– Скажите, Юлия Павловна, – перебил женщину Полуянов, – ас более старших курсов, после “академки”, к вам кто-то приходил?
– Бывало. Тоже в основном под конец учебы, курсе на пятом, на дипломе: девочки из декрета.
– А из парней? – быстро спросил Дима. Снегуркина задумалась. Потом проговорила:
– На втором курсе Миша Шахновский, он из-за стенокардии год пропустил… На третьем – Сережка Бельский, он за сборную страны по гимнастике выступал, ну и побился тогда сильно… А уже ближе к диплому, на пятом курсе, к нам после “академки” пришел Коля Ефремов…
– Как? – переспросил заскучавший было Дима. В его глазах снова зажегся огонь неподдельного интереса. Надя сразу поняла почему: по одной из версий, что записывала она вчера в гостинице, убийцей их матерей был сбрендивший маньяк – а инициалы этого студента Евгения Станиславовна обозначила в своем дневнике как Н.Е. Н.Е. – Николай Ефремов. И хотя Надя мало верила в версию про маньяка-одиночку – все равно навострила ушки.
– Коля Ефремов, – ответила Снегуркина. – Николай.
– А он почему отстал? С головой были проблемы? В психушку попал?
– С чего вы взяли? Совсем он не псих. Спокойный, обстоятельный, очень умный, немного замкнутый… Да я своими глазами его справку болезни видела. Там было написано: “астенический синдром”… Я почему это словосочетание запомнила – потом фильм Киры Муратовой с таким названием видела, довольно скучный…
– Да, вы правы, – согласился Дима, – “Астенический синдром” – фильм мутный.
Надя не слыхивала про такое кино, однако на всякий случай кивнула.
Тут опять зазвонил телефон. Снегуркина взяла трубку.
"Вот видишь…” – одними губами Надя прошептала Диме. Она имела в виду: их версия про маньяка оказалась несостоятельной – если считать, что им был “Н.Е.” из дневника Евгении Станиславовны. Однако Дима наклонился к Наде и горячим шепотом сказал:
"Астенический синдром” тогда на самом деле могло означать что угодно. И злокачественную шизофрению, и паранойю!"
Судя по чрезвычайной почтительности, с какой Снегуркина говорила по телефону, ей звонил кто-то высокопоставленный. Вдруг она опасливо протянула трубку Диме:
– Это вас.
– Слушаю! – резко бросил Полуянов в телефон. Потом долго молчал, слушая монолог в трубке. Затем сказал, сухо и твердо:
– Нет, абсолютно никаких сигналов к нам в газету не поступало. Это полное совпадение.
И он передал трубку Снегуркиной. Та положила ее на рычаг. Она казалась расстроенной.
– Звонил ректор, – пояснил Дима. – Спрашивал, откуда мы заранее узнали об исчезновении документов из архивов.
– Ниоткуда мы заранее не узнали! – воскликнула Надя.
– Вот и я ему то же самое сказал, – усмехнулся Полуянов.
– Есть у вас ко мне еще вопросы? – устало спросила Диму Снегуркина. После ректорского звонка она стала слегка более официальной.
– Есть кое-какие, – с наивозможной ласковостью произнес Полуянов, пытаясь растопить льдинки, вдруг зазвеневшие в голосе собеседницы. – Например, где сейчас этот Николай Ефремов?
– О, он был на нашей последней встрече, – снова воодушевилась Снегуркина (ее природное радушие оказалось куда сильнее, чем, видимо, поступившая ректорская указивка “держать язык за зубами”). – Коля – только наполовину наш однокурсник, или даже, можно сказать, всего на четверть, но он прекрасно влился в коллектив. Выступал на встрече, произносил тосты, читал стихи. Он прекрасно выглядит, женат, трое детей…
– Где он работает?
– О, он тоже большой человек! Сейчас Коля – главный инженер завода холодильных установок. Это крупный завод, даже в масштабах Петербурга. Более двух тысяч работающих.
Надя опять бросила на Диму взгляд, означавший:
"Ну, что я тебе говорила!..” Тот недовольно покачал головой, однако упрямо занес в блокнот: “Ник. Ефремов, гл. инж., Зав. Холод. Уст.”.
– А кто-то еще из ваших стал большим начальником? – мило улыбнувшись, спросила Надя.
– Немало, немало. Директор Института точной механики в Новосибирске, например; доктор физико-математических наук, профессор… Или – доктор, полковник, профессор, завкафедрой в РАУ – Ростовском артиллерийском училище… Или – начальник службы режимов в “Севзапэнерго”, кандидат технических наук… Вам нужны фамилии?..
– Нет, – сказал, как отрубил, Дима. Надя поняла: он, кажется, и устал, и расстроен. – Фамилий нам хватит. А может, вы покажете фото с вашей последней встречи однокурсников?
– Фото? – растерянно улыбнулась Снегуркина, секунду подумала и проговорила:
– Ну отчего же не показать…
Надя удивленно посмотрела на Диму: зачем им на фотографии-то время терять? Журналист ответил ей строгим взглядом: молчи, мол, я знаю, что делаю.
Снегуркина полезла в нижний ящик стола, порылась в нем, достала картонную папку. На обложке папки имелась надпись: Наш выпуск, 1981 – 2001. Женщина развязала тесемочки: “Смотрите”. Дима встал со своего места и довольно-таки нагло (на взгляд Нади) подошел к креслу Снегуркиной, наклонился над столом, едва не касаясь ее крашеных волос своей щекой. Женщина, довольная близостью молодого красавчика, промурлыкала, доставая увесистую пачку фотографий:
– Если вам интересно… – И начала пояснения:
– Это я с Линой Савушкиной… Это – с Мишей Шахновским… Это я с тем самым Шепиловым – бизнесменом, который половину нашего стола оплатил…
Дима осторожно вытащил последнюю карточку, перебросил через стол Наде:
– Вот, смотри, – тот самый Шепилов…
Надя поняла, что Дима дал ей фото не просто так – он хочет, чтоб она тоже запомнила лицо бизнесмена. Бизнесмен оказался типичнейший: в дорогом костюме, загорелый, с кучей не своих зубов и плешивинками. Шепилов самодовольно улыбался, по-хозяйски обнимая Снегуркину за плечо.
Надя вернула фото, а дама продолжила свое бесконечное перечисление: “Это такой-то, а это сякой-то…” Дима вольготно, будто так и надо, расположился щекой к щеке тетеньки.
Иногда в перечне Снегуркиной звучали знакомые имена: “Это Коля Ефремов, главный инженер нашего холодильного завода, это он рядом с Толиком Желяевым – тем, что в ФСБ служит…” Такие снимки Дима из рук Снегуркиной нежно отбирал и передавал Наде – а она внимательно всматривалась в лица, стараясь запомнить: кто знает, может, один из них – убийца ее матери?
Наконец просмотр карточек был завершен. Дима вернулся на свое место. Снегуркина проводила его взглядом. Она разрозовелась от длительного присутствия рядом молодого мужского тела. Дима попросил:
– А вы не могли бы дать нам некоторые из этих фотографий? Для иллюстраций к очерку? Мы внизу подпишем: “Из личного архива Ю.П.Снегуркиной”…
На лице дамы явно отразилась борьба между желанием услужить красавчику, жаждой мимолетной славы – и собственническим инстинктом.
– Ой, это у меня единственные отпечатки… – растерянно протянула она. – А негативы – дома…
– Ну, на “нет” и суда нет… – не стал настаивать журналист.
– Но я могу завтра принести негативы, – торопливо произнесла Снегуркина. – И сделать нужные вам фото. Вы же завтра еще будете у нас в университете?
– Ладно, – милостиво согласился Дима. – Я думаю, Юлия Павловна, мне надо будет встретиться с некоторыми из ваших однокурсников. Есть ли у вас их телефончики?
– Да, – с готовностью кивнула та и сразу же спохватилась:
– Ой, я не знаю, насколько это этично…
– Этично, этично, – заверил ее Дима. – Вы же понимаете, что я эти номера все равно узнаю. А так вы сэкономите мне кучу времени.
Снегуркина неохотно достала из папки аккуратно распечатанный на принтере список с заголовком “Кто был на встрече выпускников”. Дима поднялся и ловко выхватил его из ее рук. Быстро просмотрел и записал в блокнотик телефоны: Николая Ефремова, главного инженера Санкт-Петербургского завода холодильных установок (рабочий и домашний); Анатолия Желяева, военнослужащего (имелся только домашний); Андрея Шепилова (домашний, служебный, мобильный, а также пейджер).
Через минуту – Снегуркина даже моргнуть не успела – Дима возвратил ей списки. И вдруг в лоб спросил:
– Вы нам скажите: что двадцать лет назад случилось с Леной Коноваловой?
– С Леной?.. Коноваловой?.. – нахмурилась от неожиданного вопроса Снегуркина. – Она погибла. Несчастный случай.
– А почему она покончила с собой, как думаете?
– Я думаю так же, как думали тогда все. – В голосе женщины прозвучало легкое неудовольствие. – Так, как случилось на самом деле. Коновалова перетрудилась. Перенапряглась. Опять же – “синдром отличницы”. Привыкла всегда во всем быть первой. А тут вдруг – двойка! Вот она и сорвалась. Сорвалась – в прямом и переносном смысле.
– Может, у нее случилось что-то личное? С парнем, например, проблема?
– У нее?! Ох, не смешите меня. Не могу себе даже представить Ленку с парнем. Нет, она симпатичная была, ничего не скажешь. Но очень себе на уме. Очень!.. У нее все было расписано на десять лет вперед: институт (обязательно красный диплом!), потом аспирантура, кандидатская… Выйти замуж – непременно за москвича или, на худой конец, ленинградца, да чтоб обеспеченный был – с квартирой как минимум. А желательно еще – и с машиной, и с дачей… Они все, провинциалки, такие: хищные, алчные… Леночка твердо знала, чего ей надо. Не то что мы, столичные жители, – тюфяки разнеженные!.. Так что никакого парня у Ленки не было. Она, я думаю, стала б встречаться только с каким-нибудь сыном академика… Вот уровень поклонника, которого она бы к себе допустила. Никак не ниже!.. Какой-нибудь сын или внук секретаря обкома… Или члена ЦК, или министра, или даже лучше члена Политбюро…
– А может, у нее и был именно такой? – с подвохом спросил Дима.
– Ой, да что вы!.. Откуда б она его взяла? Вокруг нас только наши мехматовцы, да киберы вились, да корабелы. В крайнем случае, “макаровцы” – с да-алекой, лет через десять, перспективой загранки и отоваркой “бонов” в “Альбатросе”… Впрочем, – вдруг спохватилась Снегуркина, оборвала себя и продолжила другим, сочувственным тоном:
– Жалко Ленку, конечно. Так ведь бывает: берет на себя человек ношу, с которой не может справиться. Тащит ее, тащит изо всех сил. Надрывается, но тянет… А потом – р-раз, и не выдержал. И сломался. Так и с ней произошло, наверно.
– А вы родителей Лены на свои встречи приглашаете?
Снегуркина аж отшатнулась:
– Нет. Да что вы!.. Это ж для них какая травма! Представьте: вокруг – сверстники ее дочери. Веселые, смеются… Да Ленкины родители весь вечер бы проплакали!.. И себя измучили бы, и нам бы все испортили! Что вы!
– А адреса Коноваловых у вас нет?
– Адреса? Нет. А зачем вам?
– Может, кто-то из подруг Лены его знает? – настаивал Полуянов.
– Не знаю. Вряд ли. Она где-то под Ленинградом жила – в Сясьстрое, что ли, или Вышнем Волочке…
– Давайте все же попробуем узнать, – мягко, но цепко настаивал Дима.
Снегуркина глянула на часы. Проговорила словно про себя: “Без четверти шесть… Но если вы настаиваете… Разве что Тане попробовать позвонить…” Схватила телефон, на память набрала семь цифр.
– Таня? – прокричала в трубку несколько неестественным голосом. – Танечка, у меня к тебе дело… У меня здесь сидит корреспондент. Из Москвы, из газеты “Молодежные вести”. – Искоса глянула на Диму. – Да, симпатичный. – Дима глумливо ухмыльнулся. – Но такой молоденький, что мы с тобой, старухи, ему не нужны… – Дима сделал протестующий жест. – И вот ему, журналисту, нужен адрес родителей Лены Коноваловой. Ты ведь с ними связь поддерживала? – В трубке что-то заговорили, Снегуркина закивала, а Дима напряженно смотрел в угол комнаты. – Нет? А кто?.. Записываю, – сказала женщина и придвинула к себе перекидной календарь. Черкнула что-то, бросила в трубку:
– Спасибо, Танечка. Созвонимся. – И нажала “отбой”.
– Позвольте вас поправить, – вдруг бархатным грудным голосом проговорил Полуянов. Дама недоуменно уставилась на него. – Вы совсем даже не старуха, а молодая, красивая, очень милая женщина.
Снегуркина аж вспыхнула от нежданного комплимента. “Вот такие они, журналисты, – с досадой подумала Надя. – На все готовы ради того, чтобы добыть информацию: и врать, и угодничать, и разных жилистых старух лизать…"
– У Тани их адреса нет, – произнесла донельзя довольная комплиментами Снегуркина. – А что, он вам очень нужен?
– Очень, – твердо произнес Дима.
– Тогда я попробую еще позвонить… – Снегуркина со вздохом придвинула к себе телефон.
– Вы меня очень обяжете, – бархатисто произнес журналист.
Последовало еще пять или семь звонков. Полуянов ничем не выказывал своего нетерпения. Сидел себе смиренно и временами посматривал на Снегуркину лучистыми глазами – казалось, посылал ей импульс: “Найди!.. Найди!.. Я очень тебя прошу!.."
Наконец Юлия Павловна отставила телефон и торжествующе проговорила:
– Есть! Лина, Ленкина подружка, дала мне адрес ее родителей. Записывайте! Коноваловы: Ленинградская область, поселок городского типа К., улица Погонная, дом шесть, квартира шестнадцать.
Димочка прилежно стал записывать в блокнот – аж язычок от усердия выставил, свиненок. Затем грациозно встал и подошел к дамочке. Взял ее сухую лапку в свои ручищи, проговорил масляно, низким голосом:
– Вы нам очень помогли, дорогая Юлия Павловна. – Наклонился и приник к руке карги долгим поцелуем.
Надя тоже вскочила. Бросила: “До свиданья!” – и поспешно вышла из кабинета. Дима чуть задержался – ну и пусть целуется там со своей Снегуркиной!..
Спустя минуту в коридор вышел Полуянов. Довольный, гад. Притворил дверь, пошел, не глядя на Надю, вразвалочку. Бросил на ходу с циничной усмешкой:
– У интервьюируемого после посещения журналиста должны оставаться об интервьюере самые приятные воспоминания.
– У Нади неожиданно вырвалось – да так злобно, что она сама испугалась:
– Что ж ты эту Снегуркину не трахнул?! Димочка остановился, посмотрел на Надю долгим, удивленным взглядом и присвистнул:
– Ой, Митрофанова!.. Да ты ревнуешь! Надя потупилась, закраснелась. Выкрикнула запальчиво:
– Да нужен ты мне – ревновать еще тебя! Просто смотреть тошно, как ты ее ручки лижешь! Сухие, старческие ручки! Как только не противно!
Дима посмотрел на Надежду внимательно и чуть усмешливо. Потом емко, внушительно сказал:
– Женские ручки, Наденька, страшными быть не могут… И целовать их надо всегда, в любом возрасте, хотя бы и у столетней дамы.
Он фамильярно потрепал Надежду по плечу и добавил:
– Я, Надюха, вашу, дамскую, психологию знаю. Забота вам нужна. Ласка. Комплименты. Вы без этого сохнете.
– Что ж ты мне ни разу комплимент не сказал?! – выпалила Надя.
И аж рот ладошкой прикрыла. Дима, не смутившись, ответил:
– Ты, Надюшенька, – очень умная. И смелая. И фигура у тебя фантастическая, лучше даже, чем у Венеры Милосской…
– Ладно, хватит, – зло оборвала она Полуянова. А тот, будто и не заметив ее выпада, продолжал:
– Милая Наденька! Я хотел бы сегодня пригласить вас в театр. В Мариинский, на балет, в царскую ложу. Вы не против?
– Ладно, Дима, – устало сказала Надежда. – Потрепались – и будет. Поехали домой.
Она отвернулась, скрывая невесть откуда выступившие слезы.
Полуянов ласково взял ее за руку, вложил в ладонь какую-то твердую бумажку.
– “Мариинский театр. П. Чайковский. Лебединое озеро. Ложа литеры Д. первый ряд, места 1,2”, – прочитала Надежда.
– Ой, Дима… – радостно выдохнула она.
– Что – “ой, ой”, – проворчал он. – Время уже – шесть двадцать. Опять тачку ловить придется. Надя радостно схватила его за руку:
– Димочка, милый, спасибо! Как ты узнал, что я от Мариинки без ума?
– А девчонки все балет любят, – пожал он плечами.
– А ложа Д. это где? Наверху, в ярусах?
– Обижаешь, подруга. Говорю ж тебе – царская. Там, где цари сидели. Александры – первый, второй, третий, четвертый…
– Где ж ты такие билеты взял?! – с придыханием спросила Надя.
– С шести утра в очереди стоял. В театре, – не моргнув глазом, соврал Дима и браво выдержал Надюшин восхищенный взгляд. Он не стал говорить, что билеты ему достали помощники ректора гуманитарного профсоюзного университета. Похоже, именем Запесоцкого открывались в Питере любые двери.
Надя с Димой сбежали по широкой полутемной лестнице главного корпуса Технического университета. Полуянов галантно распахнул перед девушкой тяжелые дубовые двери. Потом взглянул на часы, полушепотом чертыхнулся, бросился к проезжей части – голосовать. Пробормотал: “Хоть бы иномарку какую остановить!"
Пусть сидеть им и предстояло в царской ложе, балет в Мариинке ради них не задержат.
Глава 12
Море, пляж, яркий день. Ослепительно серебрится вода. Песок, глубокий и мягкий, пропитался полуденным солнцем. Ужасно жарко! Ни ветринки, ни зыби, ни ряби. Нужно в тень, она рядом, вот уже огромные кроны пальм совсем близко, только чуть-чуть откатиться…
Надя вздрогнула и проснулась. Никакого моря – она в гостинице, в полумраке роскошной спальни, возлежит на мягчайшем ложе. Только спит совсем не по-королевски, на самом краешке двуспальной кровати. Лежит поперек, а ноги почти касаются пола. Едва не грохнулась!
Она с облегчением откинула жаркое одеяло и взглянула на часы: семь утра. За окном уже рассвело, а в спальне темно, сонно. Осеннее питерское утро тусклое, слабенькое – никак ему не пробиться сквозь темные гардины. Ну и шторы в этой гостинице! За такими можно целыми днями спать… Только спать некогда, дел полно. Надя сама себе удивлялась: откуда такой азарт? Откуда столько желания выяснить правду, да побыстрей? Что с ней случилось? Такой активной она сроду не была… Дима, что ли, на нее так действует?
Надя бодро выпрыгнула из постели. Кофейку? Нет, после. Это некоторые без кофеина и шагу ступить не могут. Сначала – в ванную: вымыть голову, умыться, надраить зубы… А кофий они потом вместе с Полуяновым выпьют.
Впрочем, добудиться Полуянова оказалось непросто. Местный телефон в его номере не отвечал, пришлось долбить в дверь. Дима, заспанный и взлохмаченный, возник на пороге минут через пять упорного, методичного стука. Увидел Надежду, охнул, прошлепал обратно в постель, простонал:
– Ну чего т-те неймется…
– А кофе готов, – сообщила Надежда. Чашечка с кофе стояла покуда под Диминой дверью, заботливо укрытая блюдцем. Надя занесла напиток к нему в комнату. Полуянов, не открывая глаз, повел ноздрями.
– Две ложки, как ты учил. И сахару – ровно столько же, – сообщила Надежда.