожила Вероника. – А дом? Что будет с домом?
– Ох, детка, не лезь в дела взрослых, а? – шутливо отозвался Максим. – Как это говорится? Не забивай свою очаровательную головку.
– Прекрати! – вдруг взвизгнула Ника. Она стукнула маленьким холеным кулачком по столу так, что брякнула, подпрыгнув, тарелка. – Я взрослый человек, у меня двое детей! Хватит выставлять меня перед всеми какой-то… дебилкой! Ты думаешь, я ничего не понимаю? Ничего не вижу и не слышу? Да я голову дам на отсечение, что ты уже уговорил маму продать дом.
– Ника, что ты кричишь? – возмутилась Лидия Сергеевна. – В доме больной человек, не забывай об этом. Конечно, мы с Максом обсуждали возможность продажи дома. Мне одной его не потянуть. И оставаться здесь будет слишком тяжело. Воспоминания…
Она страдальчески смежила веки и прикусила тонкие губы, являя собой этакую маску стоической борьбы с горем.
– О, ну, конечно, твой любимчик Макс уже насвистел тебе в уши с три короба, – скривилась Вероника. – Ты бы хоть задумалась: чего это он так торопится продать дом? Он же опять куда-то вляпался, влез в долги! И уже уверяет кого-то там по телефону, что в течение месяца у него появятся деньги!
Ася видела, как перекосилось лицо отца. Глаза сузились, словно у уличного разбойного кота. Даже голос его, когда он заговорил, как-то шипел и присвистывал:
– А ты-то чего так взбеленилась? – Он подскочил из-за стола и угрожающе склонился над Вероникой. – Ты, я смотрю, сама имеешь виды на дом? Как же, очередной ебарь сбежал, и детей теперь кормить нечем! Машину-то ты успела уже продать. Об этом, кстати, ты мамочке рассказала?
– Как машину?.. – ахнула Лидия Сергеевна, но Нику было уже не остановить.
– Ты не слишком ли губу раскатал, братик? – верещала она. – Мало того, что отхватил в свое время хату на Кутузовском…
– Ту квартиру, если помнишь, давно разменяли…
– А я-то чем виновата, что ты с женой не ужился, пришлось жилплощадь делить? Ты уже с родителей получил все, что тебе причиталось. Если дом достанется мне, будет только справедливо!
– Перестаньте! – простонала бабка.
Ася переводила ошеломленный взгляд с отца на – тетку.
Еще пару часов назад мирно подтрунивавшие друг над другом, теперь они, кажется, готовы были разорвать друг друга на части…
Внутри поднималось что-то темное, давящее, мешавшее дышать. Девочка с силой прикусила краешек ладони, пытаясь остановить подкатывавшие к глазам злые слезы.
– Постойте! – вмешалась Александра, до этой минуты сохранявшая нордическое спокойствие и лишь внимательно следившая за перепалкой домочадцев. – Все эти дрязги не имеют никакого смысла. В права владения наследством все мы вступим не раньше чем через полгода после папиной смерти.
Лидия Сергеевна вдруг удивительно спокойным голосом возразила:
– Вовсе нет, Сашенька. Дом зарегистрирован на меня. Я могу продать его в любой момент.
– Как? – так и осела Александра. – Это… это когда же вы так решили?
– А тебе-то что? Ты чего так распереживалась? – тут же налетел на нее отец. – Ты же, кажется, финансовых проблем не испытываешь?
– То есть ты считаешь, только потому, что вы с Вероникой ни копейки не способны заработать, я должна отказаться от прав на наследство? – холодно поинтересовалась Александра.
– Хватит! – не выдержала вдруг Ася.
Она вскочила из-за стола, стараясь прокричаться через душившие ее слезы.
– Хватит! Замолчите все, наконец! Дедушка еще жив, понимаете вы это? Он жив!
Внутри все дрожало и обрывалось. В горле непролитой мутью стояло чувство гадливости…
Однажды в детстве, играя во дворе, она как-то перевернула трухлявую корягу и увидела копошащихся под ней белых личинок. Она несколько минут стояла, оцепенев, не в силах отвести от них взгляд, чувствуя только, как по спине, вдоль позвоночника, бегут мурашки, на шее поднимаются дыбом тонкие волоски, к горлу приливает тошнота, а в груди холодит скользкое чувство омерзения.
Вот и сейчас Ася ощущала что-то подобное.
Разница была лишь в том, что тогда, в детстве, она бросилась к отцу, скучавшему на скамейке, захлебываясь всхлипами, указала трясущимся пальчиком на корягу, и тот, посмеиваясь, покровительственно приобнимая ее за плечи, подцепил корягу двумя пальцами и вышвырнул ее прочь за ограду, а личинки смыл водой из шланга. Теперь же ей не у кого было искать помощи и защиты от этого охватившего ее ощущения, будто она задыхается от столкновения с мировой мерзостью.
Она бросилась прочь из комнаты, повалив на ходу стул. Он грохнулся спинкой об пол – и, словно в ответ, снова загремел гром над крышей дома.
Ася и сама не поняла, почему, выскочив из-за обеденного стола, влетела именно в комнату деда.
Алексей Михайлович, все такой же недвижимый, с отливающими голубоватой бледностью запавшими щеками, лежал на кровати. В тишине, нарушаемой лишь отголосками спора из столовой, мерно попискивали многочисленные медицинские приборы.
Окно в комнате было приоткрыто – в начале грозы про него все забыли, и на подоконник натекла целая лужа воды. В ней мерно кружил занесенный ветром темно-розовый лепесток от одного из бабкиных – пионов…
Вся дрожа, Ася подошла к кровати, опустилась на колени и приподняла с матраса тяжелую жилистую руку старика. Бескровно-бледную, перевитую набрякшими голубоватыми венами. Кожа кисти была сухая и прохладная.
– Дедушка, – хрипло прошептала Ася. – Что же это, дедушка? Как им… Как они так могут, дедушка? Ублюдки! Стервятники…
– Дедушка, – хрипло прошептала Ася. – Что же это, дедушка? Как им… Как они так могут, дедушка? Ублюдки! Стервятники…
Она всматривалась в каменно-спокойное лицо Алексея Михайловича. Высокий открытый лоб, запавшие щеки, крупный нос, седые усы, властный тяжелый подбородок.
Как бы ей хотелось, чтобы эти потемневшие сомкнутые веки вдруг дрогнули, приоткрылись и дед глянул на нее своими пронзительными глазами!
Ася прижалась к сухой холодной руке щекой и продолжала сдавленно говорить, обжигая бледную кожу прерывистым дыханием:
– Дедушка, это что, все взрослые такие? И я такой стану? Я не хочу… У меня ведь получится, правда? Ведь ты же не такой… Ты – прямой и честный… А я похожа на тебя. Ведь правда же, похожа?
Какой-то из приборов, укрепленных у изголовья, вдруг запищал немного по-другому.
Ася испуганно вздрогнула, перевела на него взгляд, непонимающе всматриваясь в бегущий на табло график. Потом снова посмотрела на деда. Воронцов лежал все так же недвижимо. В комнате ничего не из-менилось.
Наверно, скакнуло давление или что-нибудь подобное, потому и отреагировал прибор.
Ася выпустила руку деда, поднялась на ноги, склонилась над кроватью и быстро прижалась к щеке старика горячими искусанными губами.
– Дедушка, я не пойду туда, к ним. Ты же не рассердишься, правда?
Она быстро метнулась к приоткрытому окну и дернула створку на себя. Дождь все еще беспощадно колотил по земле, траве и листьям.
На Асю пахнуло ароматом влажного сада – земли, свежей зелени и цветов. Вдруг показалось, что именно там, под дождем, ей удастся смыть с себя эту приставшую к коже, словно мазут, липкую гадость, эту душащую ее брезгливую ненависть.
Девушка влезла босыми ногами на подоконник и спрыгнула в сад.
Ее угораздило приземлиться прямо в бабкину клумбу с пионами. Лохматые встрепанные от дождя розовые соцветия стеганули ее по лицу, по рукам. Ноги тут же облепили влажные комья земли. Запах тут стоял просто одуряющий – приторный, забивающий нос и рот своей сладостью.
Ася, отплевываясь от дождевых струй, выбралась из клумбы. Она вся уже вымокла, волосы прилипли к голове, майка и шорты пристали к телу. Ее лихорадило – то ли еще не отступила истерика, то ли слишком холодными были струи дождя…
От земли влажно поднимался пар, частые капли выбивали дробь по розовым лепесткам. Выбравшись из клумбы, благоухая, словно парфюмерный магазин, Ася столкнулась с Камилем. Тощий загорелый мальчишка в одних только мокрых шортах окинул ее заинтересованным взглядом, потом взглянул на разоренную клумбу и заржал, обнажив щербатые зубы.
– Ну, теперь тебя бабка взгреет, – заверил он.
– Да пошел ты!
Ася щелкнула пальцами по мокрой мальчишеской голове, увернулась от ответного тычка и, шлепая босыми ногами по мокрой земле, побежала прочь из сада.
От свежего воздуха ей стало чуть легче, но темная муть все еще сидела внутри, не желая смываться окончательно. Ася не понимала, как от нее избавиться, только чувствовала, что нужно что-то сделать с собой, как-то отмыться, очиститься от всего, что против воли захлестнуло ее во время этого проклятого обеда!
Она бежала вперед, сама не понимая – куда, лишь с наслаждением подставляя лицо струям и ветру. Босые пятки разъезжались на раскисшей земле, в ступни впивались еловые иголки и песчинки, но Ася не обращала на это внимания.
Она сама не поняла, как оказалась на обрыве – там, где впервые познакомилась с Артемом.
Сейчас, из-за стоящего стеной дождя, река и воздух казались единым целым. Над поверхностью воды начинал клубиться туман, еще сильнее размывая границу между водной и воздушной гладью. Вода была серой, дождевые струи выбивали из нее мелкую водяную крошку. Свесившая ветви вниз ива тяжело шумела листьями, подставляясь под льющуюся с неба влагу…
Остановившись на обрыве, Ася вспомнила, как поманила ее в тот первый вечер речная глубина. Как захотелось хоть на мгновение избавиться от земного притяжения и поймать ощущение полета.
Она тогда испугалась.
Испугалась, что ударится о воду, что там, под обрывистым берегом, может валяться какая-нибудь ар-матура.
А теперь страха не было.
Осталась лишь какая-то отчаянная решимость.
Ася отступила на несколько шагов назад, разбежалась, подпрыгнула, отрываясь от земли, и уже в воздухе притянула коленки к груди…
Где-то над головой белым вспыхнула молния, весело затрещал гром – и Ася всей грудью вдохнула ударивший в лицо влажный воздух. Ей удалось поймать ощущение полета, свободы, отрешенности от всего.
И она вдруг приглушенно взвизгнула и весело засмеялась в воздухе!
А затем, слишком быстро, все закончилось, и девочка – прямо в шортах и футболке – рухнула в воду.
Речная вода была чистой, лишь немного отдававшей тиной на губах. Никакой арматуры под обрывом, конечно, не оказалось. Ася упруго распрямилась в воде, ловко встраиваясь всем телом в водную стихию, и двинулась вперед и вверх. Она вынырнула, раскинула руки и снова весело рассмеялась, ловя губами дождевые капли…
Ей удалось! Удалось стряхнуть с себя все это, смыть, счистить.
Почему-то она вдруг отчаянно остро ощутила, что жива, молода, что вся жизнь у нее впереди, и дальше с ней будет лишь то, что захочет она сама. Что никто на свете – ни отец, ни мать, ни школьные учителя, ни родственники – никогда уже не смогут ничего ей диктовать. Она сама по себе, она сильная и ловкая, и у нее все получится!
Она еще немного поныряла под дождем, посмеиваясь от непреходящего ощущения эйфории. А затем широкими гребками задвигалась к берегу.
Выбраться ей удалось чуть ниже по течению – там, где были деревянные мостки лодочной станции, где летом подрабатывал Артем.
Ася вышла из воды, встряхнулась. Выжимать одежду или волосы под таким дождем, конечно, не было никакого смысла. И она, мокрая насквозь, босиком, быстро пошла по направлению к поселку, к той пятиэтажке, откуда спикировал на нее сегодня утром самолетик.
Артем открыл дверь и присвистнул, оглядывая Асю.
Он молча, не задавая вопросов, втянул ее в квартиру, стащил с вешалки какое-то старое, пахнущее нафталином пальто и укутал ее. Ася почти утонула в нем – из драповой шинели, колом стоявшей на полу, торчала лишь ее встрепанная голова. Артем притиснул ее к себе и принялся растирать руками спину. Ася припала лбом к его такому теплому плечу, и парень втянул ноздрями воздух:
– Ты что, купалась? Пахнешь, как русалка! А это что? О, улика!
Он вытащил из мокрых Асиных волос лепесток пиона, с комичной серьезностью поднес его к носу, попробовал на зуб и щелчком отбросил на пол.
Ася прижималась к нему все крепче, чувствуя, как дрожь начинает возвращаться, как дробно стучат ее зубы. Теперь, правда, это совершенно точно было просто от холода…
– Ты… один? – едва выдавила она.
– Что? – не сразу понял Артем. – А! Да, один. У матери ночная смена сегодня.
– Хорошо, – коротко кивнула Ася. – Потому что… знаешь, так ничего не выйдет. Мне нужно снять с себя это… мокрое…
Артем заморгал.
На скулах его вспыхнули красные пятна. Он легко заливался краской, как все рыжие.
– Ага… – как-то сдавленно сказал он. – Ага, – ладно.
Ася сбросила пальто, и оно тяжелой неуклюжей колодой осело на пол. Артем ошалело смотрел на Асю. И та, глядя на него не отрываясь, все еще под воздействием той странной эйфории, от которой покалывало в кончиках пальцев, принялась стягивать через голову майку.
Артем, судорожно сглотнув, шагнул к ней и притянул к себе.
Его ладони с шершавыми мозолями от весел были горячими – так и обжигали влажную Асину кожу! – но почему-то от их прикосновений по спине бежали мурашки. Рвано дыша, он принялся покрывать короткими жадными поцелуями ее лицо – виски, скулы, уголки глаз, щеки, прихватил зубами нижнюю губу. Ее и саму уже захватило, и взбесившиеся руки вытворяли что-то невероятное.
– Так… так и будем здесь стоять? – выдохнула она между поцелуями. – Где… твоя… комната? Может, туда пойдем?
– Ага… – Артем неопределенно махнул рукой куда-то назад и, не отрываясь от Аси, принялся пятиться.
Они так и двигались по квартире – четвероногим двуглавым чудовищем, натыкаясь на стены, опрокидывая мебель. Артем спиной толкнул дверь в свою комнату, и они ввалились внутрь, едва не грохнувшись на ковер.
– Так… так просто несправедливо… – все еще пытаясь сохранить способность шутить, выговорила Ася. – На тебе слишком много одежды, а на мне почти нет. Или раздевайся тоже, или оденусь я.
– Ага…
– Ты вообще другие слова, кроме «ага», знаешь?
– Ага…
Артем неохотно, через силу разжал руки, отступил на пару шагов назад и, не переставая пожирать Асю глазами, стал поспешно раздеваться.