Иногда такая его восторженность позволяла людям слишком быстро продвигаться, а потом у Икара рассыпались крылья. Один талантливый молодой менеджер из нашего направления бытовой техники внедрил метод снижения издержек производства – лучший опыт, который он перенял у другой компании и применил у себя в Appliances, – и поделился им, сделав презентацию на собрании членов правления. Это успешное использование совместного опыта привело к тому, что в свои тридцать четыре года, в столь «нежном» для менеджера возрасте, он стал одним из вице-президентов GE. Похоже, он был не готов к этому и спустя два года или даже меньше был отозван. Сейчас он управляет, и весьма успешно, компанией RV.
Как быстро все происходило, так же быстро и заканчивалось.
Один из старших вице-президентов, которому было за пятьдесят, со временем потерял интерес к работе и ушел сам, внеся напоследок предложения по применению своего опыта.
Другой, намного моложе, главное приобретение Уэлча, донимал его тем, что беспрестанно повторял: «Возможно, я еще не настолько в это вник, как вы».
А вот другой помазанник Уэлча – 38-летний Деннис Даммерман, к его собственному удивлению, ставший CFO и самым молодым среди старших вице-президентов в истории GE, никогда не терял пыла. Однажды он признался мне, что не был готов к такой работе, но смог выдержать благодаря тому, что Джек шел с ним ноздря в ноздрю и поддерживал его в самые тяжелые времена. Деннис часто проявлял раздражительность и вспыльчивость, и, насколько мне было известно, многие чувствовали себя гораздо комфортнее в общении с Джеком, чем с ним. Он мог быть суров, но все относились к нему с уважением, включая Джека. Мне он тоже всегда нравился.
48. Привилегии Джека
Деннис был примерно моего возраста. Он стал членом совершенно новой команды Уэлча, гиперактивной и увлеченной. Первые шесть-семь лет эта команда сосуществовала со старой расслабившейся GE, к которой принадлежал и я.
Мне как-то сказали: никогда не приходите в офис или на предприятие без костюма и галстука, вы должны отличаться от рабочих, занимающихся производственной деятельностью. Мы были менеджерами – даже если большую часть своей карьеры я ничем не управлял, кроме авторучки (правда, еще делал попытки управлять процессом общения этого маньяка). Я считал, что ношение костюма отдает эпохой Эдисона, Диккенса и выглядит смешным, но делал то, что мне было сказано.
Будучи спичрайтером, я принадлежал к корпоративному миру связей с общественностью, который Уэлч считал синекурой, теплым местечком для старожилов GE, притащившихся к финишной прямой. Этот мир был лишен той увлеченности, что двигала им и его единомышленниками, многие из которых пришли из отделения пластмасс Plastics.
Старый состав пиарщиков переехал в Коннектикут еще в начале 70-х, когда Редж Джонс переводил сюда главные офисы корпорации, располагавшиеся прежде на Манхэттене. Позднее Уэлч скажет, что если бы в то время он был CEO, то никогда не переехал бы оттуда, из центра активности и гущи событий.
Спустя несколько лет снова оказалось возможным перенести арену борьбы GE в Нью-Йорк, где имелись роскошные офисы GE в бывшем здании RCA, а чтобы добраться туда из Фэрфилда парой вертолетов, требовалось меньше часа. Редж Джонс ворчал по поводу того, что использование вертолетов – это блажь. Уэлч находил это забавным и подшучивал над Реджем за создание плохого прецедента: неиспользование потенциала GE Corporate Air, а также отказ от привилегии, которая полагается бывшему президенту компании.
Уэлч уже в те времена представлял тот день, когда он будет уволен, и не хотел, чтобы его когда-нибудь обвинили в том, что он жирует за счет акционеров. Поэтому он отказался от части своих льгот, когда его привилегии публично полоскались его женой во время бракоразводного процесса. Договор об оказании консультационных услуг предъявлялся акционеру до его отставки; он давал ему право на те же льготы и привилегии, которые Уэлч имел, будучи действующим президентом GE. Будто бы все ясно. Но оказалось, что в список не были включены такие незначительные пункты, как туалетные принадлежности и продукты питания. Впоследствии это вызвало такую реакцию со стороны деловых СМИ, какую вызывает валерьянка у кошки.
Джек добровольно отказался от этих льгот; точнее, согласился их оплатить. Он позвонил мне и прислал проект статьи для газеты T e Wall Street Journal, где объяснял свой отказ от льгот и привилегий; он спросил мое мнение о статье и предложил что-нибудь добавить.
Я переписал ее, но Джек не оставил ни одного из пунктов, внесенных мной. По телефону я добавил:
– Во-первых, Джек, вы не пуп земли; через пару дней никто и не вспомнит о бесплатных продуктах, билетах на игру команды Knicks и прочем. Зачем отказываться от того, на что вы имеете законное право? Во-вторых, наверное, не наберется и сотни акционеров, которые пожалели бы для вас билетов на выступление команд Red Sox, Knicks или шампу ня с кондиционером. Вы сделали многих миллионерами, и им не жалко для вас ни самолета, ни шампуня.
Но его ответ был таким:
– Да, но ведь все это задевает компанию.
Он имел привычку задать вопрос, попросить совета, выслушать внимательно, а потом все равно поступить по-своему.
«Сталинские чистки», когда он увольнял тысячи людей, не показатель бессердечия. Он редко бывал жесток, но терпеть не мог тех, кому на все наплевать. А фраза «Сделайте им мягкую посадку» звучала почти в каждой его речи, обращенной к руководителям. Даже тот человек, который разнес себе и своей жене череп в холле в Фэрфилде, очевидно, мог бы уйти благополучно – по крайней мере, я так предполагаю.
На самом деле нелегко обо всем этом рассказывать…
Рабочий день в старой GE, когда я пришел туда работать, начинался в 8.15 или около того. Мы занимались написанием речей, меморандумов, просмотром того, что написали другие, прослушиванием презентаций, организацией собраний и встреч и тому подобным, иногда и в пути, и допоздна, если этого требовали дела компании. Частенько мы пропускали стаканчик-другой…
Тогда, весной 1980 года, когда я был приглашен на собеседование в Фэрфилд, мне оплачивали перелет в оба конца из Вашингтона в Нью-Йорк, стоимость которого составляла пятьдесят долларов, прокат автомобиля (час езды до Фэрфилда), проживание в мотеле в богатом Уэстпорте, обед. Миловидные секретарши водили меня по кампусу и офисам.
Уэстпорт и вообще штат Коннектикут приняли меня тепло и радушно в тот солнечный день. Но я все же подумал о том, что если я соглашусь здесь работать – хотя мне еще не предлагали, – то в будущем меня ожидают сырой моросящий ноябрь и наводящий тоску февраль и мне придется расстаться с моим любимым Вашингтоном, цветением вишен, вечеринками и подружками.
Мои собеседования с менеджерами разных уровней в сфере PR проходили в обеденное время, а экскурсии – с утра. На обеды мы ездили за пределы кампуса: в ресторан в Уэстпорте, в гольф-клуб в Фэрфилде и еще не помню куда. А не помню потому, что выпивал за обедом со своими интервьюерами по паре рюмок прозрачных, как слеза, джина или водки.
Джин, а также тепло и юмор, исходившие от этих людей, которые были старше меня на двадцать – двадцать пять лет, расположили меня к ним, равно как их преданность и любовь к GE. Но где-то в подсознании вертелось: на кой черт я должен бросать Пентагон ради этого Коннектикута, который, как мне казалось, я возненавижу.
Однажды много лет спустя мой сын Билли, будучи уже курсантом ROTC,[50] вернувшись после летной практики из Джорджии, рассказывал о ночном прыжке, «прыжке доброй воли»: надежный самолет, тысяча двести футов над землей, зияющая черная бездна и надежда только на Бога или американскую армию, что все закончится хорошо.
Вот и я тогда решил спрыгнуть с моего самолета: расстаться с близким сердцу Вашингтоном. Когда после собеседования в GE я возвращался в нью-йоркский аэропорт под легким кайфом от джина, то уже решил согласиться на эту работу, если мне предложат.
Я получил от них предложение и сорок тысяч долларов – на четыре-пять тысяч больше, чем в Пентагоне. Правда, через несколько лет, когда у меня появился секретарь, он получал больше. Но и мне к тому времени платили совершенно другие деньги.
Первые дни на новой работе показались мне сначала интересными, а потом ужасными. Я сидел в холодном новом офисе, и мне особо нечем было заняться. Какие-то люди заглядывали, сами представлялись и приветствовали меня в очень дружелюбной манере GE.
Я подумывал: не пора ли купить машину? Приближалась зима, и я понимал, что не смогу ездить на работу в костюме на мотоцикле, с развевающимся по ветру дешевым галстуком.
49. Не хотите ли «выпить обед» со мной?
– Билл, как насчет обеда? – те, кто проводил со мной собеседование, а теперь мои коллеги, стояли в дверях в пиджаках и галстуках, явно собираясь выходить.
– Да, конечно.
– Да, конечно.
Мы спустились вниз на внутреннюю парковку, сели в огромный седан выпуска 1970-х, через четыре-пять минут подъехали к гольф-клубу. Стол был уже накрыт. Когда мы вошли, в баре почувствовалась какая-то суета. Через три минуты с точностью управляемой бомбы принесли напитки: водка и мартини безо льда, лед отдельно (чтобы получить лучший результат). Фруктов не было.
– А вы что хотели бы? – спросила прелестная официантка, до того обращавшаяся к моим приятелям со словом «мистер» перед их фамилиями.
– Мне то же самое… гм, джин.
Будто мальчишки, мы заказали к вину лишь небольшой сандвич, чисто символически. Разговор был чудесный, много юмора и иронии. Немного о литературе, о политике компании. Много смеялись. Так прошел час, а может быть, полтора. Как-то ностальгически было упомянуто о китайском ресторане в Нью-Йорке, рядом с Лексингтон-авеню, 570, и я наивно спросил, хорошая ли там кухня: как раз собирался на Манхэттен на свидание в следующие выходные и мог бы там поужинать. Они недоуменно на меня посмотрели, а потом мягко объяснили, что их воспоминания касались только мартини, а кухня, может быть, тоже была нормальной.
Мы опять уселись в огромный седан и помчались обратно в GE. В лифте мы попрощались, я снова очутился в своем кабинете и стал дожидаться времени окончания работы. Хотелось сесть на мотоцикл, выпить по дороге пива и завалиться в свою абсурдно дорогую – шестьсот долларов в месяц – квартиру.
День Первый закончился. Билл отдыхал.
Начинался День Второй. Для Билла он прошел так же, как Первый.
– Привет, Билл. Идешь с нами?
– Конечно.
После обеда я вернулся в офис, посмеиваясь над тем, как остроумны и образованны, воспитанны и ироничны эти люди. Я думал об этом, стоя у окна, пока день, слава богу, не закончился. Секретари стали поглядывать на меня подозрительно и неприветливо, когда я принялся собирать ежегодные отчеты, делая вид, что буду их читать. А я чувствовал запах «Бифитера[51]» от каждого попадавшегося мне на пути.
Если вы уже составили общее представление о моей работе, то я перейду к Дню Четвертому своей одиссеи.
Когда начался День Четвертый, я задумался: хочу ли я здесь работать?
Что это за компания, где все вокруг ходят целыми днями с пьяными рожами?
Я понаблюдал за коллегами во время обеда, и мне показалось, что с работой у них все в порядке. Они готовили информацию о компании IBM Selectrics; повсюду на стенах проецировались слайды, которые они просматривали вместе с продавцами продукта компании; вырезки из газет копировались с показной деловитостью.
Однажды мой коллега пришел из комнаты, где находился один из тех, с кем я обычно обедал. Коллега указал пальцем в ту сторону и сказал: «Если пойдешь туда, ни в коем случае не зажигай спичку, иначе все взлетит на воздух».
После нескольких дней собственных наблюдений и разговоров с двумя другими спичрайтерами для меня наконец стало очевидным, что не вся компания ходит выпивать за обедом.
Это делали только эти люди.
Один из спичрайтеров, который работал в GE уже года три, рассказал мне, что его тоже пытались втянуть в эти обеды в первые дни его работы в Фэрфилде. Он почти не употребляет спиртного, но на нескольких таких вылазках побывал, хотя коллеги предупреждали его о том, что их главный босс (вице-президент, отвечавший за связи с общественностью в корпорации и коммуникационный процесс) очень неодобрительно относится ко всему этому.
Мой приятель Дейв рассказал мне, как одна группа из четырех-пяти пьяниц не давала ему проходу повсюду, пытаясь затащить его на мартини, – в его офисе, на пути к лифту, на месте парковки.
Когда он однажды пошел с ними обедать, они обогнали его на несколько шагов и, свернув за угол, вдруг увидели вице-президента, выходящего из лифта.
Дейв описал, что произошло дальше.
Если вы видели «Голубых ангелов[52]» в воздушных шоу, то помните эту их восхитительную композицию, когда они летят в боевом порядке, устремившись прямо вверх, а потом вдруг внезапно разделяются и уходят в разные стороны.
Появление вице-президента произвело именно такой эффект на группу – они рассеялись как по команде: один побежал в туалет, другой развернулся и направился обратно в свой офис, третий бесцельно побрел, но намеренно не в сторону лифта, ведь нахмурившийся вице-президент знал, куда они направлялись. Они оставили моего друга, новичка, одного прямо под неодобрительным пристальным взглядом босса.
Больше он никогда не связывался с этой компанией.
Я тоже больше не ходил на такие обеды и, когда в очередной раз в полдень меня по-дружески жестами позвали с собой, сказал, что вынужден пропустить обед, потому что должен поработать над составлением речи.
– Ну, что ж, Билл. Пока.
Но, будучи холостяком и за неимением дел в выходные дни, я изредка все же составлял им компанию, и мы заходили в местную забегаловку Hi Ho[53] пропустить пару мартини, приготовленных по тому же рецепту, что и тогда во время обедов.
Итак, мы сидели в Hi Ho, и, когда добивали вторую порцию мартини, один из нашей компании пустился в рассуждения о том, как расценивать безумные заявления Уэлча («занимать только первые или вторые места в любом бизнесе», «улучшить, продать или закрыть», «компания лучшая из лучших»).
– Мой босс – замечательный человек, – скорее с сожалением, чем с раздражением сказал я, опустив глаза.
– Подождем пару лет – как бы не повторился Belleview.
Я посмеялся, а через девять лет, когда Розанна, ассистент Джека, готовила маленький прием по случаю десятилетия его пребывания на должности CEO, написал эту цитату и с помощью проектора высветил ее на стене в тот момент, когда входил Джек. Фраза его развеселила, и он, бывало, вставлял ее куда-нибудь.
К 1985 году стало очевидным, что Уэлч вовсе не стремится повторить Belleview; что старые подходы, доставшиеся ему в наследство, изжили себя и не смогут дальше существовать.
Однажды летним утром 1986 года вице-председатель Ларри Боссиди отправился самолетом GE из аэропорта в Уэстчестере в турне, вошедшее в историю компании под названием «резня на Среднем Западе».
Первая остановка в Кливленде, Nela Park, месторасположении нашего производства Lighting и штаб-квартиры старшего вице-президента GE. Описывая мне этого человека в связи с приближающимся его увольнением, Уэлч употребил по отношению к нему такой эпитет, который я не смогу повторить, пока живы моя мать и дети.
После приземления в местном аэропорту Ларри повезли на предприятие Lighting. Как рассказывали потом, он вышел из машины у офиса со словами: «Двигатель можете не глушить. Я скоро».
Бац! Старший вице-президент тяжело склоняется над столом, рыдая над полученным конвертом. Ларри выскакивает за дверь, садится в лимузин, едет обратно в аэропорт, ревут двигатели, и самолет взлетает. Следующий пункт назначения – Коламбус, штат Огайо: еще одно наше крупное предприятие, где на троне восседает старший вице-президент, бывший партнер Уэлча по гольфу.
Через несколько минут и он, поверженный, лежит рядом со своим троном с пулом ценных бумаг.
Теперь летят в сказочный штат Индиана, в Форт-Уэйн, где располагается наше старейшее производство двигателей. Менеджер HR встречает Ларри в аэропорту и везет его на завод. В штаб-квартире Motors Ларри наносит визит старшему вице-президенту (тому самому, который делал понравившуюся мне тогда презентацию в «Бока-Ратоне», рассчитанную на «людей c низким интеллектом», как охарактеризовал ее Ларри).
Бац! Автор полюбившейся мне презентации пошатываясь отходит от стола и зарывается лицом в груды бумаг. Здесь все: наличность, опционы, пособия, дополнительные пособия и прочее.
Ларри уходит. Можно только представить крики секретаря вице-президента: «О боже! Позовите менеджера по управлению персоналом! Пусть зайдет юрист! Бухгалтера сюда! Скажите службе безопасности, чтобы соскребли со стекла наклейку „на парковку“!»
Снова в машину, рядом директор по персоналу, едут в аэропорт. Веселенькая поездка, ничего не скажешь.
На взлетной полосе Ларри оборачивается к директору HR и сквозь рев двигателей самолета кричит: «Вы тоже уволены!»
Бац! Распрощайтесь со своим пакетом!
Теперь обратно в Коннектикут: надо успеть на ужин.
50. Расстрельная команда
Не думаю, что Ларри нравилось увольнять людей, хотя я несколько драматизировал ту «резню на Среднем Западе», но тем не менее он, если требовалось, делал это не колеблясь. Уэлч, несмотря на свою репутацию, склонность к конфронтации и воинственность, не выносил жестокости, особенно в отношении конкретных людей.
В начале 80-х у нас был один вице-президент, доставшийся в наследство от эпохи Джонса и получавший удовольствие от увольнения сотрудников. Это был самодовольный урод, Уэлч «попросил» его раньше, чем тот окончательно вошел во вкус.
Я должен был встретиться с Джеком в связи с недавним увольнением одного из принятых мною на работу спичрайтеров, проработавшего всего несколько месяцев. На его место я решил взять женщину, вторую по счету в истории GE. Первую уволили двумя годами раньше. Это была жалкая попытка трансформировать мою «конюшню».