Старейшины почтили Дафну лавровым венком за доблесть, таких же венков удостоились Евбул и Ксанф.
Чтобы сделать приятное родственникам Эллы, Дафна еще раз рассказала о том, как она и двое ее спутников, не жалея коней, мчались в Кинурию, как ночью они едва не погибли в горах от рук илотов, как они торопились, желая настичь спартанское войско в Прасиях, но догнали его лишь на равнине у Гиппокефал. На поле битвы, заваленном павшими воинами, Дафна, хоть и с опозданием, все-таки вручила письменное донесение эфоров Леотихиду.
Видя, с каким восхищением слушает Дафну юная Элла, Леарх улыбнулся в душе. У него не было ни малейших сомнений в том, что дочь Пантея и в столь юном возрасте вполне сможет повторить подвиг Дафны. Леарху приходилось видеть, как лихо Элла умеет ездить верхом, как метко она стреляет из лука и кидает дротик в цель. Элла также отлично плавает и почти на равных борется в палестре с юношами-одногодками.
«Всякий, живущий в Лакедемоне, способен на подвиг, будь то мужчина или женщина, — подумал Леарх. — Не зря же спартанцы проходят столь суровое воспитание. Элла наверняка даже завидует Дафне!»
Леарх с трудом сдержал улыбку, украдкой бросив взгляд на Эллу.
Благородный профиль юной дочери Пантея с прямым носом, округлым подбородком и чувственными устами невольно притягивал к себе взгляд Леарха.
Элла повернула голову и встретилась глазами с Леархом.
— Какая у тебя красивая сестра! — прошептала она.
— Ты красивее, — так же шепотом ответил Леарх, мягко стиснув под столом маленькую руку Эллы.
В следующий миг Леарх ощутил ответное пожатие теплой девичьей ладони.
Глава восьмая Дельфийский оракул
Единственным из спартанцев, неплохо знающим персидский язык, был Агафон, сын Полиместора. Его-то власти Спарты и отправили в Азию своими глазами взглянуть на персидское войско, расположившееся станом на равнине у города Сарды. По слухам, Ксеркс стягивал в лагерь близ Сард отряды из всех подвластных племен, собираясь в поход на Грецию.
Агафон отсутствовал больше месяца. Эфоры, пославшие Агафона в эту опаснейшую поездку, уже не чаяли увидеть его живым. И все же Агафон вернулся!
В герусии по этому поводу было объявлено тайное заседание. Нарушая все традиции, эфоры и старейшины даже ушли с праздника в честь Артемиды Лимнатиды, который проходил в Спарте в эти дни. Пришел в герусию и царь Леонид, заняв свое место на троне Агиадов. Стоявший рядом трон Эврипонтидов пустовал. Царь Леотихид на днях уехал в Коринф, чтобы принять участие в съезде представителей городов, образовавших Эллинский союз.
По обычаю, перед тем как отчитаться перед эфорами, Агафон должен был принести клятву на внутренностях жертвенного животного, что не произнесет ни слова лжи. Однако эфоры пренебрегли и этой процедурой, объятые нетерпением и любопытством. Им была ведома правдивость Агафона.
Агафон вышел на середину небольшого квадратного зала с круглым отверстием в потолке для выхода дыма. Свет из узких окон падал прямо на Агафона, который был похож на бродягу в своем выцветшем запыленном плаще и стоптанных сандалиях. Его лицо было опалено солнцем, черные вьющиеся волосы лазутчика беспорядочно топорщились на голове.
— Боги свидетели, у меня была возможность убедиться в могуществе и благородстве персидского царя, — так начал Агафон свое повествование об увиденном под Сардами.
Первым делом Агафон рассказал о том, как он добрался до берегов Азии на эгинском корабле, как вместе с двумя другими греческими лазутчиками добирался до персидского стана. Персы сумели выследить и схватить всех троих греческих соглядатаев. Ксеркс не только не казнил их, но приказал показать им все персидское войско: конницу, пехоту и боевые корабли.
Эфоры и старейшины внимали Агафону в глубоком молчании, словно оцепенев от услышанного. Когда Агафон начал перечислять разноплеменные войска Ксеркса, описывая в подробностях одеяние и вооружение каждого отдельного отряда, то старейшины стали переглядываться между собой, все больше мрачнея. Тревога была написана и на хмурых лицах эфоров.
Время шло, истекая капля за каплей в клепсидре, стоявшей в углу на подставке.
Агафон монотонно и неторопливо, с присущей ему дотошностью, продолжал перечислять азиатские племена, собравшиеся под знаменами персидского царя. Иногда, кроме численности того или иного отряда, в памяти Агафона всплывало имя какого-нибудь варварского военачальника, с которым ему удалось перекинуться несколькими фразами, или название местности, откуда прибыли какие-нибудь азиаты, поразившие его своим внешним видом. Время от времени Агафон делал паузу, припоминая какую-нибудь подробность или важную деталь. В такие минуты никто не произносил ни слова, как будто эфоры и старейшины все разом лишились дара речи.
Только когда Агафон упомянул о том, что во время перехода от Сард к Геллеспонту персидское войско, остановившись на ночлег, досуха выпило реку Скамандр, у кого-то из старейшин вырвался невольный возглас изумления.
А кто-то из эфоров недоверчиво воскликнул:
— Такого не может быть!
— Я видел это собственными глазами, — произнес Агафон, бросив холодный взгляд в сторону эфоров. — Могу поклясться чем угодно!
В конце своего долгого повествования Агафон подробно описал устройство мостов, соединяющих Азию с Европой. Два длинных моста через морской пролив персы соорудили из поставленных в два ряда палубных судов, соединенных друг с другом толстыми канатами. На эти канаты строители положили доски, насыпав сверху землю и смастерив высокие перила, тоже из канатов. По одному из этих мостов Агафону удалось перейти с азиатского берега на фракийский берег.
Рассказал Агафон и о персидском флоте:
— Финикийцы выставили триста триер, да египтяне привели двести кораблей, это самые большие суда во флоте Ксеркса. Киликийцы снарядили сто триер, а их соседи ликийцы — пятьдесят. Еще сто пятьдесят кораблей пришло с Кипра. Карийцы выставили семьдесят триер. Памфилы привели тридцать кораблей, столько же судов снарядили азиатские дорийцы. Ионийцы выставили около ста триер. Жители Троады снарядили восемьдесят кораблей. Эолийцы привели двадцать судов. Пятнадцать триер пришли к персам с острова Лесбос. С острова Лемнос прибыло десять триер. Пять триер выставил остров Фасос.
Когда Агафон умолк, то в герусии несколько долгих мгновений царила глубокая тишина. Все опасности, пережитые в прошлом, все беды, грозившие Лакедемону со стороны Аргоса, теперь казались сущим пустяком по сравнению с тем гигантским валом, который надвигался с Востока и грозил захлестнуть всю Элладу. Рассказанное Агафоном до такой степени потрясло старейшин и эфоров, что, когда царь Леонид заговорил о том, что сколь бы многочисленно ни было воинство Ксеркса, это воинство все равно состоит из обычных смертных людей, которых можно победить в сражении, на него воззрились, как на сумасшедшего.
— Победить Ксеркса невозможно! — удрученно промолвил кто-то из старейшин. — Спартанцам остается лишь доблестно пасть в битве всем до одного.
— За что же боги разгневались на нас? — печально воскликнул другой голос.
— Не о гневе богов надо думать, а о том, как отразить нашествие Ксеркса! — раздраженно бросил Леонид.
Однако Леонида никто не слушал. Старейшины, перебивая друг друга, обсуждали, куда отправить феоров: в Олимпию или в Дельфы. Запрос для оракула был один: есть ли спасение для Лакедемона от надвигающейся персидской угрозы?
Лишь двое из старейшин, соглашаясь с Леонидом, настаивали не на посылке феоров к оракулу, а на подготовке спартанского войска к походу. Это были Евриклид и Дионисодор. Но их голоса тонули в разноголосье тех, кто в отчаянии уповал лишь на милость богов.
Эфоры и вовсе покинули заседание, заявив, что любые обсуждения предстоящей войны с персами преждевременны. Сначала нужно дождаться возвращения из Коринфа Леотихида.
Вслед за эфорами герусию покинул и царь Леонид. Вечером в его доме состоялся своего рода тайный совет, на котором кроме царя присутствовали Агафон, Сперхий и Мегистий.
Агафон утаил от эфоров и старейшин свою встречу с Демаратом. Он сделал это намеренно, не желая бросать тень на Леонида. Через Агафона Демарат предлагал Леониду сделать все, чтобы спартанцы не поддержали афинян и прочих греков в их намерении воевать с персами. За это Демарат обещал Леониду милость Ксеркса и сохранение за ним трона Агиадов.
Все это Агафон передал Леониду у него дома в присутствии Сперхия и Мегистия.
— Демарат не скрывал своей уверенности в том, что в скором времени он опять станет царем в Лакедемоне, — сказал Агафон. — При этом я не заметил в нем злорадства.
— Я уверен, что Демарат искренне радеет о Спарте, желая отвести от нее гнев Ксеркса, — вздохнул Леонид. — Однако союзником Демарата в этом деле я не стану. В милости Ксеркса я не нуждаюсь. Я не верю в то, что персидское войско неодолимо.
— Демарат не скрывал своей уверенности в том, что в скором времени он опять станет царем в Лакедемоне, — сказал Агафон. — При этом я не заметил в нем злорадства.
— Я уверен, что Демарат искренне радеет о Спарте, желая отвести от нее гнев Ксеркса, — вздохнул Леонид. — Однако союзником Демарата в этом деле я не стану. В милости Ксеркса я не нуждаюсь. Я не верю в то, что персидское войско неодолимо.
Леонид посмотрел на Мегистия, словно ожидая от него поддержки.
— Я могу сказать с уверенностью, царь, — промолвил тот, глядя в глаза Леониду, — пробил твой час! Сбывается то давнее предвещание богов, о котором я поведал тебе когда-то в Дельфах. Враг, грозящий не только Лакедемону, но и всей Элладе, уже перешел Геллеспонт. Рок влечет Ксеркса навстречу его гибели. Скоро, совсем скоро над Спартой воссияют лучи славы! Твоей славы, Леонид!
Поднявшись со стула, Леонид порывисто обнял Мегистия, который тоже поднялся со скамьи.
— Наконец-то! — с волнением произнес царь. — Как я рад, друг мой, что встретил тебя на своем жизненном пути!
Вскоре в Спарту пришло известие о том, что по городам Пелопоннеса путешествуют персидские послы. Они уже побывали в Срединной Греции и на острове Эвбея. Всюду посланцы персидского царя требуют у греков землю и воду. Иными словами, персы предлагают греческим городам добровольно покориться Ксерксу. Первым городом на Пелопоннесе, изъявившим покорность персам, стал Аргос.
В Лакедемоне понимали, что для аргосцев нашествие Ксеркса на Элладу есть прекрасная возможность навсегда покончить со своим извечным врагом и вернуть утраченные земли. Заодно аргосцы могли бы с помощью персов восстановить свою гегемонию среди городов Арголиды.
Среди этих городов Мидея, Немея, Гисии и Клеоны по примеру Аргоса дали персам землю и воду.
Тиринф, Микены, Эпидавр, Трезен и Гермиона отказались подчиниться персидскому царю.
Вернувшийся из Коринфа Леотихид добавил тревоги эфорам и старейшинам, сообщив, что все ахейские города Пелопоннеса отозвали своих представителей из Эллинского союза. Это объяснялось тем, что ахейцы, живущие во Фтиотиде и родственные пелопонесским ахейцам, выразили покорность персидскому царю.
— Еще персам дали землю и воду долопы и магнеты, а также их соседи перребы и энианы, — молвил Леотихид, отчитываясь перед эфорами и старейшинами. — Стало известно, что персам покорились малийцы и эпикнемидские локры. Признали власть Ксеркса и почти все города на острове Эвбея. Из беотийских городов землю и воду дали персидским послам Орхомен, Коронея, Левктры и Галиарт.
— Что ответили граждане Закинфа и Кефаллении на наш призыв вступить в Эллинский союз? — прозвучали голоса сразу нескольких старейшин.
— От них пришел отказ, — хмуро ответил Леотихид. — Не пожелали воевать с персами и жители острова Итака.
— Каково решение этолийцев, они-то готовы воевать с Ксерксом? — спросил кто-то из эфоров.
— Этолийский посол заявил синедриону, что его сограждане не станут помогать персам, но и в Эллинский союз они вступать не намерены, — сказал Леотихид.
— А что же озольские локры? — опять раздался вопрос со стороны старейшин.
— Покорились персам, — ответил Леотихид.
В герусии водворилось гнетущее молчание, которое нарушил эфор-эпоним Гиперох:
— Что-нибудь обнадеживающее ты можешь нам сказать, Леотихид?
— Могу, — отозвался тот без особой радости в голосе. — Фессалийцы грозят перейти на сторону персов, если Эллинский союз не окажет им немедленную помощь.
— Ну и… — нахмурился Гиперох.
— Ну и синедрион постановил послать в Фессалию войско, чтобы закрыть горный проход у горы Олимп, — промолвил Леотихид. — Это единственный удобный путь через горы в Фессалию со стороны Македонии. В горном проходе персы не смогут развернуть свои полчища и тем более применить конницу. Это позволит эллинскому войску сражаться с варварами на равных.
Старейшины оживились. Если и пытаться остановить персов, то лучше всего это сделать в теснинах у горы Олимп, ибо на равнине войско Ксеркса неодолимо. Эта мысль звучала во всех выступлениях убеленных сединами старцев, привыкших мыслить по-военному, поскольку каждый из них прошел многолетнюю службу в спартанском войске.
Эфор-эпоним напомнил всем присутствующим, что под боком у Спарты находится враждебный Аргос.
— Если войско покинет Спарту, то аргосцы вряд ли упустят возможность отомстить нам за свое недавнее поражение при Гиппокефалах, — сказал Гиперох.
— Но мы же не пошлем в Фессалию все наше войско, — заметил старейшина Евриклид. — Думаю, двух тысяч гоплитов будет достаточно. Ведь и наши союзники тоже выставят военные отряды.
Когда речь зашла о том, кто должен возглавить спартанское войско, направляемое в Фессалию, разгорелся яростный спор. Большинство старейшин полагали, что это войско должен возглавить Леонид. Эфоры и кое-кто из геронтов не желали отпускать Леонида из Спарты, ввиду возможного нападения аргосцев на Лаконику. Они настаивали, чтобы в Фессалию выступил Леотихид. Дабы прекратить возникшую перепалку, Гиперох предложил бросить жребий.
Против этого решительно выступил Евриклид.
— Речь идет не об отражении какого-то из фракийских племен, а о противостоянии полчищам, собранным со всей Азии, — сказал он. — Для этого необходим полководец с немалым военным опытом. Если эфоры не хотят, чтобы Леонид покидал Спарту, тогда пусть и Леотихид останется дома. В Фессалию можно отправить Амомфарета или Эвенета. О достоинствах двух этих военачальников, полагаю, нет нужды распространяться.
Эфоры вызвали в герусию обоих полководцев, им было предложено бросить жребий, чтобы выяснить, кому достанется главенство над отрядом, который выступит на помощь фессалийцам. Амомфарет вынул из сосуда черный камешек, Эвенет вынул белый. Это означало, что главенство досталось ему.
На зов спартанцев откликнулись аркадяне, приславшие две тысячи гоплитов. Еще тысячу гоплитов выставили коринфяне.
Войско из Пелопоннеса, возглавляемое Эвенетом, скорым маршем добралось до Аттики, где соединилось с войском афинян, в котором было пять тысяч гоплитов.
Объединенное греческое войско на кораблях двинулось через пролив Еврип к побережью Северной Греции. По прибытии в город Алос, во Фтиотиде, эллинское войско высадилось на сушу и направилось в Фессалию.
* * *Одновременно с войском, ушедшим в Фессалию, из Лакедемона отправились послы в Дельфы, чтобы узнать у оракула Аполлона Пифийского, каков будет исход войны с персами.
Леонид не скрывал досады и раздражения от того, что в Фессалию отправили не его, а Эвенета. Он укорял эфоров, мол, те разучились здраво мыслить, если считают Аргос более опасной угрозой Лакедемону по сравнению с нашествием персов.
Эфоры отвечали Леониду, что военные силы Аргоса, конечно, несопоставимы с мощью персидского войска. Однако персы еще не перевалили через Македонские горы и, возможно, даже застрянут в горном проходе у горы Олимп. Аргосцам же до Спарты всего день пути.
В середине июля по городам Эллады проехали глашатаи, возвещающие о начале очередных Олимпийских игр и о священном перемирии в связи с этими состязаниями.
Аргос отправил своих атлетов на Олимпийские игры. Тем самым аргосцы подтверждали свою готовность не затевать распрей с соседями.
В Спарте были рады такому поведению аргосцев. Эфоры не теряли надежды вовлечь Аргос в Эллинский союз или же взять с аргосцев клятву не воевать со Спартой в ближайшие полгода. Царь Леотихид, поехавший в Олимпию посмотреть на состязания атлетов, должен был под любым предлогом сблизиться с делегацией аргосцев, чтобы прощупать пути возможного сближения с Аргосом.
У эфоров перед глазами был пример афинян, которые сделали все возможные уступки для того, чтобы заключить союз с Эгиной и эвбейским городом Халкидой против персов.
На фоне олимпийских торжеств в Лакедемон продолжали поступать тревожные известия.
Стало известно, что племя парореатов, живущее у горной цепи между Аркадией и Элидой, дало персидским послам землю и воду. Выразил покорность персидскому царю и мессенский город Мефона, давний союзник Спарты.
Однако более всего эфоров огорчило другое известие. Критяне отказались вступить в Эллинский союз. Получалось, что Спарта может рассчитывать только на своих пелопонесских союзников, да и то не на всех.
Спарта оказалась единственным из городов Пелопоннеса, куда персидские послы так и не пожаловали. Это означало, что Ксеркс зол на лакедемонян, что он не забыл убийство ими Дариевых послов десять лет тому назад.
В середине лета состоялась свадьба Леарха и Эллы. Их родственники не стали дожидаться истечения срока помолвки, поскольку Элла уже ходила беременная. После свадьбы Элла перебралась в дом Леарха и стала там хозяйкой, слегка потеснив Астидамию.